| Фиона встретила их в ярости: ее прежние подозрения вернулись к ней и она сразу приступила к допросу. — Спроси у нее, где она забеременела? — В Харране. — Где это? Рядом с Эдессой? — Это день пути от Эдессы. — И кто же отец ребенка? — Мой муж, который был у меня до того, как я стала рабыней, — отвечала Евфимия, спокойно глядя в глаза Фионе. Та немного успокоилась, но продолжала хмуриться. — Спроси, Кифия, ребенок уже шевелился? — Да, и давно, ведь я ношу его почти шесть месяцев. Фиона помолчала, что-то подсчитывая в уме. Если у этой чужестранки и впрямь был муж… Брови ее почти разошлись. — Ладно, иди. Пока можешь продолжать вышивать, а там посмотрим. Я еще подумаю, как с тобой быть. Может быть, выдам тебя замуж за какого-нибудь раба, устрою твое счастье, так и быть… Из господского дома они вышли вместе с Кифией. — Ты такая бледная, Евфимия. Хочешь, я провожу тебя до мастерской? — Нет-нет, я сейчас приду в себя, мне надо только отдышаться где-нибудь в тени. — Так иди к себе, а я загляну в мастерскую и скажу, что тебе плохо после допроса хозяйки, это все поймут. Евфимия добрела до своего жилища и легла на каменное ложе. Какой ужас, что она именно сейчас окончательно оттолкнула от себя Алариха! Ну что бы ей было сдержать язык и сердце и не допекать его каждый раз упреками и проклятиями! Ведь говорила ей мать: «Никогда никого не проклинай!» — вот она и допроклиналась. А будь она только ласкова с Аларихом, он, может быть, придумал, как поскорей перевезти ее в загородное имение, и там они с ребенком были бы в безопасности. Ведь после того торжества по случаю его возвращения Аларих приходил к Евфимии еще несколько раз, пользуясь пирами, до которых и он, и Фиона были большими охотниками. В Иераполис съезжалась на целебные воды знать со всей Империи, и Фиона не упускала случая завести полезные знакомства. Но все свидания начинались с объятий, продолжались на узком каменном ложе Евфимии, а заканчивались ее стенаниями и попреками. В конце концов Аларих заявил: — Беременность твоя делает тебя похожей на твою няньку Фотинию. Впредь я терпеть твои попреки не намерен и больше не приду к тебе. Вот родишь сына — тогда поговорим. А сейчас прощай! |
| — Какой сегодня был длинный, интересный и удивительный день, мама, — сказала Евфимия, переплетая на ночь косы. — Но так хочется спать! — Вот и ложись, моя усталая ласточка, — ласково сказала София, обнимая и крестя дочь на ночь. Самой ей еще надо было отдать на завтра распоряжения кухарке и служанкам, хотя больше всего ей хотелось поскорей добраться до постели и уснуть: да, день сегодня был длинный и столь насыщенный событиями, что даже и она, обычно неутомимая, изрядно устала… Но день еще не кончился. От ворот прибежал сторож и сказал хозяйке, что к ней явился стратилат Аддай и просит принять его по срочному делу. Городом Эдессой помимо царя управлял Совет десяти — ему подчинялись чиновники, а военными делами управлял стратилат; вот он и посетил Софию, чтобы сообщить ей неприятную новость. В связи с тем что стоящий в городе гарнизон пополнился готфами, на многих граждан, доселе по тем или иным причинам освобожденных от воинского постоя (София была освобождена от этой повинности и как вдова, воспитывающая дочь, и как уважаемая служительница церкви), отныне тоже распространяется эта всеобщая повинность, и ей придется принять на постой прибывших на подмогу готфов. София твердо решила ни за что на эту повинность не соглашаться. Она давно и близко знала стратилата Аддая, всеми в городе уважаемого человека. Она приняла его в атриуме, велела служанкам принести вино и фрукты для гостя, надеясь в беседе склонить его на свою сторону. Гость от вина и фруктов отказался, хотя присесть соизволил. — Госпожа София! Ты знаешь, какими близкими друзьями мы были с твоим покойным мужем, купцом Фотием, и догадываешься, что я никогда не решился бы потревожить твой дом, если бы не крайняя необходимость. Я и пришел к тебе, госпожа, по поручению Совета, чтобы напомнить о хрисагире . — Господин Аддай, — начала София, — я уже шесть лет как стала диакониссой, за это время я трижды выплатила хрисагир со своего имения и с лавок, оставленных мне мужем. А между тем в законе сказано, что от уплаты хрисагира освобождаются «врачи и всяких наук учителя»: не относятся ли обучающие молодежь Слову Божию диакониссы к учителям? |
| — Спасибо, мой друг, мы так и сделаем. Стоя на стене, Мар Евлогий, Эгерия и все остальные с любопытством смотрели, как готфы, подбадриваемые криками командиров, выходили из воды, быстро седлали лошадей, надевали кольчуги и шлемы, подвязывали на ногах калиги , подбирали с песка оружие и щиты и строились в колонну. — Крепкий народ эти варвары, — сказала Фотиния. — Такие все старики, а мускулы у них, смотрите-ка, прямо как у молодых! Со стены вроде и не было видно, молоды готфы или стары, поэтому все удивились словам Фотинии, но спорить с нею никто не стал — себе дороже. Но вот конница была построена, военачальник отдал команду, и готфы двинулись через мост. Первыми ехали верхом два архонта , один на гнедой лошади, другой на вороной. Конский топот, звон оружия, поднятая копытами пыль… И вот первые ряды остановились перед воротами, где их ждал начальник гарнизона Эдессы. — С чего это ты взяла, нянюшка, что они все старики? — спросила София, разглядывая сверху готфов. — Да вы поглядите, у них же не только волосы, но и бороды почти у всех седые! — Это не седина, матушка Фотиния, — учтиво, но с улыбкой сказал Товий. — У готфов с рождения такие волосы — желтые, почти белые. Они же северяне. — Взгляните-ка, а глаза у многих синие или голубые, — заметила Мариам. — Тьфу, мерзость какая! — плюнула Фотиния. — И не смотрите на них, девушки: голубой глаз порчу наводит! Но девушки только рассмеялись, а епископ укоризненно покачал головой: — Это какой такой порчи боится благочестивая христианка Фотиния? — спросил он старую няньку с нарочитой суровостью. Та смутилась и умолкла, застенчиво прикрыв лицо краем покрывала, немало удивив всех несвойственной ей скромностью: но перед епископом Фотиния благоговела, как и прочие эдесские старушки. А девушки продолжали с любопытством разглядывать варваров под стеной. Архонт, ехавший на вороном, вдруг поднял голову, посмотрел вверх и кивнул на них товарищу: — Ты посмотри, какие птички там, на стене! Второй готф, сидевший на гнедом коне, тоже поднял голову и уставился на девушек. А первый продолжал: |
| Достоинство данных Аристакеса относительно Византии умаляется отчасти лишь тем, во-первых, что автор не везде относился внимательно к своим источникам, не позаботился сравнить разнородные показания, вследствие чего впадает в противоречие с самим собой 367 и допускает хронологические неточности, 368 во-вторых, тем, что в выборе и освещении материала он несколько тенденциозен. Рассчитывая тронуть читателя описанием бедствий, обрушившихся на Армению от коварных и бесчеловечных врагов, он вносит в свое повествование подробности, которые пригодны для его цели, ярче рисуют бедствия армян, коварство греков, жестокость турок; в передаче подробностей, не идущих прямо к цели, он чрезвычайно краток. Изображая качества греческих императоров, Ари-стакес находится под влиянием симпатий или антипатий, обусловленных отношением того или другого императора к армянам: если император был благосклонен к армянам (Константин VIII), то и дурные стороны его характера под пером автора сглаживаются, если же император был немилостив к армянам (Роман III, Роман IV), то и на светлые черты его характера налагается мрачный колорит. 2) Хроника Матвея Эдесскогоармянского писателя конца XI и начала XII в., 369 обнимает время 952–1136 гг. Из 253 глав, на которые она разделена, к периоду от 1025 до 1081 г. относятся гл. 38–119. Здесь Матвей, следуя хронологическому порядку, применительно к армянской эре, излагает главным образом историю Армении, ее царей и католикосов; говорит также о столкновениях турок с армянами и греками, об отношениях к армянам византийского правительства. Видное место отведено в хронике известиям о Византии, помимо ее отношений к армянам, говорится о преемственности византийских императоров, их судьбе, делаются краткие характеристики некоторых императоров, сообщаются сведения о некоторых византийских бунтах и об успехах византийского оружия не только на Востоке, но и на Западе, в борьбе с болгарами, печенегами и узами. Все сведения заимствованы Матвеем, по мнению его переводчика, исключительно из армянских источников, из историй и мемуаров, написанных в XI в. |
| — А ты сам-то их видал? — Приходилось. — Ну так гоните вы их скорее прочь от нашего города, коли вы сами не басурмане! — И в самом деле, даже не верится, что бывает такое на свете, — вздохнула София. — Всякое на свете водится, — продолжал дядюшка Леонтий, — вот у серских чиновников до четырех жен бывает нередко. — И то и другое, надо думать, одинаковая мерзость перед Господом, — сказала София. — У нас и вдовы-то редко выходят второй раз замуж, хоть им это и не запрещено законом. — Милая, ты живешь в первом на земле государстве Христа, а жители Сереса о Христе еще ничего и не слыхали, они пока язычники. Старая Фотиния вдруг резво встала с обеденной кушетки и крадучись подошла к лестнице, ведущей в верхние комнаты. — Девочки! Вы там чем заняты? — негромко спросила она. Ей никто не ответил, и она, успокоившись, вернулась на место. Но Гайне, сидевшему ближе к лестнице, показалось, что наверху, на галерее, мелькнули и исчезли две белые фигурки и сверкнули чьи-то черные любопытные глаза. Алариху он сказал об этом только дома, когда они вернулись с ужина у хозяев, — причем вернулись опять через внутреннюю калитку, которую сразу же запер за ними бойкий нянюшкин племянник. Глава четвертая Через несколько дней к Софии с утра вдруг заявились оба готфа, нагруженные своими переметными сумами. — Хозяюшка, — сказал Гайна, — выручи нас еще раз! Мы уходим защищать стены, и неизвестно, когда теперь вернемся в город. В этих сумках все наше походное имущество и кое-какие дорогие вещи, в том числе деньги и драгоценности. Не могла бы ты все это приберечь у себя в доме? — Конечно, конечно! Я прикажу Елене запереть ваши сумки в кладовой, где у нас хранятся самые ценные вещи. Обещаю, что все останется в целости и сохранности до вашего возвращения. А вы возвращайтесь с победой! — На щите или со щитом! — сказал Аларих. — Мы будем молиться о вас! — пообещала София и перекрестила обоих готфов на дорогу. С продовольствием становилось все хуже и хуже, торговцы быстро все раскупили у крестьян-беженцев, а затем взвинтили цены. Люди с утра спешили на рынок, а, найдя еду подешевле, ели ее тут же, на рынке, что в мирное время считалось, по крайней мере у горожан, весьма неприличным. |
| И они двинулись в путь. В тот же день супруги миновали огромное озеро с какими-то странными, похожими на кустарник, сосенками по берегам. Аларих объяснил, что озеро очень соленое и потому сосны на его берегах растут с трудом и вырастают лишь до высоты кустарника . И берега, и само озеро буквально кишели разными птицами. Шум и гам стоял неимоверный. — Птичий город на воде! — сказала Евфимия. — Если бы мы пришли сюда на рассвете или закате, то могли бы увидеть самых красивых и самых печальных на свете птиц — розовых фламинго. Хочешь, останемся до вечера? — Нет, милый, давай поторопимся! Дорога начала меня утомлять. На твоих фламинго мы посмотрим в другой раз… Когда будем возвращаться в Эдессу, ладно? — Как скажешь, Зяблик. Вниз, снова вверх… Спуски в долины и снова подъемы в гору… Снежные вершины поодаль, дубовые и сосновые леса, оливковые рощи возле селений, цветущие кустарники на скалах и красные маковые поляны в низинах… Озера, большие и малые, быстрые и шумные реки, мелкие поющие ручьи… Евфимия начала все чаще уставать, но торопила Алариха, отказываясь от лишних привалов. — Скорее бы уж добраться до твоего дома! — вздыхала она. Аларих становился все задумчивее в дороге, а на привалах и во время следующих двух ночевок в придорожных селениях был весел и неутомим в любви. — Что-то у меня щемит сердце, — сказала ему Евфимия, — уж не случилось ли чего плохого дома? — Ты просто утомлена, вот и побаливает сердце, — сказал Аларих. — Это бывает от усталости. Ничего, скоро мы будем дома, и все пройдет. — Скорее бы… К небольшому соленому озеру, лежащему высоко в горах, они вышли перед закатом, и тут Евфимия впервые в жизни увидела фламинго. Аларих уже поставил палатку и разложил найденный на берегу плавник для костра, но еще не успел его зажечь, как Евфимия окликнула его: — Посмотри, любимый, какое странное розовое облако плывет в небе! Все другие облака тоже порозовели, но они стоят на месте, а это движется прямо к нам! Аларих поднял голову, заслонив глаза от все еще яркого закатного солнца. |
| А пока их не было, Евфимия, положив руку на снятые сандалии, задремала. Очнулась Евфимия не от крысиного шороха и писка, а от грохота, раздавшегося прямо у нее над головой. «Это пришли за мною!» — подумала она и закричала: — Я здесь, я жива! Выпустите меня, откройте скорей гробницу! Никто ей не ответил, только снова раздался грохот и под сводом пещеры полыхнул синий отблеск молнии. «Это гроза и гром, — поняла Евфимия, — теперь уж за мной точно никто не придет. Зато не придут и крысы, ведь они боятся воды!» Она сидела в полудреме и слушала шум ливня, следующие один за другим раскаты грома и треск молний. На покойницу она старалась не смотреть, потому что при блеске молний ей казалось, что саван на Фионе шевелится… Вдруг раздался особенно сильный удар грома, оглушивший Евфимию, а вспышка молнии осветила почти всю погребальную камеру, и одновременно произошло несколько событий: закрывавший вход камень треснул из угла в угол наискось и покачнулся; пленница увидела, как с грохотом рухнул вниз отшибленный молнией кусок валуна, и почувствовала на лице дуновение ветра и крупные капли дождя, а снизу что-то холодное коснулось ее ног. «Змея?» — испугалась Евфимия в первое мгновение и отдернула ногу, но при свете следующей молнии увидела лишь быстро бегущий в пещеру поток воды шириной в ладонь. «Чудо! — встрепенулось ее сердце. — Гроза разбила камень, и сейчас я выйду отсюда, но сначала — пить, пить, пить!» Евфимия рухнула на колени, нашарила бегущий со ступеньки ручеек и принялась собирать ладонями воду, нимало не беспокоясь о том, что там успела собрать с пола пещеры текущая вода. Женщина пила долго и все поглядывала на камень: ну когда же он рухнет? Тем временем гроза отошла куда-то дальше, ливень прекратился, и только ручеек под ногами продолжал журчать. А камень рушиться все не собирался. Ощупав его, Евфимия поняла, что он раскололся на два треугольника и обе острые вершины их отломились: на месте верхней оказалась теперь довольно большая дыра, в которую проникал свежий воздух, а внизу в почти такое же отверстие все бежала и бежала вода. |
| — Фотиньюшка, и что это ты тут расхлопоталась? — спросила София. — У тебя же голова болела, ты даже литургию сегодня пропустила. — А она у меня и сейчас болит — обо всем и за всех! Ты-то вот о чем думала, когда согласилась взять на постой диких варваров? — Они пришли нас защищать, нянюшка, — сказала София, — не заставлять же их жить в палатках под стеной. — Твое дело в первую очередь защищать родное дитя от похотливых мужских глаз! — отрезала Фотиния. — Защищать они нас пришли… Мало, что ли, воровства и всякого другого нечестия видел наш город от диких наемников? — Они не дикие. Готфы первыми из варварских племен уверовали в Иисуса Христа, они такие же христиане, как и мы. — Это ты так думаешь! — фыркнула Фотиния. — Ты что, им устраивала экзамен по катехизации? — Так Мар Евлогий сказал вчера на проповеди. На это Фотиния возразить уже ничего не решилась и обратила гневный взор на племянника: — Ну и чего ты стоишь, как молодой осел, развесив уши? Доски-то правильно отмерил? — Ты же сама их отмеряла, тетка Фотиния… — Ну тогда, значит, правильно. — И что же это ты тут затеяла? — улыбаясь, спросила София. — О девочке нашей забочусь, вот что… Конечно, в сад ей выходить теперь нельзя, и ты ей это сегодня же запрети строго-настрого. Захочет девочка мушмулы — я сама наберу и принесу в корзинке. Не хватало еще, чтобы на нее варвары глаза пялили! А чтоб они даже случайно ее не увидели, окно это надобно заколотить, ведь из него второй этаж дома виден. А изнутри я прикажу на эту стену еще и ковер повесить! Самый толстый и ворсистый! — Предусмотрительная ты моя старушка, — ласково сказала София, обнимая Фотинию и целуя ее в коричневую морщинистую щеку. — Ну что ж, может, это и разумно. Я слыхала, что наши постояльцы не только христиане, но и образованные люди, однако береженого Бог бережет. — Эй, ты что ж это делаешь, Саул? — закричала вдруг Фотиния на племянника, который тем временем уже прибил первую доску и теперь прикладывал к ней вторую. — Ты как доски собираешься класть? — Как ты велела — плотно, чтобы щелей не осталось. |
| II. Сборник мон. Севира Эдесского (Catena Severi, Collectio Symeonis) включает толкования на большинство книг ВЗ и НЗ. Согласно колофону рукописи Vat. syr. 103 (Fol. 371), мон. Севир, живший в мон-ре вмц. Варвары близ Эдессы, поставил цель собрать вместе комментарии прп. Ефрема Сирина и Иакова Эдесского (на ВЗ) и свт. Иоанна Златоуста (на НЗ) на нек-рые трудные места Свящ. Писания; он потратил 10 лет на составление своего труда и завершил работу незадолго до 861 г. Сборник, содержащий толкования почти на все книги Библии и, вероятно, являющийся трудом разных авторов, сохранился в неск. редакциях. Первая из них представлена рукописями Vat. syr. 103, IX-X вв., и Lond. Brit. Lib. 12144, XI в. Эта же редакция, содержащая только К. на книги Бытие и Исход (ркп. Harv. Hought. syr. 116, XVIII в.), не может рассматриваться как самостоятельный свидетель текста, т. к. она была переписана с печатного издания братьев Ассемани ( Goshen-Gottstein M. H. Syriac Manuscripts in the Harvard College Library: A Catalogue. Missoula (Mont.), 1979. P. 85. (HarvSS; 23)). В 1-й редакции катена содержит следующие тексты (последовательность Vat. syr. 103): 1) комментарий прп. Ефрема Сирина на кн. Бытие; 2) схолии Иакова Эдесского († 708) на Пятикнижие, книги Иова, Иисуса Навина и Судей Израилевых; 3) комментарий прп. Ефрема Сирина на книги Исход, Левит, Числа, Второзаконие, Иова, Иисуса Навина, Судей Израилевых, 1-4-ю Книги Царств, книги малых пророков, пророков Иезекииля, Иеремии, Книгу Плач Иеремии; 4) анонимный комментарий на Книгу Песни Песней Соломона (предположительно мон. Севира); 5) комментарий прп. Ефрема на книги пророков Даниила, Исаии; 6) комментарий свт. Кирилла Александрийского на Книгу прор. Исаии; 7) толкование на нек-рые места Книги Притчей Соломоновых, составленное из схолий Иакова Эдесского, прп. Ефрема Сирина и Севира Антиохийского; 8) толкование на Книгу Екклесиаста из схолий разных авторов; 9) компилятивный комментарий на Послания ап. Павла, Евангелия от Матфея и от Иоанна, составленный предположительно мон. Севиром из толкований свт. Иоанна Златоуста, прп. Исидора Пелусиота, Севира Антиохийского, Иакова Эдесского и др. авторов. Во 2-ю редакцию, представленную кодексом Mingana. Chr. syr. 147, XIX в., вошли: 1) схолии Иакова Эдесского на Пятикнижие, книги Иова, Иисуса Навина и Судей Израилевых; 2) комбинированный комментарий на кн. Бытие из схолий Иакова Эдесского и прп. Ефрема, дополненный толкованиями свт. Афанасия Александрийского, свт. Василия Великого, свт. Кирилла Александрийского и Севира Антиохийского; 3) фрагменты комментария прп. Ефрема Сирина на кн. Исход; 4) комментарий Даниила Салахского на псалмы (сер. VI в.). Катенарный материал на кн. Бытие (Mingana. Chr. syr. 147) в том же составе и в том же порядке содержится в рукописи Harv. Hought. syr. 123, XIX в., где он дополняется фрагментами толкования свт. Епифания Кипрского (Ibid . P. 87-88). |
|
|
