| Но в компании, залезшей ночью в озеро Глубокое рядом с горушкой Зверушка, главной была девочка Алиса, которая думала только об одном — как ей отыскать золото или драгоценности, чтобы купить на древнем рынке в городе Сиракузы великого философа Платона, имевшего неосторожность уговорить местного тирана переделать свое государство из несправедливого в справедливое. Вот его и продают в рабство. И помочь ему сможет только Алиса. — Где здесь драгоценности? — спросила Алиса. Грузик все еще трудился, вытаскивая из озера ящики и бочки. Сильвер пытался их открыть, а компьютер, который все видел, шумел, что археологи не имеют права вскрывать гробницу Тутанхамона, пока им не разрешат. — Эхма! — воскликнул Сильвер, достав свой клинок, подцепил им крышку одного из ящиков и рванул. Раздался оглушительный треск. Стаи ворон с криком поднялись над темным лесом, забурлила вода — это кинулись врассыпную щуки и сомы, зажглись огни в домиках детского садика, заплакали дети, и дежурные роботы принялись их одевать, чтобы вывести из зоны бедствия. — Осторожнее, коллега! — крикнул попугай. — Они арестуют тебя прежде, чем ты добудешь сокровища! — Нет, ты только посмотри! — Сильвер вытаскивал из сундука кое-как пересыпанные опилками и переложенные соломой кубки, тарелки, серебряные кастрюли, позолоченные самовары, чайные и столовые ложки, ножи для фруктов, для мяса, для рыбы и для зубров… Все внимание были приковано к пирату, так что Алиса быстро осмотрела добро, выставленное на берегу, и подобрала с травы шкатулку черного дерева. Она попыталась открыть ее, но ключика у нее не было, а так замок не открывался. — Грузик, — попросила Алиса, — протяни мне одну ручку и открой замок. Грузик метнул в сторону Алисы стальное щупальце и его кончиком осторожно потрогал замок. Замок заскрипел тонким голоском, щелкнул, и крышка шкатулки открылась. Внутри были солома и тряпочки. Алиса поставила открытую шкатулку на траву, присела возле нее на корточки и вытащила твердую штучку, завернутую в тряпку. И эта штучка оказалась самым обыкновенным драгоценным камнем, может быть, алмазом, а может, изумрудом, но главное — камень легонько светился, отражая лунный свет. |
| Сказка длинная, но некоторые несущественные детали можно опустить и прочитать детям. Она, конечно, сама по себе должна взволновать нормального ребенка 5–6 лет. Но воспитатель-психолог в ходе работы со сказкой решилась на эксперимент. Для этого она выполнила 2 портрета: нищенки и мальчика-звезды. Под портретами сделала кармашки. Перед чтением раздала сделанные из картона сердечки. После того, как она прочитала ребятам, что мальчик-звезда прогнал свою нищенку-мать, было предложено подарить свои сердечки тому герою сказки, который им понравился. Конечно, все дети поместили сердца в кармашек под портретом нищенки. И ни одного сердечка не было в кармашке у мальчика-звезды. Незаметно для детей воспитатель помещает 2 тарелочки под двумя портретами: у нищенки на тарелке серые треугольники, а у мальчика-звезды — яркие настоящие конфеты. При этом воспитатель говорит: «Ребята, герои сказки тоже хотят сделать вам подарки. Выберите сами себе подарок, но у того героя, который вам очень нравится, у того человека, который вам приятен». Первая группа детей, самая маленькая, примерно пять процентов от общего числа, подошла к нищенке и взяла в подарок серые треугольники, вторая часть — примерно такая же по численности — решительно, не сомневаясь ни в чем, подошла к мальчику-звезде и взяла из тарелочки конфеты. Третья — самая многочисленная подгруппа — сомневалась, смотрела по сторонам и, уже непонятно по каким мотивам, пошла за серыми треугольниками. Затем воспитатель говорит: «Ведь вы свои сердечки отдали нищенке, а почему же Оля, Наташа, Коля, Ваня решились взять конфеты у жестокого мальчика-звезды?» Нужно было видеть смятение этих детей. Ведь искушение велико. Говорить красиво легко, а поступать так всегда сложно. Когда воспитатель дочитала сказку до конца, все дети радостно вздохнули оттого, что мальчик-звезда изменился, стал добрым и вновь красивым. ЦВЕТНЫЕ СКАЗКИ Для того, чтобы обратить внимание на цвета, мы рекомендуем рассказать «Сказку о волшебных красках». Жили-были в одной сказочной стране краски. Каждая краска жила в своем сказочном замке. Красная краска в красном замке (рисуем на мольберте красное пятно), и в нем все было… какого цвета? Рядом стоял замок синен краски, а у нее все было… какое? Чуть дальше замок зеленой краски. Там все было какое? А еще дальше стоял замок желтой краски, в нем все было желтое. Краски любили, как и все дети, ходить друг к другу в гости, и вот что у них получилось. Как-то раз пошла красная краска в гости к желтой (набираем красный цвет и переносим в замок желтой краски). Что получилось? Оранжевый цвет. А синяя краска пошла в гости к красной. Что получилось? и т.д. |
| Да, было дело. Но на этот раз Чик надеялся использовать краску более успешно. Поздно ночью он с ножом в руке выскользнул из дому. Двор был пуст. Возле каморки Алихана стояла скамеечка, сидя на которой тот обычно парил ноги в горячей воде. Чик взял эту скамеечку и, становясь на нее, срезал веревку Богатого Портного с обоих концов. Он смотал ее, отнес в сад и забросил в самом дальнем углу за кусты крапивы. На следующий день, возвратясь из школы, Чик вошел во двор и увидел, что вся семья Богатого Портного столпилась возле того места, где раньше был прикреплен ближайший конец их веревки. Сам Богатый Портной натягивал новую. Все идет как надо, подумал Чик, но, приблизившись, разглядел, что Богатый Портной натягивает не новую веревку, а новый провод. Сейчас он плоскогубцами накручивал конец провода на гвоздь. Накрутив, покачнул тугой провод и сказал: – До коммунизма хватит, да? А там будем посмотреть… С новой веревкой Богатого Портного сорвалось, и Чик стал подумывать, не обойти ли ночью соседние дворы. И вдруг вспомнил! Когда у тетушки была корова, они ее пасли на длинной крепкой веревке. Потом корову снова угнали в деревню, а моток веревки бабушка держала под своей кроватью. Ночью Чик тихо вытащил этот моток из-под кровати спящей бабушки, отнес его в сад и забросил за те же кусты крапивы. После этого он вытащил оттуда веревку Богатого Портного и навеки спустил ее в уборную! Будет знать, как проводом заменять бельевую веревку! Дома Чик нашел в ящике с инструментами вполне подходящий для его замысла крюк и старый замок. Он принес их в сад. Крюк положил у подножия айвы, а замок подвесил к одному из ее сучков приблизительно на такой же высоте, на какой висел замок собаколова. Айва отстояла от забора, отделяющего сад от речушки, примерно метрах в двадцати. В промежутке между айвой, на которой висел замок, и забором, куда надо было закидывать петлю, Чик и собирался тренироваться. После этого Чик поднялся наверх, взял корзину для собирания фруктов, незаметно вложил в нее ведерко с краской и прошел в сад. Только он вынул из корзины ведерко, как в сад пришел его сумасшедший дядюшка. Обычно сюда, в глубину сада, он никогда не заходил. Только поздней осенью заходил, когда поспевала дикая хурма, растущая тут. Но, оказывается, он приметил, что Чик стащил ведерко с краской. |
| Птицы собираются в стаи. И к вечеру на ночлег слетаются к самому дому. В природе всё точно «перед отъездом». Мне кажется, что и озеро-то чувствует, что скоро покроет его холодный серебряный панцирь... А всё-таки хорошо. Не только для глаз – на душе хорошо. Тихо так. Иногда закрываешь глаза, и такое чувство, как будто бы покачиваешься на волнах. Может быть, это усталость? Легко сказать – за два месяца перевидать такую тьму-тьмущую самого пёстрого народа. Да нет, на усталость не похоже: и когда подумаешь о весне и о том, что снова разольётся Волга, зальёт все поля и леса, дубы снова покроются молодой, душистой листвой, солнце снова будет жечь и томить землю, – в душе сквозь тихую грусть загорается новая радость. Помните, я рассказывал вам свою мечту о высокой башне, огороженной каменными стенами. Быть бы на этой башне одному, и вход чтобы охранял старый-старый старик. Иногда мне кажется, что такая башня уже воздвигается. Пусть пока только в душе... Я уж чувствую, что вы меня «осуждаете». Грешно, мол, – не по-христиански. Но я никогда не мог принять этого осуждения. О, я был бы безгранично счастлив, я бы всё сердце своё отдал, всю душу свою, если бы только «замок одиночества» мог бы вдруг, чудом каким-то превратиться в храм. Тогда я первый бы проклял «одиночество», первый бы «обнял брата своего». Но лучше замок и башня, чем постоялый двор, где мелькают глаза, носы, бороды, пиджаки, штиблеты... И шум бестолковый, наглый, «торжествующий». Такого «общения» не хочу, на такую жизнь больше не согласен. Потому что по горькому опыту знаю, что в этой «механической» жизни сам становишься «трупом», а человек-труп обязательно начинает делать всякие пакости в зависимости от свойств своей натуры: один лжёт, другой ворует, третий развратничает, один обманывает себя, другой – других. Нет! Довольно. Пусть уж строится в душе неприступный замок и высокая-высокая башня. Пусть строится под шум осеннего ветра, осеннего леса! Постоялый двор никогда не сделается храмом. А замок, если он когда-нибудь достроится до конца, обязательно превратится в храм. |
| Крепость Калатрава-ла-Вьеха. IX в. Крепость Калатрава-ла-Вьеха. IX в. Период до кон. XII в. характеризовался постепенным ростом владений ордена: в 1174 г. К. отошла крепость Сорита-де-лос-Канес; в 1179 г. кор. Альфонсо II Арагонский передал ордену замок Альканьис, тем самым положив начало арагонской ветви ордена; в 1183 г. под управление К. были переданы имения близ Абенохара и Агудо. Однако после поражения от мусульман христ. армии кор. Альфонсо VIII в битве при Аларкосе (1195) крепость Калатрава была захвачена альмохадами. Орденская резиденция была перенесена в Сируэлос, а с 1198 г.- в крепость Сальватьерра (до 1212 орден назывался по этому замку). В 1212 г. рыцари ордена приняли участие в крестовом походе, организованном после захвата в 1211 г. Сальватьерры мусульманами. В результате победы в сражении при Лас-Навас-де-Толоса после взятия Баэсы и Убеды под власть христиан были возвращены основные земли, принадлежавшие ордену (замок Сальватьерра оставался в руках мусульман до 1226). Однако крепость Калатрава потеряла ключевое значение, новой резиденцией ордена стал замок Калатрава-ла-Нуэва (Нов. Калатрава), в 1213-1217 гг. выстроенный на месте крепости Дуэньяс. Калатрава-ла-Вьеха (Ст. Калатрава) оставалась центром орденских владений (энкомьенды) в Леоне и Кастилии. После поражения при Аларкосе (1195) и переноса центра ордена в Сируэлос, а затем в Сальватьерру арагонские рыцари К. избрали нового магистра - Гарсию Лопеса де Мовента, несмотря на то что прежний, Нуньо Перес де Киньонес, продолжал исполнять свои обязанности. Резиденцией нового магистра стал замок Альканьис. Этот раскол в ордене усугубился после смерти Гарсии Лопеса де Мовента и избрания магистром в Сальватьерре Мартина Мартинеса (1199). Только в 1206 г. магистры смогли прийти к соглашению, по к-рому арагонский магистр отказывался от своего титула взамен признания его (и всех его наследников) главным командором и местоблюстителем магистра ордена в Арагоне. 1-я пол. XIII в. стала эпохой расцвета ордена. Магистр К. получил от кастильского кор. Фернандо III Святого право визитации рыцарского ордена Алькантара и Авишского ордена . В 1221 г. в состав К. вошла община рыцарей ордена Монфрагуэ. Рыцари К. принимали участие в Реконкисте, что способствовало закреплению ордена в Андалусии (к владениям ордена были присоединены крепости Мартос, Поркуна, Виборас, Алькаудете). После упразднения ордена тамплиеров в 1312 г. в юрисдикцию магистра К. перешли орден Монтеса и орден Христа. В XIV в. рыцари К. воевали против мусульм. правителей из берберской династии Маринидов (в частности, участвовали в битве при р. Саладо (Рио-Саладо) в 1340, после к-рой Маринидам пришлось оставить Пиренейский п-ов). В этот период орден К. приобрел владения в Хаэне (Лопера, Химена, Архона), Кордове (Фуэнте-Обехуна, Бельмес, Вильяфранка-де-Кордова) и Севилье (Осуна). |
| Значит, роботы на острове или все сразу сломались так, как не ломались никогда другие роботы, или — впрочем, это Алисе не пришло в голову — были построены людьми, которые почему-то решили, что роботы могут обойтись и без блока защиты людей. Стало тихо. Генерал поднял голову и увидел, что рядом лежит разбитый старик. Генерал прибавил света в своей головной фаре и при свете ее разглядел, что старик сделан не из плоти и крови, а из электронных деталей. — Предательство! — закричал он. — Нас предали! — Созывай всех. Совещание. — А куда второго человека? Может, тоже… — Пока в карцер. Некогда разбираться. Завтра придется допросить со всей строгостью. Ну… Второй робот наклонил голову и, подтолкнув Алису к выходу, пошел вперед, уткнув ей в спину граненый палец. Карцер оказался ямой с крутыми стенами. Робот просто столкнул Алису вниз, и она больно ушиблась о какой-то камень, но плакать не стала. То, что случилось с ней и со стариком-кинороботом, было настолько серьезным, что плакать было просто некогда. Глава шестая. В замке на мысе Сан-Бонифацио Алиса никогда не слышала о мысе Сан-Бонифацио. Да и вряд ли кто-нибудь из читателей этой повести знает о мысе Сан-Бонифацио. Мыс Сан-Бонифацио акульим плавником поднимается над Средиземным морем, и окружающие его поля желты и неприветливы. Когда-то, лет шестьсот назад, в этом месте пиратская армада Хасан-бея, состоявшая из двадцати трех быстроходных галер, подстерегла и вдребезги разбила генуэзскую эскадру. Хасан-бей сам завязал петлю на шее генуэзского адмирала, перед тем как того вздернули на рее. По крайней мере, так пишет в своей трехтомной «Истории беззаконий в Средиземном море и Северной Атлантике» известный аргентинский пиратовед дон Луис де Диего. С тех пор мыс Сан-Бонифацио в истории не значился. Ведь нельзя же считать историческим событием постройку на краю мыса замка чудаковатого английского баронета. Баронет грезил собственным привидением. Но привидением можно было обзавестись, только построив соответствующий замок, хоть маленький. Конечно, лучше замок настоящий, но английский климат был вреден баронету, и он построил замок на Средиземном море, почти как настоящий, с подъемными воротами и неглубоким рвом, в котором водились лебеди. Баронет поселился в нем и стал ждать, пока в замке заведется привидение. Может быть, привидение и завелось бы, но еще раньше баронет простудился и умер. Замок остался без хозяина. Кому придет в голову селиться в этом пустынном уголке побережья? |
| Впоследствии, при распадении монархии Карла Великого, замки стали оплотом самостоятельности возникавших феодалов, средством борьбы против слабой королевской власти. Вот почему число укрепленных пунктов чрезвычайно возросло преимущественно после смерти Карла Великого, при Людовике Благочестивом и Карле Лысом. Все, что искало самостоятельности и стремилось обособиться, ограждало себя в это время крепкими стенами и глубокими рвами. Понятно, что это усиленное построение крепостей возбуждало тревоги и опасения в тех лицах, для которых оно было знаком ослабления их власти. Не только король, но и каждый сюзерен с неудовольствием смотрел на возводимый его вассалом замок, так как вассал таким образом приобретал сильное средство для независимости и сопротивления. Через весь IX и последующие века, действительно, идет борьба против замков: и короли своими капитуляриями, и знатные сюзерены оружием, и епископы церковными мерами стараются воспрепятствовать сооружению укреплений. Так, например, Фульберт, епископ Шартрский, живший bIX в., считал постройку замков прямо делом дьявольского наваждения и по поводу сооружения таковых в его епископстве запретил звонить в колокола и почти совершенно прекратил богослужение. Несмотря на эти затруднения, замки все?таки размножались и в феодальную эпоху сделались неизбежной принадлежностью каждой сеньории. Уже при одном взгляде на средневековый замок легко можно заметить, что его архитектором руководило не изящество или удобство, а иная цель – цель защиты и безопасности. И если в поэте слово «замок» вызывает разные картины из идеализированной рыцарской жизни позднейшей эпохи, то в историке, напротив, оно должно возбуждать воспоминание о железном времени, когда люди по возможности запирались и укрывались друг от друга, имея на то – надо сказать – достаточные основания. Вот описание одного замка XIV в., сделанное Монтейлем: «Представьте себе великолепное местоположение, крутую гору, увенчанную утесами и перерезанную оврагами и пропастями: на склоне ее стоит замок. |
| Величина его выдается еще более, благодаря небольшим окружающим его домикам. Вся дверь (в замок) покрыта кабаньими и волчьими головами, украшена сбоку башенками и увенчана высокой караульней. При входе вам приходится пройти три ограды, три рва и три подъемных моста, после чего вы очутитесь на большом четырехугольном дворе, где находятся колодцы, а направо или налево конюшни, курятники, голубятни, сараи. Погреба, подземелья и тюрьмы в самом низу: над ними распложены жилые комнаты, а еще выше – амбары, солильни и склады оружия. Все кровли окаймлены бойницами, парапетами, круговыми ходами и будками. – Посреди двора находится замковая башня, где хранятся архив и казна. Она окружена глубоким рвом, и войти в нее можно только по мосту, который почти постоянно поднят. Несмотря на то что стены ее, так же как и стены замка, имеют толщину в шесть футов, она покрыта еще до половины своей высоты рубашкой, т. е. другой стеной, сложенной из больших плит». К этому описанию, рисующему нам обычный тип замка, должно прибавить только то, что замки не везде имели одинаковую величину и не всегда отличались такой выработанностью и симметричностью своих частей. В первую половину Средних веков они вообще представляли собой грубую постройку, а иногда прямо •высекались в неприступной скале, к которой вела узкая, легко защищаемая тропинка, как, например, замок Рож-Гюон, находившийся на берегах Сены. Замок резкой чертой разделял население простой сеньории на два далеко неравные класса: к одному принадлежали владельцы ьзамка, его сподвижники и семейство; к другому – не владеющие зземлей подданные сеньора, бедные, ничем не защищенные хижины которых робко жались к грозным стенам феодального жилища. Пропасть, разделявшая эти два класса, была гораздо глубже, чем те рвы, которые окружали замок. Феодал, как мы видели, обладал всей полнотой помещичьих и государственных прав. Население же, обитавшее около его замка, объединялось в одном имени «несвободных», или «сервов». С глубоким презрением смотрел феодал на этих слуг, труду которых он, как увидим, обязан был всем своим благосостоянием. |
| Пока между рыцарями происходил этот разговор, Седрик всячески старался выпытать от окружавшей его стражи, что они за люди и с какой целью совершили нападение. – С виду вы англичане, – говорил он, – а между тем накинулись на своих земляков, словно настоящие норманны. Если вы мне соседи – значит, мои приятели: кто же из моих английских соседей когда-либо враждовал со мной? Говорю вам, йомены: даже те из вас, которые запятнали себя разбоем, пользовались моим покровительством; я жалел их за нищету и вместе с ними проклинал их притеснителей, бессовестных дворян. Что же вам нужно от меня? Зачем вы подвергаете меня насилию? Что же вы молчите? Вы поступаете хуже, чем дикие звери; неужели вы хотите уподобиться бессловесным скотам? Но все эти речи были напрасны. У его стражи было много важных причин не нарушать молчания, а потому он не мог донять их ни гневом, ни уговорами. Они продолжали все так же быстро везти его вперед, пока впереди, в конце широкой аллеи, не возник Торкилстон – древний замок, принадлежавший в те времена Реджинальду Фрон де Бефу. Этот замок представлял собою высокую четырехугольную башню, окруженную более низкими постройками и обнесенную снаружи крепкой стеной. Вокруг этой стены тянулся глубокий ров, наполненный водой из соседней речушки. Фрон де Беф нередко враждовал со своими соседями, а потому позаботился прочнее укрепить замок, построив во всех углах внешней стены еще по одной башне. Вход в замок, как во всех укреплениях того времени, находился под сводчатым выступом в стене, который был защищен с обеих сторон маленькими башенками. Как только Седрик завидел очертания поросших мхом зубчатых серых стен замка, высившихся над окружавшими их лесами, ему все сразу стало понятно. – Понапрасну я обидел воров и разбойников здешних лесов, – сказал он, – подумав, что эти бандиты могут принадлежать к их ватаге… Это все равно что приравнять лисиц наших лесов к хищным волкам Франции. Говорите, подлые собаки, чего добивается ваш хозяин: моей смерти или моего богатства? Должно быть, ему обидно, что еще осталось двое саксов, я да благородный Ательстан, владеющих земельными угодьями в этой стране. Так убейте же нас и завершите тем свое злодейство. Вы отняли наши вольности, отнимите и жизнь. Если Седрик Сакс не в силах спасти Англию, он готов умереть за нее. Скажите вашему бесчеловечному хозяину, что я лишь умоляю его отпустить без всякой обиды леди Ровену. Она женщина; ему нечего бояться ее, а с нами умрут последние бойцы, которые имеют дерзость за нее заступаться. |
| До появления звезды оставалось еще часа три или четыре, но Чингачгуку не терпелось поделиться со Зверобоем своими планами и надеждами. Джудит тоже пришла в более кроткое расположение духа и внимательно слушала безыскусственный рассказ Хетти обо всем, что случилось с нею после того, как она высадилась на берег. Лес не очень пугал девушек, воспитанных под его сенью и привыкших ежедневно глядеть с озера на его пышную громаду или блуждать в его темных чащах. Но старшая сестра чувствовала, что не осмелилась бы пойти одна в индейский лагерь. Хетти мало рассказывала об Уа-та-Уа. Она упомянула лишь о доброте и приветливости делаварки и об их первой встрече в лесу. Но тайну Чингачгука Хетти оберегала так умело и с такой твердостью, что многие гораздо более умные девушки могли бы ей позавидовать. Когда Хаттер вновь появился на платформе, все умолкли. Старик собрал вокруг себя всех и вкратце рассказал о том, что он намерен предпринять. Хаттер полностью одобрил план Зверобоя покинуть на ночь «замок» и искать приюта в ковчеге. Он, как и все остальные, считал, что это единственный надежный способ избежать гибели. Раз уж дикари занялись постройкой плотов, они, несомненно, попытаются овладеть «замком». Присылка окровавленных палочек достаточно ясно свидетельствовала о том, что они верят в успешный исход этой попытки. Короче говоря, старик думал, что наступающая ночь будет решающей, и просил всех возможно скорее приготовиться к тому, чтобы покинуть «замок» по крайней мере на некоторое время, если не навсегда. Когда Хаттер умолк, все торопливо, но тщательно начали готовиться в путь. «Замок» заперли уже описанным выше способом; вывели из дока пироги и привязали их к ковчегу; перенесли в каюту кое-что из необходимых вещей, еще остававшихся в доме, погасили огонь и затем перебрались на судно. От близкого соседства прибрежных холмов, поросших соснами, ночь казалась гораздо темнее, чем это обычно бывает на озерах. Только на самой середине водной поверхности тянулась более светлая полоса; берега же тонули во мраке, потому что там ложились тени, отбрасываемые холмами. Отмель и «замок», стоявший на ней находились в более светлой полосе, но все-таки ночь была так темна, что ковчег отплыл совершенно незаметно. Наблюдатель, находившийся на берегу, не мог бы видеть судна еще и потому, что оно двигалось на фоне темных холмов, которые тянулись по горизонту во всех направлениях. На американских озерах чаще всего дует западный ветер, но так как горы образуют здесь многочисленные извилины, то сплошь и рядом трудно определить действительное направление воздушных потоков, ибо оно изменяется на коротких расстояниях и через небольшие промежутки времени. Это относится главным образом к легким колебаниям атмосферы, а не к постоянно дующим ветрам. Однако, как известно, в гористых местностях и в узких водных бассейнах порывы сильного ветра тоже бывают неустойчивы и неопределенны. |
|
|
