| Дружба Бунина и Куприна О Куприне Бунин пишет в своих дневниках: «Сколько раз, сколько лет и какой бешеной скороговоркой кричал он мне во хмелю впоследствии: – Никогда не прощу тебе, как ты смел мне благодетельствовать, обувать меня, нищего, босого! Странно вообще шла наша дружба в течение целых десятилетий: то бывал он со мной нежен …то вдруг озлоблялся, даже трезвый: Ненавижу, как ты пишешь, у меня от твоей изобразительности в глазах рябит. Одно ценю, ты пишешь отличным языком, а кроме того, отлично верхом ездишь…”» . Бунина и Куприна объединяла дружба и разъединяло пьянство Куприна. Бунин вспоминает: «…Я как-то встретил его на улице и внутренне ахнул: и следа не осталось от прежнего Куприна! Он шёл мелкими, жалкими шажками, плёлся такой худенький, слабенький, что, казалось, первый порыв ветра сдует его с ног. …Всё это и было причиной того, что за последние два года я не видел его ни разу, ни разу не навестил его: да простит мне Бог – не в силах был видеть его в таком состоянии. …Никаких политических чувств по отношению к его возвращению” [в Россию] я, конечно, не испытал. Он не уехал в Россию, – его туда увезли, уже совсем больного, впавшего в младенчество. Я испытал только большую грусть при мысли, что уже никогда не увижу его больше» . Бунин и Горький (Слева направо) Максим Горький, Дмитрий Мамин-Сибиряк, Николай Телешов и Иван Бунин в Ялте, 1900 «Толстой говорил: – Теперь успех в литературе достигается только глупостью и наглостью» . К поэме «Листопад» можно найти запись о посвящении ее М. Горькому. Позднее от посвящения Бунин отказался. Главная причина разрыва отношений – в том, что Горький «стал ярым большевиком». «В начале апреля 1917 года мы расстались с ним (Горьким) навсегда», – писал Бунин. В конце того же года, вспоминал он далее, Горький «приехал в Москву, остановился у своей жены Екатерины Павловны, и она сказала мне по телефону: Алексей Максимович хочет поговорить с вами”. Я ответил, что говорить нам теперь не о чем, что я считаю наши отношения с ним навсегда кончеными» . |
| Закрыть itemscope itemtype="" > «Узнав о том, что Бунин не принял нашу посылку, я ревела» Сильва Казем-Бек о Бунине, Куприне и Рощине 02.12.2020 776 Время на чтение 20 минут Источник: Православие.Ru Сильва Борисовна Казем-Бек , вдова Александра Львовича Казем-Бек, – филолог, переводчик, автор нескольких книг. Она была знакома с Львом Гумилевым, дружила с Галиной Александровной Куприной... В сегодняшней беседе на примере личной семейной истории Сильва Борисовна пытается анализировать, почему Иван Алексеевич Бунин, так любивший Россию, не смог разглядеть за всеми ужасами большевистского переворота горькие последствия смуты – не только в отношении к побежденным, многие из которых вынуждены были покинуть Родину, но и к самим «победителям», обманутому и истерзанному, униженному и угнетенному русскому народу. Кто победил в братоубийственной войне, и осталась ли Россия? Почему Бунин так и не поверил в Россию, не вернулся на Родину? Родственные связи Сильва Борисовна Казем-Бек – В России в этом году вспоминают 150-летие И. А. Бунина. Мы встретились с Сильвой Борисовной Казем-Бек у нее дома, чтобы поговорить об Иване Алексеевиче Бунине, тем более что она сама некоторым образом причастна судьбе писателя и его окружения. – Я, наверное, должна начать с того, чтобы объяснить читателям, почему Иван Алексеевич Бунин является для меня едва ли не членом семьи. И хотя лично я его не знала, но судьба сложилась так, что моим отчимом был Лев Дмитриевич Любимов. Это был эмигрант, который вернулся в Россию, личность уникальная и незаурядная. Он был сыном камергера Двора Ее Величества, вице-губернатора Царства Польского, губернатора Виленского. А главное – его родители были прототипами «Гранатового браслета» Куприна, отец и мать. С Куприным Лев Дмитриевич был лично знаком, знакомы были и его родители. А что касается работы Льва Дмитриевича – он был постоянным корреспондентом и сотрудником газеты «Возрождение» в Париже. Газета эта тоже была совершенно уникальная, монархическая, очень правая и очень, естественно, антибольшевистская. Лев Дмитриевич был долгие годы ее постоянным сотрудником. Там печаталась практически вся русская эмиграция. Она печаталась и в «Возрождении», и отчасти в «Последних новостях» у Милюкова. Если у Милюкова была либеральная газета, то это была монархическая, очень правая. Хозяином ее был нефтяной магнат Букасов, а главным редактором – Семенов. |
| Чокнулись. После обеда расположились на диване в кабинете хозяина. Заговорили о литературе западной, о ее влиянии на русскую литературу. Куприн вслух прочел гостю маленький рассказ, не называя имени автора. – Ну, как на ваш вкус? – спросил Куприн. – А хорошо! – сказал Бунин. – Голову пьянит. Кто написал эту превосходную вещицу? – Грин, – ответил Александр Иванович , и гость рассмеялся». По этому отрывку видно, как любит автор Бунина, сильно его идеализируя (среди литераторов Бунин был скорее заносчив, небрежен и высокомерен, нежели корректен), и как снисходителен по отношению к Грину. Был ли на самом деле знаком Бунин с творчеством Грина, большой вопрос. Единственное указание на возможность такого знакомства содержится в повести Катаева «Трава забвения», о чем написала Л. Михайлова: «Бунин, по воспоминаниям Катаева, саркастически развенчивал музыку Грига, оловянных солдатиков Андерсена и заодно „какого-нибудь гриновского капитана с трубкой и пинтой персиковой настойки“. Бунин уверял начинающего Катаева: „Эти дамы – поклонницы Грина и Грига – делают писателю славу, создают репутацию романтика, почти классика“». Но верить Катаеву – дело ненадежное. А вот почему не понравился «Волшебник из Гель-Гью» Нине Грин, которой довелось прочесть эту повесть в лагере, вполне понятно. В 1955 году она приехала в Ленинград и встретилась первый и последний раз в жизни с Борисовым. О том, как эта встреча произошла, написала со слов самой Нины Николаевны ее душеприказчица Ю. А. Первова. «Я слышал, вы разгневаны на меня за „Волшебника“». – «Разгневана – не то слово, Леонид Ильич, – отвечала Нина Николаевна. – Я оскорблена за Александра Степановича. Вы создали из него в своей повести нечто патологическое. Изображенный Вами Грин – пошляк и позер. Он никогда таким не был». – «Не надо волноваться, Нина Николаевна, дорогая. Наверное, Вы правы, но и я не так уж виноват. О таком Грине мне много раз рассказывала Вера Павловна, с которой я советовался, когда работал над книгой». Что она могла на это ответить? |
| Вторая тема, остро переживаемая Буниным еще в первых стихотворениях и рассказах - тема смерти. В «Жизни Арсеньева» молодой герой в одном селе, куда обычно ездил по делам службы, сошелся на гульбище с " высокогрудой рыжей девкой с крупными губами " . Однажды она пошла провожать его на станцию, а он, проходя мимо товарного вагона с раздвинутыми дверцами, потянул ее туда. " ...Она вскочила за мной и крепко обняла меня за шею. Но я чиркнул спичкой, чтобы осмотреться, - и в ужасе отшатнулся: спичка осветила посреди вагона длинный дешевый гроб " . Этот появившийся так некстати гроб, между прочим, непременный мотив поэтики бунинских произведений о любви. С необычайной для русской литературы, обостренной до крайности чувственностью он описывает пробуждающийся в людях инстинкт жизни, продолжения рода и - смерть: как неизбежный, неотвратимый финал... Алексей Арсеньев и безымянный мертвец в дешевом гробу едут по железной дороге разными путями, но это до поры до времени... Рано или поздно их пути их, увы, пересекутся... Как писатель Бунин изображал это роковое противоречие человеческого существования с потрясающей, реалистической силой, но сам по-человечески никогда не мог с этим примириться... Поэтому, быть может, с таким обостренным сочувствием описывал он Льва Толстого, прыгающего через заснеженные канавы на Девичьем Поле и говорящего Бунину - " отрывисто, строго, резко: - Смерти нету, смерти нету! " Иные читатели задают вопрос: почему Бунин, в раннем и зрелом творчестве которого гармонично сочетались самые различные темы, в том числе и " женская " , в старости отдал предпочтение последней, причем зачастую в откровенно эротическом духе? Может быть, это означало, что под конец жизни он разочаровался во всем, кроме чувственных, плотских удовольствий? А может быть, истратив Нобелевскую премию, откровенно решил заработать на " клубничке " ? Тут надо сказать, что рассказы, составившие " Темные аллеи " , в основном писались во время гитлеровской оккупации Франции, когда Бунин жил в курортном городке Грассе, и лишь малая часть их тогда была опубликована (9 из 25), да и то в газетах. Бунин их писал практически " в стол " , " для себя " , как в далекие юношеские годы. Да и вообще следует хорошенько представить себе атмосферу, в которой создавались " Темные аллеи " : оккупация, голод, холод (зимой в Приморских Альпах вовсе не тепло, а дрова стоили бешеные деньги). Ко всем этим " прелестям " добавлялась старость - в годы войны Бунин " разменял " восьмой десяток... Так может быть, он любовными рассказами горячил остывающую кровь? |
| Ильин в своей работе тоже цитирует приведенный нами отрывок. И какие же выводы делает он? “Рассказ превосходный в своей простоте, картинности и искренности, показывает, между прочим, насколько душа человека несводима к его художественному акту. Грача зарезал “с страшным удовольствием” не Бунин, а тот инстинкт, из которого потом возник его художественный акт, творящий его искусство; Бунин каялся, а инстинкт наслаждался: это он взорвался первобытной, первобытной, охотничьей жаждой крови и потряс духовное существо человека…” . Первое впечатление от этих строк их некая пародийность. Действительно, российский академик, гоняющийся за грачом с зажатым в руке кинжалом — такая картина может вызвать только грустную улыбку. Начнем с того, что зарезал грача, и каялся все-таки не Бунин, а его герой. Но — каялся! Другое чувство — недоумение. Ильин пишет, что Инстинкт потряс духовное существо человека. Именно это и показано Буниным — потрясение духовного существа. Но причем тогда “додуховность” Бунина? Ильин, находясь в плену своей концепции, не хочет, или не может замечать очевидное. Грача убил Арсеньев. А Бунин сделал другое. Он соединил в Художественном мире “Жизни Арсеньева” гибель грача и грехопадение героя одним словом — “убийство”. Придав тем самым этому слову новое смысловое значение, обозначив этим словом проявления Инстинкта в своем Художественном мире. А это одновременно и оценка, духовная, отметим, оценка действия и проявления Инстинкта. Ведь и убийство грача, и грехопадение героя — все это Инстинкт. И самого Арсеньева нельзя “обвинить” в слепом следовании Инстинкту. Как оценивает сам Арсеньев свой поступок? “Убийство, впервые в жизни содеянное мною…” “Убийство” и здесь тоже не обозначение действия, это — оценка поступка. Что такое убийство? Это преступление — то есть, пере-ступление через нравственные нормы, выход за нравственную грань бытия. Человек не может противостоять Инстинкту — “зарезал с страшным удовольствием”, но человек раскаивается в содеянном. И в этом он — человек. |
| И лишь в эпоху “серебряного века”, когда уровень знания уже включал опыты постижения природы человека и начал человеческого бытия, стало возможно обратиться к началам “истории души”. “Жизнь Арсеньева” стала закономерным проявлением этой возможности. И тем более закономерно, что именно Бунин органически связанный с русской литературой XIX века, с ее традициями (нет ни одного критика, не отмечавшего эту связь), уловил необходимость и возможность подобного осмысления. В 20 — 40х годах XX века, точно так же, как в 40 — 60х годах XIX века, “время требовало” (термин принадлежащий Белинскому) обратиться к познанию “истинных начал нашей природы” уже на новом доступном уровне — “истории души человеческой”. И совсем не случайны в русской литературе начала XX века “Детство Никиты” (1919 — 1920) А. Н. Толстого, “Юнкера” (1928 — 1932) А. И. Куприна, “Богомолье” (1931) и “Лето Господне” (1933 — 1948) И. С. Шмелева. Однако один только И. А. Бунин сумел наиболее точно воспринять и выразить то, что и являлось органическим следствием развития русской литературы. И А. Толстой, и Куприн, и Шмелев осмысляли на современном уровне традиции Аксакова и Л. Н. Толстого, расширяя их границы. Бунин же на основе существующих традиций поднялся в своем творчестве до качественно нового уровня осмысления бытия. “Жизнь Арсеньева” стала шагом в развитии русской литературы, этапом ее “взросления”. Если С. Т. Аксаков и ранний Л. Н. Толстой (мы берем только имена касающиеся нашей работы) — “детство” русской литературы, то Бунин — уже ее “отрочество”. Как же тогда “золотой век”? Пушкин, Лермонтов, Гоголь — “младенчество” русской литературы? Именно — так. В соответствии с представлениями культуры “золотого века” (органически соединенными Буниным в “Жизни Арсеньева” с представлениями современной ему культуры — это будет отражено в работе), “младенчество” — это период наибольшей близости к Богу, и как следствие, период наибольшего, полного знания, знания почти высшего, как раз того, которое исключает наличие случайностей. Как все совпадает, и как соответствует друг другу Литература, Душа, Человек… Случайность или гармония? |
| На осознании героем “Жизни Арсеньева “вещественности” смерти следует остановиться подробнее. Смерть находит как туча на солнце. Солнце ассоциируется с Миром Бога (В Библии, например, солнце — прямой символ Бога), В Художественном мире “Жизни Арсеньева солнце — Мир природы, содержащий Бога. Туча, вероятно черная, заслоняющая солнце, — это затмение. В “Освобождении Толстого” Бунин пишет: “Лейбниц называл “вечную часть нашей нравственной природы” монадой, Гете — энтелехией и говорил, что гении переживают две молодости, меж тем как прочие бывают только раз молоды. “Если энтелехия принадлежит к низшему разбору, то она во время своего телесного затмения (в земной жизни) подчиняется господству тела…” . Здесь время земной жизни названо “телесное затмение”. То есть земная жизнь, жизнь плоти для души — это время затмения, время смерти. Иначе говоря: Жизнь есть Смерть. Подобное сопоставление не имеет четкого, однозначного выражения в Художественном мире “Жизни Арсеньева”, однако понять это сопоставление весьма важно для понимания Художественного мира, исследуемого произведения. Бунин отмечает: “Толстой не раз и все тверже говорил прямо: “Жизнь есть смерть” . Вторил ему и сам Бунин: “Жизнь как могила в поле молчалива…”. Бунин не Арсеньев. Арсеньев видит затмение в смерти (смерть “находит как туча на солнце”, то есть затмевает жизнь.): Смерть есть затмение. Для Толстого: Жизнь есть затмение. Пути Арсеньева и Толстого, как мы уже отмечали взаимообратные. Толстой, по Бунину, движется к Богу, к вечной жизни души, и для него земная жизнь есть жизнь временная — временная смерть души. Арсеньев, по Бунину же, “уходит” от Бога, от вечной жизни души в земную жизнь, в жизнь плоти, и для него, на детском уровне восприятия, смерть плоти и есть настоящая смерть. Следует ли доказывать, что восприятие и Арсеньева, и Толстого существуют относительно Бога? Если не существует бессмертия души, то есть — Бога, невозможны ни те, ни другие построения. А если Бог в Художественном мире “Жизни Арсеньева” и “Освобождения Толстого” все же присутствует. Тогда: путь Арсеньева — путь от Бога, и путь этот жизнь (земное бытие); путь Толстого — путь к Богу, но путь этот, имеющий своими координатами земную жизнь, в понимании Толстого — смерть. Выстраивается следующий ряд: |
| - М.: Художественная литература, 1965-1967. Далее цитируется по тому же изданию с указанием тома (римской цифрой) и страницы (арабской цифрой). Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С.361- 373, 409-412./С.363. Пронин, А. А. Цитата в книге И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева. Юность»: автореф. дис. … канд. филол. наук/А. А. Пронин ; Петрозавод. гос. ун-т. – Петрозаводск, 1997. – 20 с. [iv] Никитин, Статья из Литературной энциклопедии: 11 т. - [М.], 1929—1939./[Электронный ресурс] http://er3ed.qrz.ru/nikitin-articles.htm (дата обращения 01.10. 2014). [v] Там же. [vi] Смирнов, В. П. Бунин Иван Алексеевич/В. П. Смирнов//Русские писатели. 1800-1917: биогр. слов. – М., 1989. – Т. 1. – С. 354-361./С.360. [vii] Белинский, В. Г. Собрание сочинений: в 3 т./В. Г. Белинский. – М.: ОГИЗ, 1948. – 3 т./Т.1. С.558. [viii] Морозов, С. Н., И.А. Бунин-литературный критик: автореф. дис. … канд. филол. наук/С. Н. Морозов; Москва, 2002. – 207 с./[Электронный ресурс]/Научная библиотека диссертаций и авторефератов/disserCat/ (дата обращения 01.10. 2014). [ix] Репников, А. В., Государь Александр III/А.В. Репников, д. истор. н., гл. спец-т Российского государственного архива социально-политической истории/[Электронный ресурс] http://www.portal-slovo.ru/history/35502.php (дата обращения 01.10. 2014). [x] Там же. [xi] Бабореко, А. К. Бунин: жизнеописание/А. К. Бабореко. – М.: Молодая гвардия, 2004. – 457 с.: ил. –/Жизнь замечат. людей: сер. биогр.; вып. 906/С.46. [xii] Пушкин, А. С. Полное собрание сочинений [Электронный ресурс]/А. С. Пушкин. – М., 1937-1959. – Режим доступа: . – (дата обращения 01.10. 2014). [xiii] Зайцев, К. И. А. Бунин: жизнь и творчество/К. Зайцев. – Берлин: Парабола, 1934. – 267 с. [xiv] Зайцев, Кирилл Иосифович (1887 - 1975)/сайт Книжного портала iHaveBook/[Электронный ресурс] ) (дата обращения 01.10. 2014). [xv] Зайцев, архимандрит Константин О страхе Божием. 12 (25) ноября – 120-летие со дня кончины Константина Леонтьева//[Электронный ресурс]: Портал Православие http://www.pravoslavie.ru/smi/50074.htm - (дата обращения 01.10. |
| Закрыть itemscope itemtype="" > Бунин. Православный взгляд (Из книги " Вера в горниле сомнений " ) 13.10.2005 811 Время на чтение 5 минут 23 сентября 1870 г. - 135 лет назад в Орловской губернии родился великий русский писатель Иван Алексеевич БУНИН Писательская слава Бунина с годами становится прочнее и несомненнее. Он но достоинству истинным завершителем славы великой русской классической литературы, едва ли не последним из творцов золотого века. Никто, кроме Бунина, не сохранил и не утвердил и творчестве ясную чистоту стиля, благородную сдержанность душевных движений, несомненное неприятие пошлости и нескромности, эстетической вседозволенности того искусства, свидетелем которого ему довелось стать. Конечно время, в которое он жил, несколько " посеребрило " его творчество. Но он умел сохранять свою независимость от многих соблазнительных влияний времени. Может быть, потому, что ощущал себя независимым от многого, что совершалось вокруг. Он был по-своему одинок в это шумное время. В некотором смысле он находился вне истории. Даже в счастье он был одинок. Существовали он и природа - и никого больше. А счастье не может быть полным, когда его не с кем разделить. Так в русской поэзии ощущал мир, пожалуй, один Лермонтов. Одиночество в мире, одиночество перед ликом Божиим особенно ощутимы становятся в поэзии Бунина из-за большой лирической открытости. Одиночество Бунина определено прежде всего его чувством своей выделенности из общего ряда. В таком ощущении гордыне обычно сопутствуют страдание и тоска. Как поэт Бунин известен и признан менее, чем прозаик, и, может быть, именно по невозможности для него как человека являть миру нарочитость и чрезмерность эмоциональных выплесков, изломанность и деланность стиля, столь характерных для многих его современников, но зато и заслонивших и заглушивших его негромкие, хотя и всегда искренние и истинные чувства и переживания. Бунин был человеком (а оттого и писателем, поэтом), склонным к неприятию многого в людях и обществе. Такие добродетели, как любовь к ближнему, всепрощение, смирение, ощущались и сознавались им скорее как высокий и почти недостижимый идеал, нежели неизменное свойство человеческой натуры. Его душевная склонность и любовь всечасно изливались лишь на мир природы, что отразилось и в поэзии его на духовные темы. В единении с природой, а не с людьми ощущала гармонию душа Бунина-поэта. И Создателя он славит и воспевает именно за эту дарованную ему гармонию. |
| Бог не есть любовь, но чем больше любви, тем больше человек проявляет Бога, тем больше истинно существует» (9,24). Человек— часть. Части нужно слиться с целым. Если это так, то невозможно говорить о свободе человека, о его самостоятельном бытии. Вот где возникает множество новых проблем, которые Бунин обходит стороной. Но они не могут не тревожить его бессознательно. Здесь— скрытая причина бунинского вопля: Боже, оставь меня!— не лишай меня моей свободы... Особенно привлекают Бунина слова Толстого, сказанные в бреду (и записанные сыном): «— Все Я... все проявления... довольно проявлений... вот и всё...» (9,28). Видя в этом, и справедливо, мысль, далёкую от Православия (реинкарнация, цепь перевоплощений, «проявлений»), Бунин рассуждает: что было бы, если бы приехавший в Астапово старец Варсонофий был допущен к Толстому? «Можно предположить: примирение умирающего с Церковью. Но разве это уничтожило бы смысл его бредовых слов, слышанных Сергеем Львовичем?» (9,28). Бунин прав: примирение могло бы внешне совершиться, но сама вера Толстого не стала бы оттого православною: убеждения его были совершенно иными. Бунин видел в Толстом (как и в себе) два противоположных одно другому стремления: «Ни один олень, ни один дядя Ерошка не защищал свою «особенность» так, как он, не утверждая её с такой страстью и силой,— достаточно вспомнить хоть то, как зоологически ревнив он был в любви. И вместе с тем всю жизнь разрушал её, чем дальше, тем всё страстнее и сильнее. Как могло быть иначе?» (9,32). Это и о Бунине вполне сказать можно: вплоть до «зоологической ревности» его. То есть: от Выступления здесь утверждается путь к Возврату, если следовать его понятиям. Путь к освобождению. Бунин осмысливает это так: «Надлежало умереть с совершенно несомненным чувством то ли слов Христа: «Царство Мое не от мира сего, верующий в Меня не увидит смерти вовек», то ли слов индийской мудрости: «Отверзите уши ваши, освобождение от смерти найдено! Освобождение— в разоблачении духа от его материального одеяния, в воссоединении Я временного с вечным Я». Чувство же это приобретается страшной ценой» (9,33). |
|
|
