| Мы чудесно утрамбовали площадку и работали дружно. И к нам еще один парень присоединился, Андрюшка, ему шесть лет. Он хотя немножко рыжеватый, но довольно сообразительный. А в самый разгар работы открылось окно на четвертом этаже, и Аленкина мама крикнула: – Аленка! Домой сейчас же! Завтракать! И когда Аленка убежала, Костик сказал: – Еще лучше, что ушла! А Мишка сказал: – Жалко. Все-таки рабочая сила… Я сказал: – Давайте приналяжем! И мы приналегли, и очень скоро площадка была совершенно готова. Мишка ее осмотрел, засмеялся от удовольствия и говорит: – Теперь главное дело надо решить: кто будет космонавтом. Андрюшка сейчас же откликнулся: – Я буду космонавтом, потому что я самый маленький, меньше всех вешу! А Костик: – Это еще неизвестно. Я болел, я знаешь как похудел? На три кило! Я космонавт. Мы с Мишкой только переглянулись. Эти чертенята уже решили, что они будут космонавтами, а про нас как будто и забыли. А ведь это я всю игру придумал. И, ясное дело, я и буду космонавтом! И только я успел так подумать, как Мишка вдруг заявляет: – А кто всей работой тут сейчас командовал? А? Я командовал! Значит, я буду космонавтом! Это все мне совершенно не понравилось. Я сказал: – Давайте сначала ракету выстроим. А потом сделаем испытания на космонавта. А потом и запуск назначим. Они сразу обрадовались, что еще много игры осталось, и Андрюшка сказал: – Даешь ракету строить! Костик сказал: – Правильно! А Мишка сказал: – Ну что ж, я согласен. Мы стали строить ракету прямо на нашей пусковой площадке. Там лежала здоровенная пузатая бочка. В ней раньше был мел, а теперь она валялась пустая. Она была деревянная и почти совершенно целая, и я сразу все сообразил и сказал: – Вот это будет кабина. Здесь любой космонавт может поместиться, даже самый настоящий, не то что я или Мишка. И мы эту бочку поставили на середку, и Костик сейчас же приволок с черного хода какой-то старый ничей самовар. Он его приделал к бочке, чтобы заливать туда горючее. Получилось очень складно. Мы с Мишкой сделали внутреннее устройство и два окошечка по бокам: это были иллюминаторы для наблюдения. Андрюшка притащил довольно здоровый ящик с крышкой и наполовину всунул его в бочку. Я сначала не понял, что это такое, и спросил Андрюшку: |
| Только Комар оказался величиной с петуха. Однако Алиса не испугалась, вспомнив дружеский разговор в поезде. – Насколько я понял, насекомые тебе не нравятся, – как ни в чем не бывало продолжил Комар прерванную в поезде речь. – Говорящие нравятся, – сказала Алиса. – У нас таких я не имела удовольствия знать, – добавила она вежливо. – А каких насекомых у себя ТАМ ты имела удовольствие знать? – спросил Комар. – Боюсь, что удовольствия они мне не доставляли, – честно призналась Алиса. – Я их просто боюсь. И чем они больше, тем больше я их боюсь. Но как их зовут, я знаю. – Они тоже знают, как их зовут? – спросил Комар. – Нет, конечно. – Так зачем же им имена? – удивился Комар. – Не им, а людям, чтобы их различать, – пояснила Алиса. – Различают не по именам, – отрезал Комар. – Зайди поглубже в лес, и ты различишь все, не зная ни одного имени. Впрочем, мы отвлеклись. Итак, какие у вас ТАМ насекомые? – Ну, во-первых, бабочка, – сказала Алиса, загибая один палец. – Прекрасно! – обрадовался Комар. – Ну-ка взгляни на тот куст! – Ой, какая большая бабочка! – ахнула Алиса. – Наверное, с бочку величиной. – Правильно, – подтвердил Комар. – Все, как увидят ее, так и кричат: «БА! БОЧКА летит!» А деток ее зовут БАНОЧКАМИ. – Чем же они питаются? – полюбопытствовала Алиса. – Бочки не питаются. Они наполняются. Чем угодно, – солидно объяснил Комар. – Иногда соком, а иногда опилками. Назови еще кого-нибудь! – потребовал он. Алисе очень хотелось угодить Комару и вспомнить кого-то из жалящих насекомых. – Слепень и оса! – воскликнула она и загнула еще два пальца. – Сле – что? Пень? – переспросил Комар. – Неужто вы их спиливаете, не дав вырасти? Нет, у нас они растут, сколько хотят. Смотри, какой большой СЛЕТОПОЛЬ! Под самыми облаками летает. Тут их накрыла гигантская тень. Алиса подняла голову. Над ними порхало, махая ветками-крыльями, похожее на дерево насекомое. Следом стремительно летело другое. Вершинка его, заостренная, как жало, чуть подрагивала. А множество крылышек, словно мелкие листочки, трепетали и оглушительно жужжали на ветру. |
| Ведь ясно, что поступки наши могут быть и часто бывают эгоистичны, внутренне корыстны. Господь указывает нам на это, советует приглашать к себе в дом не тех, кто может нам воздать тем же угощением, пригласив в свою очередь нас к себе, но чтобы мы приглашали к себе людей, нуждающихся в нашей помощи, поддержке и укреплении. Гости наши иной раз бывают рассадниками тщеславия, злословия и всякой суеты. Другое дело — добрая дружеская беседа, человеческое общение, — это благословенно, это укрепляет души, делает их более стойкими в добре и истине. Но культ неискреннего светского общения — это болезнь людей и себя ныне истребляющей цивилизации. Во всяком общении человеческом должен непременно быть добрый Дух Христов, либо в явном Его проявлении, либо в скрытом. И это скрытое присутствие Духа Божия в простом и хорошем общении человеческом, есть та атмосфера «ученичества», о которой говорит Господь. «Во имя ученика» — эта самая первая ступень общения с другим человеком во Имя Самого Господа Иисуса Христа... Многие, еще не знающие Господа и дивного общения во Имя Его, уже имеют между собой это бескорыстное чистое общение человеческое, приближающее их к Духу Христову. И на этой первой ступени добра, о которой Господь сказал как о подаче стакана воды «только... во имя ученика» могут стоять многие. Лучше сказать — все. А также правильно понимать эти слова Христовы буквально и стремиться помочь всякому человеку. Ни единого мгновения подобного общения не будет забыто пред Богом, как «ни единая малая птица... не будет забыта пред Отцом Небесным» (Лк. 12:6). Если бы люди были мудры, они бы все стремились на малое и совсем легкое для них дело, через которое они могли бы получить себе вечное сокровище. Великое спасение людей в том, что они могут привиться к стволу вечного дерева жизни через самый ничтожный черенок — поступок добра. К дикой яблоне совсем не обязательно прививать целый ствол яблони доброй. Достаточно взять малый черенок и привить его к одной из ветвей дичка. Также, чтобы всквасить бочку с тестом совсем не надо ее смешивать с бочкой дрожжей. Достаточно положить совсем немного дрожжей — и вся бочка вскиснет. То же и доброе: самое малое может произвести огромное действие. Вот почему не надо пренебрегать мелочами в добре и говорить себе: «большое добро не могу сделать — не буду заботиться и ни о каком добре». |
| Наряду с инсинуациями по адресу Петроградского митрополита газеты усиленно выполняли еще один заказ, выискивая некое «прогрессивное» духовенство, чтобы противопоставить его всему прочему. Уже 16 марта «Петроградская правда» делает открытие: «Среди духовенства замечается раскол. Более прогрессивное священство, главным образом, академики, идут отзывчиво на все призывы Советской власти помочь голодающим. Так, например, священник Гремячевский/.../среди верующих делает в пользу голодающих сборы ценностей...» 1071 . Интересно, каким же методом корреспондент установил, что указанный священник делает сборы именно по призыву Советской власти, а вовсе не по благословению правящего архиерея?! Прошло всего 4 дня, и уже Петросовет в своей резолюции по вопросу об изъятии церковных ценностей констатирует: «Часть представителей духовенства поняла свой долг перед народом» 1072 . Этих «представителей» на весь Петроград с окрестностями удалось наскрести всего 12 человек из нескольких сотен, зато в качестве рупора им была предоставлена вся большевистская печать. 25 марта «Воззвание группы священников» одновременно тиражировали «Петроградская правда» и «Красная газета», затем его перепечатывали «Известия» и многие другие издания... Казалось бы, партийной прессе не к лицу распространять в массах призыв «строить жизнь только по заветам Христа» или почти дословно приводить главное условие церковной помощи голодающим, сформулированное митрополитом Вениамином в его письмах в Смольный: «Верующие отдадут, если надо, даже самые священные сосуды, если государство разрешит церкви под самым хотя бы своим строгим контролем, им самим [т.е. самой Церкви! – авт.] кормить голодных, о возможностях чего говорили представители власти»... Однако не бочка меда была нужна большевикам, а ложка дегтя. При всем внешнем благочестии текста «Воззвания 12-ти» его авторы давали большевистской пропаганде два убийственных козыря, подтверждая и «наличие двух взглядов среди церковного общества на помощь голодающим» (вот он – раскол!), и то, что многими церковными людьми владеет «настроение злобы, бессердечия, клеветы, смешения церкви с политикой» (вот она – контрреволюция!). |
| Из мер площади в фамилиях отразились десятина (80хЗО или 60x40 квадратных сажен) и поприще (1000x1000 квадратных сажен): Трехдесятинов, Поприщин. Разнокалиберные меры объема, применявшиеся для измерения сыпучих тел и жидкостей, представлены в фамильном словаре весьма обильно: от древней и ростовской кади (соответственно 14 и 7–10 пудов ржи), которые делились на полники (или половник), четверти и осьмины до более мелких уборка и лукна – Кадьев, Кадков (Нижне-Чирская), Полников, Половников, Кадушкин, Четвертин, Осьминин, Уборков, Лукнов. В Двинской земле зерно и соль меряли бочкой, которая называлась «пуз» (около 10 пудов), в Пскове – зобницей, в которую входило 2 позобенья или 4 четверки, в Белоозере с XV в. овес и соль меряли «мехами». Памятники XIV–XVI вв. содержат такие названия бытовых мер как горсть, пригоршня, блюдо, горнец, воз, вьюк. В Новгородских берестяных грамотах упоминаются «улки» и «дежи», которыми меряли зерно стр. 83]. Все они, пережив на века свою мерную функцию, сохранились в фамильных антропонимах: Пузов, Пузянов, Пузиков, Пузака (Кремонская), Пузанов (Вешенская, Калитвенская, Базковская, Филипповская), Пузачин (Березовская), Пузанов (Вешенская); Зобнин, Зобницын; Четверкин; Мехов, Мехоношин, Мехонцев, Мехокроев; Горстьев; Блюдов, Возов; Трехулкин, Сорокодежев, искаженный вариант – Сорокодержев) и др. Жидкости в XIV–XVI вв. меряли бочками, насадками, ведрами и корцами (одна новогородская бочка равнялась 10 ведрам или 4 насадкам), отсюда Бочкин, Сороковедров, Насадкин, Корцов. Древние меры веса, известные по рукописям XIV–XVI вв., берковец, контарь, почка, пирог остались в фамилиях Двуберковный, Контарев, Почкин, Полпирога. Более устойчивыми были пуд, фунт, золотник, гранец, особенно частые в фамильном словнике: Пудов, Пудовиков, Пудовов (Дурновская), Пудавов, (Аксайская), Пудовик, Пудиков, Фунтовик, Золотников, Гарнцев, Фунтиков. У славян денежное обращение развивается в I–II вв. н. э. Самая давняя древнерусская гривна, кратная по весу римскому динарию (4,3 г), была тяжелее динария равно в 20 или 40 раз. Довольно редкие фамилии Гривнев и Гривнин по прямой линии, через прозвище или некалендарное имя, восходят к этой наибольшей денежной единице домонгольской Руси. Гривна была основной денежной и весовой единицей и равнялась фунту. Ее частями были ногата, веверица, куна, резана и векша стр. 71]. Каждое из этих слов имеет определенное материальное значение: ногата была маленькая и тонкая, как ноготь, резана отрезалась от серебряного бруска, равного по весу гривне или фунту; куна, вешка и веверица – пушные звери, шкурки которых служили разменной монетой; куна – куница, векша – белка, веверица – по-видимому, горностай или ласка. В старых слоях антропонимов остались отпечатки и этой разменной монеты древности (ср. фамилии Векшин, Веверкин, Кунин, Ногатин, Резанов) |
| – Это папа… милый папа!! «Ах, нет, нет, – тоскливо мечется мальчик, – это не папа, это что-то страшное лезет». – Иди, иди, иди себе! – с диким страхом кричит Тёма. – Иди! – И крик его переходит в какой-то низкий, полный ужаса и тоски рев. – Иди! – несется по дому. И с напряженной болью прислушиваются все к этому тяжелому горячечному бреду. Всем жаль маленького Тёму. Холодное дыхание смерти ярко колеблет вот-вот готовое навсегда погаснуть разгоревшееся пламя маленькой свечки. Быстро тает воск, быстро тает оболочка тела, и уже стоит перед всеми горячая, любящая душа Тёмы, стоит обнаженная и тянет к себе. V. Наемный двор Проходили дни, недели в томительной неизвестности. Наконец здоровый организм ребенка взял верх. Когда в первый раз Тёма показался на террасе, похудевший, выросший, с коротко остриженными волосами, – на дворе уже стояла теплая осень. Щурясь от яркого солнца, он весь отдался веселым, радостным ощущениям выздоравливающего. Все ласкало, все веселило, все тянуло к себе: и солнце, и небо, и видневшийся сквозь решетчатую ограду сад. Ничего не переменилось со времени его болезни! Точно он только часа на два уезжал куда-нибудь в город. Та же бочка стоит посреди двора, по-прежнему такая же серая, рассохшаяся, с еле держащимися широкими колесами, с теми же запыленными деревянными осями, мазанными, очевидно, еще до его болезни. Тот же Еремей тянет к ней ту же упирающуюся по-прежнему Буланку. Тот же петух озабоченно что-то толкует под бочкой своим курам и сердится по-прежнему, что они его не понимают. Все то же, но все радует своим однообразием и будто говорит Тёме, что он опять здоров, что все точно только и ждали его выздоровления, чтобы снова, вступив в прежнюю связь с ним, зажить одною общей жизнью. Ему даже казалось, что вся его болезнь была каким-то сном… Только лето прошло… До его слуха долетели из отворенного окна кабинета голоса матери и отца и заставили его еще раз почувствовать прелесть выздоровления. Речь между отцом и матерью шла о нем. Разговора в подробностях он не понял, но суть его уловил. Она заключалась в том, что ему, Тёме, разрешат бегать и играть на наемном дворе. |
| Среди киников наибольшую, правда, несколько скандальную известность получил Диоген Синопский (400 — 323). Приехав в Афины, он стал ревностным последователем Антисфена, который сначала гнал его, но потом отдал должное его острому языку и радикализму. Через некоторое время Диогену показалось, что слова учителя часто расходятся с делом. Он решил показать всем, что такое настоящий киник. К этой цели он шел с прямолинейностью, часто граничившей с непристойностью. Желание опроститься приняло у него гротескные формы. Человек образованный, писатель и моралист, он стал ходить по улицам полуголым, ночевать в большом кувшине из-под зерна («Диогенова бочка»), лакать воду, как собака, отправлять естественные нужды при всех, заявляя: «Что естественно, то не постыдно». Он даже пытался есть сырое мясо. За все это его прозвали «обезумевшим Сократом». Быть может, мы действительно имеем здесь дело с каким-то видом душевной болезни, но для современников Диоген был хотя и эксцентриком, но все же настоящим мудрецом, строго следовавшим принципам кинизма. Широко известен рассказ об Александре Македонском, который будто бы посетил Диогена у его странного убежища и предложил исполнить любое его желание. Но, поскольку философ считал, что он ни в чем не нуждается, он лишь попросил царя не загораживать от него солнце. Александр, пораженный ответом, воскликнул: «Не будь я Александром, я хотел бы быть Диогеном!» [ 5 ] По словам Элиана, своей нищетой и бездомностью Диоген «был горд не меньше, чем Александр своей властью» [ 6 ]. Превыше всего была для него духовная независимость личности. Во время скитаний он попал в рабство и был выставлен на невольничьем рынке. Когда покупатель спросил, что он умеет делать, Диоген ответил: «Ты приобретешь господина». Несмотря на эти надменные слова, человек тот проникся уважением к удивительному рабу и взял его учителем для своих детей. Диоген считал невольниками не тех, кто принадлежит хозяину, а тех, кто заключил себя в тюрьму цивилизации. Кого из людей, привязанных к соблазнам мира, можно считать свободными, спрашивал он: «Народного вождя? Но ведь он раб многих господ. Судебного оратора? Но он раб суровых судей! Сибарита? Но он раб необузданных наслаждений. Полководца? Но он раб неверного случая» [ 7 ]. Насколько выше жребий того, кто наслаждается чистым воздухом и простой пищей, кто вкушает безмятежную радость бытия! Он поистине свободен, ибо никому и ничему не обязан… |
| Краснодарские ночи своей теплой свежестью заставляют забыть дневную жару и злобную суету. Кажется, что кошмары, испытанные днем, – это страшные сны, которые ночью, именно нежной краснодарской ночью, растают, как облачко, и новое утро заставит тебя перечеркнуть все ужасы и начать жизнь, всю жизнь сначала. Целительна южная российская ночь. Не слышно было, как и на чем приехала Степанида городская. Только грузные шаги на крыльце да попискивающие от тяжести половые доски дали знать, что вошло что-то большое. Отец потом сказал, что это – Степанидо. Она была в распахнутой длинной казачьей черкеске, надетой поверх. Из-под длинной юбки виднелись солдатские ботинки с обмотками. На голове был туго завязан платок, оставлявший только часть лица. Когда она большими пятернями размотала платок, оказалось, что вся незакрытая часть лица была почти кирпичного цвета, будто обожжена, а все остальное лицо – светло-желтого, как золотая антоновка, тона. Она размотала платок, и наружу вырвались почти белые тугие косы. Степанида не стеснялась своей величины. Казалось, она сразу заняла весь дом, и ее большие, с белыми ресницами глаза были добры и не вязались с ее голосом, чуть осипшим и скрипучим. Отец приготовил было билеты, чтобы поведать о наших трудностях, но оно, это Степанидо, надвинулось на него и, сложив ладони крестом, попросило благословения. Отец переложил билеты в левую руку, благословил: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа»», – а глаза с белыми ресницами уже смотрели на билеты. И едва благословившая рука отца легла на ладонищи, а губы Степаниды коснулись руки отца, как билеты оказались на безбрежных этих ладонях. – А в Ладожскую уж никогда? – спросил скрипучий голос. И тут же ответил: – А и то! Поутру, когда выезжала, храм открыли, а на дверях красный флаг. Ну кто пойдет молиться под красным-то флагом? Только вот вас-то, батюшко вы наш неприкаянный, куда Господь направит? – Степанида крутила билет между пальцами. – А я так думаю: куда бы ни направил, а все одно – на муку. Пора такая настала – кто без страха к попу подойдет? – И сразу, будто это была все одна фраза: –- Два билета, отец, возьмешь и вещи. Тезка коня запряжет, отвезу тебя с дочкой на запасные пути. Там проводник вас посадит в вагон. Будете тихо сидеть и занимать места до подачи к вокзалу. Как поезд остановится, откроешь, батя, окно, я подам тебе сына. А уж матушке Маше придется помять бочка. Но с билетом пропустят – ведь место занято. |
| В приведенном выше примере путники на берегу реки задаются вопросом, что такое видимый ими, движущийся издали дымок на горизонте, – облако, не имеющее никакого отношения к их цели и стремлению, или – та движущая сила, которая приведет их к цели их странствования? Тот же вопрос ставится нами – участниками и зрителями мирового процесса по отношению ко всему этому процессу в его целом. Есть ли этот процесс – исчезающее и улетучивающееся как дым мимолетное явление безо всякого отношения к нашему пути и цели, к какой бы то ни было цели вообще, или же есть всеединая, безусловная цель, к которой он направлен, и которой он достигает? Вопрос этот неизбежно навязывается нам, потому что вся наша жизнь есть стремление к цели, а, стало быть, – искание смысла. – Но именно оттого это – вопрос мучительный: первое, в чем проявляется присущее человеку искание смысла-цели жизни, есть жестокое страдание об окружающей нас бессмыслице. – Тот смысл, которого мы ищем, в повседневном опыте нам не дан и нам не явлен; весь этот будничный опыт свидетельствует о противоположном, – о бессмыслице. И с этими свидетельствами опыта должно считаться всякое добросовестное решение вопроса о смысле жизни. Мы должны начать с исследования этих отрицательных инстанций, опровергающих нашу веру в смысл. – Спрашивается, – из каких элементов слагается эта гнетущая нас мысль о всеобщей бессмыслице существования, и что мы в ней имеем? С тех пор, как человек начал размышлять о жизни, – жизнь бессмысленная всегда представлялась ему в виде замкнутого в себе порочного круга. Это – стремление, не достигающее цели, а потому роковым образом возвращающееся к своей исходной точке и без конца повторяющееся. О таком понимании бессмыслицы красноречиво говорят многочисленные образы ада у древних и у христиан. Царь Иксион, вечно вращающийся в огненном колесе, бочка Данаид, муки Тантала, Сизифова работа, – вот классические изображения бессмысленной жизни у греков. Аналогичные образы адских мук можно найти и у христиан. Например, Сведенборг видел в аду Кальвина, осужденного вечно писать книгу о предопределении. Каждый вновь написанный лист проваливается в бездну, вследствии чего Кальвин обречен без конца начинать работу сызнова. В аду все – вечное повторение, не достигающая конца и цели работа: поэтому даже самое разрушение там – призрачно и принимает форму дурной бесконечности, безысходного магического круга. Это – червь не умирающий и огонь не угасающий – две силы, вечно разрушающие и вместе с тем бессильные до конца разрушить. Змей, сам себя кусающий за хвост, – вот яркое символическое изображение этого символического круговращения. |
| Реальную выгоду из обострения российско-турецких отношений извлекают Соединённые Штаты. Провокация Анкары с российским самолётом, исполненная с молчаливого одобрения Б. Обамы, лишила Путина каких-либо альтернативных вариантов действий по дипломатическому разрешению данного конфликта. В одночасье ставка была повышена до максимальной. Эрдоган бросил вызов и на него следует отвечать. На Востоке не прощают слабость, как говорит Путин, «слабых бьют». Чем же может ответить Москва Анкаре в сложившейся ситуации? Это, прежде всего, помощь курдам в лице Рабочей партии Курдистана, которая имеет не только боевое крыло - Силы народной самообороны, но и легальную структуру - Партию мира и демократии, представленную в парламенте Турции. Сегодняшняя Турция - это пороховая бочка, которая может взорваться в любой момент. Турецкое общество крайне поляризовано. Около 30% населения страны составляют курды. К ним ещё следует добавить несколько миллионов беженцев, которые неизбежно заявят о своих правах. Судя по заявлению руководства НАТО, альянс поддерживает Турцию в её антироссийской политике только в политическом плане, но проливать кровь за её интересы не готов. Запад будет оказывать психологическое давление на Москву и поощрять Анкару «демонстрировать силу и решимость», не переходя грань военного столкновения. В лучшем случае в Черное море войдут военные корабли НАТО для демонстрации военной поддержки Турции. Этим, по всей видимиости, всё и ограничится, учитывая соотношение военных потенциалов России и Турции в регионе. По военной авиации и флоту Россия превосходит Турцию в три раза, а по сухопутным вооружениям - в 4-5 раз. Да и на перекрытие проливов Турция не решится, прежде всего, по экономическим соображениям. Максимальная пропускная способность проливов Босфор и Дарданеллы оценивается в 200 млн тонн нефти и нефтепродуктов в год. Это приносит Турции большую прибыль в бюджет, если исходить из стоимости транзита в 44 долл. за тонну. Но самое главное, Турция в одностороннем порядке не имеет право закрывать Проливы, а ограничивать проход военных кораблей причерноморских государств может только в состоянии войны. Согласно Конвенции Монтрё, Турция может ограничивать проход через Проливы только в условиях плохих метеоусловий, напряженного трафика движения, а также ограничить проход судов только в дневное время. Поэтому опасения российской стороны по поводу возможного закрытия Проливов являются преждевременными. |
|
|
