| Как-то мы с папой и сестренкой запускали в поле воздушного змея. Змей явно хотел вырваться из папиных рук, улететь куда-то туда, вверх, чтобы потом свободно плыть, как белое облако, чуть шелестя боками из тонкой кальки. Папа не отпускал его, крепко держа натянувшуюся нить, и мы бежали все вместе в ту сторону, куда тянул нас воздушный змей. Неожиданно на дороге появился дедушка Алеша. Он приехал из города и шел с автобуса, с полными руками гороха, который он нарвал для нас, внучек. А тут мы как раз. Прошло уже более 30 лет, а у нас сестрой у обеих яркое общее воспоминание: солнечный, яркий летний день, улыбающееся радостное лицо дедушки, воздушный змей, рвущийся вверх и – общее ощущение счастье. Воспоминание – как стоп-кадр в фильме, только с ощущением ветра, со звуками, запахами… В прошлом году я гуляла по тем местам и не узнавала их. Золотых полей нет, никто там ничего не сажает, вместо них – дачи, бескрайность сужена и поделена на куски. И озеро, в котором мы раньше купались, стало маленьким-маленьким. Нет, совсем не потому, что я выросла. Оно просто высохло, ужалось до заросшей камышами лужицы, до которой нужно идти и идти… Бабушка и дедушка есть. Есть не только в воспоминаниях, а в реальности, которую просто очень трудно осознать, вместить Но описываемое мной, виденное тогда, в детстве, точно есть. Не могло же оно просто исчезнуть в никуда, раз мы с сестрой все так отчетливо помним. Вообще, этого «в никуда» – просто не существует, ведь христианство оперирует понятием Вечности. И именно в том числе те детские переживания, то ощущение простора, безмерности приближало к пониманию того, что эта безмерность простирается дальше, чем наш, здешний окружающий видимый мир, намекала на мир Горний. (В скобках замечу, что именно это мы видим и в русском пейзаже XIX века.) И уж тем более есть бабушка и дедушка, есть не только в воспоминаниях, а в реальности, которую просто очень трудно осознать, вместить. Здесь очень помогает молитва за дорогих умерших, ведь молиться можно только за тех, кто существует по-настоящему, за живых, ведь Господь – «не есть Бог мертвых, но живых» (Мф. 22: 32). |
| На этот раз неудачно все получилось. Едва миновали берега Новой Гвинеи, нас нагнал тайфун чудовищной силы. «Беда», как чайка, металась по волнам. Нырнет, выскочит, снова нырнет. Горы воды падают на палубу. Снасти стонут. Ну что вы хотите – тайфун! Вдруг яхта, как волчок, закрутилась на месте, а секунду спустя ветер совершенно затих. Лом и Фукс, незнакомые с коварством тайфуна, облегченно вздохнули. Ну, а я понял, в чем дело, и, признаться, пришел в большое расстройство. Попали в самый центр урагана. Тут, знаете, добра не жди. Ну и началось. После непродолжительного затишья ветер снова засвистел, как тысяча чертей, паруса лопнули со страшным треском, мачта согнулась, как удочка, переломилась пополам, и весь рангоут вместе с такелажем полетел за борт. В общем, потрепало нас как надо. А когда разъяренный океан несколько успокоился, я вышел на палубу и осмотрелся. Разрушения были огромны и непоправимы. Запасные паруса и концы, правда, хранились у нас в трюме, но на одних парусах без мачт, сами понимаете, не пойдешь. И тут, вдали от больших океанских дорог, нас ждала страшная участь: мы годами могли болтаться среди океана. А это, знаете, перспектива не из приятных. Угроза медленной смерти нависла над нами, и, как всегда в таких случаях, я вспомнил свою долгую жизнь, свое милое детство. И вот, представьте себе, воспоминание это дало мне ключ к спасению. Еще будучи мальчиком, я любил клеить и запускать воздушных змеев. Ну, и вспомнив об этом прекрасном занятии, я воспрянул духом. Змей! Бумажный змей – вот спасение! Корзины от прощальных подношений пошли на каркас. Ну, а потом мы сварили клейстер, собрали все бумажное, что было на судне – газеты, книжки, разную коммерческую корреспонденцию, – и принялись клеить. И скажу вам, не хвастаясь, змей получился на славу. Уж кто-кто, а я-то в этом деле специалист. Ну, а когда высохло это сооружение, мы выбрали канат подлиннее, выждали ветерок, запустили… И ничего, знаете, прекрасно потянуло, пошла наша яхта и снова стала слушать руля. |
| Сбегали в ближайший подлесок, срезали пару прочных ивовых прутов, нашли остаток полиэтилена от прошлогодней теплицы, купили в магазине скотч, моток прочной капроновой нити, и я принялся за дело, в точности следуя полученным от знакомого инструкциям. Дети, затаив дыхание, смотрели на меня, как на доброго волшебника. А у меня… у меня ничего не получалось. Нитки, вместо того, чтобы надежно стянуть ивовые прутья, упорно с них соскакивали. Скотч приклеивался к чему угодно, кроме того, к чему был должен приклеиться. Нож не резал, пленка топорщилась, и вообще все шло не так. Дети стояли вокруг, смотрели на мои сомнительные манипуляции, и думали, что еще вот-вот, и папа сделает им настоящего летучего змея, которого можно будет запускать под облака. А папа вдруг бросил заготовку, отвернулся и молча ушел к себе в комнату. Не хватало еще, чтобы дети видели, как их всемогущий бог плачет из-за такой ерунды, как не получившийся змей. Через полчаса в дверь просунул нос старший сын (ему было тогда лет восемь) и тихонько сказал: — Пап, я там все, вроде бы, сделал. Только как хвост привязывать, не знаю. Пойдем, покажешь. Я вышел. Мы привязали к змею хвост и отправились на поле за огородами. День был ветреный, и все получилось именно так, как я мечтал с детства: змей, словно большая рыба, попавшая на крючок, упруго натянул нить, покружил над нашими головами, и стал стремительно уходить ввысь. Через пять минут он уже парил так высоко, что был едва различим в ослепительно-синем небе. И мы с детьми пускали к нему вверх «письма» из пустых полиэтиленовых пакетов. А потом, прислонив к нитке пустую консервную банку, слушали, как поет ветер в вышине, гадали — как далеко упадет наш змей, если нитка вдруг оборвется. И еще делали множество всяких радостных дел, которые, наверное, совсем непонятны тем, кто ни разу не запускал настоящего воздушного змея. Примерно с таким же скрипом и пробуксовкой я в первый раз жарил с детьми шашлыки и водил их на рыбалку. В эти моменты папой быть особенно трудно. Но уж лучше вот так, «на скаку», с ошибками и неудачами учиться, чем бросить все как есть, даже не попытавшись заполнить пустоту, которую ты рискуешь оставить им в наследство. |
| Помню, что меня тяготил стыд из-за того, что надо было вставать со спущенными до колен брюками, натягивая их наспех. Впрочем, оба мы имели вид омерзительный. И оба не могли взглянуть друг на друга. Я бежал от неё — ощущая в помутнённой душе собственное своё безчестие. На улице, возле её дома, тарахтела машинка, подстригающая газон. От скошенной травы пахнуло запахом свежести. Странно: этот запах совершенно не похож на аромат свежескошенного сена. Тоска перехватила дыхание. Захотелось исчезнуть от самого себя. Или вообще не жить. ………………………………………………………………………….. Одно лишь и утешало: ничего подобного случиться не могло. Потому что в это самое время я посылал Колю Спиридонова за чайниками к истукану-сидельцу. Мальчишки запустили бумажного змея. Змей поднялся высоко, до самых облаков, и рвался всё выше и выше. Но ему мешала верёвка, за которую его держали. Если бы не верёвка, думал змей, я мог бы улететь за облака. И он попросил пролетавших мимо птиц разорвать своими клювами сдерживающую его верёвку. Но когда она была разорвана, змей не мог уже удерживаться на воздушных волнах и упал на землю. XXVII ……………………………………………………………………………….. ……………………………………………………………………………….. Назаров остановился, порылся в карманах и, доставши какую-то мелочь, вложил её в протянутую оборванцем руку. — Ты всем нищим подаёшь?— спросил я. — Кто просит; если деньги есть. — Работать не хотят, лодыря гоняют, а ты потакаешь. — Откуда нам знать. Да и само — руку протянуть — тяжкий труд. Сколько в себе преодолеть нужно. — Чего там преодолевать! Притерпелись до безчувствия, даже если когда и было что. — Тем более надо пожалеть. Безчувствие — страшно. — Откуда нам знать,— передразнил я его интонацию. — Не знать, значит и не судить. Просит — дай или не давай. Остальное не твоё дело. Мне отмщение, Аз воздам. — Как же, как же, “Анну Каренину” читывали, читывали. А во мне не безчувствие? Весна всё как будто примеривалась и никак не решалась явить себя всерьёз. Конец апреля был такой же серый, сырой и холодный, как и начало. Я к тому притерпелся, впрочем, и обратил внимание на холод лишь после того, как увидел возле дома Назарова стоявшего в явном ожидании продрогшего бородатого субъекта в странном синем балахоне. |
| Но птицы объяснили ему, что это обыкновенный воздушный змей, который вырвал веревочку из рук своего хозяина, настоящего мальчика, и теперь по праву может принадлежать Питеру. Питер до того привязался к змею, что даже спал не выпуская из рук веревочку. Я думаю, что он так полюбил новую игрушку, потому что раньше она принадлежала настоящему мальчику. Птицы считали любовь Питера к бумажке с хвостом глупой и сумасбродной. Но они помнили, как он ухаживал за птенцами во время эпидемии кори, поэтому согласились показать, как запускают змея. Шесть птиц взяли веревочку в клювы и взлетели. К неописуемому восторгу Питера, змей взмыл вслед за ними, а потом и выше них. Питер упрашивал их проделывать трюк со змеем вновь и вновь, а птицы с присущим им добросердечием не могли ему отказать, хотя вместо благодарности каждый раз слышали: «Еще! Еще!» В конце концов в его смелую, хоть и сумасбродную голову пришла блестящая идея: он упросил птиц еще разочек запустить змея, но уже вместе с ним, Питером, на хвосте. И вот сотня птиц потянула веревочку, а Питер ухватился за хвост, чтобы, пролетая над Садом, выпустить его из рук. Но увы! — змей не выдержал и разорвался в воздухе на мелкие кусочки. И Питер наверняка утонул бы в Серпантине, не окажись поблизости пары лебедей, за хвосты которых он сообразил ухватиться. И тем ничего не оставалось делать, кроме как, негодующе шипя, отбуксировать его к острову. После этого случая птицы наотрез отказались ввязываться в безумные затеи Питера. Но, даже несмотря на это, Питер достиг в конце концов заветных берегов Кенсингтонского Сада. А помогла ему лодочка Шелли. Впрочем, об этом я расскажу в следующий раз. Гнездо дрозда Мистер Шелли дожил до того, что его уже вполне можно было назвать взрослым джентльменом. Но он был поэтом. Поэты же, как известно, никогда не становятся до конца взрослыми. Также известно, что поэты презирают деньги. Кроме, разумеется, тех, которые могут им понадобиться, чтобы расплатиться за сегодняшний ужин. Мистер Шелли уже отужинал, а в кармане у него все еще оставалось пять фунтов. |
| Поэтому я решил, что нужно учить их драться. Причем именно драке я их не учил. Просто начал заниматься их физическим воспитанием, с уклоном в сторону единоборств. Объяснял, чем удар отличается от толчка, как правильно наносить удар и как правильно уклоняться от удара, как делать захваты, если борьба переходит в партер, ну и другим всяким разностям. Мужчинам, которые выросли без отца, его могут в чем-то заменить сыновья – Откуда ты сам это знал? – У меня с этим тоже были большие проблемы, потому что меня-то учить было некому. Только лет в 12 я пришел в секцию самбо, и это было уже мое самостоятельное решение. А сыновья у меня начали заниматься освоением всей этой премудрости лет в 7-8, т.е. у них была серьезная фора по времени. К слову говоря, драться мои мальчишки потом научились очень грамотно. Но применять этот навык в школе или на улице, слава Богу, так и не пришлось. Видимо, даже гопники-психопаты умеют почувствовать в другом человеке эту спокойную готовность дать квалифицированный отпор. Тоска по воздушным змеям Также мама не может, например, научить детей делать и запускать воздушного змея – настоящего, большого. Ты когда-нибудь делал воздушного змея? – Нет. – Я тоже нет, но мне очень хотелось, а обратиться было не к кому. Я лишь в книжках читал и смотрел в кино, как змеи взлетают метров на 300 в вышину и как они там в небе парят. Когда мои дети подросли, я нашел человека, который умел это делать. Это был кандидат в мастера спорта по авиамоделированию, он даже на международные соревнования со своими самолетиками ездил. Он буквально на коленке мне все объяснил. Дескать, раз-раз, вот так и вот так, и всё, полетит твой змей! Я обрадовался, прибежал домой: «Дети, сейчас будем делать змея!». Они, конечно, тоже обрадовались. Делаем, делаем – и вдруг вижу, что не выходит змей… Я многому научился, работая на стройке, но какие-то вещи, с которыми в первый раз сталкиваешься, могут вот так сходу и не даться… Я опять почувствовал себя маленьким мальчиком, у которого не получается сделать змея, чуть не заплакал даже. |
| Генка смотрел на него пристально и сурово. — Слушай, — тихо сказал он. — Ни в каком месте, никогда, никому не вздумай пикнуть об этом. Яшка знал, когда можно шутить, а когда лучше не надо. — Зачем мне пикать? Мне-то что… — Он равнодушно засвистел, потом вздохнул, взглянул последний раз на Генку и ушел. А Генка смотрел на учебник полными тоски глазами. И в голове толкались две дурацкие фразы: «Хау ду ю ду, Тэдди!» — «Хау ду ю ду, Джонни!» Этих слов не было в учебнике. Генка запомнил их на одном из уроков, когда Вера Генриховна читала вслух тонкую книжонку об английских мальчиках, которые сделали воздушного змея. Поскольку речь шла о запуске змея, Генка решил сначала отнестись к этой истории с некоторым вниманием. Но понял он только первые слова: «Хау ду ю ду…» Это благовоспитанные Тэдди и Джонни приветствовали друг друга. С тех пор, неизвестно почему, стоило Генке сесть за английский язык или даже подумать о нем, как начинало вертеться в голове: «Хау ду ю ду, Тэдди!» — «Хау ду ю ду, Джонни!» Генка ненавидел этих Тэдди и Джонни беспощадной ненавистью. Он представлял их удивительно ярко, просто как живых видел: чистеньких, приглаженных, с аккуратными проборчиками в прическах, в пестрых чулках до колен и ярко-рыжих полуботинках. Тэдди, кроме того, еще и сам был удивительно рыжий, а Джонни белобрысый и лупоглазый. Они бестолково бегали по лужайке с подстриженной травкой и пытались запустить змея, сделанного из газеты с дурацким английским названием. Конечно, у таких растяп и дурней ничего не вышло, и змей упал в болото, распугав сытых английских лягушек. Это Генка знал точно, хотя Вера Генриховна ничего о таком конце не сообщала… «Хау ду ю ду, Тэдди!» — «Хау ду ю ду, Джонни!» Ну, попались бы вы Генке, он бы вам показал «хау ду ю ду»! А учебник все еще был открыт на первой странице. Трудные дела всегда надо начинать с самой первой страницы, Генка это понимал. Но учить здесь было нечего, и он перевернул лист. Потом еще. А за окном среди листьев, уже просохших после дождя, посвистывал ветер августа. И Генка увидел, как из-за крыши взбирается в небо маленький голубой змей «Василек». |
| Таким образом, тот пустынник совершил все три греха: блуд и убийство, начав с пьянства. Каких грехов он трезвый боялся и гнушался, те он смело совершил пьяный и через это погубил свои многолетние труды. Работа двух ангелов В раю было два ангела. Один всегда отдыхал на облаке, а другой летал от земли к Богу. Отдыхающий ангел решил спросить другого: — Что же ты летаешь туда-сюда? — Я ношу Богу послания, которые начинаются со слов «Помоги Господи…». А почему ты всегда отдыхаешь? — Я должен носить Господу послания которые начинаются: «Спасибо, Господи…». Разбившийся воздушный змей Мальчик любил вместе с отцом запускать в небо воздушного змея. На нём он написал своё имя и представлял, будто это он сам парит в воздухе. В конце концов, мальчик сильно сроднился с той мыслью, что это он сам летает над землёй. Но однажды сильный порыв ветра порвал шнур, удерживающий в воздухе змея, тот упал и разбился. Мальчик безутешно плакал и уверял, что это он сам разбился вместе с воздушным змеем. Но отец успокоил его, сказав: — Сын мой, ты всё время был здесь со мной. Это воздушный змей упал и разбился, а ты — жив и можешь сделать другого змея. Помни, ты только управляешь, а не летаешь вместе со змеем в небе, поэтому и разбиться с ним не можешь. «…если живёте по плоти, то умрёте, а если духом умерщвляете дела плотские, то живы будете.» ( Рим.8:13 ). Разбитая ваза Полюбил бедный студент богатую девушку. Однажды она пригласила его на свой день рождения. На юбилей единственной дочери родители позвали множество гостей, людей достойных, из известных семейств. Приходят они всегда с дорогими подарками, состязаются друг с другом — кто из них больше поразит именинницу. А что может подарить бедный студент, кроме своего любящего сердца? Да и не в цене оно сегодня. Ныне в почёте драгоценности, роскошные наряды и конверты с деньгами. А сердце в конверт не упакуешь… Что делать? Думал студент, думал и придумал. Он пришёл в богатый магазин и спросил: — Нет ли у вас дорогой, но разбитой вазы? — Есть. — А сколько она стоит? Стоила она сущие пустяки. |
| Фестиваль «Традиция» в усадьбе Захарово: хтонический противовес самобытников Есть огромный запрос на современное русское искусство 11 июля, 2017 Есть огромный запрос на современное русское искусство В подмосковной усадьбе прошёл фестиваль «Традиция». Нашему корреспонденту показалось, что это был пикник «Афиши», только со священниками, «Казачьим кругомъ» и хреновухой. Но авторы фестиваля Захар Прилепин и Эдурад Бояков считают, что это была хтонь, цветущая сложность и новая эстетика. А самое главное – противовес многочисленным культурным площадкам условных западников. Читайте наш репортаж и комментарии авторов фестиваля. Фестиваль «Традиция» прошёл в день Семьи, Любви и Верности 8 июля 2017 года. Авторы фестиваля — писатель Захар Прилепин и режиссёр и продюсер Эдуард Бояков (придумал, среди прочего, фестиваль Золотая маска). Генеральным партнёром выступила девелоперская группа «Cumu-XXI век». Фестиваль был запланирован в формате пикника – полифонического праздника на лоне природы. Каждый уголок заповедника должен был стать местом для концертов, развлечений, детских игр, лекций и дискуссий. Почти так и получилось с поправкой на холодный дождь, ливший целый день. Крендель, утка, хреновуха «Не души молоток, возьми поближе к краю», — кузнец с лицом грека поправляет молоток в руках женщины. Люди, желающие попробовать себя в кузнечном деле, обступили наковальню и ждут своей очереди. Дождь шлепает по кожаной шапке кузнеца и шипит на раскалённом гвозде. Несколько ударов, и гвоздь сгибается в кольцо, брутальная бижутерия идеально садится на палец ученицы. Женщина радостно демонстрирует кольцо окружающим. Следующий. Будем делать маленькую кочергу. В соседнюю палатку тоже очередь, здесь делают воздушных змеев. Две жерди, полиэтилен, шило, армированный скотч, и катушка с верёвкой, змей готов. Забираю змея из рук пятилетнего сына под предлогом «показать, как надо» и бегу в поле. Дождь, лужи, грязь, дядя за тридцать с глупо-счастливым выражением лица бегает по грязи и волочит кусок полиэтилена на верёвке. Змей нехотя иногда поднимается в воздух метра на три. |
| Но мальчишкам не до этого. Плевать им сейчас на помидоры и землянику с высоты своих крыш. С запада движется плотный, ровный ветер. Здесь не мешают ему многоэтажные дома, и он течет над улицами холма широкой воздушной рекой. Мальчишки под негодующие крики матерей и соседок взбираются на дома. Крыши — взлетные площадки. С них поднимаются к желтым облакам пестрые гудящие «конверты». А еще выше, туда, где синева прошита белыми нитками реактивных лайнеров, улетают мысли, мечты о такой высоте, когда облака остаются внизу и кажутся комочками ваты, лежащими на зеленых лоскутках лесов и степей. И еще выше. Здесь, на этих крышах, начинаются звездные дороги. Генка и Владик стоят у флюгера, на самом гребне. Спина к спине, затылок к затылку. Вот так, прислонившись друг к другу, удобнее стоять на скользком шифере, прочнее. Владик пониже ростом, и его отросшие волосы щекочут Генкину шею. Еще Генка чувствует, как ходят под майкой острые Владькины лопатки. Владик медленно «качает» нитку, пробует, как держится змей. Нитка тянется от зажатой в кулаке катушки через Владькино плечо, мимо Генкиной щеки к белому «Фрегату». «Фрегат» — Владькин змей. Выпуклый, как парус, большой. Правда, сейчас он стоит высоко и не кажется большим. Генка тоже держит нитку. Он поднял «Кондора». Это вопреки всем правилам. Нельзя запускать с одной крыши два змея: порывом ветра их может запутать и тогда погибнут оба. Но Генке и Владику хочется быть вместе. Стоять здесь вдвоем, чувствовать живое дрожание нитей, тугую силу ветра, солнечное тепло и понимать друг друга с полуслова. — Десять, — говорит Владик. Это значит, что он хочет поднять «Фрегат» еще на десяток метров. — Давай. Нитка начинает медленно скользить мимо Генкиного уха. «Фрегат» качнулся вверх и снова стоит неподвижно. Трещотки «конвертов» гудят ровно и басовито, почти одинаково. Только если очень прислушаться, можно заметить, что у «Кондора» звук чуть ниже. Генка смотрит на город. Стеклянные крыши завода играют далекими солнечными вспышками. Кружатся у старой колокольни белые и сизые голуби, стайкой проносятся рядом с рыжим «Шмелем» Яшки Воробья. Яшка все-таки опять его запустил. Трещотка «Шмеля» ревет так, что даже здесь слышно. А голуби не боятся, кружатся рядом. Значит, врут их хозяева, что птицы не выносят трещоток. |
|
|
