| — У тебя есть родители? — спросил её гвардеец. — Я могу тебя им вернуть. — Чё? — Мигг не расслышала. — Мать есть? — прокричал ей в ухо гвардеец. — Померла. — Отец есть? — Я его не видала с тех пор, как он меня продал. — Ладно, тогда я тебя в замок отвезу. — Чё? — Мигг опять не расслышала и беспомощно оглянулась. — Я отвезу тебя в замок! — прокричал ей в ухо гвардеец. — В замок? Где живёт принцессочка? — Туда. — Хорошо. Я тоже когда-нибудь стану принцессой. — Неплохой замысел, — похвалил гвардеец и, крикнув лошади «но!», тронул поводья. — Хорошо, что я еду в замок, — повторила Мигг и бережно потрогала свои уши-кочерыжки. — Радуйся, не возбраняется. Хотя никому, кроме тебя, знать об этом не интересно, — ответил гвардеец. — Я везу тебя в замок, и баста. Там тебя к какому ни на есть делу пристроят. Кончилось твоё рабство. Служанкой будешь, служанкам жалованье платят. — Чего? — Мигг опять не расслышала. — Ты будешь служанкой, — прокричал ей в ухо гвардеец. — Не рабыней. — Ух ты! — обрадовалась Мигг. — Я буду служанкой. Не рабыней. Ей было в этот момент двенадцать лет. Её мама давно умерла. Отец её продал. Дядя, который был ей вовсе не дядя, измочалил её уши затрещинами, так что она почти потеряла слух. А ей больше всего на свете хотелось быть маленькой принцессочкой с золотой короной на голове и ездить на белой лошадке, которая цокает копытцами и выкидывает высоко вверх тонкие ноги. Читатель, как думаешь, стоит ли тешить себя надеждами, когда надеяться в общем-то не на что? Но ведь мечтать и надеяться — не преступление? В конце концов, мечтать (как и радоваться) не возбраняется — гвардеец сам так сказал. Хотя бы потому, что никого, кроме тебя, это вообще не волнует. Глава двадцать девятая. Сперва венеранс, а потом катушка Удача, раз улыбнувшись, уже не оставляла Миггери Coy. В первый же день её службы во дворце девочку послали отнести принцессе катушку красных ниток. — Заруби себе на носу, — сказала Начальница всех служанок, строгая женщина по имени Луиза. — Принцесса — особа королевской крови, поэтому ты должна сделать реверанс. |
| 29 Зипун суконной красной, нашивка шелковая; зипун суконной мурам зеленый, нашивка шелковая. 30 Розни всякой: перцу тертого три фунта, бумаги писчие девять стоп шесть дестей, бумаги хлопчатой полтретья фунта десять золотников; пятнадцать фунтов квасцов; клею рыбья полпуда; сто восемь листов белого железа; тритцать одна колотка гвоздей оконичных мелких луженых; три фонаря шатровых слюдяные; кореноватик нерпчью кожею поволочен, и с полосами железными и с замком; тиски книжные с обрезом; сулея большая стеклянная с шуцком большим оловяным; кувшин немецкой большой; кафтанишко шубной робачей; сорок шесть овчин деланых; пятьдесят семь гнезд голиц; двадцать девять гнезд варег серых; четыре грохота малых новых; шестьсот десять кульков малых рогожных. 31 Котел большой ветхой безо дна весу в нем восемь пуд; полторы доски зеленой меди, весу тринадцать гривенок; десять котликов зеленой меди, весу в них тридцать шесть гривенок с полугривенкою; котел зеленой меди весом пять гривенок з дугою; лохань зеленой меди, весу в ней полосмы гривенки; зеленой котельной меди ветоши пуд; меди проволочной полсемы гривенки. 32 Да весов всяких: безмен медной с ременьем, безмен деревянной; гиря зеленой меди с ременьем; безмен деревянной, гиря железная без ремня. 33 У бывшего келаря старца Веньямина Горсткина в келье: рукомойник медной да кувшин медной; лохань медная. 34 У сушильного: замок немецкой малой; замок клинчатой руской. 35 У подкеларника в келарской оловянной и медной и деревянной всякой посуды. 36 Железо: властинекие два ножа чютреи; лопатка масло колупают; четыре ножа большие про братью в столы рыбу розпущает; скребок железной; два шендана навислых; мельница перешная; два петна деревянных судов; замок гнездун у подкеларникова чюлана; два замка вислых у дву погребов; замок у сушила; ручка о трех зубыках, изо тчанов капусту белую емлют. 37 Семь кадок липовых средних и больших. 38 Три воронки белого железа ветхи. 39 У просвирного старца в келье: сковоротка медная, два ковша ветляные одноручные, да ковш ветляной старой; ковш малой красной питей; два лотка старые; ночвы новые; чаша новая, другая старая; ведро новое, да два старых, шайка новая, да другая старая; шендан деревяной; лохань; ендова деревянная; сито большое гривенное; другое сито гривенное ж ветхо да сито простое, да другое сито ветховато; ситечко малое; два замка; тапор с петном; кочерга железная; косарь; скребок; огниво; замок клинчатой малой; заступ; четыре платка холщевые новые; четыре окончины слюденые, и в том числе две больших, а две волоковые вставни. |
| В том же году, после дня св. Иакова (после 25 июня), ливонский магистр повел войско на псковичей; в псковской земле оно пробыло 9 дней и причинило псковичам много убытку. В том же году на другой день после св. Протия и Гиацинта (12 сентября) литовские короли взяли недавно отстроенный замок Годесвердер. Для его покорения они соорудили, кроме прочих боевых орудий, 18 метательных машин и осаждали замок в течении пяти недель. Они однако не разрушили его, но построили рядом на том же острове еще другой замок. Братьев и других, бывших там, они увели в плен. В том же году ландмаршал с обитателями Зегевольда и Вендена, после Матвеева дня (21 сентября), были перед русским замком, называемом Велия и в течении двух ночей причиняли там убытки. В то же время гробинский фохт с несколькими курляндцами, которых он собрал, был в Литве, где он выжег несколько деревень и поля и перебил много людей. Литовцы, однако, преследовали его и умертвили сто человек из его отряда. В то же время нарвский фохт, переходя через Нарову, потерял пятьдесят человек из своих, убитых русскими. В том же году, в ночь на св. Матвея (с 20 на 21 сентябрь), русские сожгли три деревни нарвского фохта и убили около ста душ обоего пола. В том же году, после Всех Святых (1 ноября), старший маршал ордена, брат Геннинг Шиннекон вел переговоры с литовскими королями о выкупе пленных, взятых при покорении замка Годесвердера. Когда после оконченного договора маршал на возвратном пути дошел до Рагнита, ему встретилось посланное великим магистром многочисленное войско. Вследствие этого, он повернул назад с войском и, вместе с освобожденными пленными, в день св. Мартина (11 ноября), благополучно прибыл снова на упомянутый остров, на котором нашел построенными два новых замка. Когда литовцы заметили их, то покинули те два новые замка, зажгли их и перешли в старый замок, чтобы отстоять его. Однако, старый замок был все-таки покорен, причем в плен было взято 309 воинов и убито 54; остальные вместе с начальниками погибли в пламени. Там нашли также шесть метательных машин и другие четыре большие военные снаряды, которые все без исключения были сожжены. На все эти убытки литовские короли смотрели с противоположного берега, будто пораженные громом» . |
| Хвостатый самец может просидеть не дыша под водой чуть ли не сто часов: воздух он впитывает хвостом прямо из воды! Пятое имя Плотвицы совсем как ласточки: стройные, быстрые, непоседливые. Но цветом они на ласточек не похожи. В воде плотвицы кажутся серыми, и рыболовы иногда называют их за это серянками. Или краснопёрками — за красные плавнички. Плотвицы всегда в движении. То серыми тенями шныряют между водорослями, то разом взметнутся, блеснут, как солнечные зайчики. За этот блеск плотву зовут ещё серебрянкой. Есть у плотвы и ещё одно имя — четвёртое. Как-то пробирался я сквозь заросли и выплыл на подводную полянку. Пусто на полянке. Одни пузырьки, будто белые мотыльки, взлетели вверх. И вдруг вокруг меня вихрем закружили красные искры! Я даже вздрогнул — глаза! Красные, блестящие, как огоньки. Мимо таких глаз не проплывёшь, остановишься: не глаза, а настоящие стоп-сигналы! За красные глаза многие рыболовы зовут плотву красноглазкой. Сколько имён у плотвы: серянка, краснопёрка, серебрянка, красноглазка! И все хороши. Но, будь моя воля, дал бы я плотвицам пятое имя — водяная ласточка. Уж очень они резвы и ловки. И хвост, как у ласточки, вилочкой. Воздушный замок В сумрачный день плыл я под водой. Тёмное всё вокруг: тёмное дно, тёмные водоросли. И тёмные рыбы, как летучие мыши, порхают над головой. Я уже собрался вынырнуть из сумрачного и скучного подводья, как вдруг впереди, в самой гуще зарослей, вспыхнул солнечный зайчик. Может, там, наверху, солнце выглянуло из-за туч? Но нет, всё вокруг осталось таким же тёмным. Только солнечный зайчик светил впереди. Я подплыл, отвёл от лица пышную водоросль и увидел… воздушный замок. Замок был настоящий. Но не было здесь ни мрачных каменных стен, ни окон-бойниц, ни ступеней, похожих на могильные плиты, ни ржавых чугунных ворот. Замок был из воздуха. Из воздуха стены, из воздуха купол, из воздуха пол — всё из воздуха! Замок просвечивал насквозь и светился, будто освещённый изнутри. Сам владелец замка сидел в воздушном зале. Он ел. Мохнатыми ручищами подносил пищу к заросшему щетиной рту и не спеша сосал… |
| Мы словно непрестанно повторяли блаженную клятву, что отныне будем все в жизни принимать или отвергать вместе, как когда-то, когда мы вдвоем бороздили зеленое море разнотравья Кампаньи. Однако вначале все ограничивалось одной только «клятвой». Куда бы я ни шла, в университет или по каким-нибудь делам, сердце мое радовалось уюту и бесчисленным красотам старинного немецкого города. Я любовалась седыми церквями, барочными фасадами элегантных дворянских особняков и солидных бюргерских домов, прелестными статуями Девы Марии, украшавшими перекрестки улиц или фонтаны, черным кружевом чугунных решеток на окнах; я вновь и вновь видела в просветах узких улочек-ручейков, бегущих вниз, к Неккару, живые картины природы: блеск реки и солнечные склоны Хайлигенберга, – но пока как бы украдкой, как ребенок, подглядывающий в замочную скважину за рождественскими приготовлениями, так как я думала, что надо дождаться Энцио, чтобы радоваться по-настоящему. Он еще в первый день пообещал мне показать все достопримечательности города, в первую очередь, конечно же, замок – я ни в коем случае не должна была войти в него одна или с кем-нибудь другим. Ведь он видел замок совсем иными глазами, чем я: он видел в нем не столько живописный символ города, сколько горький символ германской судьбы, или, как он выражался, «германский памятник-предостережение», «германскую руину». И я уже знала почему: так же как враги когда-то предательски напали на него и разрушили его башни и стены, так они теперь, говорил он, разрушили всю Германию – низвергли ее троны, уничтожили ее боевую силу, ее богатство, ее славу. Они сделали это так же предательски, как и в первый раз, – ибо германская армия осталась непобежденной, – этим предательством на сей раз стало коварное обещание, которое они не сдержали при заключении тяжелого для Германии мира. Приблизительно так мне все изобразил Староссов, а Староссов был – и это с каждым днем становилось мне все ясней – эхом Энцио. Но сколько бы я ни спрашивала Энцио: «Почему бы нам не прогулять какую-нибудь лекцию и не отправиться вместе в замок?» (я уже привыкла говорить «твой замок») – он неизменно отвечал, что сперва мы должны как следует разобраться с моей учебой или что он сегодня спешит к своим ученикам и у него нет времени, – и это несмотря на то, что весна уже в буквальном смысле «разразилась». Город, казалось, вот-вот скроется, подобно Винете , на дне безбрежного моря цветов, бесшумные волны которого заливали белой пеной лепестков дома и сады. Но самым главным чудом моей первой немецкой весны, совершенно новым, невиданным для меня, выросшей на юге, стал буковый лес, который вознес свою свежую изумрудную красу над долиной, словно еще один более приветливый и живой замок, «воздвигнутый там, в гордой вышине» . |
| Можно бродить часы по этим развалинам, изумляясь гению средневекового человечества, который раньше нашей строительной науки умел создавать такие геометрически правильные архитектурные формы, умел изобресть эту в высшей степени сложную и искусную систему арок, взаимно поддерживающих и распирающих друг друга, которые, при всей кажущейся легкости и воздушности своей, не могли быть сокрушены целыми столетиями... IX. Памятники Царя-Псалмопевца «Замок Давида» и пруд Вирсавии. – Роль Сиона в истории Евреев. – «Сионская горница». – Гроб «Неби-Дауда». – Христианские веянья в библейской поэзии. – Дома Евавгельских первосвященников Каиафы и Анны. ...Целый день решились мы посвятить библейскому Иерусалиму. Мы должны были увидать Сион, замок Давидов, мечеть Омара, этого сурового наследника роскоши и славы древнего Соломонова Храма. «Замок Давида» сейчас же около Яффских ворот. Он стоит на месте самого древнейшего Иерусалимского поселения, – крепости Иевусеев, которую уже застал здесь Иисус Навин и которую Израиль не мог одолеть в течение нескольких веков, пока не взял ее наконец приступом царь Давид, основавший на этом господствующем пункте древнего города свою новую резиденцию. Иерусалим всегда был особенно доступен с севера и поэтому всегда был особенно заботливо защищен с этой стороны. Тут нет ни глубокого провала Кедронского ручья, ни обрывистой теснины Геннома, которыми сама природа опоясала, будто крепостными рвами, с юга, востока и отчасти запада, скалистые горы Сиона и Мориа. С севера шли за то глубокие рвы и стояли могучие башни, о которые не раз разбивались все усилия воителей старого времени. «Замок Давида» издревле был главным оплотом Иерусалимских твердынь. Он и до сих пор представляется отдельною крепостцою, в общей ограде Иерусалимской крепости, цитаделью своего рода, хотя и выступает первый навстречу врагу. Вокруг него уцелели еще глубокие и широкие рвы, земляные насыпи, каменные откосы. Турки до сих пор держат в нем свой гарнизон и военные склады... Тут же у них и гауптвахта. Снаружи это тесно-сомкнутое вокруг массивной башни каменное каре стен и бойниц смотрит очень внушительно, высоко выдвигаясь из глубокого провала окружающих рвов, мирно устланных теперь весеннею зеленью. |
| наложит руку на царство, а если не получится, то убежит в этот замок и будет враждовать против одержавшего верх. Он собрал там не только кучи всевозможных и разнообразных сокровищ, но и множество пшеницы и вина, всевозможные запасы провизии и изобилие всего прочего, что потребно людям для жизни, а воду подземными трубами подвел извне от неиссякаемого источника. Говорят, что император, проходя прежде своей смерти мимо этого замка, сказал: «Вот этот замок едва не голосом прожужжал мне все уши, предупреждая о сокровенной внутри неверности и злонравии своего строителя». И Кантакузину он приказал разрушить замок, а неправедно собранные в нем кучи денег вернуть в царскую казну; а самого Апокавка он велел заковать и посадить под стражу, дабы он, улучив, наконец, момент, не произвел большую бурю в делах империи. Но Кантакузин и здесь повел себя кротко и мягко и не заметил, как нанес много вреда себе самому и [ромейским] городам. Позже он, без пользы запоздало раскаиваясь в своем дурном совете, сильно хвалил императора за эти два предложения. Но разнообразие тем незаметно увело нас далеко в сторону. Итак, вернемся. Когда Апокавк бежал в свой замок, патриарх не переставал тайно информировать его, писать письма, звать назад и советовать козни против Кантакузина, получая же [в свою очередь] советы от него, исподволь нашептывать императрице, постоянно клевеща на Кантакузина, а Апокавка превознося щедрыми похвалами. Легко обманув таким образом простодушную женщину и перенастроив ее по своему желанию, он осуществлял все, что задумал. Он одновременно Кантакузина отсылает с почетной миссией из Византия, – страшными клятвами подтвердив ему свою верность и призвав на себя самого ужаснейшие проклятия, если не будет всегда соглашаться со всем, что тому будет угодно сказать или сделать ради [пользы] государственных дел, и если не будет противостоять противостоящим ему, – а Апокавка призывает [в столицу] запечатанными императорской печатью письмами, обещающими ему великую честь и прощение всех его преступлений. |
| Эш-Шаубак. Замок. 1115 г., 2-я пол. XIII в. Эш-Шаубак. Замок. 1115 г., 2-я пол. XIII в. Наряду с этим крестоносцы установили контроль над областями к востоку и югу от Мёртвого м. После ряда походов на Вади-Муса иерусалимский король Балдуин в 1115 г. построил в южной И. крепость Монреаль (Эш-Шаубак). В 1116 г. Балдуин достиг Айлы, население которой покинуло город морским путем. Несколько позже в р-не Акабского залива крестоносцы построили еще одну крепость. К востоку от моря крестоносцам принадлежал замок Крак-де-Моав (совр. Эль-Карак, основан в 1142). Владея сетью крепостей, иерусалимские короли изолировали Сирию от Египта, поставили под угрозу движение торговых и паломнических караванов. Маршрут египетского хаджа стал проходить по Красному м. В ответ на угрозу крестоносцев мусульмане возводили в регионе свои фортификации. В кон. XII в. при айюбидском султане Салах-ад-Дине были построены крепости в Хауране и замок Аджлун, контролировавший Сев. Заиорданье. В 1170 г. егип. флот захватил Айлу. В 70-80-х гг. XII в. мусульм. армии неоднократно осаждали Крак. В этот период сеньорией Крака и Монреаля владел Рено де Шатильон. Он спровоцировал набегами своих воинов столкновение мусульман и воинов Иерусалимского королевства, закончившееся гибелью крестоносной армии под Хаттином (1187). Вслед за этим Салах ад-Дин завоевал все владения крестоносцев в Заиорданье: после долгой осады пали замки Крак (нояб. 1188) и Монреаль (кон. весны 1189). После битвы при Хаттине военно-политическая активность мусульман и крестоносцев сместилась к палестинскому побережью, Заиорданье оказалось в тылу мусульманских земель и с тех пор редко упоминалось в источниках. Сначала эта территория управлялась султанами Дамаска, а с 1229 г. Эль-Карак стал полунезависимым княжеством одной из ветвей Айюбидской династии. В 1263 г. мамлюкский султан Бейбарс отвоевал Эль-Карак у Айюбидов. При мамлюках в И. продолжалась экспансия кочевых племен и сокращение городского и земледельческого населения. Географическое описание 1300 г. свидетельствует, что Амман превратился в необитаемые развалины. В несколько лучшем положении находились города юж. И.- Эль-Карак и Эш-Шаубак. Эль-Карак был одной из провинциальных столиц мамлюкского султаната и временами играл видную роль в политической истории. В юности султан ан-Насир Мухаммад неск. раз был отстранен от власти мамлюкскими лидерами, в 1297-1299 гг. и в 1309 г. находился в ссылке в Эль-Караке. Опираясь на поддержку местных бедуинских вождей, султан сумел в 1310 г. вернуться к власти и впосл. демонстрировал уважение традиций бедуинов. Старшие сыновья ан-Насира Мухаммада получили воспитание в араб. племенах под Эль-Караком. Один из них, ан-Насир Ахмад, ставший султаном в 1342 г., попытался перенести в Эль-Карак столицу гос-ва. Он переселился туда, взяв с собой двор и казну, однако вскоре был низложен оставшимися в Каире мамлюкскими эмирами. После 8 предпринятых ими военных экспедиций Эль-Карак был взят, а Ахмад казнен в 1344 г. |
| – А теперь, – сказал Аслан, – за дело. Я чувствую, что сейчас зарычу. Заткните уши! Так они и поступили. Когда Аслан встал и открыл пасть, готовясь зарычать, он показался им таким грозным, что они не осмелились глядеть на него. Они увидели, как от его рыка склонились деревья – так клонится трава под порывами ветра. Затем он сказал: – Перед нами далекий путь. Садитесь на меня верхом. Лев пригнулся, и девочки вскарабкались на его теплую золотистую спину: сперва села Сьюзен и крепко ухватилась за гриву, за ней – Люси и крепко ухватилась за Сьюзен. Вот он поднялся на ноги и помчался вперед быстрее самого резвого скакуна, сначала вниз по склону, затем в чащу леса. Ах, как это было замечательно! Пожалуй, лучшее из всего того, что произошло с ними в Нарнии. Вы скакали когда-нибудь галопом на лошади? Представьте себе эту скачку, только без громкого стука копыт и звяканья сбруи, ведь огромные лапы Льва касались земли почти бесшумно. А вместо вороной, серой или гнедой лошадиной спины представьте себе мягкую шершавость золотистого меха и гриву, струящуюся по ветру. А затем представьте, что вы летите вперед в два раза быстрее, чем самая быстрая скаковая лошадь. И ваш скакун не нуждается в поводьях и никогда не устает. Он мчится все дальше и дальше, не оступаясь, не сворачивая в стороны, ловко лавируя между стволами деревьев, перескакивая через кусты, заросли вереска и ручейки, переходя вброд речушки, переплывая глубокие реки. И вы несетесь на нем не по дороге, не в парке, даже не по вересковым пустошам, а через всю Нарнию, весной, по тенистым буковым аллеям, по солнечным дубовым прогалинам, через белоснежные сады дикой вишни, мимо ревущих водопадов, покрытых мхом скал и гулких пещер, вверх по обвеваемым ветром склонам, покрытым огненным дроком, через поросшие вереском горные уступы, вдоль головокружительных горных кряжей, а затем – вниз, вниз, вниз, вновь в лесистые долины и усыпанные голубыми цветами необозримые луга. Незадолго до полудня они очутились на вершине крутого холма, у подножия которого они увидели замок – сверху он был похож на игрушечный, – состоявший, как им показалось, из одних островерхих башен. Лев мчался так быстро, что замок становился больше с каждой секундой, и, прежде чем они успели спросить себя, чей это замок, они уже были рядом с ним. Теперь замок не выглядел игрушечным. Он грозно вздымался вверх. Между зубцами стен никого не было видно, ворота стояли на запоре. Аслан, не замедляя бега, скакал к замку. |
| Мой товарищ последовал за мною. Мы взошли на гору, посмотрели на развалины замка, от которого торчало несколько башен и стен, и стали искать иного схода с горы; но оказалось, что на вершину этой горы не было иного пути кроме того, по которому мы прошли, и нам приходилось нехотя идти назад. Только что я дошел до того места, где парапет обломился и нужно было сделать один шаг через пропасть, я никак не имел смелости этого сделать, тем более что руками нельзя было придержаться ни за что. Сколько я ни пробовал, каких усилий ни делал, снимал даже с себя сапоги – никак не мог перейти: едва я заносил ногу, как чувствовал, что силы меня оставляют, голова кружится, ноги дрожат – и я полечу в пропасть. Товарищ мой сначала похрабрился и, как военный человек, хотел показать свою удаль; но отвага оставила его, как только он занес ногу над пропастью. На счастье наше мы увидали внизу женщину, которая махала нам платком и шла к нам по дороге вверх. «Вы не можете сойти, – сказала она, – вы уже не первые; дайте я вас сведу». Спасительница наша оказалась дряхлая старушка, лет около восьмидесяти. Она взяла у меня руку, велела, обратившись к горе, не оглядываться назад и сделать движение ногою. Я послушался ее и перешагнул; товарищ мой сделал то же, и мы благополучно сошли вниз и прибыли в свое помещение; но последствия этого приключения мне суждено было чувствовать еще продолжительное время. Когда я сидел в вагоне, едучи по дороге в Веве, воображение мое беспокоил образ страшной пропасти, которая невольно представлялась мне в мысли за стеною вагона. На дороге разговорился я с ехавшим лозаннцем, который убедил меня выйти из вагона, чтобы осмотреть на дороге Шильонский замок, уверяя, что мы найдем там лодку, на которой благополучно доберемся до Веве по озеру. Я так и поступил и вместе с лозаннцем, взявшимся быть моим путеводителем, сошел у Шильона и отправился в замок через узенький мостик, которым соединялся с берегом замок, построенный на острове Женевского озера. Шильонский замок – одно из любопытнейших мест в Европе, драгоценных в историческом и археологическом отношениях. |
|
|
