| Справка: 1) По § 45 устава духовных академий «ординарные профессоры академий должны иметь степень доктора богословских наук». 2) По § 105 того же устава ординарных профессоров в Академии полагается 8, экстраординарных – 9; в настоящее время ординарных профессоров семь; вакансии экстраординарного профессора заняты все. 3) На основании действующих законоположений по инспекторской части гражданского ведомства о служебных переменах по должностям V и VI классов, для внесения их в общий Высочайший приказ, подлежащие начальства, от коих, по силе действующих законов, зависит назначение на должности, входят с представлениями непосредственно в Инспекторский Отдел Собственной Его Императорского Величества Канцелярии причем к представлениям прилагаются ведомости о лице, назначаемом на должность, по установленной форме. 4) По § 81 лит. в п. 4 устава духовных академий «избрание кандидатов на должность профессоров» значится в числе дел Совета Академии, представляемых, чрез Епархиального Преосвященного, на утверждение Святейшего Синода. —164— Определили: 1) Изготовить для экстраординарного профессора Академии Ивана Корсунского докторский диплом и выдать его по принадлежности, а об утверждении профессора Корсунского в степени доктора богословия внести в формулярный о службе его список. 2) Просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом об утверждении экстраординарного профессора Академии, доктора богословия, Ивана Корсунского в звании ординарного профессора со дня избрания (т.е. с 9 июня 1898 года). 3) Принимая во внимание, что, в случае утверждения Святейшим Синодом профессора Корсунского в звании ординарного профессора, в Академии должна открыться вакансия экстраординарного профессора, просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом об утверждении со дня избрания в таковом звании доцента Академии по кафедре Священного Писания Ветхого Завета, магистра богословия, Василия Мышцына, находящегося на духовно-учебной службе с 1890 года, а на службе при Академии с 1894 года, и вполне достойного звания экстраординарного профессора. |
| Желательно было бы нами начертать умственный и нравственный облик его, сколько для назидания, столько же – чтобы в этом образа иметь для себя хотя некоторую замену утраченного нами собрата, хотя некоторое утешение в понесенной нами потере. Но желание наше не может быть удовлетворено вполне, так как почившего мы знаем далеко не давно, всего около двух лет, и притом болезненных, когда он сравнительно редко показывался в нашей среде, а второй год и совершенно был прикован к одру болезни. Представляя это сделать другим, более близко знавшим усопшего – товарищам, сослуживцам, слушателям, мы укажем на общий характер и основу его деятельности. Усопшему собрату нашему суждено было Господом, раздаятелем служений человеческих, проходить скромное, наставническое служение. Дела его были не шумны, не блистательны; не сопровождались каким-либо особенно заметным сильным умственным или нравственным движением в том кругу, в котором он действовал, как это бывает с делами сильных и славных земли; а составляли скромную лепту, поступившую в сокровищницу дел, истинно полезных для человечества. Влияние его не простиралось на огромные массы людей, а ограничивалось небольшим кругом его духовных питомцев. Но если людям, проходящим скромное служение, нужен образец и пример добросовестного, полезного, проникнутого христианским духом исполнения своих обязанностей и наглядное доказательство пользы и благотворности добросовестно проходимых скромных служений; если им нужен пример скромных, в тоже время привлекательных, истинно христиан- —269— ских добродетелей: то мы смело можем указать этот пример и образец в почившем собрате нашем. Жизнь его была именно жизнью раба благого и верного, который был верным Господу в малом, – и который достоин слышать обращенный к нему сладкий глас Господа: рабе благий и верный, о мале был еси верен, над многими тя поставлю: вниди в радость Господа твоего. Не долговременна, правда, была жизнь почившего: едва преполовил дни свои, и уже познал запад свой. Но его сравнительно недолголетняя жизнь ознаменована долговечными плодами, которыми долго-долго будут питаться люди науки и любители истинного просвещения. |
| —318— ных радостей. Мы хотим только сказать, что, несмотря на это, альтруистический принцип по своему объему гораздо шире жалости и потому не может быть к ней сведен без явных натяжек. Даже с точки зрения самого г. Соловьева нельзя ограничивать этот принцип одною жалостью. г. Соловьев говорит, что сущность альтруистического принципа выражается в формуле: поступай с другими так, как хочешь, чтобы она поступали с тобою. Но ведь несомненно, что каждый из нас хочет, чтобы ему не только сострадали, а и сорадовались, чтобы его не только избавляли от страданий, но и радовали положительными благами, чтобы чувствовали к нему благодарность за его благодеяния, чтобы желали его присутствия, находили удовольствие в его беседе, – одним словом, чтобы его любили. Г. Соловьев старается доказать, что любовь сама по себе еще не имеет нравственной ценности. Если это так, то, конечно, она не может быть и основою нравственного поведения. Едва ли, однако можно признать и в данном случае достаточно сильною аргументацию автора. «Любовь, говорит он, получает нравственное значение лишь в зависимости от данных предметных определений. Любовь сама по себе, или любовь вообще – не есть добродетель, иначе были бы добродетельны все безразлично существа, так как все они непременно любят и живут своею любовью. Но не вменяется в добродетель эгоистическая любовь к себе и к своему, также страстная любовь к естественным и противоестественным удовольствиям, любовь к напиткам, к псовой охоте и конским ристаниям… Такая «любовь» заранее отвергнута апостолом любви: не любите мipa, ни всего что в мipe» (стр. 142). Подражая аргументу г. Соловьева, мы могли бы сказать о жалости то же самое, что он говорит о любви: жалость не имеет сама по себе нравственного значения, потому что не вменяется в добродетель жалеть себя самого, жалеть о пропущенных удовольствиях, о неудавшихся преступлениях. г. Соловьев мог бы возразить нам, что такая жалость имеет общего с нравственною жалостью одно только название, и потому ни в каком случае не может быть с нею смешиваема. Но это как раз то самое возражение, |
| Иное. Божественные Писания говорят, что чрез Сына сотворено все, видимое и невидимое, что на небесах и что на земли (ср. Кол.1:16 ; Ин.1:3 ), – и, веруя так в правоте мыслей, мы, поклонники истины, вступаем во внутрь догматов благочестия. Исследуем же это «чрез Сына» и узнáем, какую оно вносит нам мысль. Очевидно, что оно застав- —27— ляет мыслить другим некиим Творящего и Совершающего, и другим некиим – Того, чрез Кого все совершается. Ведь это «чрез Сына» необходимо заключает в себе представление двух лиц, – или пусть скажут, каким образом это «чрез Сына» собственно и истинно может быть принято в деле творения чего-либо за единое по числу и тожественное по количеству, если никто другой не мыслится при этом и не содействует? Но противник наш, думаю, никоим образом не сможет достигнуть этого. Поскольку же и сами священные Писания проповедуют, и мы веруем, – как, полагаю, и они, – что Отец чрез Сына все совершил: то разве не необходимо мыслить, что Отец существует особо и Сам по Себе, а Сын опять подобным же образом, – чт не препятствует Святой Троице быть созерцаемою в тожестве сущности? Глава III . О том, что Сын есть и Бог по природе и никоим образом не менее или неподобен Отцу I . 1. И Бог бе Слово Ведал Духоносец, что в последние времена восстанут некие, кои будут клеветать на сущность Единородного и отрицаться от искупившего их Владыки ( 2Пет.2:1 ), так как будут думать, что явившееся от Бога и Отца Слово не есть Бог по природе, но введут нам какое-то как бы подложное и лжеименное (Слово), хотя и облеченное именем сыновства и божества, но в действительности не имеющее этого. Нечто подобное делают —28— те, кои иудейское 196 нечестие Ария вселяют в свой ум, почему и от мертво го сердца износят не животворное слово благочестивого созерцания, но такое, которое направляется и влечет к смерти. Поистине стрела уязвляющая язык их, льстивии глаголы уст их ( Иер.9:8 ). Как бы кто-либо уже противился словам истины и как бы говорил святому Евангелисту так: «Да, было Слово к Богу, пусть так; соглашаюсь с твоими писаниями о сем. Пусть есть и существует Отец особо и Сын точно также особо. Но каким же, должно думать, по природе существует Слово? Ведь «быть-к-Богу» совсем не заключает еще указания и на сущность. А поскольку божественные Писания проповедуют единого Бога, то мы и усвояем это одному Отцу, к коему было Слово». |
| Приказали: Настоящее представление Преосвященного Нестора препроводить, при указе, к Вашему Преосвященству на Ваше заключение». На подлинном резолюция Его Высокопреосвященства: «1898 г. Апр. 13. Заготовить проект представления в том смысле, что я вполне согласен с постановлением академического Совета и представлением Преосвященного Нестора». Определили: Резолюцию Его Высокопреосвященства принять (и принята) к исполнению. II. а) Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: «1898 г. Мая 29. В Совет Московской Духовной Академии» указ на имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 28 мая за 2671: «По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующей Синод слушали: представление почившего Митрополита Московского Сергия, от 31 декабря минувшего года за 723, по ходатайству Совета Московской Духовной Академии об утверждении экстраординарного профессора оной, магистра богословия, Ивана Корсунского в степени доктора богословия за представленное им на соискание сей степени сочинение под заглавием «Перевод LXX. Его значение в истории греческого языка и словесности». Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1897 г. Приказали: Зкстраординарного профессора Московской Духов- —163— ной Академии, магистра богословия, Ивана Корсунского , удостоенного академическим Советом за вышеназванное сочинение степени доктора богословия, утвердить, согласно представлению почившего Митрополита Московского Сергия и отзыву Преосвященного Митрополита Киевского, в таковой степени; о чем, для зависящих распоряжений послать Вашему Преосвященству указ». б) Предложение о. Ректора Академии Архимандрита Арсения: «По случаю утверждения экстраординарного профессора Ивана Корсунского в степени доктора богословия, честь имею предложить Совету Академии избрать его в звание ординарного профессора по занимаемой им кафедре греческого языка и его словесности. А так как, в случае утверждения Святейшим Синодом профессора Корсунского в означенном звании, в Академии имеет открыться вакансия экстраординарного профессора, то не благоугодно ли будет Совету Академии озаботиться в настоящее время избранием кого-либо из наличных преподавателей Академии, имеющих на то законное право, – и на вакансию экстраординарного профессора». |
| —182— Определили: Ходатайствовать пред Его Высокопреосвященством и об утверждении действительного студента Академии Василия Сенатова в степени кандидата богословия. IX. Донесение экстраординарного профессора Василия Соколова и доцента Ивана Андреева, производивших ревизию академической библиотеки: «Произведя, во исполнение постановления Совета Академии и от 7 июня 1897 года, ревизию академической библиотеки честь имеем донести Совету о результатах нашей ревизии следующее: 1) Состояние библиотеки Книги и рукописи библиотеки, насколько можно судить на основании частичной проверки в разных отделах, сохранны и содержатся опрятно. Каталоги – инвентарный, топографический и алфавитный своевременно пополняются записями новых книг. Благодаря карточной системе записей, книги и справки даются профессорам и студентам без замедлений. 2) Занятия заведующего библиотекой и его помощника а) Большая часть обычных занятий библиотекаря и его помощника поглощается текущими делами: ежедневною выдачею книг профессорам и студентам, дачею теми и другими всевозможных справок, сношениями с книжными магазинами русскими и заграничными, записями книг в разные каталоги, ведением отчетности и пр. б) Кроме сказанного, библиотекарь г. Колосов в минувшем 1897 году занимался составлением систематического каталога: кончил и напечатал 2-ю половину седьмого выпуска, содержащего дополнение к отделам богословия, философии и словесности, уже изданным, и напечатал шесть листов восьмого выпуска перечнем книги по библейской истории и по церковной истории (начало). – Помощники библиотекаря г. Попов продолжал разбирать библиотеку Преосвященного Саввы: написал карточки ко всем книгам библиотеки и занимался составлением ее систематического каталога: в настоящее время описано десять отделов – 1.359 названий и 1.661 т. Пять листов этого каталога уже напечатано. Труд разборки и приведения в должный по- —183— рядок библиотеки Преосвящ. Саввы следует признать очень сложным и утомительным. 3) Нужды библиотеки Библиотечные шкафы в некоторых отделах начинают переполняться. |
| хранение духа есть прежде всего сохранение его самообладания» (стр. 79). Очевидно, что мы имеем дело с одним из тех приемов рассуждения, которые рассчитаны на особенную умственную конструкцию; поэтому можем только сказать: «могий вместити да вместить». – Но допустим вместе с г. Соловьевым, что здесь чувство стыда уже «перехватывает» за свою непосредственную область (ср. стр. 185), – хотя мы решительно не видим, почему и как это происходит, – все-таки едва ли можно доказать, что в основе аскетизма лежит именно это чувство. Г. Соловьев, по крайней мере, не приводить в доказательство этого ни одного факта. Напротив, во многих случаях положительно можно утверждать, что в основе аскетизма лежат совсем другие мотивы. Так в основе буддийского аскетизма лежит мысль о пустоте бытия, в основе стоического аскетизма – мысль о невозможности достигнуть удовлетворения через стремление к внешним благам и о том, что истинное удовлетворение достигается лишь подавлением желаний и страстей. В том и другом случае нет речи о стыде, а имеется в виду некоторое духовное благо – в одном случае нирвана, в другом внутренний мир и гармония. Наконец христианский аскетизм соединяется с посвящением себя Богу и рассматривается в этом случае как средство для созерцания Божества и соединения с ним, или же предшествует общественной деятельности и рассматривается по отношению к ней, как подготовительная школа. – Правда, что отсутствие самообладания часто осуждается в форме стыда, но это обстоятельство находит свое объяснение в исторических условиях, которые имеют мало общего с аскетизмом вообще и еще меньше с аскетизмом теории г. Соловьева. В первобытном обществе, которое живет в постоянной войне, стойкость характера и мужество естественно считаются самыми высшими качествами, и так как на этой ступени жизни, главною санкцией нравственного поведения служит общественное мнение, то неодобрение противоположных указанным качествам недостатков – трусости и малодушия – облекается в форму стыда. Когда же с развитием цивилизации первоначальное значение этих качеств исчезает, то происходит то, что Вундт называет |
| Не отказываясь от основных требований нашего разума, мы не можем утверждать, что история человечества представляет только ряд отдельных, между собою не связанных никакою общей идеей и верховною целью, явлений. Как в основе всех явлений мipa, так и в истории человечества лежит закон, цель, идея. Разум человека может представлять мipobyю жизнь не иначе, как осуществлением мысли Верховного Разума и любви Верховной Воли. Богоподобный дух человека не может представить себя и мip без личного разумно-волящего и мысляще-любящего Творца и Промыслителя. Можно утончать понятие первоосновы мipa, схоластически расчленять и совершать какие угодно искусственно-логические операции над этим понятием, но действительно быть, существовать, жить, действовать, мыслить, – вообще все, что заключается в действительной жизни человека, – невозможно без предположения и преданности Личного Божества в самой богоподобной природе человеческого духа. Отрицать эту истину значит отрицать научною правоспособность разума и самую науку, которая необходимо предполагает разумную целесообразность бытия и изыскивает эту законосообразность в частных явлениях мipoboй жизни. Это – хула на Духа Святого, могущая вести только к отрицанию науки и абсурдному скепсису. Каждое историческое явление должно быть выражением мысли Верховного Разума и осуществлением любви Верховной Воли. Постижение или проникновение божественной мысли, осуществляемой в данном историческом явлении божественною любовью, будет открытием цели и закона этого явления, его высшим разумно-научным освещением. Когда, поэтому, историк, воспроизводящий известное историческое явление, не сможет постичь истинную идею и действительную цель его, но будет рассматривать явление с точки зрения произвольной и для явления чуждой идеи, вообще навяжет явлению свои предубеждения: тогда его воспроизведение истории необходимо будет тенденциозным и субъективистичным; ложная и отвне навязанная идея неизбежно поведет за собою урезывание, подтасовку и искажение событий, вообще даст истории важное освещение. |
| —319— какое и мы должны ему сделать: нельзя же на самом деле серьезно думать, что кто-нибудь может смешать любовь к ближнему с любовью к псовой охоте или конским ристаниям. Все перечисленные г. Соловьевым виды любви указывают на любовь к удовольствиям и поэтому суть виды эгоизма, а эгоизм и нравственная любовь – это два противоположных полюса, которых никто не смешает. Но если кто-нибудь опасается, что это все-таки может случиться, тогда затруднение устранить очень легко: стоит только прибавить к слову любовь эпитет бескорыстная. В действительности, впрочем, в такой прибавке едва ли может оказаться необходимость. Итак, мы старались показать, что совокупность нравственных элементов в наших отношениях к ближним обнимается понятием любви, которая в виду этого и должна быть нами принята в качестве сущности альтруистического принципа нравственности. Теперь является вопрос, нельзя ли это чувство признать за сущность нравственного отношения вообще, как этому научают нас слова И. Христа? Г. Соловьев указывает как на основу наших отношений к высшему нас – на чувство благоговения. Никто не станет спорить, что благоговение составляет отличительный признак этого именно рода отношений. Но спрашивается, не смотря на видовые отличия, не остается ли тожественною сущность нашего нравственного отношения к Богу и к ближним? На этот вопрос мы в праве отвечать утвердительно. Г. Соловьеву явным образом не удалось разграничено между альтруистическими и религиозными отношениями, как между двумя различными сферами нравственности, имеющими каждая свой особенный принцип; ему пришлось отнести в сферу благоговения добрую половину чисто человеческих отношений: любовь родителей к детям вытекает из чувства жалости и, значит, имеет альтруистический характер, но любовь детей к родителям основывается на чувстве благоговения и следовательно имеет характер религиозный; любовь высших в духовном отношении людей должна рассматриваться как проявление альтруизма, но уважение и почтительность со стороны низших должны быть понимаемы как проявления религиозного принципа: благодеяния оказываемые стра- |
| Коррективом этой односторонности и частичности и является история философии. Личные практические мотивы, которые так дороги бывают самому мыслителю, очень часто не имеют никакой цены в глазах другого, и он без сожаления разбивает кумир, пред которым благоговейно смирялась мысль его предшественника. Часто удивляются, что трудно найти двух философов во всем согласных, и ставят это в упрек философии; но с указанной точки зрения, это так понятно; трудно найти людей похожих друг на друга… Как прибой морских волн гладко шлифует друг о друга прибрежные камешки, которыми усыпано морское дно, так и в кажущейся сутолоке исторической смены философских мipoboззpehuй сглаживаются индивидуальные и субъективные черты, сметаются случайные и тенденциозные налеты, и от каждой системы остается здоровое и имеющее общечеловеческую ценность ядро. Говорят, что только потомство судит беспристрастно и правильно. И это – совершенно верно, потому что потомство не живет уже настроением своих предков и в продуктах —231— их умственного труда часто ценит не то, что казалось наиболее ценным им самим, а только то, что имеет объективную ценность, независимо от всевозможных интимных побуждений. Потому-то достоинство философских систем в значительной степени и определяется силою их исторического влияния. Другая антифилофская тенденция, заложенная в самом философствующем индивидууме, есть влияние наивного мipoboззpehuя или, – как его иначе неправильно называют, – мipoboззpehuя естественного здравого смысла. Это мipoboззpehue, как увидим, гораздо сильнее препятствует правильному усвоению философских учений; но и самому философу в его поисках за истиной оно много мешает. Mipoboззpehue естественного смысла в каждом из нас обыкновенно успевает уже прочно сложиться, прежде чем человек начнет философствовать. Я говорил вам, что философия, как «научное исследование», имеет целью заменять наивные убеждения естественного или обыденного смысла методически установленными и проверенными в своей истинности суждениями о предметах. |
|
|
