| Вот почему мы горячо верим, что тебя ожидает «место упокоения» и что ты вступаешь в блаженный путь. С благоговением взираем мы в последний раз на твои останки, истощенные до смерти твоею никогда не устававшею душою. Прими от нас последний наш привет тебе. Мир праху твоему, дорогой наставник, и поклон тебе до земли от всех твоих учеников. Речь студента III курса А. Малинина Свершилось!… Безжалостная смерть похитила ученого, к голосу которого прислушивалось все образованное общество. Пред нами – безжизненный труп того, сердце которого так недавно горело священным пламенем любви ко всему доброму и возвышенному. Какое страшное горе нашей студенческой семьи! Сердце обливается кровью, когда видишь пред собою бренные останки того, кто оживлял нас, приводил в умиление, доставлял высокое умственное наслаждение! Дорогой учитель! В этот прощальный час выслушай наш последний привет тебе. Вот ты лежишь пред нами —283— недвижим и безгласен. Но твое вдохновенное слово, проникнутое великою любовью – живо и действенно в нас. Подобно углю, горящему, возжигало оно наши сердца и неизгладимо запечатлевалось на них. Твоя глубокая правдивость и искренность, твоя горячая любовь к жаждущему правды и истины студенчеству покоряли наши умы и сердца. Мы знаем, что ты горячо любил нас и верил нам, и мы верили твоему правдивому Слову, старались претворить его в свою плоть и кровь, любили и любим тебя. Высоконравственный характер, – ты в своей жизни стремился к осуществлению проповедуемого тобою идеала; ты успешно учил нас той любви, живым воплощением которой был ты сам. В аудитории мы учились у тебя жизни, и с кафедры ты воспитывал в среде студентов честных и плодотворных деятелей. Владея серьезными знаниями, ты презирал поверхностную, кричащую о себе лже-ученость. Ты не искал дешевой популярности и не любил легкомысленно наполнять свои труды пресловутыми «последними словами науки». В тиши своей рабочей келлии, вдали от бестолковой сутолоки житейского базара, решая вопросы громадного значения, ты не шел по проторенной другими учеными дороге, но пролагал новые пути избранной тобою области церковно-практических наук, не уклоняясь на распутия мелочной и пошлой житейской суеты. |
| 307 Что в церковно-судебной практике обычный гражданский третейский суд принял форму нравственно примирительного, посреднически мирового или совестного суда – это весьма естественно и может быть благодаря этому превращению он не только не потерял своего места в церков- —244— ном трибунале последующих эпох, но еще и окреп в значении своем, хотя повод к возникновению его в церкви, выраженный Апостолом, уже не существовал, т.е. когда и гражданские суды уже перестали быть языческими. Греко-римские (христианские) императоры поддерживали и иногда энергически силу решений этих третейских судов духовных лиц по делам гражданским. Так уже Константин Великий , по словам Созомена , постановил законы по которому тяжущиеся, если пожелают могут обращаться к суду епископов, и решение последних должно почитаться наравне с решением императора (т.е. не допускающим апелляции); а начальники провинций и их чиновники должны приводить в исполнение таковые решения. 308 Аркадий и Гонорий в 388 г. постановили такой закон: «Если какие (тяжущиеся) пожелают вести тяжбу (litigare) по согласию у предстоятеля священного закона: то не препятствуются, но да испрашивают суды оного, там пребывающего (т.е. местного епископа), в гражданском именно долге по праву добровольно избранного арбитра (in civili duntaxat negotio more arbitri sponte). Ибо нельзя и не должно идти против тех, которые решились лучше согласиться с решением названного исследователя, чем к какому добровольно пришли бы». 309 Императоры Гонорий и Феодосий (408 г.) постановили «епископский суд (episcopalis audientia) да будет действительным для всех, которые решились быть судимыми у священников (qui se audiri a sacerdotibus elegerint), и повелеваем оказывать суждению (judicationi) оных таковое же уважение, каковое необходимо оказывать (deferri) вашим властям (vestris potestatibus), на которые не допускается апелляции. И дабы епископский суд (cognitio) не оставался бездейственным – судьи обязательно (perofficia) присоединят к решению – исполнение (definitioni executio tribuatur). |
| Поэтому и право перенесения дела в новый суд не имеет места по отношению к третейскому приговору, так, как и без перенесения дела в новый суд недовольный может отказаться от него, потерявши только залог. Но закон прибавляет, что обыкновенный (πρσφορος) судья для сторон, который может судить их в силу своей власти, не бывает третейским судьей. А каноны не то постановляют об избранных судьях, но предписывают, что если тяжущиеся епископы или клирики изберут кого из епископов в качестве третейских судей и пожелают судиться у них, то подвергшийся осуждению уже не может быть уважен, если останется недоволен решением, но должен и против воли подчиниться ему; причина же, по которой, как мы думаем, не дозволяется искать пересмотра решению таких судей, указана нами в толковании на 15 (16) правило настоящего собора». А в этом толковании Аристин говорит следующее: «Кто, быв предан суду епископов и осужден ими, подаст отзыв к высшим церковным судьям, и успеет переменить решение их, то это не должно навлекать никакого нарекания на тех церковных судей, приговор которых изменяется, если только они не будут обличены в том, что производили суд по страсти, по вражде, или по пристрастию, или по какому-нибудь угождению. Те обвиняемые епископы, или клирики, которые изберут себе церковных судей и пожелают у них судиться, хотя бы число их было менее двенадцати епископов, в случае обвинения еписко- —250— пов, и менее семи, или четырех при обвинении пресвитеров и диаконов, как мы писали в 12 правиле настоящего собора, осужденные не должны подавать отзыва против их суда; ибо отзыв исправляет неискусство, или не справедливость судьи, но каким образом выбравший сам себе церковных судей, которых признал безукоризненными и по разуму, и по жизни, будет допущен говорить, что он сужден ими неискусно, или несправедливо и наводить как бы некоторое нарекание на священных мужей, якобы осужденных им». Как мы видели выше, отцы и учители Церкви смотрели на исполнение обязанности третейского судьи духовным лицом, как на долг, налагаемый на него Апостолом, (бл. |
| Каптерева – в 213 рублей, одну прот. И. В. Рождественского – в 194 р. (после А. Смирнова ), одну стипендию И.С. Аксакова (для студентов из южных славян) в 209 р., пять – Московской кафедры по 110 рублей (после окончившего курс В. Рождественского и студентов: В. Беляева, М. Ивановского, С. Покровского и Н. Моисеева) и пять Г.И. Хлудова по 86 рублей (после В. Кантова, И. Отрезова, А. Виноградова , Г. Якимова и И. Доброгаева)– предоставить студентам будущего I курса. На сем журнале резолюция Его Высокопреосвященства: «1898 года, июля 10. Определ. по III ст. п. 3. Студента Покровского разрешается удостоить перевода в IV курс. По ст. V. На оставление Каптерева и Введенского для приготовления к замещению преподавательских кафедр при Академии согласен. Прочее утверждается». 9 Июня 1898 года Присутствовали, под председательством Ректора Академии Архимандрита Арсения, исправляющий должность Инспектора Академии иеромонах Иннокентий и члены Совета Академии, кроме профессоров В. Кипарисова и М. Муретова , не присутствовавших по болезни, и А. Введенского , находящегося в заграничной командировке. Слушали: I. Сданный Его Высокопреосвященством указ на его имя из Святейшего Синода от 28 марта текущего года за 1775: —162— По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали: представление временно управлявшего Московскою епархией Преосвященного Дмитровского Нестора, от 27 минувшего февраля 72, по ходатайству Совета Московской Духовной Академии об изменении редакции 7-го пункта утвержденных Синодальным указом, от 21 января, 1885 года 251, «Правил о присуждении премий из процентов с капитала, пожертвованного покойным Митрополитом Московским Макарием » и следующим образом: третья и четвертая премии назначаются по окончании студентами академического курса в одно из заседаний Сентябрьской трети тем из них, которыми переданы были все семестровые сочинения, назначенные им в течение первых трех курсов и из них более половины означено баллом 5 и нет ни одного, имеющего балл ниже 4. |
| Эта тенденция немного только в меньшей степени встречается и в философии. Случаи недобросовестной фальши, к чести нашей науки, довольно редки между философами, по крайней мере, нового времени. В средние века тирания религиозной догмы, выступавшая с горделивым девизом, что «философия – служанка богословия (pbilosophia esd ancilla theologiae)», не мало породила образцов такого тенденциозного философствования, которое справедливо осуждено историей, как псевдо-философский хлам. В новое и новейшее время подобную же жалкую участь переживает «томизм» (католическая философия). У нас в России в течение нынешнего столетия подобному же уродованию подвергалась довольно долго университетская философия и в меньшей степени академическая. 294 Собственно из корифе- —228— ев европейской мысли только некоторых можно иногда упрекнуть в умалчивании и в очень легком искажении своих действительных мыслей по политическим соображениям (напр., Декарта, Канта, Гегеля и др.); но умолчание, – вы, конечно, согласитесь, – есть все-таки меньший грех , чем сознательная ложь. «Человек, – утверждает Кант, – должен говорить только то, в истинности чего он убежден; но не всякую истину он обязан говорить». Разумеется, в этих словах надо признать недостаток нравственного мужества: но кто же им владеет вполне?… Но если, как я сказал, случаи недобросовестной фальши между философами чрезвычайно редки, то случаи искреннего и ими самими незамечавшегося самообмана, или увлечения известной идеей по внушению чувства и других психологических расположений – нравственных, религиозных, эстетических, которые я объединяю в понятии жизненно-практических мотивов, – имеют место и в отношении к ним. Главные философские проблемы никак не могут считаться совершенно нейтральными в отношении к основным жизненно-практическим потребностям человека, к его духовным нуждам и нравственным стремлениям. Что касается таких вопросов, как – о душе, о Боге, о свободе воли, о совести и т.п., то здесь это совершенно ясно само собою. Потому-то в обсуждении этих вопросов и трудно человеку достигнуть той полной объективности, того спокойного беспристрастия, какие совершенно обычны, например, в исследованиях математических и, большею частью, естественнонаучных. Потому же и в оценке чужих воззрений по этим вопросам и в обмене мнений обыкновенно обнаруживается так много страстности и предвзятости. Человек религиозный легче способен удовлетвориться плохими философскими доказательствами бытия Божия, менее способен подметить их слабые стороны, а в аргументах атеистов и скептиков легко усматривает или умственную ограниченность, или же недобросовестность. Точно также неверующий преувеличивает слабые стороны этих доказательств. Человек нравственно настроенный нередко a priori считает софизмами все доводы детерменистов против свободы воли, потому что ему кажется, что без свободы нет никакой нравственной от- |
| ние духа и сосредоточение воли употребляются на то, чтобы приносить вред ближним. Бывали и бывают успешными аскетами не только люди, преданные духовной гордости, лицемерию и тщеславию, но и прямо злобные, коварные и жестокие эгоисты. По общему признанию, такой аскет гораздо хуже в нравственном смысле, чем простодушный пьяница и обжора, или сострадательный развратник. Итак, аскетизм сам по себе еще не есть добро и, следовательно, не может быть высшим или безусловным принципом нравственности. Истинный (нравственный) аскет приобретает власть над плотью не для укрепления формальных сил духа, а для лучшего содействия добру. Аскетизм, который освобождает дух от страстей постыдных (плотских) лишь для того, чтобы тем крепче связать его страстями злыми (духовными), очевидно есть ложный или безнравственный аскетизм; его первообразом, по христианским понятиям, следует признать диавола, который не ест, не пьет, не спит и пребывает в безбрачии. Если злой или безжалостный аскет не может быть одобрен то, значит, самый принцип аскетизма имеет нравственное значение только условно, именно под условием своего соединения с принципом альтруизма, коренящимся в жалости» (стр. 90–91). Все это настолько ясно и убедительно, что мы можем только благодарить г. Соловьева за то ясное самоотречение, с каким он развивает мысль, уничтожающую его теории. На самом деле, г. Соловьев все время говорит об аскетизме, как об особом нравственном принципе, имеющем такую же относительную самостоятельность, как и альтруизм (ср. стр. 105–106). А теперь оказывается, что аскетизм сам по себе еще не есть добро, что может быть аскетизм безнравственный. Но ведь нравственный принцип, который может быть и не быть нравственным, – это явная логическая несообразность: нравственный принцип есть нечто, сообщающее действие нравственную ценность, и потому не может не быть добром. Ведь сам г. Соловьев согласится, что альтруизм не может быть злом ни при каких условиях и что он является добром независимо от каких бы то ни было условий. Откуда же такая разница между двумя принципами, которые, по смыслу теории, должны быть равноправны? Почему |
| 4) Приложить требуемые законом сведения о профессоре Корсунском и доценте Мышцыне для представления их в Инспекторский Отдел Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. III. Сданное Его Высокопреосвященством с надписью: «1898 г. Мая 7. В Совет Московской Духовной Академии» отношение на имя Его Высокопреосвященства г. Обер-Прокурора Святейшего Синода от 3 мая за 2726: «Государь Император, по засвидетельствованию моему об отлично-усердной и полезной службе сверхштатного преподавателя в звании ординарного профессора Московской Духовной Академии, магистра богословия, Димитрия Голубинского, Всемилостивейше соизволил к 6 мая текущего года – дню рождения Его Императорского Величества – пожаловать его чином действительного Статского Советника. – Долгом поставляю сообщить о сем Вашему Высокопреосвященству, вследствие ходатайства по сему предмету, изложенного в отношении покойного Высокопреосвященного Митрополита Сергия от 16 декабря 1896 года за 712». Определили: Принять к сведению. —165— IV. а) Сданное Его Высокопреосвященством с надписью: 1898 г. Апр. 15. В Совет Московской Духовной Академии для дальнейшего направления дела. – Деньги, при сем прилагаемые (два билета Государственной 4% ренты на 6 тысяч рублей), записать на приход и о получении уведомить жертвователя» – прошение на имя Его Высокопреосвященства проживающего в г. Москве потомственного почетного гражданина, кандидата коммерции, Ивана Андреевича Колесникова: «В благодарную память незабвенного в Бозе почившего Иерарха Высокопреосвященнейшего Митрополита Московского Сергия, я имею намерение учредить в Московской Духовной Академии, с которой тесно связано имя почившего, стипендию на следующих условиях: 1) чтобы стипендии было присвоено имя Митрополита Московского Сергия; 2) чтобы студент, воспитывающийся на этой стипендии, прибавлял к своей фамилии еще «Сергиев» и сохранял это прибавление и по выходе из Академии; 3) чтобы кандидат на эту стипендию избирался Советом Академии из лучших и способнейших студентов, причем преимущество должно быть отдаваемо питомцам Тульской семинарии. |
| И надо сознаться, что эта реакция в значительной мере сделала свое дело. Кто знаком с современным состоянием философии, того не может не поражать скромность задач и осторожность тона, какими отличается современная философия, например, от философии сороковых годов. Я откровенно скажу, что в наше время самые слова «абсолютная истина» в ушах многих даже образованных людей прозвучат довольно дико… Но историк философии знает, что это есть лишь случайное, обусловленное специальными историческими обстоятельствами явление. Ничто нам не может ручаться, что ближайшее будущее не подарит нам системы, которая с не меньшей притязательностью на универсальность, чем, например, гегельянство, но с большей научной основательностью приобретет господство над умами, и такими образом еще раз пред сознанием мыслящего человечества промелькнет обольстительный образ найденной, наконец, последней истины. И внимательные наблюдатели даже довольно уверенно пророчат это будущее. Во всяком случае, историк должен считаться с теми чертами в понятии философии, какими она заявила себя на протяжении своего многовекового существования и может еще не раз заявить, а не с временными, характеризующими, может быть, упадок и ослабление философской продуктивности. Чт же такое эта «абсолютная истина», как идеал философии? В каком отношении стоит она к истории философии? – Абсолютная истина, как мы видели, является противоположностью истины относительной. В специальных науках источником относительности достигаемого ими познания являются их общие понятия и предположения, которые они принимают без критики и проверки. Философия берет эти общие понятия и предположения предметом своего специального исследования и тем делает шаг к освобождению знания от характера относительности. Но построить систему, чуждую всяких догматических примесей, т.е. не проверенных критически общих понятий и предположений, это превышает силы единичного человека и составляет задачу целого человечества. Гениальные и наиболее дально- —223— видные философские умы не мало вложили труда в эту работу и многое выяснили в этом направлении, но браться за решение этой задачи во всей полноте не отваживались. |
| В первой главе (1–169) автор, защищая литературную достоверность евангельских повествований против возражений рационалистической критики, разъясняет прежде всего полное молчание евангелиста Иоанна Богослова об искушениях Господа в пустыне и видимые разности в повествованиях синоптиков об этом событии. Извлекая из древне-отеческой и позднейшей, иностранной и отечественной, богословской литературы наиболее вероятные объяснения, автор излагает их сжато, ясно и убедительно. – Отрицая достоверность евангельских повествований об искушениях Господа в пустыне, рационалисты пытаются объяснить с своей точки зрения происхождение евангельских сказаний. Все эти рационалистические объяснения классифицируются автором на несколько видов (гипотеза мифа, г. притчи, г. видения, г. внутреннего воздействия диавола, г. психологической борьбы, г. обобщения в истории искушения различных событий из жизни Христа, г. искушения от человека, механическое соединение нескольких гипотез у Лянге) и частью на общих соображениях, частью на евангельских данных опровергаются. Мнения рационалистов излагаются автором обыкновенно по подлинным сочинениям их и всегда с желательною точностью. Что касается критической части этого отдела, то следует сказать, что находившийся в распоряжении автора критический материал был весьма обширен, и автору трудно было прибавить что-либо новое к сказанному до него. Сам автор не только не скрывает этого, но и прямо заявляет, что задачею своею он поставляет «ни что иное, как собрание уже выработанного материала» (стр. 30, прим. 1). Однако умелое пользование добытым до сих пор материалом, разбросанным в многочисленных трудах, и убедительное изложение его составляет не малую заслугу автора. – Дав обстоятельный ответ на все возражения рационалистов и подвергнув разбору их собственные взгляды на происхождение евангельских повествований об искушении Господа, автор приводит затем (в 3-м параграфе) и положительные доводы в пользу исторической достоверности евангельского повествования. Для сего он дает последовательный комментарий ( Мф.4:1–11 ; Мк.1:12–13 ; Лк.4:1–13 ), стараясь при этом показать, что «евангельские рассказы |
| —174— трактациях, с удалением сих последних сами собою устранились и все сочинение, во всех частях своих, теперь написано языком ясным, выдержанным и строго определенным. Исключения разве можно указать следующие: «утвердить богосыновство», где термин «утвердить» мы предлагаем заменить термином " проявить», т.е. в жизни и (поскольку этот термин относится у автора к христианам, а не ко Христу) свойственных чадам Божиим делах, – также стр. 118–120 изложены так, что можно подумать, будто автор не признает внешнего явления диавола Господу в пустыне, между тем как он, думается нам, хотел высказать только то, что хотя диавол и совершал во время искушений Господа действия внешне-объективные по отношению ко Христу, но евангелисты умалчивают о внешнем виде явления диавола Господу, почему и вопрос об этом виде, за отсутствием каких-либо данных, должен остаться в богословской науке без ответа 403 , – стр. 330 ср. 338: «тайна свободного совершения богосыновства путем веры», но лучше так: тайна свободного послушания и самоуничижения Единородного Сына Божия? – стр. 343; «исключительный Сын Божий», – надо: Единородный или Единосущный Сын Божий, – и некоторые, другие, мною помеченный и исправленные, неловкости. В 3-х, многосторонняя ученость и необыкновенное трудолюбие автора, проявившиеся прежде в изучении памятников древне-языческих религий и обширной древней и новейшей церковной литературы, теперь приумножились знакомством автора со многими другими новейшими сочинениями по данному вопросу на языках немецком, английском и французском и более широким изучением подлинников древнехристианской литературы на латинском и греческом языках. В 4-х, настоящий труд полнее чем прежний обнаруживает в авторе незаурядные способности к тонкому психологическому анализу нравственно-религиозных явлений душевной жизни человека, к глубокому умозрению богословско-созерцательных истин христианства и к строго-логическому мышлению. —175— В 5-х, отрицательно-рационалистические толкования евангельских повествований об искушении Господа в пустыне и неправомысленные воззрения на действительность и значение искушений Спасителя автор опровергает всегда весьма основательно и, как и в прежнем труде своем, в общем дает правильное и плодотворное для православной науки решение вопросов о достоверности, действительности и искупительном значении искушений Спасителя, основываясь всегда как на общем разуме православно-догматического вероучения, так и на свидетельствах Слова Божия и святоотеческих писаний. |
|
|
