| — Владыко, как сохранять любовь в такое сложное время, когда сеется не любовь, а вражда. Ведь задача Церкви – всех объединять, а объединять можно только любовью… — Я всегда говорю людям: мы привыкли обвинять в той или иной ситуации других. Адам и Ева жили в раю – чего им не хватало?! Общались с Богом, всего у них было вдоволь. Была только одна заповедь Божья. «И заповедал Господь Бог человеку, говоря: От всякого древа в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт.2 Ст.16-17). Но когда Адам и Ева нарушили заповедь, покаялись ли они? «Адам сказал: «Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел. И сказал Господь Бог жене: что ты это сделала, жена сказала, змей обольстил меня, и я ела.» (Быт.3 Ст.12-13). Началась война против Бога. Сейчас мы наблюдаем то же самое. Да, церкви строятся, монастыри возрождаются… В прошлом году в нашей епархии открыли свои двери 13 новых храмов. В этом году уже 7 храмов строятся. А люди-то в новые церкви ходят?! Мало. Почему? Потому, что люди идут по греховному пути и, по своей гордости и самолюбию, хотят стать богами как Адам и Ева. А диавол и сильные мира сего знают, как насаждать в умы людей нужные идеи, штампы, схемы мышления и с помощью средств массовой информации, а потом с усвоенными идеями такими штампами люди будут делать все, что им нужно. Вспомним, что было в фашистской Германии или в революции 1917 г., которая привела к насаждению в людских умах ложных идей материализма, марксизма и атеизма. Эти идеи, принятые и усвоенные массами, привели к страшной катастрофе на нашей планете – десятки миллионов человеческих жизней, полное разорение страны, вырождение и вымирание народа, духовное и нравственное разложение человеческих душ – это цена ложной идеи и мышления. Борьба врага (змея) не прекращается никогда, и в наши умы он пытается вложить ложные, ядовитые и гибельные мысли, предрассудки, мифы и заблуждения, чтобы сбить нас с пути спасения и отдалить от Христа. Диавол знает, что человеческий ум часто бывает удобопреклонен и восприимчив к заблуждению лжи, поэтому он никогда не прекращает мысленной брани против нас. Один только выход – научиться не принимать от врага рода человеческого гибельные, ложные и вредные мысли, всегда быть внимательными и питать ум истинной, здоровой и небесной пищей, которая находится в Священном Писании, в Предании Православной Церкви, в житиях и творениях святых отцев. Господь говорит: «Не бойся, малое стадо! Ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство» (Лк12,32).Откликнемся на любовь Божию своей любовью к ближнему. |
| — Ага, из кружка юных техников, — бойко сказал Виталька. — Пробную модель испытываем. — Ну… вы осторожнее… На проезжей-то части не болтайтесь зря. — Ладно, не будем! — весело крикнули мы и устремились к дому. А милиционер остался на углу, полный уважения к современной науке. — Нет, уж лучше на высоте летать, — сказал Виталька. — Если повыше забраться, может, и не заметят. Взрослые вообще редко в небо глядят, у них на земле забот полно. — А ребята? — сказал я. — Ну и что… Ну, подумаешь, летает что-то квадратное… Может, змей запустили! — Без хвоста? — Ну, сделаем хвост! Долго, что ли? Это была мысль! Мы разодрали на полосы старый мешок и соорудили хвост, как у правдашнего воздушного змея, только громадный: метров пятнадцать длиной. Пришили его к углам ковра толстыми нитками. Было страшновато: вдруг ковер-самолет обидится на уколы толстой иголки или мы его нечаянно повредим. Поэтому шили, взлетев над полом. Мы думали, что если ковру не понравится наша выдумка, он сразу приземлится. Но ковер перенес операцию, не дрогнув. Я оставил Витальку на крыше, а сам взлетел и поднимался, пока Виталька не сделался крошечным, как солдатик из картона. Из-за лесов шел теплый плотный ветер. Он подхватил хвост из мешковины, развернул его и заполоскал. Я впервые оказался на такой высоте под солнечным небом. Громадная зеленая Земля распахивалась на тысячи километров. Она была яркая и веселая. Мне все-все хотелось рассмотреть. Но Виталька-лилипутик скакал на нашей крошечной крыше и махал руками: спускайся скорей! Пришлось спускаться. — Здорово! — крикнул он. — Как настоящий змей! Только зачем ты уселся на край? Разве на змеях кто-нибудь сидит? Мы решили позвать Ветку и отправиться в первый большой полет при свете дня. Но Ветка прикатила сама. Она позвякала у калитки велосипедным звонком и крикнула: — Видели, какой змей летает?! Мы расхохотались. «Змей»! Вот потеха! Значит, правда похоже. — Вы чего? — удивилась Ветка. — Это не змей! — радовались мы. — Не змей! Понятно? — Как это не змей? Смотрите сами. Да не туда смотрите! Вот там! |
| Илька знает их всех. Даже по звуку трещотки может определить, какой змей сейчас у него над головой. Нет, в самом деле может. Можно даже закрыть ему глаза, и пусть кто-нибудь неподалеку поднимет свой «конверт» — Илька сразу угадает… Но своего змея у Ильки нет. Есть только мечта. Мечта о большом и легком «конверте», о таком, который при самом слабом ветре уходит из рук в небо, как на крыльях, и не падает никогда… Бывает, что «конверты» падают. Если змей оборван порывом ветра, это еще полбеды: «конверт» подберут и отдадут хозяину. Хуже, если змей сбили голубятники. Они пираты. Они придумали, что воздушные змеи пугают голубей. И еще придумали закидушки. Это два камня и шпагат. Когда змей в воздухе, нить к нему от крыши тянется не прямо: она провисает и, прежде чем уйти вверх, проходит невысоко над землей. Здесь ее и заарканивают закидушками голубятники. Прихватив добычу, они мчатся домой и по привычке ждут выкупа. Не дождавшись, они выходят на улицу. Здесь их ловят и колотят. Таков закон. Ветры и небо сдружили мальчишек-змеевиков. С утра до вечера бегут вверх по ниткам пестрые клочки бумажных «телеграмм». Это хозяева «конвертов» ведут разговор. Нехитрую воздушную азбуку понимают все, даже Илька, хотя и с обыкновенным-то чтением он познакомился всего год назад. А чего тут не понимать? Обыкновенная азбука Морзе: белая «телеграмма» — точка, черная — тире. А разноцветные клочки — это позывные. У каждого свои. У Генкиного «Кондора», например, два зеленых. Так его всегда и вызывают для беседы или для отпора голубятникам. И есть такое правило: как появится в небе новый змей, он должен дать свои позывные. А как же иначе? Небо одно, и все в нем должны знать друг друга. Большой белый змей появился вчера. Словно квадратная луна, взошел он из-за тополей на улице Чайковского и поднялся выше всех. Он не дал позывных и не ответил на сигналы. Шурик Черемховский стоял, прислонившись к забору, грыз сухой стебелек и смотрел вверх. Белый квадратик змея неподвижно висел в зените. Светлая нитка, почти неразличимая в синеве, уходила от него за тополя. Небо сейчас было почти пустым. Пестрые «конверты», словно стесняясь белого незнакомца, потянулись к своим крышам, исчезли. Только над соседним кварталом невысоко маячил голубой «Василек» |
| В комплекте со спасательными кругами используются иногда светодымящиеся буи. Длина такого буя 850 мм, диаметр 250 мм, вес 13 кг. Сигнальный свет дают две расположенные в верхней части поплавка лампочки, питающиеся от блока водоналивных батарей. Продолжительность непрерывного свечения лампочек — 2 ч. Дальность видимости — около 2 км. В дневное время, когда световой сигнал бесполезен, срабатывает дымовой сигнал, непрерывно действующий в течение 15 мин (рис. 36). Воздушный змей. Флаги-сигналы Назову еще одно детское развлечение, призванное служить спасению людей, — воздушный змей. Раму, сделанную из нескольких тонких дощечек, надо обтянуть легкой бумагой, тканью или полиэтиленом, и вот уже над лесом парит издалека заметный воздушный змей. Если к хвосту змея привязать полоски пестрой ткани или фольги, он станет более заметен (рис. 37). Можно также посоветовать возле лагеря, на вершинах отдельно стоящих или возвышающихся над лесным массивом деревьев, повесить флаги-сигналы, сшитые из пестрых кусков ткани, из распоротых палаток, одежды (рис. 38). Идеальными флагштоками для подобных флагов-сигналов могут служить пункты государственной геодезической сети, расставленные на расстоянии прямой видимости (от 2 до 20 км) друг от друга по всей территории страны. Эти четырехгранные деревянные или металлические вышки имеют высоту до 40 м, и прикрепленный к ним сигнал будет виден издалека. Кроме того, он даст пилотам идеальную привязку к местности. Хорошо различимы сверху большие оранжевые или пестрые полотнища, растянутые с помощью длинных веревок над озером или рекой параллельно поверхности воды. Одна сторона полотнища привязывается к кустам и деревьям, растущим на берегу, другая — к кольям, вбитым в дно водоема. Над неширокими водоемами ткань растягивается от одного берега до другого (рис. 39). Эффективность сигнального костра зависит от места его разведения. Понятно, что, если спрятать костер в лесную чащобу или на дно ущелья, толку от него будет немного. И наоборот, костер, разложенный на открытой, хорошо просматривающейся с земли и воздуха местности — высоком голом холме, опушке леса, большой поляне, безлесном островке посреди водоема, возвышающейся над лесным массивом скале, — виден издалека. Отмечены случаи, когда в ясные, безветренные дни вертикальные дымовые столбы были различимы на расстоянии, превышающем 50 км! Правда, и костры эти были соответствующего масштаба (рис. 40). |
| Вдруг проснулась и коротко взревела за спиной бумажная трещотка. Это ветер задел в полете утреннюю улицу. Змей рванулся и зарыскал на коротком поводке. «Тигренок» просился в небо. Илька помчался к дому. Будь что будет — нельзя терять такой ветер! Крыша сарая, который стоял во дворе, была крутой и высокой. Илька добрался до самого гребня и встал. Выпрямился. Ветер был здесь ровный и сильный, такой, что Илькины волосы на затылке сразу встали торчком, а широкие рукава рубашки затрепетали у локтей, как маленькие флаги. Трещотка уже просто ревела, захлебываясь воздухом, и «Тигренок» метался, как живой, он не хотел больше ждать. Илька, торопясь, вынул катушку, несколько раз подергал нитку: «Выдержишь? Выдержи, ладно?» Он привязал конец нитки к поводку. Поднял «Тигренка» и подтолкнул его вверх. Нитка скользила, обжигая пальцы. Змей пошел ровно и быстро. Голос трещотки становился тише, «конверт» уменьшался, и, когда размоталась катушка, он стал не больше конфетной бумажки. И только дрожь натянутой нитки говорила о силе воздушных потоков там, вверху. Это было просто чудо: таким послушным и легким оказался Илькин первый змей! Радость звенела в Ильке, и не было вокруг ничего, кроме неба — такого громадного синего полушария, в котором только ветры, да желтые облака, да «Тигренок», да еще сам Илька на самом верху высокой острой крыши… А змей неожиданно рыскнул в сторону, заметался, потянул вправо. Теряя высоту, начал описывать круги. Видимо, хвост, намокший в росе, высох теперь на ветру, полегчал, и нарушилось равновесие. Илька испуганно дернул нитку. И случилась беда. Нитка в руках ослабела, а оторвавшийся «Тигренок», покачиваясь, начал медленно падать к разноцветным крышам соседнего квартала. Он упал во дворе за высоким забором. Нет, Илька не растерялся. Была еще надежда спасти змея. Уже через минуту он, обдирая колени о доски, оседлал забор. «Тигренок» был здесь. Он висел, перекинувшись хвостом через край железной бочки, — сам снаружи, а хвост в воде. Илька, не думая, прыгнул в траву. Прыгнул, зашагал к бочке среди гряд, над которыми среди узорчатых листьев висели зеленовато-оранжевые помидоры. |
| Больше всего на свете ему хотелось узнать, как же умудриться усидеть на волне и при этом не пойти на дно. Утки уверяли, что совершенно невозможно объяснить такие элементарные вещи. Как-то раз непонятный белый предмет, похожий на распластанную газету, упал недалеко от острова и закружился на воде, как подраненная птица. Питер так напугался, что убежал и спрятался. Но птицы объяснили ему, что это обыкновенный воздушный змей, который вырвал веревочку из рук своего хозяина, настоящего мальчика, и теперь по праву может принадлежать Питеру. Питер до того привязался к змею, что даже спал не выпуская из рук веревочку. Я думаю, что он так полюбил новую игрушку, потому что раньше она принадлежала настоящему мальчику. Птицы считали любовь Питера к бумажке с хвостом глупой и сумасбродной. Но они помнили, как он ухаживал за птенцами во время эпидемии кори, поэтому согласились показать, как запускают змея. Шесть птиц взяли веревочку в клювы и взлетели. К неописуемому восторгу Питера, змей взмыл вслед за ними, а потом и выше них. Питер упрашивал их проделывать трюк со змеем вновь и вновь, а птицы с присущим им добросердечием не могли ему отказать, хотя вместо благодарности каждый раз слышали: " Еще! Еще! " В конце концов в его смелую, хоть и сумасбродную голову пришла блестящая идея: он упросил птиц еще разочек запустить змея, но уже вместе с ним, Питером, на хвосте. И вот сотня птиц потянула веревочку, а Питер ухватился за хвост, чтобы, пролетая над Садом, выпустить его из рук. Но увы! - змей не выдержал и разорвался в воздухе на мелкие кусочки. И Питер наверняка утонул бы в Серпантине, не окажись поблизости пары лебедей, за хвосты которых он сообразил ухватиться. И тем ничего не оставалось делать, кроме как, негодующе шипя, отбуксировать его к острову. После этого случая птицы наотрез отказались ввязываться в безумные затеи Питера. Но, даже несмотря на это, Питер достиг в конце концов заветных берегов Кенсингтонского Сада. А помогла ему лодочка Шелли. Впрочем, об этом я расскажу в следующий раз. Гнездо дрозда Мистер Шелли дожил до того, что его уже вполне можно было назвать взрослым джентльменом. Но он был поэтом. Поэты же, как известно, никогда не становятся до конца взрослыми. Также известно, что поэты презирают деньги. Кроме, разумеется, тех, которые могут им понадобиться, чтобы расплатиться за сегодняшний ужин. |
| Воздушные мытарства. Мытарство пятнадцатое: «Не ворожите» Цикл «Путь всей земли». Беседа 17-я Протоиерей Олег Стеняев «Беспрепятственно прошли мы и следующее мытарство, где истязуются духами за чародейство, колдовство, обаяние, нашептывание, призывания бесов . Духи этого мытарства по виду своему похожи на четвероногих гадов, на скорпионов, змей и жаб; одним словом, страшно и мерзко смотреть на них. По благодати Божией, духи этого мытарства не нашли во мне ни одного подобного греха, и мы отправились далее; духи же с яростью кричали мне вслед: “Посмотрим, как уйдешь ты из блудных мест, когда придешь туда!” Когда мы стали восходить выше, я спросила водивших меня Ангелов: “Господие мои, все ли христиане проходят эти мытарства, и нет ли для кого возможности пройти здесь без истязания и страха?” Святые Ангелы отвечали мне: “Для душ верующих, восходящих на Небо, другого пути нет – все идут здесь, но не все бывают так испытываемы на мытарствах, как ты, а только тебе подобные грешники, то есть те, которые из стыда не открывали искренне духовному отцу всех своих грехов на исповеди. Если же кто покается искренне во всех грехах, то грехи, по милосердию Божию, невидимо заглаживаются, и когда таковая душа проходит здесь, воздушные истязатели открывают книги свои и ничего не находят записанного за ней; тогда они уже не могут устрашить ее, причинить ей чего-либо неприятного, и душа в веселии восходит к престолу благодати», – поведала блаженная Феодора. Именно на 15-м мытарстве душе блаженной Феодоры открывается важная духовная тайна: как сообразуются испытания мытарств и благодать Божьего оправдания, действующая в таинстве Исповеди. Мы видим здесь диалог, который возникает между Феодорой и водившими ее ангелами. Феодора спрашивает: «Господие мои, все ли христиане проходят эти мытарства, и нет ли для кого возможности пройти здесь без истязания и страха?» И ангелы отвечают ей (для нас важна именно вторая часть ответа): «Если же кто покается искренне во всех грехах, то грехи, по милосердию Божию, невидимо заглаживаются, и когда таковая душа проходит здесь, воздушные истязатели открывают книги свои и ничего не находят записанного за ней; тогда они уже не могут устрашить ее, причинить ей чего-либо неприятного, и душа в веселии восходит к престолу благодати». – Эти слова и решают вопрос о церковном учении о мытарствах и учении Церкви об оправдывающей благодати. Как соотносятся муки мытарств с той радостью Божьего прощения и оправдания, которую мы испытываем во дни земной жизни, участвуя во врачующих таинствах Церкви, которыми обожаемся , оправдываемся и хвалимся. Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился ( Еф. 2, 8 – 9). Хвалящийся хвались о Господе (2 Кор. 10, 17). |
| На этот раз неудачно все получилось. Едва миновали берега Новой Гвинеи, нас нагнал тайфун чудовищной силы. «Беда», как чайка, металась по волнам. Нырнет, выскочит, снова нырнет. Горы воды падают на палубу. Снасти стонут. Ну что вы хотите – тайфун! Вдруг яхта, как волчок, закрутилась на месте, а секунду спустя ветер совершенно затих. Лом и Фукс, незнакомые с коварством тайфуна, облегченно вздохнули. Ну, а я понял, в чем дело, и, признаться, пришел в большое расстройство. Попали в самый центр урагана. Тут, знаете, добра не жди. Ну и началось. После непродолжительного затишья ветер снова засвистел, как тысяча чертей, паруса лопнули со страшным треском, мачта согнулась, как удочка, переломилась пополам, и весь рангоут вместе с такелажем полетел за борт. В общем, потрепало нас как надо. А когда разъяренный океан несколько успокоился, я вышел на палубу и осмотрелся. Разрушения были огромны и непоправимы. Запасные паруса и концы, правда, хранились у нас в трюме, но на одних парусах без мачт, сами понимаете, не пойдешь. И тут, вдали от больших океанских дорог, нас ждала страшная участь: мы годами могли болтаться среди океана. А это, знаете, перспектива не из приятных. Угроза медленной смерти нависла над нами, и, как всегда в таких случаях, я вспомнил свою долгую жизнь, свое милое детство. И вот, представьте себе, воспоминание это дало мне ключ к спасению. Еще будучи мальчиком, я любил клеить и запускать воздушных змеев. Ну, и вспомнив об этом прекрасном занятии, я воспрянул духом. Змей! Бумажный змей – вот спасение! Корзины от прощальных подношений пошли на каркас. Ну, а потом мы сварили клейстер, собрали все бумажное, что было на судне – газеты, книжки, разную коммерческую корреспонденцию, – и принялись клеить. И скажу вам, не хвастаясь, змей получился на славу. Уж кто-кто, а ято в этом деле специалист. Ну, а когда высохло это сооружение, мы выбрали канат подлиннее, выждали ветерок, запустили… И ничего, знаете, прекрасно потянуло, пошла наша яхта и снова стала слушать руля. |
| Сбегали в ближайший подлесок, срезали пару прочных ивовых прутов, нашли остаток полиэтилена от прошлогодней теплицы, купили в магазине скотч, моток прочной капроновой нити, и я принялся за дело, в точности следуя полученным от знакомого инструкциям. Дети, затаив дыхание, смотрели на меня, как на доброго волшебника. А у меня… у меня ничего не получалось. Нитки, вместо того, чтобы надежно стянуть ивовые прутья, упорно с них соскакивали. Скотч приклеивался к чему угодно, кроме того, к чему был должен приклеиться. Нож не резал, пленка топорщилась, и вообще все шло не так. Дети стояли вокруг, смотрели на мои сомнительные манипуляции, и думали, что еще вот-вот, и папа сделает им настоящего летучего змея, которого можно будет запускать под облака. А папа вдруг бросил заготовку, отвернулся и молча ушел к себе в комнату. Не хватало еще, чтобы дети видели, как их всемогущий бог плачет из-за такой ерунды, как не получившийся змей. Через полчаса в дверь просунул нос старший сын (ему было тогда лет восемь) и тихонько сказал: — Пап, я там все, вроде бы, сделал. Только как хвост привязывать, не знаю. Пойдем, покажешь. Я вышел. Мы привязали к змею хвост и отправились на поле за огородами. День был ветреный, и все получилось именно так, как я мечтал с детства: змей, словно большая рыба, попавшая на крючок, упруго натянул нить, покружил над нашими головами, и стал стремительно уходить ввысь. Через пять минут он уже парил так высоко, что был едва различим в ослепительно-синем небе. И мы с детьми пускали к нему вверх «письма» из пустых полиэтиленовых пакетов. А потом, прислонив к нитке пустую консервную банку, слушали, как поет ветер в вышине, гадали — как далеко упадет наш змей, если нитка вдруг оборвется. И еще делали множество всяких радостных дел, которые, наверное, совсем непонятны тем, кто ни разу не запускал настоящего воздушного змея. Примерно с таким же скрипом и пробуксовкой я в первый раз жарил с детьми шашлыки и водил их на рыбалку. В эти моменты папой быть особенно трудно. Но уж лучше вот так, «на скаку», с ошибками и неудачами учиться, чем бросить все как есть, даже не попытавшись заполнить пустоту, которую ты рискуешь оставить им в наследство. |
| Помню, что меня тяготил стыд из-за того, что надо было вставать со спущенными до колен брюками, натягивая их наспех. Впрочем, оба мы имели вид омерзительный. И оба не могли взглянуть друг на друга. Я бежал от неё — ощущая в помутнённой душе собственное своё безчестие. На улице, возле её дома, тарахтела машинка, подстригающая газон. От скошенной травы пахнуло запахом свежести. Странно: этот запах совершенно не похож на аромат свежескошенного сена. Тоска перехватила дыхание. Захотелось исчезнуть от самого себя. Или вообще не жить. ………………………………………………………………………….. Одно лишь и утешало: ничего подобного случиться не могло. Потому что в это самое время я посылал Колю Спиридонова за чайниками к истукану-сидельцу. Мальчишки запустили бумажного змея. Змей поднялся высоко, до самых облаков, и рвался всё выше и выше. Но ему мешала верёвка, за которую его держали. Если бы не верёвка, думал змей, я мог бы улететь за облака. И он попросил пролетавших мимо птиц разорвать своими клювами сдерживающую его верёвку. Но когда она была разорвана, змей не мог уже удерживаться на воздушных волнах и упал на землю. XXVII ……………………………………………………………………………….. ……………………………………………………………………………….. Назаров остановился, порылся в карманах и, доставши какую-то мелочь, вложил её в протянутую оборванцем руку. — Ты всем нищим подаёшь?— спросил я. — Кто просит; если деньги есть. — Работать не хотят, лодыря гоняют, а ты потакаешь. — Откуда нам знать. Да и само — руку протянуть — тяжкий труд. Сколько в себе преодолеть нужно. — Чего там преодолевать! Притерпелись до безчувствия, даже если когда и было что. — Тем более надо пожалеть. Безчувствие — страшно. — Откуда нам знать,— передразнил я его интонацию. — Не знать, значит и не судить. Просит — дай или не давай. Остальное не твоё дело. Мне отмщение, Аз воздам. — Как же, как же, “Анну Каренину” читывали, читывали. А во мне не безчувствие? Весна всё как будто примеривалась и никак не решалась явить себя всерьёз. Конец апреля был такой же серый, сырой и холодный, как и начало. Я к тому притерпелся, впрочем, и обратил внимание на холод лишь после того, как увидел возле дома Назарова стоявшего в явном ожидании продрогшего бородатого субъекта в странном синем балахоне. |
|
|
