| С другой стороны спокойная жизнь под защитою замка и разные льготы, какие обыкновенно были предоставляемы новым поселенцам, толпами привлекали жителей в новую «осаду», и если только владелец её умно вёл дело и не очень отягощал поселенцев по истечении льготных лет данями в повинностями, то бывшая деревня в короткое время вырастала в цветущий городок с многочисленным торговым и промышленным населением. Таково было происхождение почти всех нынешних местечек на Волыни, в Подолии и на Украине, и большей части уездных городов; таким же путём возникло в первой половине XVI столетия и «место» Коблин, благодаря заботам своего владельца – пана Монтовта. Коблинский замок был расположен на небольшой возвышенности на берегу болотистой Иквы. Он имел форму неправильного многоугольника, окружённого земляным валом; по гребню вала тянулся «острог» или палисад из дубовых колод; щели между ними обмазаны были глиной. По линии палисада, на известном расстоянии одна от другой, возвышались «вежи» или «башты» (башни), срубленные из дубовых брусьев в крытые гонтом. Нижние этажи башен служили складом оружия и военных припасов, а с верхних стреляли в неприятеля и наблюдали за его движением. Вокруг замок был опоясан глубоким рвом, куда проведена была вода из реки. Единственный въезд в замок находился со стороны местечка. Здесь устроена была «брама», т. е. ворота, и перед нею подъёмный мост через ров. Над воротами также возвышалась «вежа», где жил «воротный», на обязанности которого лежало наблюдение за тем, чтобы никто чужой не мог проникнут в замок. Массивные дубовые ворота редко отпирались, а для входа в замок служила обыкновенно «фортка», ключ от которой хранился у воротного. Вооружение замка было незначительно: так называемая тогда «стрельба огнистая» обыкновенно состояла всего из 4-х пушек, 52-х «ручниц» и 20 «гаковниц» (крепостные ружья), к ним было 2 бочки пороху, 5 «барил куль до гаковниц» и пушек бочка селитры и полбочки серы. Далее шло холодное оружие: сабли, мечи, луки со стрелами «пятигорскими», рогатины, ощепы казацкие и кошубские, кончиры, чеканы, «сокиры военныя»; здесь же были «зброя»: панцири, бехтеры, прильбицы, «шишаки козацкие», кирасы и «тарчи (щиты) полосатые, чорвоне по билом». |
| И несчастные темные личности поневоле, понурясь, скрывались за мостом, навсегда оставляя остров, и одна за другой тонули в слякотном сумраке быстро спускавшегося вечера. С этого памятного вечера и Януш и старый замок, от которого прежде веяло на меня каким-то смутным величием, потеряли в моих глазах всю свою привлекательность. Бывало, я любил приходить на остров и хоть издали любоваться его серыми стенами и замшенною старою крышей. Когда на утренней заре из него выползали разнообразные фигуры, зевавшие, кашлявшие и крестившиеся на солнце, я и на них смотрел с каким-то уважением, как на существа, облеченные тою же таинственностью, которою был окутан весь замок. Они спят там ночью, они слышат все, что там происходит, когда в огромные залы сквозь выбитые окна заглядывает луна или когда в бурю в них врывается ветер. Я любил слушать, когда, бывало, Януш, усевшись под тополями, с болтливостью семидесятилетнего старика начинал рассказывать о славном прошлом умершего здания. Но с того вечера и замок и Януш явились передо мной в новом свете. Встретив меня на другой день вблизи острова, Януш стал зазывать меня к себе, уверяя с довольным видом, что теперь «сын таких почтенных родителей» смело может посетить замок, так как найдет в нем вполне порядочное общество. Он даже привел меня за руку к самому замку, но тут я со слезами вырвал у него свою руку и пустился бежать. Замок стал мне противен. Окна в верхнем этаже были заколочены, а низ находился во владении капоров и салопов. Старухи выползали оттуда в таком непривлекательном виде, льстили мне так приторно, ругались между собой так громко. Но главное — я не мог забыть холодной жестокости, с которою торжествующие жильцы замка гнали своих несчастных сожителей, а при воспоминании о темных личностях, оставшихся без крова, у меня сжималось сердце. Несколько ночей после описанного переворота на острове город провел очень беспокойно: лаяли собаки, скрипели двери домов, и обыватели, то и дело выходя на улицу, стучали палками по заборам, давая кому-то знать, что они настороже. Город знал, что по его улицам в ненастной тьме дождливой ночи бродят люди, которым голодно и холодно, которые дрожат и мокнут; понимая, что в сердцах этих людей должны рождаться жестокие чувства, город насторожился и навстречу этим чувствам посылал свои угрозы. А ночь, как нарочно, спускалась на землю среди холодного ливня и уходила, оставляя над землею низко бегущие тучи. И ветер бушевал среди ненастья, качая верхушки деревьев, стуча ставнями и напевая мне в моей постели о десятках людей, лишенных тепла и приюта. |
| Он засунул палец за воротничок и беззаботно сказал: — Мне пришлось это сделать. Вопрос чести. — Грюнлих чуточку поколебался. — Он… Как бы это сказать? Из-за него дочь моя стала распухать. Он с трудом удержался от смеха, когда подумал о Кольбере, маленьком и сухощавом, и о его раздраженном возгласе: «Хорошенькая история». — Вы и вправду убили его только потому, что он нечестно поступил с вашей дочерью? — с изумлением спросила Корал. Йозеф Грюнлих рассеянно поднял руки, устремив взгляд на окно и прикидывая, высоко ли оно над землей. — А что мне оставалось делать? Ее честь, моя честь… — Черт возьми, какое счастье, что у меня не было отца. — Нет ли у вас шпильки? — вдруг спросил Грюнлих. — Какой шпильки? — Или перочинного ножа? — Нет у меня никаких шпилек. Зачем они мне? — У меня есть нож для бумаги, — предложил доктор Циннер. Подавая его Грюнлиху, он спросил: — Вы можете сказать, сколько времени мы уже сидим здесь? Мои часы остановились. — Час, — ответил Грюнлих. — Значит, остается еще два часа, — задумчиво произнес доктор Циннер. Двое других не расслышали его. Йозеф на цыпочках подошел к двери с ножом для бумаги в руках, а Корал наблюдала за ним. — Подойдите сюда, барышня, — сказал Йозеф и, когда она была совсем рядом с ним, шепотом спросил: — Есть у вас какой-нибудь жир? Она достала из сумки баночку с кремом, и он щедро покрыл им дверной замок, оставив чистым только маленький кусочек. Он тихонько засмеялся, согнулся почти вдвое, разглядывая замок. «Вот так замок! — торжествующе прошептал он. — Вот так замок!» — А зачем вам крем? — Чтобы не шуметь. Крем поможет мне действовать без шума. — Он вернулся к остывшей печке и махнул им рукой, подзывая к себе. — Замок совсем пустяковый, — тихо сказал он. — Если бы мы могли отвлечь одного из охранников, нам удалось бы сбежать. — Вас бы застрелили, — сказал доктор Циннер. — Они не могут застрелить всех троих сразу, — возразил Грюнлих и в ответ на их молчание добавил только два слова: — Темнота. Снег. — И отступил на шаг, ожидая их решения. |
| – Слушай моё повеление, слуга меченый! Ходит по путям-дорогам странница с посохом дорожным. церкви-монастыри она обходит, в студёных источниках воду берёт. Замышляет меня со свету извести. Вот тебе первое моё приказание: странницу эту схвати и в замок мой доставь. Даю тебе для этого дела силы колдовские: по небу летать, в кого нужно тебе, превращаться, силу недюжинную иметь. Ступай и дело это исполни, а не то не сносить тебе головы. Через три дня жду тебя к себе на поклон. Стоит Иванушка и чувствует, будто он и не живой вовсе. Одно только на уме, как повеление Змея Горыныча исполнить, где странницу найти и как её в замок Змея заманить. Высоко поднялся в небо Ванюша, все дороги земные обозрел и увидел странницу с посохом дорожным. Не знал он, что это матушка его родимая идёт, ему, Иванушке, спасение несёт. Оборотился Иван в орла, решил сверху на странницу кинуться, схватить её когтями и в замок Змея Горыныча унести. Только хотел он на странницу налететь, уже камнем из-за облака вниз повалился, как вдруг упал на землю густой туман, скрыл и странницу, и дорогу. Три дня туман лежал, Ивану дело задуманное исполнить не давал. Пометался Ванюша, пометался, уже и три дня прошло. Так ни с чем он и полетел к Змею Горынычу на поклон. – Видел ли ты странницу? – спрашивает Змей. – Видел. Да только я в орла оборотился и хотел её когтями схватить, как упал густой туман и скрыл от меня странницу. Рассердился Змей Горыныч, разозлился: – Это ей сама земля помогает! Придумай что-нибудь похитрее, поковарнее, а странницу мне в замок доставь! Через три дня жду тебя на поклон. Снова поднялся Иванушка высоко-высоко, снова окинул взглядом все пути-дороги, снова странницу с дорожным посохом увидел. «Стану-ка я шайкой разбойников у большой дороги, – думает, – спрячусь во-он в том лесу. Как странница по лесу пойдёт, так я и схвачу её, в мешок упрячу и Змею Горынычу в замок унесу». Стал Иванушка шайкой разбойников. Спрятались разбойнички в лесу за кустами да за деревьями, ждут, когда странница по лесной дороге пойдёт. Смотрят и ничего понять не могут: не одна идёт странница, а целая толпа – и все спутницы одинаковые – согбенные, с котомками и дорожными посохами. Растерялись разбойнички, на дорогу выскочили. Крайних спутниц похватали, руки им заломили, мешки на них надели и к Змею Горынычу в замок понесли. |
| С позволения Решид-паши мы сделали новый замок и ввинтили оный во внешнюю дверь, для того, чтобы не мог действовать ключ армянский. Когда принесли новый замок, то приехали вместе кавасбаши пашийский и один чухадар дивана и при великом сопротивлении франков и армян едва его вделали в дверь, но напрасно; вечером франки, согласившись с армянами и собравши народ, сорвали разбойнически новый замок, который и взяли франки; таким образом, внешняя дверь оставалась открытой даже до 28 июня; Я поставил там двух местных турок, которые стерегли ночью четыре дня. Потом паша прислал для караула дверей одного каваса (полицейского) и туфекчи (оружейника), которые караулили до 8 июля, т. е. 17 дней, так что внешняя дверь оставалась отворённой 21 день. 8 июля по повелению и письменному указу высочайшего Асаафа-паши (он же и сераскир-паша, пребывающий в Бейруте) мы опять повесили в храмовой колоннаде 10 наших спущенных лампад, и старый замок, исправленный внутри, с крышками, чтобы уничтожить ключ, находящийся в руках армянских, тотчас был вставлен в дверь и остаётся в ней навсегда. Ключ же отдан был в наши руки, чтобы мы отворяли и запирали, как и прежде. Старый же замок паша потребовал к себе для рассмотрения, имеет ли он на себе, как лгали франки, их собственную печать, но не нашлось никакого знака; таким образом и обнаружились (доказались) лжецы и клеветники, и посрамились бесстыдные. Паша иерусалимский объявил армянам, что по указу сераскир-паши, им не позволяется впредь чистить (мести) в паперти, которую они начали было блюсти (мести) насильно без определения и приказа, с 25 апреля, т. е. с того времени, когда они повесили лампады на сводах своих и взяли ключ в свои руки; безумные вообразили себе, что они уже завладели всем храмом. Притом им приказано было, чтобы они не осмеливались ни отворять и запирать окон со своей стороны, ни обметать их, как им не принадлежащих, в силу крепостей в наших руках, но они, не слушаясь и надеясь на своего покровителя ходжакиана, не позволяли нам чистить на обеих сторонах. |
| – Воеводы – сказал Вестерман – велели вам объявить, что они вам не дадут ни минуты покоя. Если замок возьмут русские силою, то всех вас за собою в плен поведут. Не полагайтесь на наших рыцарей – прибавил Вестерман от себя – между ними и вами русские силы стоят. Рыцари не могут к вам подоспеть на выручку. «Попроси воевод хоть немного дать нам отдых – мы сейчас дадим ответ». Между тем, они всё ещё не теряли надежды – авось придут рыцари. Стали осаждённые советоваться, а московские люди не переставали стрелять в замок, чтоб совет у немцев шёл поскорее. – У нас мало запасов – стали рассуждать на военном совете в замке: – немного ржаной муки, сала и масла, да бочки три пива. А пороху так мало, что, если хорошенько пострелять час-другой, так и ничего не останется. Вдобавок в замке теснота от народа; а множество бедных горожан укрываются во рву: они отданы на произвол врагов. Московитяне уже овладели городом, будут во что бы то ни стало добывать замок, а из Ивангорода палить станут безустали; на рыцарей же плоха надежда. Какая польза будет всему краю, когда мы станем защищать замок? – Защитить его не сможем, а только пропадём все! Бриф-маршалок 106 заметил: – Кто же нам поручится, что мы останемся целы, если сдадимся? Русские не сдержат обещания и всех нас побьют! – Если уж наша такая судьба – возразили ему – если нам так или иначе, а всё-таки приходится погибать, то лучше в поле, чем в этом замке. Не успели окончить своего совещания осаждённые, как Вестерман опять явился на воротах за ответом. «Мы, по крайней мере, хотим быть уверены, что нас не побьют, если сдадимся!» сказали ему. – Вышлите на переговоры двоих из рыцарей, а двоих из бюргеров – сказал Вестерман; – один из воевод сам выедет к воротам. Осаждённые так и сделали. Из высланных на переговоры был Зингегоф, передавший рассказ об этих событиях. Русские не думали прекращать пальбы до тех пор, пока немцы не дадут согласия, и не считали перемирием времени, назначенного для переговоров. Когда спустили подъёмный мост через ров, окружавший замок, за плечами у парламентеров из Ивангорода был застрелен провожавший их горожанин. |
| Подобное же «аминь» значение обнаруживают заключительные формулы заговоров , с тою только разницею, что здесь непреложность словесного творчества характеризуются образно и во многих словах. Вот несколько примеров этого заговорного «аминя»: «Слово мое крепко!»; «Слово мое не прейдет во век!»; «Будьте слова мои крепки и лепки, тверже камня, лепче клею и серы, сольчей соли, вострей меча-самосека, крепче булата; что задумано, то исполнится!»; «Сие слово есть утверждение и укрепление, им же утверждается и укрепляется и замыкается.., и ничем – ни воздухом, ни бурею, ни водою дело сие не отмыкается». «Тем моим словам губы да зубы – замок, язык мой – ключ; и брошу я ключ в море, останься замок мой в роте»; «Ключ моим словам в небесной высоте, a замок в морской глубине – на рыбе-ките, и никому эту кит-рыбу не добыть и замок не отпереть окроме меня; a кто эту рыбу добудет и замок мой отопрет, да будет яко древо, палимое молнией» и т. п. (А. Афанасьев, – Поэтические воззрения славян на природу, M., 1865, T. I., стр. 420–423). О заговорах наиболее подробные, друг друга дополняющие исследования: Л. H. Майков, – Великорусские заклинания. (Сборник). («Записки Импер. русс. географич. об-ства – по определению этнографии», Т. СПб., 1869). A. [В.] Ветухов, – Заговоры, заклинания, обереги и другие виды народного врачевания, основанные на вере в силу слова. (Из истории мысли). Варшава, 1907. Вып. 522+VII стр. – Тут же – обширный библиографический указатель о заговорах, впрочем нуждающийся в кое-каких дополнениях. 26 Моисей Базилевский, – Влияние монотеизма на развитие знаний. Киев, 1883, ч. III, гл. I, стр. 168, прим. 2. 27 Не могу не выразить своей радости, что большую часть мыслей письма второго и, отчасти, третьего с четвертым я могу опереть на авторитет † архимандрита Серапиона (Машкина) . В излагаемом тут виде очень многие идеи взяты из его рукописей, но какие именно – пусть читатель, интересующийся вопросами идейной собственности, сам определит, когда появятся в свет подлинные сочинения о. |
| Взялся за дело Алексей-надёжа. Себя крестит, замок Крестом осеняет, богослужебные тексты поет. Тут тебе и «Непроходимая Врата», и «Двери, двери, премудростию, вонмем», и «Покаяния отверзи ми двери», и прочие слова святые. Не открывается замок. Прихожан же все больше и больше собирается. Уже шум стоит. Нервничают. Мерзнут. Хористам пора на клиросе ноты раскладывать, алтарникам да пономарям лампады возжигать да кадило растапливать, а Дарье на колокольне благовест отзванивать. Надо. Очень надо, но ворота на замке. Машину отца настоятеля дед Федор увидел первым. На то, что он откроет замок, сторож не надеялся. Куда ему? В скорого антихриста не верит, ИНН принял, новый паспорт без разговора получил и в церкви запретил говорить, что на нем знаки сатанинские есть. Книжки все старинные читает, да о любви друг ко другу рассказывает. Ни врагов у него, ни страха перед днями последними нет. Поэтому замок он никак открыть не сможет. А вот позвонить слесарям, которые по понедельникам в храме работают, у него возможность имеется, так как штука эта сатанинская, «мобильник», всегда у отца настоятеля под рясой прицеплена. Собравшаяся толпа прихожан расступилась перед протоиерейской машиной, и она медленно подъехала к воротам. В это время замок в руках деда Федора щелкнул, ключ повернулся, дужка замочная открылась, и ворота распахнулись точно перед капотом не останавливающейся настоятельской машины… Настоятель со своим вторым священником уже читали входные молитвы, пономари разожгли лампады, алтарники раздули кадило, Дарья благовестила на колокольне, а у открытых ворот молча стоял, аки столб, дед Федор и смотрел на открытую дужку старинного замка. Красивый Бог Каждое утро Саша слышал, как бабушка тихо читала молитвы. Слов было не разобрать, только «аминь», да «Господи, помилуй». Бабушка стояла перед темными иконами, раз за разом крестилась и кланялась, а на нее сверху, со старой, источенной насекомыми доски, смотрел Бог. Утром Бог был обычным и спокойным, а к вечеру Он менялся, становился немного страшным и строгим. |
| Он что есть духу бежал вверх по холму, то и дело поглядывая, не мелькнёт ли в каком–нибудь окне огонёк свечи. Но когда замок оказался совсем близко, Доналу стало нехорошо: в его угрюмой каменной громаде не видно было ни единого проблеска света. Жуткая темнота тяжко давила и пугала его. Он подлетел к парадному входу и что есть силы задёргал ручку звонка. Но ответа не последовало, и Донал слышал, что пронзительный звон громким эхом разносится по замку, словно тот и впрямь был совершенно пуст. Он позвонил ещё раз и ещё раз, но замок безмолвствовал, как мрачная, унылая гробница. И хотя его и предупреждали, что так оно и будет, сердце Донала тягостно заныло. Он снова дёрнул ручку звонка и подождал, но так ничего и не услышал. С каждым мгновением замок казался ему всё более зловещим. Но его послала сюда мать, и он непременно должен попасть внутрь — по крайней мере, для того, чтобы убедиться, что там и вправду никого нет. Нет, нет, тут явно что–то нечисто, то и дело повторял он про себя. Только вот что, где и как? Проникнуть в замок оказалось несложно. Он перебрался через две стены и очутился у подножия своей башни, а ключ от неё всегда был у него в кармане. Даже и без ключа он вскоре придумал бы, как попасть внутрь, потому что знал замок лучше всех других его обитателей. К счастью, перед отъездом он сам запер дверь; оставь он её открытой, граф непременно забил бы её изнутри. Донал тихонько вошёл и, ощущая непонятный страх, начал подыматься по винтовой лестнице в свою комнату — медленно, потому что пока не знал, что делать. Нет, если бы всё было честь по чести, неужели бы миссис Брукс не написала бы ему об отъезде леди Арктуры и о нездоровье своей матушки? Эх, как бы узнать, где она теперь? Добравшись до своей двери, Донал вдруг почувствовал себя страшно уставшим. Почти не чуя под собой ног, он ввалился в комнату и почти упал на постель в кромешной тьме. Но спать он не мог. В комнате было ужасно душно. Буря успела немного утихнуть, но в воздухе всё равно попахивало грозой. Он поднялся и распахнул окно. Лёгкое дуновение освежило его. Подул ветерок, и вместе с ним сверху раздался знакомый мелодичный всхлип. В памяти Донала всплыли картины недавнего прошлого. Тут снова сверкнула молния, и по всем крышам и трубам замка раскатился глухой басовитый гром. Донал даже обрадовался вновь вспыхнувшей грозе. Он поднялся на крышу и механически, не раздумывая, побрёл к той самой трубе, в которой крылась призрачная музыка. Он уселся на каменную плиту у её подножья и задумался, невидящими глазами глядя в темноту. Небо прорезала ещё одна молния, и Донал увидел, что море лежит в своих берегах подобно невозмутимому океану покоя, готовому поглотить и упокоить мятущиеся, бездомные души, а земля простирается вокруг как дикая пустыня, по которой гуляют страхи и ужасы. |
| — Если что нужно — помощь или еще чего, — не стесняйся, заходи! Глава тринадцатая. Замок герцога — Куда теперь? — спросил ковер. — Смотреть на дракона, — ответила Алиса. — В этом наша задача. Если найдем драконозавра, то отыщем и Магдалину. Так что — в путь! — В путь! — воскликнул ковер. И они помчались к замку герцога. Замок как замок. Ворота открыты. Алиса оставила ковер в кустах, а сама, не спеша, пошла к подъемному мосту. У ворот стоял стражник в латах и шлеме. — Эй! — крикнул он. — В замок не позволено. — Мне нужно видеть герцога де Рэ. — И зачем же тебе, пигалица, нужно видеть нашего герцога? Охранник подкрутил усы правой рукой, а левой наставил на Алису алебарду. — Вы левша? — вежливо спросила Алиса. — Эх, и не говори, — вздохнул стражник. — И в школе вам за это влетало? — Из второго класса вышибли, — признался стражник. — А в мое время, — сказала Алиса, — все равно, какой рукой писать. Никто и внимания не обратит. — Не скажи, — возразил стражник. — Левой рукой дьявол писал. Я поэтому, как меня из школы выгнали, ни разу ни слова не написал. Жить-то хочется. — А хозяин дома? — спросила Алиса. — Думаю, еще почивает, — сказал стражник. — Если не секрет, ты чего к нам пришла? Стражник уже говорил с Алисой, как со старой знакомой. Очень важно вовремя посочувствовать человеку. — У меня к герцогу срочное дело, — сказала Алиса. — Тогда я тебе подскажу. Если с герцогом будешь говорить, ничего не бойся. Герцог — бывший маршал, он смелых любит. А вот магистра Прелати опасайся. Безжалостный человек. Все норовит младенца невинного загубить, его кровью дьявола приманить и золота раздобыть. — Зачем же ему золото? — Ох, — вздохнул стражник, — не могу я тебе герцогскую тайну раскрыть. Так что проходи и сама спрашивай. — Спасибо. Алиса пошла в замок, но тут стражник ей вслед сказал: — Если захочет на тебе жениться, не соглашайся. Печальна судьба жен Синей Бороды. Вся Франция об этом наслышана. Алиса пересекла замощенный булыжником двор и вошла в центральную башню. Еще не хватало ей Синей Бороды. Но ведь герцога зовут де Рэ? |
|
|
