| т. Мокиевский, когда упрекает г. Соловьева в пренебрежительном отношении к требованиям логики, особенно если мы будем иметь в виду не прямые паралогизмы (в которых, впрочем, тоже нет недостатка), а постоянное забвение и нарушение закона достаточного основания: для своих мыслей г. Соловьев, по-видимому, часто считает вполне достаточным основанием одно то, что он их держится и высказывает. Так, все учение г. Соловьева о стыде более напоминает вещания пророка, получившего непреложное откровение, чем исследование ученого, обязанного обосновывать свои мысли. Таким же характером отличается и учение его о браке и женщине. Не только основательность суждения, а даже простая вразумительность речи совершенно покидают философа всякий раз, как он заговорит об этих предметах. «Женщина, пишет, например, он, не есть, подобно животным самкам, только воплощение одной страдально-воспринимающей стороны природного бытия, – на есть сосредоточенная сущность целой природы, окончательное выражение материального мipa в его внутренней страдательности, как готового к переходу в новое высшее царство – к нравственному одухотворению». (511) Это более, чем оригинально, но автор совсем не старается объяснить своему читателю, почему он должен держаться такого именно странного воззрения на женщину. Следующий пример еще яснее покажет нам, насколько мало г. Соловьев заботится иной раз не только о требованиях логики, но и о том, чтобы его слова «имели вполне определенный смысл». «Само собою понятно, пишет г. Соловьев, что в совершенном браке, в котором до конца осуществляется внутренняя полнота человеческого существа чрез всецелое его соединение с одухотворенною материальною сущностью, внешнее деторождение делается и ненужным, и невозможным, ненужным потому, что высшая задача исполнена… невозможным – как невозможно, чтобы при наложении двух равных геометрических фигур получался остаток несовпадения» (стр. 513). Пусть извинит нас г. Соловьев, если мы, выражаясь его же словами, сознаемся, что нам трудно сохранить серьезность в виду такой игры ума (Оправд. добра, 388). – Только что указанное отношение к требованиям логики особенно неуместно в тех случаях, когда автор |
| Главный упрек, какой вызывает книга г. Соловьева с научной стороны, падает на ее формальную сторону, на общий характер и приемы работы, показывающие недостаток уважения к требованиям строго научного метода. Критика уже отмечала этот недостаток. Особенно останавливается на нем г. Мокиевский в Рус. Богатстве. Из его характеристики, хотя и нелестной для нашего философа, но нельзя сказать, чтобы незаслуженной, мы позволим себе привести нисколько строк. «Г. Соловьев не исследует, а живописует: он не заботится о том, чтобы свести частное на общее, чтобы разложить сложное на простое; не заботится он также ни о том, чтобы его утверждения вполне удовлетворяли строгим требованиям логики, ни даже о том, чтобы его слова имели вполне определенный смысл. Он просто живописует: дает читателям ряд картинок, иногда попорченных риторическими приемами изображения, иногда не лишенных художественных достоинств, но никогда не имеющих строгого научного значения». Этот приговор, может быть слишком суров, если мы примем во внимание, что в книге есть страницы и целые главы, которым нельзя отказать в достоинствах ни с какой стороны. Однако общее впечатление, которое производить книга, в значительной мере оправдывает только что приведенную оценку. Наш философ действительно более живописует, чем исследует. Может быть, страдает некоторою неточностью обвинение книги в отсутствии синтеза и анализа. Того, кто объявляет «египетские работы» первым подвигом собирательного аскетизма, государство организованною жалостью, а экономическое общество организованным стыдом, скорее нужно упрекнуть за излишнее старание – свести частное на общее и насильственно втиснуть явления действительности в свою общую этическую схему. Точно также нельзя упрекать за недостаток усердия в разложены общего на частное автора, который посредством анализа религиозного сознания доказывает нам, что мы обязаны не только сами сделаться бессмертными, а и других сделать бессмертными (стр. 222). Но никто конечно, не назовет такой анализ или синтез научным. Зато вполне прав |
| —293— предпочесть добро. На самом деле, однако наш разум избавлен от печальной необходимости делать выбор между добром и благом. Более глубокое исследование показывает, что разрыв между добром и благом вовсе не есть дело необходимости: в действительности мы обладаем источником, в котором добро может черпать реальную силу для своего осуществления, становясь безусловно желательным для человека; такой источник заключается в религиозном опыте. Религиозная жизнь имеет в своей основе внутреннее и реальное ощущение Божества, а это ощущение implicite содержит в себе – сознание нашего несовершенства, совершенства Божия и побуждение к собственному совершенствованию до уподобления божественному совершенству. Таким образом в религиозном сознании дана реальная сила, побуждающая нас к достижению всеобщего совершенства. Но осуществление этой задачи не может быть, конечно, делом единичных усилий, это – дело целого исторического процесса, вырабатывающего реальные условия, при которых добро может стать действительно общим достоянием. Конечною целью этого процесса служит Царство Божие, постепенное созидание которого и должно для каждого из нас быть высшею задачею жизни. Осуществление Царства Божия есть высшее удовлетворение или высшее блаженство для всякого, и потому в этом осуществлении заключается единственный верный путь к устранению эмпирически данная разлада между добром и благом. Итак, окончательная цель нравственной деятельности есть Царство Божие. Уже из того, что эта цель не достигается каждым отдельным человеком, а лишь постепенно осуществляется последовательным рядом человеческих поколений или историческим развитием человечества, – понятно, что оно есть столько же дело личное, сколько и общественное. Личность и общество в историческом процессе друг друга предполагают. С одной стороны, личность, как потенция бесконечного совершенства, не может находить своего действительного осуществления вне общества. С другой, – общество может состоять только из личностей, если бы оно состояло из бесправных и безличных существ, из нравственных нулей, оно бы не было достойно |
| —218— знаменательным представляется также тот факт, что в 1576 году Брацлавская шляхта обратилась к королю Стефану Баторию с челобитной о том, чтобы велено было королевские указы к ним писать по-русски, а не на польском языке (Акт. зап. России, т. III, 64). В заключение этого очерка о состоянии православия и русской народности в эпоху XV и первой половине XVI веков приведем тот факт, что ко времени введения религиозной унии в конце XVI века в самой столице Литвы – Вильне – половина жителей была православными и в ней православных храмом (числом 18) было более, нежели католических, а по свидетельству летописи Львовского братства к этому времени во всей литовской митрополии числилось 11.000 русских священников, восемь епископов с митрополитом, и не малое число монастырей. 282 283 Присоединение Литвы к короне польской в 1569 году Систематическое гонение на православных и на все русское, – вопреки целому ряду ограждающих их права великокняжеских постановлений, – началось с окончательного присоединения Литвы к Короне Польской в 1569 году. Это присоединение произошло в правление короля Сигизмунда II Августа, сделавшегося в конце своей жизни ревностным сторонником католической политики польского правительства, которое издавна мечтало о полном слиянии и подчинении Литвы Польше и видело в православии и русской народности главное и сильнейшее препятствие осуществлению этих замыслов. Из обнародованных многочисленных документов, касающихся Люблинского сейма, на котором произошло это соединение Литвы с Польшей, видно, что этот политический акт был вопиющим наси- —219— лением над Литвой, усугубленным еще безусловным отделением к Польше южной части Литвы – Малороссии. 284 О том, как глубоко чувствовали это насилие лучшие люди Литвы того времени, и как они верно понимали измену Сигизмунда II литовским интересам, служат доказательством многочисленные письменные документы, исходившие от литовских магнатов и касающиеся этого деспотического акта. Такие патриоты, как Нарушевич, Ходкевич, Радзивил, не скрывали от себя, что литовцам нечего ожидать от поляков чего-либо доброго 285 , и что надо защищать всеми силами «убогую Литву». 286 Нарушевич писал Радзивилу от 5 июня 1569 году «никогда еще не было столь тяжких ударов и вероятно за тяжкие грехи покарал Бог несчастную Литву». 287 Один из литовских патриотов Иероним Ходкевич, движимый любовью к отечеству, пожелал себе не дождаться этого подчинения Литвы и его желание исполнилось, так как он скончался до окончания этого политического акта. 288 А князь Радзивил оплакивал кончину вольного и независимого великого княжества Литовского, которое в лице своих верных сынов всегда считало Польшу «чужой землей». 289 |
| названия человеческого общества. Поэтому историческая жизнь есть жизнь лично – общественная. Главными конкретными ступенями лично-общественного исторического процесса являются формы жизни – родовая, национально – государственная и универсальная. Первая принадлежит прошедшему, хотя ее нравственные элементы сохраняются и доселе в семье, вторая переживается нами в настоящем, третья составляет идеал будущего. Идеал универсальной жизни в своем историческом развитии пережил две формы оказавшиеся несовершенными, это – универсализм буддийский, основанный на отрицании бытия или сознании его пустоты, и греческий, основанный на созерцании бытия потустороннего или мipa идей; нирвана буддистов – универсализм отрицательный, космос платонизма – универсализм половинный; только христианство , утверждающееся на идее реального совершенства, отчасти осуществившегося (в лице И. Христа), а отчасти только осуществляемого (в христианском обществе), есть универсализм положительный и полный. – Осуществление христианского идеала, как и вообще осуществление нравственного совершенства, не может быть делом чисто субъективным, а необходимо нуждается в общественной организации. История представляет самые убедительные доказательства этой необходимости. Личная нравственность Одиссея была нисколько не ниже, чем у современных нам людей; он был сострадателен, мудр, благочестив, справедлив и настолько чувствителен, что плакал при всяком подходящем случае. Однако это обстоятельство не помешало ему учинить самую жестокую расправу над своими слугами за их сообщничество с женихами Пенелопы. История рабовладения в Америке и крепостного права в России представляет аналогичные факты. Те «зверства, которые добродетельный язычник гомеровской поэмы совершал с одобрения своей общественной среды, совершались и через тысячи лет после него ревнителями христианской веры – испанскими инквизиторами и рабовладельцами-христианами также с одобрения их общественной среды, несмотря на происшедшее, между тем, возвышение индивидуально-нравственного идеала. А теперь подобные поступки возможны только для маньяков и преступников. И произошел этот вне- |
| —1— для преподавания на академической кафедре 337 , относятся следующие, более или менее обширные статьи В. Ф-ча: 1) «Об условиях существования современного русского проповедничества», напечат. в Прибавл. к Твор. св. Отцов за 1884 г. ч. XXXIII и 1885 г. ч. XXXV; – 2) «Приносит ли пользу церковная проповедь?» – в Прибавлениях к Церковным Ведомостям, издав. при Св. Синода, за 1888 г. 41–43, 46 и 47; – 3) «Слово обличения в церковной проповеди», – там же, за 1889 г. 28 и 29; – 4) «Чем должен руководиться пастырь в слове обличения?» – там же, 30, 32 и 33; – 5) «Митрополит Московский Макарий (Булгаков) как проповедник» 338 , – в Богословском Вестнике за 1893 г. ч. I–III. Из них первая и последняя статьи представляют собой обширные исследования. К области же предмета сочинений на ученые степени, кроме упомянутых – магистерской и докторской диссертаций, принадлежат следующие исследования и статьи: 1) «Католицизм и протестантство в отношении к свободе совести», напечатан. в Православном Обозрении за 1881 г. 10 и 1882 г. 1 и 2; – 2) «О веротерпимости». Два публичных чтения в зале Московской городской думы. 3 и 10 апреля 1883 г. – в том же журнале за 1883 г. 5–6; – 3) упомянутое, вошедшее в состав докторской диссертации, исследование: «Дисциплина древней церкви в отношении к свободе совести», – в Приб. к Твор. Св. Отцов 1884, XXXIII и 1886, XXXVII и наконец 4) выходившие под разными заглавиями в Богословском Вестнике за 1896 и 1897 годы статьи, вместе с предшествующим исследованием, составившие собой докторскую диссертацию под общим заглавием: «О церковной дисциплине». Сергиев Посад, 1897. Эта диссертация, – кстати заметим, – также удо- —262— стоена была от Совета Академии награждения полною премией митрополита Макария в 500 р. 339 Все статьи и исследования В.Ф. Кипарисова , не исключая, конечно, и диссертаций, носят на себе следы кропотливой усидчивой и напряженной умственной работы, обширного и основательного знакомства с предметом, глубокого проникновения в суть дела и в интерес исследования, каких бы мелочей последнее не касалось, и вообще самого честного в научном смысле отношения к предмету исследования. |
| запный прогресс только потому, что организованная общественная сила вдохновилась нравственными требованиями и превратила их в объективный закон жизни», (стр. 325). – С другой стороны, неправы, однако и те, которые думают, что общественные учреждения и интересы имеют безусловное значение сами по себе, а отдельная личность есть орудие общества. Человеческое общество тем именно и отличается от социологических образований в мipe животных, что в основе его лежит принцип безусловного достоинства человеческой личности, которая ни при каких условиях и ни по какой причине не может рассматриваться, как только средство (стр. 334). Степенью осуществления этого принципа обусловливается совершенство общества. Античное общество было несовершенно потому, что оно признавало три разряда людей бесправных. Это были враги, рабы и преступники. Война, рабство и казни потеряли свою внутреннюю основу с появлением христианства. Однако фактически рабство пало лишь через восемнадцать веков, а война и казни, хотя и в противоречии с нравственным сознанием, продолжают существовать доселе. Таким образом, еще до сего времени стоять вопросы об уничтожении национальной вражды и жестокости в отношении преступников. Кроме того, ненормальные экономические отношения приводят к фактическому ограничению или отрицанию прав за известными классами общества, или к экономическому рабству. Таким образом, разрешению нравственной философии подлежат вопросы – национальный, уголовный и экономический. – Правильное решение национального вопроса состоит в примирении национализма с универсализмом. Каждый обязан любить свой народ и служить ему, но из этого не следует, что всякий может ненавидеть другие народы во имя блага своего народа. Поступать безнравственно по отношению к другим народам во имя патриотизма – значит служить не национальному благу в собственном смысле, а национальному эгоизму: но ограничивать национальное благо эгоизмом значит причинять несправедливость или наносить обиду своему народу. Благо народа обнимает не только материальные интересы, но и нравственные, поэтому основное нравственное требование – любить других, как самого себя – сохраняет силу и |
| 337 Чт именно и в каком объеме читал В. Ф-ч из гомилетики на академической кафедре, это можно видеть из годичных отчетов Академии за 1876 и дальн. 338 В сокращении эта статья была предметом актовой речи, произнесенной В.Ф-м 1 окт. 1892 г. И так как она, по выходе из печати отдельным оттиском, составила собой довольно большую книгу, то в 1891 году Совет Академии присудил за нее автору ее половинную Макариевскую премию в 250 р. 339 Не напрасно мы не раз отмечали о награждениях сочинений В. Ф-ча Макариевскими премиями. Нет сомнения, что эти премии служили большим подспорьем В. Ф-чу в материальном отношении для обеспечения его многочисленного семейства. Но в этом обнаружилась одна в высшей степени симпатичная черта личного характера почившего профессора. Он был исполнен столь глубокой благодарности к памяти митрополита Макария по случаю этих премий, что приобрел большой портрет высокопреосвященного Макария и повесил его на видном месте в своей гостиной. 341 С родителем усопшего о. Феодором, также покойным теперь, нам пришлось совершенно случайно познакомиться 12-ть лет тому назад в вагоне железной дороги, во время одной из обычных наших в прежнее время летних вакационных экскурсий, по пути в Москву из Лавры, куда мы приезжали на поклонение Преподобному, а он – поклониться Преподобному и повидать сына своего, лежащего теперь во гробе. Смиренный о. Феодор, – царствие ему небесное, – произвели на меня весьма хорошее впечатление своей скромностью, но без унижения, услужливостью, приветливостью и добротой, которая проникала все его существо. В это время он был уже болезненным. Помнится, мне, он сказал, когда зашла речь о его здоровье; «не удивительно, что я болею, – лета уже не молодые, – но прискорбно мне, что сын мой, человек еще молодой, начинает прихварывать. Беда, эта наука! Больно много сидит над ней». Тут-то я и узнал, что сын его профессором Академии, о чем он не без гордости говорил мне… 343 Ср. Дарвина «О выражении ощущений», пер. под ред. Ковалевского. стр. 163, статью Méhinand’a в Revue des deux Mondes t. 119 – Pouquoi rougit – on?, Sully. The Human Mind, v. II, p. 100 sq. и др. |
| И поручено было Советом читать сочинение В. Ф-ча, как некогда и магистерское, профессорам тех же предметов: канонического права. – В.А. Заозерскому и общей церковной истории – А.А. Спасскому (преемнику А.И. Лебедева). Рецензенты по замедлили прочитать сочинение и представили в Совет к заседанию 29 сентября 1897 года весьма лестные о нем отзывы. 336 Совет, вполне соглашаясь с этими отзывами, постановил: просить ходатайства высокопреосвященнейшего митрополита Московского Сергия пред Св. Синодом об утверждении В.Ф. Кипарисова в степени доктора богословия, причем —260— представлены были владыке митрополиту и в Св. Синод по экземпляру диссертации докторанта и копии с отзывов обоих рецензентов. Св. Синод, поручивший чтение диссертации В. Ф-ча присутствовавшему в оном епископу (ныне архиепископу) Тверскому Димитрию, представившему о ней одобрительный отзыв, также не умедлил утверждением В. Ф-ча в искомой степени. Утверждение последовало при указе Св. Синода от 19 ноября 1897 г. Вследствие этого указа Совет Академии в ближайшее же заседание свое 1 декабря избрал В. Ф-ча в ординарные профессоры на имевшуюся вакансию, а указом Св. Синода от 27 января следующего 1898 года избранный и утвержден был в новом звании. Так увенчана была достойным образом многолетняя, упорная и честная научная работа. Но чего она стоила труженику?! – Уже прямо вслед за окончанием кабинетной работы над докторским сочинением и еще во время печатания последнего В.Ф. Кипарисов поражен был тем нервным страданием, которое потом и свело его во гроб, так что лишь чрез несколько месяцев после избрания в ординарные профессоры, он должен был просить об увольнении от духовно-учебной службы, каковое увольнение и последовало по указу Св. Синода от 12 июня 1898 года. Но прежде чем приступать к описанию последних месяцев страдальческой жизни В.Ф. Кипарисова , мы обратим внимание еще, с одной стороны, на учено-литературную деятельность почившего, в дополнение к сказанному о ней, а с другой, – на главные, по крайней мере, черты личного его характера. Мы отмечали в своем месте, что по вступлении на академическую кафедру в конце 1875 года В.Ф. Кипарисов , работая над предметом этой кафедры, в то же время усиленно работал и над трудным предметом своей магистерской диссертации, иначе сказать, вел двойную работу над различными предметами. Такая двойственность отразилась и на учено-литературных трудах его, появившихся в печати, из коих одни относятся к области гомилетики, а другие, – к области предмета помянутых сочинений его на ученые степени. К области гомилетики, кроме разработки этого предмета |
| Барсуков Н.П. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. 10. СПб., 1896. Волков А.А. Амфитеатров Яков Космич//Православная энциклопедия. М., 2001. Т. 2. С. 206. ГринченкоН.А., ПатрушеваН.Г., РаскинД.И. Цензура в России XIX – начала XX вв.//Русские писатели, 1800–1917: биогр. слов. М., 2007. Т. 5. С. 775–791. Карпук Д.А. Духовная цензура в России во второй половине XIX в. (по материалам фонда Санкт-Петербургского духовного цензурного комитета)//Христианское чтение. 2015. С. 210–251. Котович А.Н. Духовная цензура в России (1799–1855 гг.). СПб., 1909. Лесков Н. С. Церковные интриганы. Исторические картины//Исторический вестник. 1881. Т. 8. 5. С. 364–390. Макарий (Булгаков) , еп. История русского раскола, известного под именем старообрядчества. СПб., 1855. Письма Филарета, митрополита Московского, к Макарию, митрополиту Московскому//Церковный вестник. 1883. 13. С. 10–11. Полунов А. Ю, Соловьев И. В. Жизнь и труды академика Е. Е. Голубинского с приложением «Воспоминаний» Е. Е. Голубинского. М., 1998. Раздорский А. И., Д. Б. К. Илиодор (Чистяков) , архиеп. Курский и Белгородский//Православная энциклопедия. М., 2009. Т. 22. С. 233–235. Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам. Т. V. Ч. 1. М., 1887. Титов Ф. Макарий (Булгаков) , митрополит Московский и Коломенский. Историко-биографический очерк. Киев, 1895. Т. I: Годы детства, образования и духовно-училищной службы митр. Макария (1816–1857 г.). Титов Ф. , прот. Московский митрополит Макарий Булгаков . Киев, 1915. Т. III: Литовский период в жизни митрополита Макария (1868–1879 гг.). Епархиальная деятельность митрополита в Литве и приложения. Чистович И.А. История Санкт-Петербургской духовной академии. СПб., 1857. Dmitry Karpuk. Metropolitan Macarius (Bulgakov) and Ecclesiastical Censorship in the 19th Century. Metropolitan Macarius (Bulgakov) is one of the most eminent bishops of the 19th century. He was best known, not only in the Russian Empire but also beyond its borders, for his fundamental studies in dogmatic theology and church history. |
|
|
