| Согласно Житию Арсений, приняв иночество в Лисицком монастыре, узнает о приходе в Новгород старцев с Афона (Святой горы) и упрашивает игумена благословить его на путешествие к Афону. О связях именно новгородского Лисицкого монастыря со Святой горой в конце XIV – первой половине XV в. у нас действительно имеются конкретные свидетельства. Анализ книгописной деятельности иноков Лисицкого монастыря позволяет утверждать, что на протяжении конца XIV – первой половины XV в. эта обитель играла значительную роль в культурной жизни Новгорода. Поддерживая связи с Афоном, лисицкие книжники были «проводниками» второго византийского и южнославянского влияния на культуру Новгородской республики. Свидетельство Жития Арсения о том, что именно в Лисицком монастыре он узнает о приезде афонских старцев и именно отсюда отправляется на Святую гору, таким образом, полностью соответствует современным научным представлениям о роли этой обители в культурных связях того времени (См.: Бобров А. Г. Книгописная мастерская Лисицкого монастыря: (Конец XIV – первая половина XV в.)//Книжные центры Древней Руси XI–XVI вв.: Разные аспекты исследования. СПб., 1991. С. 78–98). Возвращение Арсения в Новгород с благословением святогорских старцев и основание монастыря автор Жития относит ко времени архиепископа Новгородского Иоанна, «иже бысть по архиепископе Алексии», т. е. Uoahha III (1388–1415), что полностью согласуется с авторитетной летописной датой строительства церкви Рождества Богородицы на Коневце в 1398 г. Впервые это известие появляется в первой части так называемой Новгородской Карамзинской летописи, написание которой предположительно датируется 1411–1412 гг. и связывается с именем Юрьевского архимандрита Варлаама, бывшего монахом той же Лисицкой обители в одно время с Арсением Коневским, потому, видимо, и внесшего в свою летопись сообщение о строительстве церкви на Ладожском озере своим сподвижником (см.: Бобров А. Г. Новгородский летописный свод 1411 года и Варлаам Лисицкий//Новгород в культуре Древней Руси: Мат-лы чтений по древнерусской литературе. Новгород, 1995. С. 89–101). В принципе соответствует летописной дате этой постройки (1398 г.) и приведенная в Житии дата поселения Арсения на острове Коневец (1393 г.) – ясно, что строительство церкви должно было занять несколько лет. |
| Значение О. А. для истории слав. книжности определяется его лингво-текстологическими и палеографическими особенностями. Считается, что кодекс содержит наиболее архаичный текст Апостола и был переписан с глаголического оригинала, родственного древнейшим болг. глаголическим памятникам. Связь его глаголических частей с ранней глаголической традицией, отмеченная еще Григоровичем ( Григорович. 1852. С. 62, 64), в настоящее время является общепризнанной ( Добрев. 1984. С. 3-4; Васильев. 1988. S. 348-349, 355, 359, 362; Мусакова. 2004. S. 526, 528; Турилов. 2008. S. 573). О. А. содержит 112 пергаменных листов 4° (21×16 см), без начала и конца, утрачены 1-я тетрадь в начале и 4-я - в середине (между л. 16 и 17) рукописи; частично утрачен текст на л. 27, 51, 111, 112. Сейчас в рукописи 14 тетрадей (по 8 л.), изначально их было более 16. Во мн. местах сохранилась потетрадная пагинация кириллическими буквами в правых нижних углах первых листов тетрадей. Текст написан уставом, 3-4 (?) почерками. Первому писцу принадлежат, но не целиком, 15 листов (л. 1-2 об., л. 4, с конца 8-й строки снизу - 15 об.). Третий писец, почерк к-рого отличается бóльшим наклоном и каллиграфичностью, написал почти всю рукопись (Л. 16-112 об., без первых 7 строк на л. 37). Особым почерком, который по времени появления в рукописи является 2-м, написаны л. 3-4 (без нижних строк). Строки 1-7 на л. 37, возможно, принадлежат 1-му писцу, но не исключено, что это 4-й почерк. Часть текста написана глаголицей: 1-м почерком - последние 6 строк на л. 13 об. и первые 9 строк на л. 14; основным почерком, к-рый по сравнению с 1-м имеет уверенные и более округлые начертания,- 13 строк на л. 99 об., слова «святого Климента» (Л. 101) и отдельные буквы в словах на л. 109 об.; 2-м почерком - на л. 4 буква в слове и верхняя часть буквы , но затем написана кириллическая Почерки О. А. относятся к т. н. гибридным почеркам со следами «первого восточнославянского влияния» (см. в ст. Южнославянские влияния на древнерусскую культуру ), в которых в старую графическую основу включались новые начертания букв. В частности, новациями О. А. являются начертание З в форме цифры 3 со «сплющенной» нижней частью, - с высокой мачтой и перекладиной на уровне высоты др. букв, - с низкой серединой ( Турилов. 2016. С. 26; анализ каждого почерка см.: Кульбакин. 1907. С. 14-41). |
| Алексия (возможно, в Чудовом в честь Чуда архангела Михаила в Хонех монастыре ) группы переводчиков, связанных с К-полем и переведших помимо Чудовского НЗ также «Устав литургии» патриарха Филофея, Служебник и Триоди и т. о. подготавливавших переход богослужения Русской Церкви (первоначально, вероятно, в общежительных мон-рях, прямо или косвенно связанных с митр. Алексием) со Студийского на Иерусалимский устав. Списки этих переводов не получили в древнерус. рукописной традиции XIV-XV вв. широкого распространения (в XVII в. Чудовский НЗ использовался в ходе никоновской К. с. как авторитетнейший список) и были достаточно быстро вытеснены из обращения святогорскими переводами XIV в., пришедшими на Русь в эпоху 2-го южнослав. влияния кон. XIV - 1-й пол. XV в. (см. в ст.: Южнославянские влияния на древнерусскую культуру ). На рубеже XIV и XV вв., после длительного перерыва, восстановились прерванные монголо-татар. нашествием контакты Русской Церкви с др. правосл. Церквами, к-рые к этому времени перешли на богослужение по Иерусалимскому уставу (К-польская - в XIII в., Сербская и Болгарская - в 1-й пол. XIV в.). Начальный этап реформы богослужения и книжности на Руси в ходе 2-го южнославянского влияния связан с преемником свт. Алексия - Киевским митр. св. Киприаном (1390-1406), болгарином и бывш. афонским иноком, при котором на Руси получили распространение Иерусалимский устав (рубежом XIV и XV вв. датируются списки Иерусалимского устава ГИМ. Син. 320 и тесно связанного с ним в употреблении Стишного Пролога ГИМ. Чуд. 17 из митрополичьего Чудова монастыря; тот же устав до 1406 г. имелся, вероятно, в Андрониковом в честь Нерукотворного образа Спасителя монастыре ) и переводы библейских и богослужебных книг и аскетических сочинений, выполненные в кон. XIII-XIV вв. южнослав. (в первую очередь болгарскими) книжниками в Тырнове и на Афоне. Свт. Киприан перевел с греч. языка ряд гимнографических текстов. В ходе 2-го южнослав. влияния на Руси утвердилась систематическая К. с. как продолжение процесса, начавшегося на Балканах. |
| Практические недостатки подхода и метода Карташева иллюстрирует один пример. Сейчас принято считать, что 14 и 15 вв. были периодом формирования и становления Древнерусской культуры. Это было время преподобного Сергия и его учеников, время Андрея Рублева и других великих мастеров. Вполне справедливо сказать, что это было одно из величайших проявлений внутренней жизни и духа церкви в России. Обо всем этом в книге Карташева нет ни слова. Более того, это русское движение было неотъемлемой частью широкого духовного и культурного пробуждения в славянском православном мире, тесно связанного с Возрождением в Византии. Оно отмечается в сфере искусства и литературы. Внимание к нему привлекалось многими современными учеными, например, Д. С. Лихачевым в своих многочисленных публикациях и, прежде всего, в программной статье «Некоторые задачи изучения второго южнославянского влияния в России» представленной на 4-м Международном съезде славистов (Москва, 1958). В прекрасной рецензии на эту брошюру Рикардо Пиккио (Riccardo Picchio) предложил говорить скорее о всеобъемлющем религиозно-культурном оживлении, которое отмечается в «славянском православном Возрождении» (см. его статью ««Prerinascimento Esteuropea» е «Rinascita Slava Orthodossa» [«Восточно-европейское предвозрождение»], in: Ricerche Slavistiche, 6 185–99, и затем в его превосходной работе Storia della letteratura russa antica [История древнерусской литературы], Milan, n.d. – возможно, самой лучшей современной книге по этому предмету). Правда, все это не имеет прямого отношения к церковно-государственному комплексу и, соответственно, не отражается в сочинении Карташева. Но это не просто упущение; это искажение и практически карикатура. Во всей истории русского монашества Карташев выделяет противоречивую фигуру преп. Иосифа Волоколамского и пишет апологию или, скорее, эклогу и панегирик (1:306). Вообще говоря, в этом есть доля правды. Преп. Иосиф отличался глубоким пониманием общественных задач церкви. Карташев приветствует и прославляет победу богословской мечты о Третьем Риме. |
| Изучение русско-византийских культурных связей неотделимо от исследований исихазма. К настоящему времени этот вопрос весьма обширно разработан в литературе. В России появился целый ряд исследований по исихазму. Это работы епископа Алексия (Дородницына) 1 , игумена Петра (Пиголя) , П. А. Сырку, Л. А. Успенского . В начале XX века вышли работы П. А. Флоренского, А. Ф. Лосева 2 . Русское зарубежье представлено прежде всего именами Г. А. Острогорского, архиепископа Василия (Кривошеина) , архимандрита Киприана (Керна) , протоиерея Иоанна (Мейендорфа), И. М. Концевича 3 . Были тщательно изучены религиозно-философский, антропологический и культурно-исторический аспекты этого учения. Большое значение в развитии концепции Православного Возрождения сыграл труд одного из самых известных западных славистов профессора Рикардо Пиккио «История древнерусской литературы» (2002) 4 . Первое издание было опубликовано в 1959 г., второе – в 1968 г. Этот перевод сделан со второго итальянского издания. Во второй главе, которую ученый назвал «Славянское Православное Возрождение», рассматриваются культурные связи Руси в свете второго южнославянского влияния. В современной России исихазму посвящены работы Г. М. Прохорова, игумена Иоанна (Экономцева), игумена Петра (Пиголя) , О. Г. Ульянова. Большое внимание исихазму уделяет в своих многочисленных трудах по эстетике В. В. Бычков. С. С. Хоружему принадлежат многие философские и культурологические исследования по исихазму: на основе традиции исихазма в последние десятилетия им разрабатываются синергийная философия и антропология, а также методология гуманитарных наук 5 . В монографию проф. Г. М. Прохорова «Древняя Русь как историко-культурный феномен» включена большая глава «Православное Возрождение Великой Руси». Ученый видит в основе исихастских споров конфликт двух индивидуалистических направлений в духовной и культурной жизни: гуманизма и церковно-персоналистического исихазма. Если византийские гуманисты, констатирует он, стимулировали итальянское Возрождение, то византийские исихасты, оставившие по себе «яркие следы в теоретической мысли, в литературе, в искусстве, в дипломатии», «обратившись к Северо-Востоку, стимулировали Возрождение русское» 6 . |
| (РНБ. ОСРК. Q.XVII.140, XVII в., и ИРЛИ. Перетц. 599, XIX в.), традиц. статьи древнейшей редакции занимают не более четверти состава. Дополнительные статьи («Повесть о царице Динаре», «Повесть о Петре и Февронии», произведения кипрского цикла, летописная вставка) указывают на зависимость данного варианта «И.» от Хронографа редакции 1512 г. Даниловский вариант - последний этап развития древнейшей редакции. Позднее лишь подборки из отдельных ее глав изредка включались в сборники неустойчивого состава. Древнейшая редакция «И.» не получила широкого распространения в рукописной традиции и была вытеснена основной редакцией сборника, которая доминировала в XVI-XVIII вв. и предназначалась мирянам. Судя по маргиналиям в списках сборника, он использовался как для домашнего чтения, так и для чтения в церкви. Идейно-тематические особенности основной редакции (поучения о возможности «устроения души» в миру, сдержанное отношение к количественному росту монашествующих, умеренность в требованиях к исполнению обрядов, апология духовенства, усиление эсхатологических мотивов), а также датировка ранних списков (20-е гг. XV в.) позволяют предполагать близость создателей основной редакции «И.» к окружению свт. Фотия (1408-1431). В пользу гипотезы о формировании основной редакции при митрополичьей кафедре свидетельствует, по-видимому, и бытование ранних списков как в Московской Руси, так и в Литовском великом княжестве (как известно, общерус. митрополия распалась при преемниках свт. Фотия). В основной редакции нет учительных статей, связанных со 2-м южнославянским влиянием (см. Южнославянские влияния на древнерусскую культуру ), по времени создания произведений основная редакция не отличается от древнейшей. Ранний этап формирования основной редакции отразился в списках РНБ. ОСРК. Q. I. 312, 1422 г., и БАН. Арханг. Д. 16, 20-е гг. XV в., а также в восходящих к последнему списках РНБ. Солов. 271, кон. XV в.; Погод. 1021, нач. XVI в. Устойчивая часть основной редакции насчитывает 164 главы, наилучшим образом эта часть представлена в списке РГБ. |
| лит. языка (кирилло-мефодиевская эпоха) в противовес болгарским исследователям, употребляющим понятие «древнеболгарский (старобългарски) язык» (см.: Венедиктов Г. К. Материалы к советско-болгарской дискуссии по нек-рым вопросам совр. палеославистики//Славяноведение. 2007. 2. С. 59-62, 65-76, 91-94). В 80-90-х гг. Ж. активно занималась вопросами текстологии Пролога, изучив ок. 400 списков. Исследовательница ставила себе задачи: дать классификацию списков и их текстологическую характеристику, выяснить лингвистическую историю сборника. В ходе работы были достигнуты предварительные результаты, отразившиеся в ряде докладов и статей, часть к-рых была опубликована посмертно (Текстологическое и лингвистическое исследование Пролога: (Избр. визант., рус. и инослав. статьи)//Слав. языкознание: IX Междунар. съезд славистов, Киев, 1983: Докл. сов. делегации. М., 1983. С. 110-120; Списки Пролога Гос. архива Калининской обл. и их использование для истории рус. языка//Среднерус. говоры: Межвуз. тематический сб. науч. тр. Калинин, 1986. С. 96-116; Двести списков XIV-XVII вв. небольшой статьи как лингвистический и ист. источник (статья Пролога о построении ц. во имя Георгия Ярославом Мудрым)//Ист. традиции духовной культуры народов СССР и современность. К., 1987. С. 33-63; Древнерус. Спасо-Прилуцкий Пролог II редакции//Зап. ОР РГБ. М., 2008. Вып. 53. С. 551-555; Еще о начальной редакции и о весенне-летней половине древнерус. Пролога//Там же. С. 562-566; К текстологии проложных статей об ап. Андрее//Там же. С. 567-569 и др.). Большое значение имеет предпринятая в статьях Ж. классификация восточнослав. редакций и разновидностей Стишного пролога. В ходе изучения Пролога Ж., будучи убежденной в самодостаточности русской культуры, пришла к отрицанию феномена «второго южнославянского влияния» (см. Южнославянские влияния на древнерусскую культуру ) (О втором южнослав. влиянии//Die slawischen Sprachen. Salzburg; W., 1982. Bd. 2. S. 131-144; Грецизация и архаизация рус. письма 2-й пол. XV - 1-й пол. |
| В памятнике содержится указание на то, что текст Четвероевангелия переведен «из языка блъгарскаго на мову рускую» (Л. 481 об., 482). Однако большинство вопросов, связанных с переводом П. Е. (круг источников, принципы перевода, лингвистические характеристики «руской мовы» и т. п.), до наст. времени не получили однозначного решения. Под «болгарским языком», с которого был осуществлен перевод, обычно понимается церковнославянский язык болг. извода ( Житецкий. 1876. C. 4; Грузинский. 1912. C. 6; Флоровский. 1946. C. 227; Дубровина, Гнатенко. 2001. С. 93). В то же время церковнослав. источник П. Е. ставился исследователями под сомнение. Грузинский склонялся к мнению о том, что основным источником П. Е. был чеш. НЗ ( Грузинский. 1912. С. 333-334), Янув возводил П. Е. к польск. тексту НЗ ( Jan ó w. 1927. S. 480-482, 496, 498). В последнее время попытка выявить источники текстов в составе П. Е. была предпринята Н. К. Котовой. Осуществленное ею лингвотекстологическое исследование позволило установить, что основным источником перевода текста Четвероевангелия, предисловий Феофилакта Болгарского и месяцеслова является афонская редакция НЗ, о чем свидетельствуют многочисленные лексические заимствования, а также орфографические особенности, отражающие 2-е южнослав. влияние (см. в ст. Южнославянские влияния на древнерусскую культуру ). Предположительно в распоряжении создателей была рукопись XV-XVI вв., содержащая афонскую редакцию с вкраплениями преславских и древних чтений. Источником 2-го ряда является польский текст, наибольшую близость к П. Е. обнаруживает НЗ Станислава Мужиновского (Крулевец, 1551; 1552), ранее не привлекавшийся для сопоставления с П. Е. Источником 3-го ряда для основного текста П. Е. служил чеш. текст; аргументы П. Е. представляют собой пословный перевод аргументов чеш. Библии Мелантриха 1549 г., характеризующийся обилием калек. Т. о., в П. Е. фиксируются по крайней мере 2 переводческие стратегии: свободный перевод основного текста, к-рому предшествует сверка 3 разноязычных источников, и букв. перевод аргументов. |
| В результате 2-го южнослав. влияния (см. Южнославянские влияния на древнерусскую культуру ) буква «зело» как в виде и (c рубежа XIV и XV вв.), так и в виде (с 10-х гг. XV в.) начинает использоваться в древнерус. рукописях для обозначения звука [з] (Паренесис прп. Ефрема Сирина кон. XIV в., московская Триодь Цветная ок. 1403 г., Сборник с поучениями аввы Дорофея 1414 г. из Троице-Сергиева мон-ря, Лествица прп. Иоанна Лествичника 1420-1421 гг. и др.). Впосл. начертания и выходят из употребления, а написание в соответствии с [з] закрепляется в древнерус. письменности и книгопечатании. В уставных и полууставных почерках начертания и отличаются устойчивостью, ср.: Устав XI-XIII вв.- , полуустав XIV-XV вв.- . Из этих видов развились и скорописные начертания XV в.: Наряду с ними в скорописи XV в. появился еще один вариант - горизонтальное, лежащее на строке: . В скорописи XVI-XVII вв. представлены начертания в виде или основанные на с незначительными видоизменениями: , а также лежащее на строке: . Поскольку в древнерусских текстах с XV в. буквы «земля» и «зело» функционируют как омофоничные, орфографические руководства дают рекомендации, направленные на дифференциацию их употребления. Орфографический трактат XVI в. «Сила существу книжнаго писания» предписывает употреблять букву «зело» в словах, производных от «зло»: «... лобу всякую и лое и лым пиши елом» ( Ягич. 1896. С. 439). В некоторых орфографических сочинениях XVI-XVII вв. посредством оппозиции букв и З реализуется принцип антистиха - противопоставляются омонимичные формы ед. и мн. ч. Так, в «Буковнице» Герасима Ворбозомского (1592) буква представлена в формах ед. ч., З - в формах мн. ч.: - - (цит. по: Живов. 1995. С. 292). Противоположная рекомендация - использовать З в ед. ч., а во мн. ч.- дается в анонимной орфографической статье XVII в.: «З - единьственному имени, - множественному и честнеишему» ( Ягич. 1896. С. 402). В грамматиках церковнослав. языка Лаврентия Зизания (1596), Мелетия (Смотрицкого) (1619, 1648, 1721), Ф. Максимова (1723) правила, регламентирующие употребление и З, отсутствуют. В 1-м издании «Грамматики» Мелетия (Смотрицкого) (Евье, 1619) содержится лишь указание на «заимствованный» характер буквы «зело» и ее избыточность в слав. языке: «Сие писмя числа деля точию з греческаго , шесть знаменующаго, привзяся, славенскому языку излишное, долг его - навершающу» (л. 11 об.- 12). |
| Ч. 1)). В серб. рукописной традиции этот перевод получил распространение практически одновременно с болг. традицией - 3-й четв. XIV в. датируется список Ath. Chil. 398. Уже в посл. четв. XIV в. болг. перевод стал известен на Руси в рамках «второго южнославянского влияния» (см. Южнославянские влияния на древнерусскую культуру ). Самый ранний рус. список этого перевода, сделанный в Высоцком серпуховском в честь Зачатия Пресвятой Богородицы мужском монастыре , датируется 1381 г. (ГИМ. Син. 193(218)) и содержит языковые болгаризмы; лишь немного моложе (1390) бумажный список 1-й части, скопированный в Солотчинском в честь Рождества Пресвятой Богородицы монастыре под Рязанью (БАН. Собр. Ф. А. Каликина. 123), также сохранивший следы среднеболг. оригинала. Ок. 1592 г. в типографии Мамоничей в Вильне было начато издание среднеболг. перевода «Пандектов», но оно осталось незавершенным - напечатано было неполных 12 глав ( Гусева А. А. Издания кирилловского шрифта 2-й пол. XVI в.: Сводный кат. М., 2003. Кн. 2. 120). Отнесение этой редакции к деятельности школы свт. Евфимия Тырновского (на чем настаивают болг. слависты Р. Павлова и С. Богданова) является гипотезой, требующей дальнейшего обоснования (подробнее см.: Максимович. 2004). «Тактикон» Второй, болг., перевод «Пандектов» Н. Ч. в рамках дальнейшего редактирования не только подвергся правке по древнерус. переводу, но и был снабжен конвоем из ряда родственных текстов. К ним относятся прежде всего предисловие - «Образ святой веры, изложенный на Первом Соборе» в пересказе Н. Ч., послание Иоанна Антиохийского Н. Ч. о принятии «Великой книги» («Прияхъ ч(е)стное твое послание, б(о)голюбезнэйшии о(т)че...») и письмо Н. Ч. игумену мон-ря прп. Симеона Петру. Последнее заимствовано из 39-й гл. «Тактикона» Н. Ч., причем самое начало его (с биографическими подробностями) в переводе опущено. Поскольку лишь в этой поздней южнослав. редакции появились переводы из «Тактикона», весьма вероятно, что перевод последнего был сделан несколько позднее, чем болг. |
|
|
