| И все же, оставшись в России, Пришвин не прогадал. Трудно сказать, как сложилась бы его жизнь, если бы он эмигрировал, но вряд ли бы он смог написать там столько, сколько написал здесь. Это очень точно подметил Валентин Курбатов: Пришвин не уехал потому, что был охотником. Но дело не только в охоте. Воспоминаниями, реконструкциями прошлого могли жить Ремизов или Бунин, а вот Куприн на чужбине заскучал и под конец своих дней вернулся на родину. И Пришвину нужна была каждодневно живая натура, этот снег, весна света, и осень с ее могильным запахом речных раков, нужно было, чтобы «после морозов сретенских и ужасных февральских метелей пришла бы мартовская Авдотья-обсери проруби, становилось бы вовремя жарко, налетало оводье и комарье около Акулины-задери хвосты, и так начался бы великий коровий зик...». А в какой бы Франции или Германии он все это нашел? В его отношении к русской жизни всегда присутствовал созидательный момент: он пытался увидеть во всем творческое начало, верил в то, что умные русские люди рано или поздно «переварят и выпрямят всякую кривизну» и призывал к той же вере своих читателей тогда, когда это выглядело непонятно чем — безумием, утопией или особым писательским мужеством и прозрением. Пришвин-фотограф. 1930-е гг. Загорск. «Пришвин, во все невзгоды и беды не покидавший Россию, первый писатель в России, — писал из эмигрантского далека Алексей Михайлович Ремизов. — И как это странно сейчас звучит этот голос из России, напоминая человеку с его горем и остервенением, что есть Божий мир, с цветами и звездами, и что недаром звери, когда-то тесно жившие с человеком, отпугнулись и боятся человека, но что есть еще в мире и простота, детскость и доверчивость — жив человек». Разбитые колокола Жив-то жив, но как тяжело этому человеку на русской земле жилось, и чем дальше катилось красное колесо, тем трудней приходилось. Во второй половине 20-х годов после многих скитаний Пришвин поселился в Сергиевом Посаде, только-только переименованном в Загорск, и оказался свидетелем окончательного разорения Троице-Сергиевой лавры. Именно благодаря этому мы имеем сегодня один из самых поразительных документов эпохи — фотографии сброса лаврских колоколов в январе 1930 года. В дневнике Пришвина подробно описано, как это происходило. Сначала сбросили самого большого — Царя, который весил 4000 пудов, он покатился по рельсам и неразбитый лежал на земле; Карноухий, такой же по размерам, но более тонкий, массой в 1200 пудов, разбился вдребезги. Третьим сбросили Годунова, и эти события произвели на Пришвина очень тягостное впечатление, заставляя задуматься и над собственной судьбой. |
| Рубрики Коллекции Система пользовательского поиска Упорядочить: Relevance Relevance Фото www.flickr.com/sovraskin Пропавшие без вести. База «Подвиг народа» 1 мин., 09.05.2016 В поиске погибших и без вести пропавших солдат во время Великой Отечественной войны есть свои тонкости. Чаще всего сведения, которые сохранились, скудны. Но и с их помощью можно узнать довольно много о погибшем или пропавшем в войну родственнике. В нашем материале " Пропавшие без вести на Великой Отечественной Войне. 5 шагов поиска " довольно подробно рассказано о том, как это делать, используя максимум доступной информации наиболее полного ресурса — обобщенную базу «Мемориал» (база данных Центрального архива Министерства обороны), а также задействуя фотографии, документы, сохранившиеся письма. На момент написания материала база данных «Подвиг народа» (также проект ЦАМО) только начала свое существование и большинство документов еще не было отсканировано. Спустя год база стала полноценным инструментом, способным оказать значительную помощь в направлении дальнейшего поиска. Ее можно воспринимать как важное дополнение к базе данных «Мемориал». Алгоритм поиска 2016 год объявлен губернатором Волгоградской области «Годом Героя Советского Союза А.П. Маресьева», попробуем найти об этом человеке дополнительную информацию, помимо имеющейся в базе данных «ОБД Мемориал». В базе данных можно найти официальные документы по награждению, иногда с достаточно подробных описанием совершенного подвига, указанием точного времени и места подвига с привязкой к конкретному номеру воинского подразделения (батальона, полка, дивизии), что позволит впоследствии грамотнее формулировать запросы в Центральный архив Министерства обороны РФ. Консультацию по использованию базы данных «Подвиг народа» оказало руководство Международного благотворительного фонда «Сталинградская битва» исполнительный директор А.В. Бунин и кандидат исторических наук Д.А. Белов. Фото www.flickr.com/sovraskin Сохранить Поделиться: Поддержите журнал «Фома» Журнал «Фома» работает благодаря поддержке читателей. Даже небольшое пожертвование поможет нам дальше рассказывать о Христе, Евангелии и православии. Особенно мы будем благодарны за ежемесячное пожертвование. Отменить ежемесячное пожертвование вы можете в любой момент здесь Читайте также Загрузить больше комментариев © Журнал Фома. Все права защищены, 2000—2024 Наверх |
| Сегодня исполняется 160 лет со дня рождения художника И.Е.Репина Москва, 5 августа 2004 г. В четверг исполняется 160 лет со дня рождения великого русского художника Ильи Ефимовича Репина. Торжества в честь этой юбилейной даты пройдут в Санкт-Петербурге, в Музее-усадьбе И.Е.Репина " Пенаты " , передает РИА " Новости " . В них примет участие делегация академии во главе с ее президентом Зурабом Церетели. В этот день состоится панихида на могиле художника, затем гости смогут прогуляться по мемориальному парку, посетить дом-музей, их также ждет презентация альбома документальных фотографий " Когда здесь жил Репин " и концерт. Музей-усадьба И.Е. Репина " Пенаты " - уникальный памятник русской культуры конца 19-го - начала 20-го веков. В 45 километрах от Петербурга, в поселке Куоккала (ныне Репино), прошли последние 30 лет жизни знаменитого русского художника. В усадьбе все было создано по замыслам самого Репина: парк с тенистыми аллеями, пруды и беседки, уютный двухэтажный дом с двумя светлыми мастерскими. Здесь в 1930 году он умер и был похоронен в выбранном им уголке парка. Свои " Пенаты " Репин завещал Академии художеств. Музей был основан в 1940 году. В июне 1944 года усадьба оказалась в центре военных действий и была разрушена, дом сгорел. В 1962 году музей был восстановлен и вновь открыт. Сохраненные вещи и художественные произведения вернулись на свои места. В доме все воссоздано так же, как было при жизни художника: прихожая с медным гонгом и плакатом " Самопомощь " , кабинет, где художник написал знаменитую книгу воспоминаний " Далекое - близкое " , гостиная, столовая с необычным круглым столом. В музее представлено более ста произведений Репина и его учеников. Кроме картин и рисунков здесь хранятся и его личные вещи: кисти, подвесная палитра, рабочая блуза, береты, костюмы героев его картин. В " Пенаты " приезжали многие деятели русской культуры. По средам у Репина устраивались литературно-музыкальные вечера, на которых бывали Максим Горький, Александр Куприн, Леонид Андреев, Иван Бунин, Владимир Маяковский, Федор Шаляпин. 5 августа 2004 г. скрыть способы оплаты Подпишитесь на рассылку Православие.Ru Рассылка выходит два раза в неделю: Мы в соцсетях Подпишитесь на нашу рассылку |
| Снаружи слышался стук: стряпуха затворяла с улицы крепкие сплошные ставни, гремела, продевая оттуда в комнату, в круглые отверстия по бокам окон, железные шкворни коленчатых баутов – нечто напоминающее старинные, опасные времена. Никулина поднималась, вставляла в дырочки на концах баутов железные клинушки и опять бралась за чай, и в комнате становилось еще уютнее. Дикие чувства и мысли проходили тогда во мне: вот бросить все и навсегда остаться тут, на этом подворье, спать в ее теплой спальне, под мерный бег будильника! Над одним диваном висела картина: удивительно зеленый лес, стоящий сплошной стеной, под ним бревенчатая хижинка, а возле хижинки – кротко согнувшийся старчик, положивший ручку на голову бурого медведя, тоже кроткого, смиренного, мягколапого; над другим – нечто совершенно нелепое для всякого, кто должен был сидеть или лежать на нем: фотографический портрет старика в гробу, важного, белоликого, в черном сюртуке, – покойного мужа Никулиной. Из кухни, в лад долгому осеннему вечеру, слышался дробный стук и протяжное «У церкви стояла карета, там пышная свадьба была…» – это пели и рубили на зиму острыми сечками свежие тугие кочаны капусты слободские девки-поденщицы. И во всем, – в этой мещанской песне, в мерном хозяйском стуке, в старой лубочной картине, даже в покойнике, жизнь которого все еще как бы длилась в этом бессмысленно-счастливом житии подворья, – была какая-то сладкая и горькая грусть… VI В ноябре я уехал домой. Прощаясь, мы условились встретиться в Орле: она выедет туда первого декабря, я же, для приличия, хоть неделей позднее. А первого, в морозную лунную ночь, поскакал в Писарево, чтобы сесть там как раз в тот ночной поезд, с которым она должна ехать из города. Как вижу, как чувствую эту сказочно-давнюю ночь! Вижу себя на полпути между Батуриным и Васильевским, в ровном снежном поле. Пара летит, коренник точно на одном месте трясет дугой, дробит крупной рысью, пристяжная ровно взвивает и взвивает зад, мечет и мечет вверх из-под задних бело-сверкающих подков снежными комьями… Порой вдруг сорвется с дороги, ухнет в глубокий снег, заспешит, зачастит, путаясь в нем вместе с опавшими постромками, потом опять цепко выскочит и опять несет, крепко рвет валек… Все летит, спешит – и вместе с тем точно стоит и ждет: неподвижно серебрится вдали, под луной, чешуйчатый наст снегов, неподвижно белеет низкая и мутная с морозу луна, широко и мистически-печально охваченная радужно-туманным кольцом, и всего неподвижней я, застывший в этой скачке и неподвижности, покорившийся ей до поры до времени, оцепеневший в ожидании, а наряду с этим тихо глядящий в какое-то воспоминание: вот такая же ночь и такой же путь в Васильевское, только это моя первая зима в Батурине, и я еще чист, невинен, радостен – радостью первых дней юности, первыми поэтическими упоениями в мире этих старинных томиков, привозимых из Васильевского, их стансов, посланий, элегий, баллад: Скачут. |
| Случалось, бывало, в каком-нибудь чужом доме взять в руки старый фотографический альбом. Странные и сложные чувства возбуждали лица тех, что глядели с его поблекших карточек! Прежде всего – чувство необыкновенной отчужденности от этих лиц, ибо необыкновенно бывает чужд человек человеку в иные минуты. А потом – происходящая из этого чувства повышенная острота ощущения их самих и их времени. Что это за существа, эти лица? Это все люди когда-то и где-то жившие, каждый по-своему, разными судьбами и разными эпохами, где было все свое: одежды, обычаи, характеры, общественные настроения, события… Вот суровый чиновный старик с орденом под двойным галстуком, с большим и высоким воротом сюртука, с крупными и мясистыми чертами бритого лица. Вот светский щеголь времен Герцена с подвитыми волосами и с бакенбардами, с цилиндром в руке, в широком сюртуке и таких же широких панталонах, ступня которого кажется от них маленькой. Вот бюст грустно-красивой дамы: затейливая шляпка на высоком шиньоне, шелковое платье с рюшами, плотно обтягивающее грудь и тонкую талию, длинные серьги в ушах… А вот молодой человек семидесятых годов: высокие, широко расходящиеся воротнички крахмальной рубашки, не скрывающие кадыка, нежный овал чуть тронутого пушком лица, юная томность в загадочных больших глазах, длинные волнистые волосы… Сказка, легенда все эти лица, их жизни и эпохи! Точно то же чувство испытываю я и теперь, воскрешая образ того, кем я был когда-то. Был ли в самом деле? Был молодой Вильгельм Второй, был какой-то генерал Буланже, был Александр Третий, грузный хозяин необъятной России… И была в эти легендарные времена, в этой навсегда погибшей России весна, и был кто-то, с темным румянцем на щеках, с синими яркими глазами, зачем-то мучивший себя английским языком, день и ночь таивший в себе тоску о своем будущем, где, казалось, ожидала его вся прелесть и радость мира. III В начале лета я как-то встретил на деревне невестку Тоньки. Она приостановилась и сказала: – А вам один человек поклон прислал… |
| В разделах «Филология» и «Искусство» нам открывается плеяда великих имен, живущих ныне, ушедших в мир иной, основные моменты жизни и творчества которых – стояние в Боге и Истине. Ф. Достоевский, А.Чехов, И. Бунин, Л. Пастернак, С. Рахманинов, П. Корин – посланники с небес, одаренные Богом и даровавшие нам свои сокровища, чтобы не забывали мы свою Небесную Родину. Некоторые статьи носят полемический характер с предложением высказаться в форуме Интернет-портала «Слово», с последующей публикацией в журнале. Это живо и современно. Талантливая графика сопровождает весь поток журнала: иронично современная, и старинные иллюстрации из «Народной гравированной библии» В. Кореня. Цветовая гамма журнала – от черно-белой печати (вплоть до картин художников) до нежного цвета слоновой кости, выделяющего рубрики и напоминающего древние фолианты – дает ощущение преемственности. Здесь обрели свою жизнь неизвестные фотографии, редкие по смыслу, а новая фотоистория «Неизвестная Россия» еще раз напоминает нам, что сама Пречистая Богородица возлюбила наше Отечество, как и все уголки Православия на земле. В разделе «История» удивительно раскрывается любовь и стремление друг к другу православных людей разных стран. И вот рубрика на самую «злобу» дня – «Семейное воспитание». Читая, понимаешь, как богата сейчас Россия педагогами и воспитателями. На Западе в этом вопросе кризис – воспитание отброшено, его считают «чтением морали», нарушающем «свободу личности», а педагогика в основном учит строить «райские кущи» на земле. Только наша леность не позволяет нам получить ответ на любой вопрос в части воспитания детей, а безволие препятствует реализации этого. Качественное содержание публикаций журнала «Виноград» тесно связано с высоким профессионализмом авторов статей. Журнал «Виноград» воспитывает «вкус» сердца и является искусством составления журнала. Очень жаль, что журнал не доступен для читателей, толпящихся у киосков печати! А ведь его могли бы с интересом читать люди разных конфессий, и через слово на них пролилась бы любовь Божия. |
| В набитом трамвае солдат-санитар читает кадетскую «Речь»: почему некоторым газетам, например «Новому времени», разрешено выходить только с предварительного согласия Совета рабочих депутатов? Санитар вслух солидарен с газетой, и многие пассажиры согласны. Но оспаривает вольноопределяющийся, показывает удостоверение, что он – член временного суда, и предлагает санитару отправиться с ним туда. На остановке вызывает милиционера и ведёт его. В министерском павильоне, в Таврическом, и после отправки главных арестантов в Петропавловскую всё так же было густо, и всё приводили новых арестованных. Всё так же лют был Преображенский унтер Круглов, окающий по-нижегородски. Керенский и новый прокурор Переверзев почтительно пожимали ему руку. Комендант Перетц заискивал перед ним и перед солдатами, и был груб к арестантам. Правда, после царского отречения Керенский произнёс тут, в павильоне, речь о новой законности и разрешил арестантам разговаривать между собой. А вскоре повалили в павильон и общественные депутации – «для проверки», – а просто поглазеть на «бывших». И старались заговаривать – чтобы потом передать узнанное публике и в газеты. И корреспонденты – пытались интервьюировать арестованных. И фотографы – снимать их в нынешнем положении, но фотография была медленная, а арестанты не давались. Горький стал Председателем Особого Совещания по делам искусства. И обратился к петроградскому городскому голове с письмом: на воротах московской заставы содержится надпись: «Победоносным российским войскам в память подвигов в Персии, Турции и при усмирении Польши». Она оскорбляет чувства поляков и должна быть заменена другой, с указанием заслуг солдат и рабочих в деле революции. Бунин, Горький, Вересаев, Короленко, Кареев, Винавер, Гинцбург подписали воззвание: немедленно приняться за создание дома-музея в память борцов за нашу свободу, где учёные грядущей демократии, пользуясь опытом прошлого, находили бы руководящие идеи для будущего. Добровольцы из статистического отдела городской думы уже начали собирать разные предметы для будущего музея. |
| – А вот это моя Антигона, моя добрая путеводительница, хотя я и не слеп, как Эдип, и особенно на хорошеньких женщин. Познакомьтесь, молодые люди. Она слегка улыбнулась, только поклоном ответила на поклон студента. Рослый слуга в полубачках и в красном жилете провел его мимо медведя наверх, по блестящей темно-желтым деревом лестнице с красным ковром посредине и по такому же коридору, ввел в большую спальню с мраморной туалетной комнатой рядом – на этот раз в какую-то другую, чем прежде, и окнами в парк, а не во двор. Но он шел, ничего не видя. В голове все еще вертелась веселая чепуха, с которой он въехал в усадьбу, – «мой дядя самых честных правил», – но стояло уже и другое: вот так женщина! Напевая, он стал бриться, мыться и переодеваться, надел штаны со штрипками, думая: «Бывают же такие женщины! И что можно отдать за любовь такой женщины! И как же это при такой красоте катать стариков и старух в креслах на колесиках!» И в голову шли нелепые мысли: вот взять и остаться тут на месяц, на два, втайне ото всех войти с ней в дружбу, в близость, вызвать ее любовь, потом сказать: будьте моей женой, я весь и навеки ваш. Мама, тетя, дядя, их изумление, когда я заявлю им о нашей любви и нашем решении соединить наши жизни, их негодование, потом уговоры, крики, слезы, проклятия, лишение наследства – все для меня ничто ради вас… Сбегая с лестницы к тете и дяде, – их покои были внизу, – он думал: «Какой, однако, вздор лезет мне в голову! Остаться тут под каким-нибудь предлогом, разумеется, можно… можно начать незаметно ухаживать, прикинуться безумно влюбленным… Но добьешься ли чего-нибудь? А если и добьешься, что дальше? Как развязаться с этой историей? Правда, что ли, жениться?» С час он сидел с тетей и дядей в его огромном кабинете с огромным письменным столом, с огромной тахтой, покрытой туркестанскими тканями, с ковром на стене над ней, крест-накрест увешанным восточным оружием, с инкрустированными столиками для курения, а на камине с большим фотографическим портретом в палисандровой рамке под золотой коронкой, на котором был собственноручный вольный росчерк: Александр. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 13 голосов: 4.0 из 5) На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжёлый, гладкий. Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, ещё далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста. В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне — фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами. Это Оля Мещерская. Девочкой она ничем не выделялась в толпе коричневых гимназических платьиц: что можно было сказать о ней, кроме того, что она из числа хорошеньких, богатых и счастливых девочек, что она способна, но шаловлива и очень беспечна к тем наставлениям, которые ей делает классная дама? Затем она стала расцветать, развиваться не по дням, а по часам. В четырнадцать лет у неё, при тонкой талии и стройных ножках, уже хорошо обрисовывались груди и все те формы, очарование которых ещё никогда не выразило человеческое слово; в пятнадцать она слыла уже красавицей. Как тщательно причёсывались некоторые её подруги, как чистоплотны были, как следили за своими сдержанными движениями! А она ничего не боялась — ни чернильных пятен на пальцах, ни раскрасневшегося лица, ни растрёпанных волос, ни заголившегося при падении на бегу колена. Без всяких её забот и усилий и как-то незаметно пришло к ней все то, что так отличало её в последние два года из всей гимназии, — изящество, нарядность, ловкость, ясный блеск глаз… Никто не танцевал так на балах, как Оля Мещерская, никто не бегал так на коньках, как она, ни за кем на балах не ухаживали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любили так младшие классы, как её. Незаметно стала она девушкой, и незаметно упрочилась её гимназическая слава, и уже пошли толки, что она ветрена, не может жить без поклонников, что в неё безумно влюблён гимназист Шеншин, что будто бы и она его любит, но так изменчива в обращении с ним, что он покушался на самоубийство. |
| “Писатель сюжетный” же, наслаждаясь своей ролью “творца”, стремится не к постижению бытия, но организует художественную действительность (создает сюжет) в соответствии со своей фантазией (волей), и чем более он сообразуется со своей волей, тем произведение его более событийно (сюжетно), но тем менее оно Правдиво. “Правдивость” — есть тот критерий по которому возможно разграничение писателей первого и второго рода. Необходимо отметить, что четкое разграничение и писателей, и читателей, достаточно условно, ибо и реальная вселенная, и вселенная русской литературы, не предполагает незыблемых границ, но одно перетекает в другое и в противоположности таится единство. Примером тому может служить Достоевский, являясь писателем, несомненно, первого ряда русской литературы, он, тем не менее, уделял сюжету определенное внимание (возможно именно этим обусловлено сложное отношение к нему Бунина). Сделаем некоторые выводы. Понятия “Правдивость” и “Бессюжетность” имеют общее начало. “Бессюжетность” в художественном произведении содержит в своей основе отображение “течения самой жизни”. “Правдивость” — верное (правдивое) отображение “течения самой жизни”. И здесь мы вынуждены вернуться к нашему предположению о художественной организации реальной действительности (к тому с чего начат был разговор). Не будь реальная действительность художественно организована, каким образом было бы возможно ее ПРАВДИВОЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЕ отображение? Чем обусловлено существование такого современного направления искусства, как “художественная фотография”? Фотограф запечатлевает “действительность известного мгновения”. И это мгновение в своей основе и по своей сути — художественно, иначе фотография была бы лишь документ. Для того, чтобы верно понимать библейское соотношение Автора и Героя: необходима вера — определенное состояние души Для того, чтобы правильно понимать в русской литературе существо взаимоотношения “писатель” — “литературный герой”, тоже, вероятно, необходимо определенное состояние души. Предполагая стремление мировой литературы, но преимущественно русской, к наиболее полному объяснению Бога, то есть попытке достигнуть уровня объяснения Библии, мы предполагаем и направление движения литературы к, данному с Выше, идеалу — Библии, как человека — к Богу (к этому предположению мы вернемся далее). (Для Розанова, по крайне мере, высшим критерием оценки литературного произведения является Библия. Он пишет о Пушкине: “Вошло в меня, |
|
|
