| В Московском гос-ве они замкнуты на столицу с великокняжеским (позднее царским) и митрополичьим (патриаршим) дворами и на духовенство московских мон-рей и храмов, лишь в исключительных случаях к контактам с юж. славянами оказываются причастны Новгород и Кириллов Белозерский в честь Успения Пресв. Богородицы мон-рь . В XVI в. в Великом княжестве Литовском (позднее Речи Посполитой) главными центрами общения (при участии монашества, шляхты и мещанства) выступают дворы правосл. магнатов, в XVII в. также Киево-Печерский в честь Успения Пресв. Богородицы мон-рь. Связь южнослав. книжников с обоими восточнослав. регионами зачастую осуществлялась силами одних и тех же монастырских посольств, маршруты к-рых за «милостыней» в Москву пролегали через Польско-Литовское гос-во. Географическая близость восточнослав. регионов к Балканскому п-ову не всегда играла в связях определяющую роль, и тексты могли мигрировать на слав. юг весьма причудливо. Так, авторские акафисты Ф. Скорины, изданные ок. 1522 г. в Вильно, стали известны серб. книжникам во 2-й пол. XVI в. в славянизированном виде, явно через посредство великорус. рукописной традиции. В укр.-серб. связях присутствовал (хотя не оказывал на них заметного воздействия) особый региональный момент, поскольку с кон. XV в. Мукачевская епископия, населенная русинами, находилась в юрисдикции Белградского митрополита, в 1557 г. она вошла в состав возрожденного серб. Печского Патриархата. Нижняя граница периода 2-го восточнослав. влияния размыта, т. к. отдельные его проявления наблюдаются уже в посл. четв. XV в., но до кон. 1-й трети XVI в. для Великороссии и до середины этого столетия для Великого княжества Литовского можно говорить скорее о культурном взаимообмене между вост. и юж. славянами (см.: Рогов А. И. Литературные связи Белоруссии с балканскими странами в XV-XVI вв.//Славянские литературы: VIII Междунар. съезд славистов: Докл. советской делегации. М., 1978. С. 182-194; Турилов А. А. Южнославянские памятники в лит-ре и книжности Литовской и Московской Руси XV - 1-й пол. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла ДОБРОМИРОВО ЕВАНГЕЛИЕ (нач. (?) XII в.), тетр среднеболг. извода, один из древнейших кириллических списков этого типа книги. До кон. XIX в. полная рукопись хранилась в мон-ре вмц. Екатерины на Синае. В наст. время начало утрачено, сохранившиеся 230 пергаменных листов (210×150 мм) разделены на 4 части: 1-я - 196 л. (РНБ. Q.n.I.55); 2-я - 23 л. (Sinait. slav. 43); 3-я - 2 л. (Paris. slav. 65. Л. 3-4), отождествлены и описаны в 1981 г. ( Станчев. 1981); 4-я - 9 л. (Sinait. slav. 7/N), отрывки начальной части кодекса с чтениями Евангелия от Матфея были обнаружены в 1975 г. среди рукописей мон-ря вмц. Екатерины на Синае ( Tarnanidis. 1988. P. 111-112). Д. Е. нашел и сообщил о нем в печати в 1873 г. архим. Антонин (Капустин) . В 90-х гг. XIX в. основная часть кодекса (впосл. с.-петербургская и франц. части) вместе с пергаменными рус. Часословом XIII в. (РНБ. Q.n.I.57; СКСРК, XI-XIII, 322), т. н. Златоустом Ягича (РНБ. Q.n.I.56; СКСРК, XI-XIII, 392) и серб. Канонником XIV в. (РНБ. Q.n.I.58; СКСРК, XIV, 347), также происходящими с Синая, поступила через Каир в Вену к В. Ягичу , который подробно ее исследовал, издал ( Jagic. 1899), а в 1899 г. продал имп. Публичной б-ке в С.-Петербурге. В период нахождения основной части Д. Е. у Ягича 2 его листа попали в Национальную б-ку в Париже; на это указывает факт, что в Париже вместе с ними под одним номером хранятся отрывки 3 вышеуказанных синайских рукописей, также проданных Ягичем Публичной библиотеке (СКСРК, XI-XIII. С. 325. 392; СКСРК, XIV. Вып. 1. С. 502. 347; Прилож. 1. С. 580. 321, 322). Название кодекс получил по писцу, указавшему свое имя,- «попу грешнику» Добромиру (РНБ. Q.n.I.55. Л. 121). Д. Е. было создано в большом скриптории, помимо Добромира в работе над ним приняли участие не менее 7 писцов (СКСРК, XI-XIII. С. 111), П. А. Лавров выделяет 2 ( Лавров. 1914. С. 55). Письмо всех писцов весьма архаично по облику («юс малый» со срезанной макушкой, употребление «юса большого» йотированного) и некаллиграфично, что характерно для большинства южнослав. почерков до начала т. н. 1-го восточнослав. влияния (см. ст. Древнерусские «влияния» на южнославянские культуры ). Особый характер письму придает расположение букв не на линии строки, а выше ее. |
| Ч. 1)). В серб. рукописной традиции этот перевод получил распространение практически одновременно с болг. традицией - 3-й четв. XIV в. датируется список Ath. Chil. 398. Уже в посл. четв. XIV в. болг. перевод стал известен на Руси в рамках «второго южнославянского влияния» (см. Южнославянские влияния на древнерусскую культуру ). Самый ранний рус. список этого перевода, сделанный в Высоцком серпуховском в честь Зачатия Пресвятой Богородицы мужском монастыре , датируется 1381 г. (ГИМ. Син. 193(218)) и содержит языковые болгаризмы; лишь немного моложе (1390) бумажный список 1-й части, скопированный в Солотчинском в честь Рождества Пресвятой Богородицы монастыре под Рязанью (БАН. Собр. Ф. А. Каликина. 123), также сохранивший следы среднеболг. оригинала. Ок. 1592 г. в типографии Мамоничей в Вильне было начато издание среднеболг. перевода «Пандектов», но оно осталось незавершенным - напечатано было неполных 12 глав ( Гусева А. А. Издания кирилловского шрифта 2-й пол. XVI в.: Сводный кат. М., 2003. Кн. 2. 120). Отнесение этой редакции к деятельности школы свт. Евфимия Тырновского (на чем настаивают болг. слависты Р. Павлова и С. Богданова) является гипотезой, требующей дальнейшего обоснования (подробнее см.: Максимович. 2004). «Тактикон» Второй, болг., перевод «Пандектов» Н. Ч. в рамках дальнейшего редактирования не только подвергся правке по древнерус. переводу, но и был снабжен конвоем из ряда родственных текстов. К ним относятся прежде всего предисловие - «Образ святой веры, изложенный на Первом Соборе» в пересказе Н. Ч., послание Иоанна Антиохийского Н. Ч. о принятии «Великой книги» («Прияхъ ч(е)стное твое послание, б(о)голюбезнэйшии о(т)че...») и письмо Н. Ч. игумену мон-ря прп. Симеона Петру. Последнее заимствовано из 39-й гл. «Тактикона» Н. Ч., причем самое начало его (с биографическими подробностями) в переводе опущено. Поскольку лишь в этой поздней южнослав. редакции появились переводы из «Тактикона», весьма вероятно, что перевод последнего был сделан несколько позднее, чем болг. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла ИВАН (ум. между 1487 и 1490, Великое княжество Литовское?), «крылошанин», писатель, профессиональный книгописец, видный член московского придворного еретического кружка (см. Жидовствующие ). Немногочисленные сведения об И. Ч. сохранились в его записях на рукописных книгах (где он трафаретно-униженно именует себя «Ивашко Чръной, якоже именем, такоже и делы», «Ио(анн) Чръны званием и деанми»), в посланиях Новгородского архиеп. св. Геннадия (Гонзова) и в «Книге на новгородских еретиков» («Просветителе») прп. Иосифа Волоцкого. И. Ч. не следует смешивать (как это делал, напр., Е. Е. Голубинский ) с Иваном Самочёрным, братом архим. Юрьева новгородского мон-ря Кассиана, сожженным в 1504 г. из-за принадлежности к жидовствующим. Известен ряд книг, в переписке и сверке текста к-рых принимал участие И. Ч. и на которых он оставил записи с упоминанием своего имени: Летописец Еллинский и Римский 2-й ред. (РГБ. Пискар. 162/М. 597), 1485 г.; «Лествица» прп. Иоанна Синайского с копией записи митр. св. Киприана 1387 г. (ГИМ. Увар. 447-Q/Цар. 182), 1487 г.; Сборник ветхозаветных книг с Хронографом Троицким (РГБ. Унд. 1), посл. четв. XV в. И. Ч. использовал разработанный, достаточно мелкий и красивый полуустав, восходящий к рус. почеркам, сформировавшимся в 1-й пол. XV в., в эпоху второго южнослав. влияния (см. Южнославянские влияния на древнерусскую культуру ). Редакторские пометы и правка И. Ч. обнаружены также на полях Сборника ветхозаветных книг кон. XIV (?) - нач. XV в. (РГБ. Троиц. Фунд. 2), послужившего оригиналом для рукописи РГБ. Унд. 1 ( Клосс. 1971; СКСРК, XIV, С. 175-176, 65). Нуждается в дополнительном исследовании вопрос о принадлежности И. Ч. глосс (в т. ч. «пермских») на полях рукописи РНБ. F. I. 3, содержащей ветхозаветные книги 16 пророков с толкованиями (см.: СККДР. Вып. 2. Ч. 1. С. 394). Это украинско-белорусский кодекс с сильно болгаризированной орфографией (даже считающийся в литературе южнославянским или молдавским, см., напр.: ПССРК, XV. С. 87, 439 438); Алексеев А. А. Текстология славянской Библии. СПб., 1999. С. 165), который датируется не ранее рубежа XV и XVI вв. (ПССРК, XV. Доп. С. 47, 438); т. о., речь может идти о копиях глосс И. Ч.; факт, по-видимому, имеет значение для истории пребывания книжника в Литовском великом княжестве (см. ниже). |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла ВРАЧАНСКОЕ ЕВАНГЕЛИЕ Евангелие от Иоанна (21. 1–3). Лист из Врачанского Евангелия. 1-я пол. (нач.?) XIV в. (НБКМ. 19/199. Л. 198) Евангелие от Иоанна (21. 1–3). Лист из Врачанского Евангелия. 1-я пол. (нач.?) XIV в. (НБКМ. 19/199. Л. 198) (НБКМ. 19/199), краткий апракос, 1-й пол. (нач.?) XIV в. (в кон. XIX - 2-й пол. XX в. датировалось XIII в.); памятник болг. книгописания, книжной иллюминации и русско-болг. культурных связей. История В. е. до кон. XIX в. неизвестна. Рукопись поступила в НБКМ от Т. Димитриева из г. Враца, отсюда название памятника. В. е. состоит из 201 листа пергамена (начало кодекса утрачено), размером 180 ´ 140 мм, написано некаллиграфическим уставом. В правописании наблюдаются черты, указывающие на происхождение писца из сев.-зап. Болгарии. В то же время сохранились следы восточнослав. оригинала (прежде всего полногласные формы), свидетельствующие о непосредственном копировании писцом В. е. древнерус. кодекса. Это обстоятельство делает В. е. хрестоматийным образцом «первого восточнославянского влияния» на южнослав. книгописьменную традицию (см. ст. Древнерусские влияния на южнославянские культуры ). Сохранившаяся часть рукописи украшена инициалами, выполненными, вероятно, самим писцом пером и чернилами с подкраской киноварью, в основном простого рисунка; наибольший художественный интерес среди них представляют антропоморфные (л. 91 об. и 198), являющиеся яркими образцами народной трактовки тератологического стиля. Изд.: Цонев Б. Врачанско евангелие: Среднобългарски паметник от XIII в.//Български старини. София, 1914. Кн. 4. Лит.: Соболевский А. И. Две замечательные рукописи XIII в.//ЧИОНЛ. 1898. Кн. 12. С. 7; Цонев Б. Опис на ръкописите и старопечатните книги на Нар. б-ка в София. София, 1910. Т. 1. С. 20-21; он же. Български ръкопис от XIII в. с дири от руското влияние//ГСУ, ФилолФ. 1913. Т. 7. С. 89-90; он же. История на български език. София, 19402. С. 181-182; Лавров П. А. Палеогр. обозрение кирилловского письма. Пг., 1914. С. 134-135; Сперанский М. Н. К истории взаимоотношений рус. и югослав. литератур: Рус. памятники письменности на Юге славянства// Он же. Из истории рус.-слав. лит. связей. М., 19602.. С. 50-51; Стоянов М. Украса на славянските ръкописи в България. София, 1973. С. 71. 50; Джурова А. 1000 години българска ръкописна книга: Орнамент и миниатюра. София, 1981. С. 36. Табл. 139-142. А. А. Турилов Рубрики: Ключевые слова: ДОБРЕЙШЕВО ЕВАНГЕЛИЕ [Евангелие попа Добрейша], тетр, памятник болг. языка, книгописания и изобразительного искусства XIII в. ДОБРИЛОВО ЕВАНГЕЛИЕ апракос полный, один из немногих, точно датированных памятников древнерус. (и в целом слав. кириллического) книгописания и книжной иллюминации 2-й пол. XII в. ДОБРОМИРОВО ЕВАНГЕЛИЕ (нач. (?) XII в.), тетр среднеболгарского извода, один из древнейших кириллических списков этого типа книги |
| В связи с лит. деятельностью К. нуждается в исследовании вопрос об авторстве краткого (проложного) Жития Виленских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия, написанного в связи с их канонизацией в 1374 г. При этом первоначальный текст мог быть написан К. по-гречески. Скорее против, чем за авторство К., свидетельствует отсутствие памяти мучеников в месяцеслове «Киприановой Псалтири» с восследованием (РГБ. МДА Фунд. 142). С именем К. связывается создание одной из ранних редакций индекса запрещенных книг («Сказания о отреченных книгах»), в 12 списках к-рой кон. XV - нач. XVII в. в конце имеется указание, что текст выписан из «Молитвенника» К. К. перевел с греч. языка ряд канонов (и, возможно, молитв), написанных К-польским патриархом Филофеем Коккином («Канон на поганые», «Канон в усобных и иноплеменных бранях»), актуальных для той эпохи и получивших широкое распространение в рус. списках начиная с рубежа XIV и XV вв. Вполне вероятна принадлежность К. также перевода «Диатаксиса» патриарха Филофея, сохранившегося в ряде пергаменных списков кон. XIV - нач. XV в. (в частности, в составе «Служебника Киприана» (см. ниже) и «Служебника митр. Исидора» (Vat. slav. 14), в написании которого принимал участие (прото)диак. Спиридон, близкий к митрополичьей кафедре), хотя по этому поводу в лит-ре существуют противоречивые суждения (обзор мнений см.: Киприана митр. Служебник ; Ульянов О. Г. Литургическая реформа в Рус. Правосл. Церкви на рубеже XIV-XV вв. в контексте русско-афонских связей//Киприанови четения. 2008. С. 83-119). С большой степенью вероятности с К. может быть связано появление на Руси болгарской по происхождению Мазуринской редакции Сербской Кормчей с сокращением и систематизированным тематическим расположением материала. Старший рус. список этого канонического сборника (ГИМ. Чуд. 168) датируется 10-ми гг. XV в., однако широкое распространение в восточнослав. рукописной традиции памятник получил только с рубежа XV и XVI вв. С деятельностью К. в значительной мере связан начальный этап т. н. 2-го южнослав. влияния (см. в ст. Южнославянские влияния на древнерусскую культуру ) - распространение на Руси Иерусалимского церковного устава и переводов библейских и богослужебных книг и аскетических сочинений, выполненных в кон. XIII-XIV в. южнослав. (в первую очередь болг.) книжниками в Тырнове и на Афоне. При этом, однако, трудно провести границу между собственной инициативой митрополита и стремлением настоятелей и братии новых общежительных монастырей на территории Киевской митрополии приобщиться к современной им святогорской богослужебной и аскетической практике. В деле обновления и унификации богослужения К. не пользовался адм. методами, прибегая к поучениям и рекомендациям, отразившимся в его грамотах в Новгород и Псков и в ответах на вопросы прп. Афанасия Высоцкого. |
| В результате 2-го южнослав. влияния (см. Южнославянские влияния на древнерусскую культуру ) буква «зело» как в виде и (c рубежа XIV и XV вв.), так и в виде (с 10-х гг. XV в.) начинает использоваться в древнерус. рукописях для обозначения звука [з] (Паренесис прп. Ефрема Сирина кон. XIV в., московская Триодь Цветная ок. 1403 г., Сборник с поучениями аввы Дорофея 1414 г. из Троице-Сергиева мон-ря, Лествица прп. Иоанна Лествичника 1420-1421 гг. и др.). Впосл. начертания и выходят из употребления, а написание в соответствии с [з] закрепляется в древнерус. письменности и книгопечатании. В уставных и полууставных почерках начертания и отличаются устойчивостью, ср.: Устав XI-XIII вв.- , полуустав XIV-XV вв.- . Из этих видов развились и скорописные начертания XV в.: Наряду с ними в скорописи XV в. появился еще один вариант - горизонтальное, лежащее на строке: . В скорописи XVI-XVII вв. представлены начертания в виде или основанные на с незначительными видоизменениями: , а также лежащее на строке: . Поскольку в древнерусских текстах с XV в. буквы «земля» и «зело» функционируют как омофоничные, орфографические руководства дают рекомендации, направленные на дифференциацию их употребления. Орфографический трактат XVI в. «Сила существу книжнаго писания» предписывает употреблять букву «зело» в словах, производных от «зло»: «... лобу всякую и лое и лым пиши елом» ( Ягич. 1896. С. 439). В некоторых орфографических сочинениях XVI-XVII вв. посредством оппозиции букв и З реализуется принцип антистиха - противопоставляются омонимичные формы ед. и мн. ч. Так, в «Буковнице» Герасима Ворбозомского (1592) буква представлена в формах ед. ч., З - в формах мн. ч.: - - (цит. по: Живов. 1995. С. 292). Противоположная рекомендация - использовать З в ед. ч., а во мн. ч.- дается в анонимной орфографической статье XVII в.: «З - единьственному имени, - множественному и честнеишему» ( Ягич. 1896. С. 402). В грамматиках церковнослав. языка Лаврентия Зизания (1596), Мелетия (Смотрицкого) (1619, 1648, 1721), Ф. Максимова (1723) правила, регламентирующие употребление и З, отсутствуют. В 1-м издании «Грамматики» Мелетия (Смотрицкого) (Евье, 1619) содержится лишь указание на «заимствованный» характер буквы «зело» и ее избыточность в слав. языке: «Сие писмя числа деля точию з греческаго , шесть знаменующаго, привзяся, славенскому языку излишное, долг его - навершающу» (л. 11 об.- 12). |
| Мы видим, насколько были грандиозны замыслы святителя Киприана, развивавшего и воплощавшего исихастские идеи, и насколько важно в наше время сосредоточиться на православной идее личного спасения и национального единения в спасительном русле церковном. Претворение этой идеи в жизнь с Божией помощью будет способствовать новому Православному Возрождению в славянских землях. Еже и будет молитвами святителя Киприана, митрополита Киевского и всея Руси, преподобного Афонского, и всех афонских святых исихастов. Источники 1 . Афонский патерик. М., 1897. Ч. 2. 2 . Дмитриев Л. А. Роль и значение митрополита Киприана в истории древнерусской литературы (к русско-болгарским литературным связям XIV–XV вв.)//Труды отдела древнерусской литературы Института русской литературы. М.; Л., 1963. Т. 19. С. 215–254. 3 . Иоанн (Мейендорф), прот. Византия и Московская Русь: Очерк по истории церковных и культурных связей в XIV в. Париж, 1990. 4 . Красносельцев Н. Ф. Материалы для истории чинопоследования литургии св. Иоанна Златоустог о. Казань, 1889. Вып. 1. 5 . Леонид (Кавелин), архим. Киприян до восшествия на Московскую митрополию//ЧОИДР. М., 1867. Кн. 2. Ч. 1. С. 11–32. 6 . Макарий (Веретенников) , архим. Святой митрополит Киприан. М., 2013. 7 . Мансветов И. Д. О трудах митрополита Киприана по части богослужения//Прибавления к Творениям св. отцов. М., 1882. Ч. 29. Кн. 1. С. 152–205; Кн. 2. С. 413–495. 8 . Наумов Е. П. К истории летописного «Списка русских городов дальних и ближних»//Летописи и хроники: Сб. ст. М., 1974. С. 150–163. 9 . Петрова В. Д. О некоторых особенностях языка Киприана (в сопоставлении с языком книжников Тырновской школы и Епифания Премудрого )//Вестник Самарского государственного университета. 2010. 7 (81). С. 185–191. 10 . Петрова В. Д. Тырновская школа и проблема «второго южнославянского влияния»//Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2011. 6 (2). С. 508–512. 11 . Прохоров Г. М. Повесть о Митяе: Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Л., 1978. |
| кн. Василия I Димитриевича на владения, расположенные на территории Владимирского и Московского великих княжеств (АСЭИ. Т. 1. С. 41-42. 30-31). В 1426 г. Н. участвовал в погребении в Троицком соборе кн. Андрея Владимировича Меньшого. В числе покровителей обители в годы игуменства Н. были удельные князья московского дома, среди к-рых выделялись кн. Георгий Димитриевич и дмитровский кн. Петр Дмитриевич, крестники прп. Сергия. Петр Дмитриевич выдал Н. грамоту на землю в Дмитрове для постройки двора (АСЭИ. Т. 1. С. 33. 13). Отношения с Н. и Троицкой обителью поддерживала и семья Владимирского и Московского вел. кн. Василия I и Софии Витовтовны. Однако они не были столь тесными, как с удельными князьями московского дома. Великий князь и его супруга также входили в число покровителей и щедрых вкладчиков Троицкой обители. Вслед за прп. Сергием Радонежским Н. поддерживал тесные контакты с Тверской землей. В 1401 г. у кашинского кн. Василия Михайловича и его жены кнг. Анастасии за неделю до праздника Покрова Пресв. Богородицы родился сын. К кн. Василию в Кашин приехала мать - тверская вдовая великая кнг. Евдокия Константиновна, а из Троице-Сергиева монастыря - «честныи мужь» Н., чему «бысть радость велика» правителю Кашина. Вел. кнг. Евдокия и Н. «крестиша» сына кн. Василия III Михайловича и «нарекоша имя ему в святом крещении Димитрии» (ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 177). В 1411 г. Тверской вел. кн. Иоанн Михайлович «пожаловал» своего племянника кашинского кн. Ивана Борисовича «благословением игумена Никона Маковьскаго» (Там же. Стб. 186). Эти уникальные сведения о деятельности Н. в Тверской земле не нашли отражения в его Житии. Книгописание Во время игуменства Н. Троицкий Сергиев монастырь стал одним из важнейших книгописных центров Сев.-Вост. Руси, испытавших второе южнославянское влияние (см. в ст. Южнославянские влияния на древнерусскую культуру ). Между 1406 и 1418 гг. прп. Епифаний Премудрый создал «Слово похвално преподобному отцу нашему Сергию», в к-ром говорилось, что преемником святого стал его ученик Н. |
| Древнерусское искусство действительно прекрасно и возвышенно своей софийностью (на чем я еще остановлюсь в следующем разделе), которой оно привлекает к себе и человека XX столетия, но которую особо остро ощущали люди средневековой Руси. Средневековому человеку эстетические ценности служили важным гарантом ценностей религиозных, и в массовом сознании того времени они практически были слиты воедино, в одном из посланий XV в. мы читаем о церкви как о духовном институте: «…а церковь божия… светится паче солнца, яко сущее небо земное украшена, и красящися непобедимым православия» 210 . Соответственно и «неописуемая» красота искусства, доставлявшая «невыразимую» радость и наслаждение средневековому зрителю, являлась для древнерусского человека свидетельством духовной наполненности и высокой значимости искусства, его софийности. Древнерусские книжники и иконописцы конца XIVXV в. понимали свое творчество почти как священнодейство. Не случайно Епифаний в «Житии Сергия Радонежского» возводит рловесное искусство почти до таинства Евхаристии: «Приидите ж ако да причастимся словесы». Само «Житие» как литературный жанр он осмысливает в качестве духовной трапезы, предназначенной для насыщения читателей 211 . По Епифанию, писала О. Ф. Коновалова, «литературное произведение-это трапеза, празднество, ликование, а значит, и отношение к литературе должно быть особым, как к чемуто свыше предложенному для спасения читателя, для его духовного насыщения» 212 . Столь высокое понимание смысла и значения словесного искусства основывалось на глубокой философии слова, восходящей еще к античным и библейским временам и проникшей на Русь в период «второго южнославянского влияния». По ветхозаветной традиции слово тождественно сущности вещи, знание слова адекватно знанию вещи. В греческой античности эту линию отстаивает Кратил в одноименном диалоге Платона. Были у нее свои сторонники и на протяжении всей истории византийской культуры, в Болгарии XIV в., опираясь на эту философию слова, осуществлял реформу языка и стиля Евфимий Тырновский. |
|
|
