| Слайд 24. Ролик про ветерана-танкиста, который говорит о фронтовых 100 граммах, о том, что танкисты никогда не пили и даже не курили. Алкоголь не давал метко прицеливаться, держать во внимании всё поле боя, быстро реагировать на опасности. Слайд 25. Миф 4 о веселии. Алкоголь не веселит человека и не придает ему храбрости, а оказывает на него возбуждающее действие . Пришел человек на праздник, он в приподнятом настроении, поскольку предвкушает праздник. Он выпил, возбудился, перестал контролировать свои эмоции и начинает безудержно веселиться. Пришел человек на похороны, он немного грустен. Выпил, возбудился, перестал контролировать свои чувства и рыдает горючими слезам. Пришел муж усталый с работы, немного раздраженный, но он выпил. После замечания супруги он раздражается, а поскольку не контролирует свои чувства, то начинает бегать за женой с топором. Приходит мужчина на день рождения к другу. Увидел красивую девушку, возникла симпатия. Симпатия чувство небольшое, но если человек выпил, то он возбуждается и, не контролируя свои чувства, совершает измену. экономическая выгода Выгодны для нападающей стороны. Люди спиваются, да ещё платят за это деньги быстродействие Спаивание происходит в течение нескольких поколений. Быстрая деградация общества вызывает сопротивление средства ведения войны Алкоголь, табак, наркотики, лекарства, вызывающие зависимость средства защиты Утверждение трезвости. Две стратегии параллельно: жесткий запрет, информационная поддержка запретов. духовный подъем/упадок у нападающей и защищающейся сторон При медленном незаметном спаивании пострадавшая сторона деградирует. Информационная война. См. слайды 3035. Слайд 31 — иллюстрация к промывке мозгов и клиповому сознанию. Слайд 32 — ролик «Лифт» о возможности манипулировать человеком при помощи создания ложного мира. В ролике все ведут себя неправильно, и все испытуемые повторяют их поведение. Один из главных приемов информационной войны — создание ложного мира со своими ценностями и правилами жизни. Человек, погруженный в этот мир, впитывает новые для него ценности и манеры поведения, новый образ мысли. |
| Но вдруг узенькие глаза Сашки блеснули изумлением, и лицо мгновенно приняло обычное выражение дерзости и самоуверенности. На обращенной к нему стороне елки, которая была освещена слабее других и составляла ее изнанку, он увидел то, чего не хватало в картине его жизни и без чего кругом было так пусто, точно окружающие люди неживые. То был восковой ангелочек, небрежно повешенный в гуще темных ветвей и словно реявший по воздуху. Его прозрачные стрекозиные крылышки трепетали от падавшего на них света, и весь он казался живым и готовым улететь. Розовые ручки с изящно сделанными пальцами протягивались кверху, и за ними тянулась головка с такими же волосами, как у Коли. Но было в ней другое, чего лишено было лицо Коли и все другие лица и вещи. Лицо ангелочка не блистало радостью, не туманилось печалью, но лежала, на нем печать иного чувства, не передаваемого словами, неопределяемого мыслью и доступного для понимания лишь такому же чувству. Сашка не сознавал, какая тайная сила влекла его к ангелочку, но чувствовал, что он всегда знал его и всегда любил, любил больше, чем перочинный ножичек, больше, чем отца, чем все остальное. Полный недоумения, тревоги, непонятного восторга, Сашка сложил руки у груди и шептал: – Милый… милый ангелочек! И чем внимательнее он смотрел, тем значительнее, важнее становилось выражение ангелочка. Он был бесконечно далек и непохож на все, что его здесь окружало. Другие игрушки как будто гордились тем, что они висят, нарядные, красивые, на этой сверкающей елке, а он был грустен и боялся яркого назойливого света, и нарочно скрылся в темной зелени, чтобы никто не видел его. Было бы безумной жестокостью прикоснуться к его нежным крылышкам. – Милый… милый! – шептал Сашка. Голова Сашкина горела. Он заложил руки за спину и в полной готовности к смертельному бою за ангелочка прохаживался осторожными и крадущимися шагами; он не смотрел на ангелочка, чтобы не привлечь на него внимания других, но чувствовал, что он еще здесь, не улетел. В дверях показалась хозяйка – важная высокая дама с светлым ореолом седых, высоко зачесанных волос. Дети окружили ее с выражением своего восторга, а маленькая девочка, та, что прыгала, утомленно повисла у нее на руке и тяжело моргала сонными глазками. Подошел и Сашка. Горло его перехватывало. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 100 голосов: 4.1 из 5) Ашик-Кериб турецкая сказка Давно тому назад, в городе Тифлизе, жил один богатый турок; много Аллах дал ему золота, но дороже золота была ему единственная дочь Магуль-Мегери: хороши звезды на небеси, но за звездами живут ангелы, и они еще лучше, так и Магуль-Мегери была лучше всех девушек Тифлиза. Был также в Тифлизе бедный Ашик-Кериб; пророк не дал ему ничего кроме высокого сердца – и дара песен; играя на саазе [балалайка турец ] и прославляя древних витязей Туркестана, ходил он по свадьбам увеселять богатых и счастливых; – на одной свадьбе он увидал Магуль-Мегери, и они полюбили друг друга. Мало было надежды у бедного Ашик-Кериба получить ее руку – и он стал грустен, как зимнее небо. Вот раз он лежал в саду под виноградником и наконец заснул; в это время шла мимо Магуль-Мегери с своими подругами; и одна из них, увидав спящего ашика [балалаечник], отстала и подошла к нему: «Что ты спишь под виноградником, – запела она, – вставай, безумный, твоя газель идет мимо»; он проснулся – девушка порхнула прочь, как птичка; Магуль-Мегери слышала ее песню и стала ее бранить: «Если б ты знала, – отвечала та, – кому я пела эту песню, ты бы меня поблагодарила: это твой Ашик-Кериб»; – «Веди меня к нему», – сказала Магуль-Мегери; и они пошли. Увидав его печальное лицо, Магуль-Мегери стала его спрашивать и утешать; «Как мне не грустить, – отвечал Ашик-Кериб, – я тебя люблю, и ты никогда не будешь моею». – «Проси мою руку у отца моего, – говорила она, – и отец мой сыграет нашу свадьбу на свои деньги и наградит меня столько, что нам вдвоем достанет». – «Хорошо, – отвечал он, – положим, Аян-Ага ничего не пожалеет для своей доч и; но кто знает, что после ты не будешь меня упрекать в том, что я ничего не имел и тебе всем обязан; – нет, милая Магуль-Мегери; я положил зарок на свою душу; обещаюсь 7 лет странствовать по свету и нажить себе богатство, либо погибнуть в дальних пустынях; если ты согласна на это, то по истечении срока будешь моею». – Она согласилась, но прибавила, что если в назначенный день он не вернется, она сделается женою Куршуд-бека, который давно уж за нее сватается. |
| В.В. Виноградов Перелистывать – перелистать ПЕРЕЛИСТЫВАТЬ – ПЕРЕЛИСТАТЬ Во многих случаях бывает очень затруднительно решить, в какой мере параллелизм синонимического употребления русского и чужеязычного слова свидетельствует о генетической связи между этими словами или о семантической зависимости их одного от другого. Установить факт хронологического первенства какого-нибудь из этих слов далеко не всегда можно с полной уверенностью. Период совместного существования двух слов в качестве синонимов нередко завершается вытеснением одного из них, обычно того, которое продолжает восприниматься как заимствование и которое не вполне ассимилируется с лексической системой русского языка. Глагол перелистывать в значении «бегло перевертывать страницы какой-нибудь книги» не вошел в «Словарь Академии Российской». Он впервые зарегистрирован в словаре 1847 г. (хотя глагола листать здесь еще нет). В этом словаре глагол перелистывать имеет формы: перелистовать – соверш. вида и перелистывать – несоверш. вида («перебирать листы в книге, читая бегло или без внимания») (сл. 1867– 1868, 3, с. 394). Не подлежит сомнению, что слово перелистовать (перелистать) укрепилось в русском литературном языке гораздо ранее XVIII b. И. В. Ягич отметил в венском немецко-русском словаре XVII b. отлистать– abblattern 262 . Перелистовать соответствовало франц. feuilleter, русск. фельетировать. Например, в пародическом письме щеголихи к живописцу: «По чести скажу, что твои листы вечно меня прельщают; клянусь, что я всегда фельетирую их без всякой дистракции. Да и нельзя не так, ты не грустен, шутишь славно и твое перо по бумаге бегает бесподобно. Ужесть, ужесть, как прекрасны твои листы!» («Живописец» л. 9] – цит. по: Русск. сатир, журналы XVIII b., с. 174–175). Ср. еще в 1859 г. у А. Н. Серова (в письме к К. И. Званцову): «Он – вместо того, чтоб читать, профельетировал книгу, наткнулся на мелочи...» (Русск. старина, 1888, август, с. 357). В пародическом письме галломана, приложенном к «Рассуждению о старом и новом слоге российского языка» А. С. Шишкова, рядом с фельиотировать появляется и русский его синоним перелистывать: «Впрочем вы напрасно говорите, что нынешние писатели, в числе которых и я имею честь вам кланяться, не читают никогда русских книг: я сам перелистывал, то есть фeльiomupobaл Ломоноса и перебегал или паркурировал Сумарока, чтоб иметь об них идею. Оба они весьма посредственные писатели» (Шишков, Рассужд. о ст. и нов. слоге, 1813, с. 424–425). Ср. тут же: «...я был в хорошем нраве, и захотелося мне посмеяться над писателями того периода. И так я начал эту книгу перелистывать» (с. 428; ср. также с. 430). |
| С дядею, Александром Ильичом, был странный случай, — рассказывал мне Дмитрий Гаврилович: — когда дядя прибыл в Москву проездом в Казань, то остановился в нашем доме у брата своего Гаврилы Ильича, а моего отца, на Пречистенке, ныне дом Аладьина, бывший барона Розена и Давыдова. Мать моя приняла его как подобало в то время встречать старшего брата мужа ее, то есть со всем возможным почетом, и на другое утро, узнавши что он проснулся, пошла сама узнать об его здоровье и спокойно ли он провел ночь. Вошедши в комнату, она нашла его весьма бледным и расстроенным и на вопрос ее, не болен ли он, Александр Ильич отвечал ей, что он, слава Богу, здоров, но его очень смущает виденный им сон, по которому он чувствует, что не придется ему оправдать доверие императрицы и кончить поручение, ему данное. «Видел я ныне ночью, — сказал он, — что я будто дьяконом служу при архиерейской службе, и будто у меня длинные, предлинные волосы; обедня шла своим чередом, но как только запели «Верую», то увидел я, что все волосы мои упали к моим ногам и что на моих плечах мертвая голова. От страха я проснулся, сотворил молитву, и когда уснул снова, то опять увидал себя с мертвою головою. Это ясное предзнаменование, что я скоро умру; я не жалею о жизни, но горюю о том, что не исполню воли всемилостивейшей нашей монархини». Несмотря на убеждения матушки, на развлечения, которые ему предлагали в Москве, Александр Ильич во все время пребывания своего в столице был задумчив и грустен, и действительно, как мы знаем, умер в деревне, около города Бугульмы, а не в самой Бугульме, как то думают. Он, как известно, не успел докончить поражение Пугачева . Между тем Сергей Львович получил частным путем из Москвы известие о внезапной болезни своего брата и задушевного также друга — Василия Львовича. Дед не придавал этому известию особенного значения, а Надежда Осиповна по-прежнему не упускала удобного случая подтрунивать над некоторыми странностями, присущими характеру деверя… Одну лишь Ольгу Сергеевну посетило однажды предчувствие, что болезнь ее дяди не простая, — предчувствие, выразившееся в следующем ее, как она называла, пророческом видении, или сне. |
| Слишком грустен твой вид, чересчур Разговор твой прямой безыскусен. Пошло слово любовь, ты права. Я придумаю кличку иную. Для тебя я весь мир, все слова, Если хочешь, переименую. Разве хмурый твой вид передаст Чувств твоих рудоносную залежь, Сердца тайно светящийся пласт? Ну так что же глаза ты печалишь? Весна в лесу Отчаянные холода Задерживают таянье. Весна позднее, чем всегда, Но и зато нечаянней. С утра амурится петух, И нет прохода курице. Лицом поворотясь на юг, Сосна на солнце жмурится. Хотя и парит и печет, Еще недели целые Дороги сковывает лед Корою почернелою. В лесу еловый мусор, хлам, И снегом все завалено. Водою с солнцем пополам Затоплены проталины. И небо в тучах как в пуху Над грязной вешней жижицей Застряло в сучьях наверху И от жары не движется. Июль По дому бродит привиденье. Весь день шаги над головой. На чердаке мелькают тени. По дому бродит домовой. Везде болтается некстати, Мешается во все дела, В халате крадется к кровати, Срывает скатерть со стола. Ног у порога не обтерши, Вбегает в вихре сквозняка И с занавеской, как с танцоршей, Взвивается до потолка. Кто этот баловник-невежа И этот призрак и двойник? Да это наш жилец приезжий, Наш летний дачник отпускник. На весь его недолгий роздых Мы целый дом ему сдаем. Июль с грозой, июльский воздух Снял комнаты у нас внаем. Июль, таскающий в одеже Пух одуванчиков, лопух, Июль, домой сквозь окна вхожий, Все громко говорящий вслух. Степной нечесаный растрепа, Пропахший липой и травой, Ботвой и запахом укропа, Июльский воздух луговой. По грибы Плетемся по грибы. Шоссе. Леса. Канавы. Дорожные столбы Налево и направо. С широкого шоссе Идем во тьму лесную. По щиколку в росе Плутаем врассыпную. А солнце под кусты На грузди и волнушки Чрез дебри темноты Бросает свет с опушки. Гриб прячется за пень. На пень садится птица. Нам вехой наша тень, Чтобы с пути не сбиться. Но время в сентябре Отмерено так куцо: Едва ль до нас заре Сквозь чащу дотянуться. Набиты кузовки, Наполнены корзины. Одни боровики У доброй половины. |
| III Комната небольшая, загроможденная книжными шкапами, рукописи лежали на столе. Смотря на Вильгельма глубокими, впалыми глазами, Тик явно скучал. Смуглое лицо его имело брюзгливое выражение, и цыганский, бегающий взгляд был грустен. Вильгельм чувствовал себя неловко с этим беспокойным, скучающим человеком. Они говорили о друге Тика, необычайном Новалисе, который так рано и так загадочно умер и сочинения которого Тик издал. – Нельзя не пожалеть, – говорил Вильгельм, – что при большом даровании и необыкновенно пылком воображении Новалис не старался быть ясным. Он совершенно утонул в мистических тонкостях. Его удивительная жизнь и прекрасная поэзия прошли без явного следа. В России его никто не знает. – Новалис ясен, – сухо сказал Тик. Он спросил Вильгельма, помолчав: – А кого же из нас в России знают? Это «нас» прозвучало почти неприязненно. – Виланда, Клопштока, Гёте, – смущенно перебирал Вильгельм. – И в особенности Шиллера. Шиллера больше всех переводят. Тик нервно прошелся по комнате. – Виланда, Клопштока, – повторил он насмешливо. – Старая сладострастная обезьяна и писатель, в котором нет ни одной высокой мысли. – У кого нет высокой мысли? – У Клопштока, – отвечал Тик. – Писатель тяжелый и нечистый, с распаленным воображением. Писатель опасный, скептик. Вильгельм смотрел на него в изумлении. – Но Шиллер? – пробормотал он. – Шиллер, – задумчиво протянул Тик. – Это тот фальцет, в котором всегда есть фальшь. В его высоте есть что-то двусмысленное. Он набивает оскомину, как недозрелый плод. Всю жизнь писал о любви, а любил безобразных женщин. Самые патетические монологи он писал тогда, когда дышал запахом гнилых яблок. Когда на вас смотрит человек со слишком ясными голубыми глазами, – сказал он, остановившись перед Вильгельмом, – не доверяйте ему. Это почти всегда лжец. Вильгельм внезапно вспомнил голубые глаза царя, и ему стало не по себе. Тик прохаживался по комнате. – Не хотите ли, я почитаю вам? – спросил он вдруг Вильгельма. Он взял Шекспира в своем переводе и стал читать «Макбета». |
| Они сидели за «Вдовой Клико». – Друг, – сказал Броглио, хмелея и охорашиваясь, что очень шло к нему, – мы, верно, видимся в последний раз. Выпьем же дружнее. – Отчего ты так грустен? – спросил Вильгельм. Броглио вздохнул, и, кажется, непритворно. – Так и быть – я тебе открою. Я филэллэн, то есть я – за борьбу греков. Все наши за греков, за их независимость. – Кто это ваши? – спросил Вильгельм. Сильвер оглянулся вокруг. Он сказал важно и довольно громко: – Неаполитанские карбонарии. Вильгельм жадно всматривался в Броглио. – Неужели, Сильвер? Ты не шутишь? – Не шучу, – ответил Сильвер, покачивая головою. – Я скоро отправляюсь в Грецию командовать отрядом. Он немного помрачнел, но взглянул на товарища с видом превосходства. – Да – и, когда придет весть о моей гибели, ты, друг, должен меня помянуть «Вдовой Клико». Он заметно рисовался: «Вдову» сменил уже резвый аи. Вильгельм смотрел на друга с удивлением и даже страхом. Этот беззаботный Броглио, оказывается, гораздо больше пользы человечеству приносит, чем сам Вильгельм. Вильгельм начал жаловаться: – Сильвер, мне не везет. Меня всюду окутывают какие-то тяжелые пары. Отовсюду кто-то меня выживает. Это судьба, Сильвер. Я хочу многое совершить… Я поэт, настоящий поэт. И что же? Женщины меня дичатся; они меня выгнали из России. (Вильгельм был пьян и как-то все немного преувеличивал; ему было очень хорошо и грустно.) Я не знаю, где мне и на чем остановиться… Сильвер слышал только его последние слова. – Guillaume, – сказал он очень веско и просто, – ты тоже должен поехать в Грецию. Вильгельм почти протрезвился. Он быстро взглянул на Броглио и задумался. Как это просто! Разрешить все одним ударом! Ехать в Грецию! Сразиться там и умереть! Он протянул руку Броглио. – Неаполь. Trattoria marina. Приезжай. Вызовешь «младшего». Вильгельм посмотрел на него жадно и радостно. Когда они выходили из кофейни, с соседнего столика сорвался маленький человечек, парикмахер или приказчик, и пошел в двух шагах от друзей, еле переставляя ноги и бормоча под нос песенку, так что прохожие со смехом на него указывали пальцами. Но когда прохожие не попадались, а друзья не оглядывались, походка у человека внезапно становилась ровной, а песенка обрывалась. |
| Белоконская, уезжая с вечера, сказала Лизавете Прокофьевне: — Что ж, и хорош и дурен; а коли — хочешь мое мнение знать, то больше дурен. Сама видишь, какой человек, больной человек! Лизавета Прокофьевна решила про себя окончательно, что жених «невозможен», и за ночь дала себе слово, что, «покамест она жива, не быть князю мужем ее Аглаи». С этим и встала поутру. Но поутру же, в первом часу, за завтраком, она впала в удивительное противоречие самой себе. На один, чрезвычайно, впрочем, осторожный, спрос сестер Аглая вдруг ответила холодно, но заносчиво, точно отрезала: — Я никогда никакого слова не давала ему, никогда в жизни не считала его моим женихом. Он мне такой же посторонний человек, как и всякий. Лизавета Прокофьевна вдруг вспыхнула. — Этого я не ожидала от тебя, — проговорила она с огорчением, — жених он невозможный, я знаю, и слава богу, что так сошлось; но от тебя-то я таких слов не ждала! Я думала, другое от тебя будет. Я бы тех всех вчерашних прогнала, а его оставила, вот он какой человек!.. Тут она вдруг остановилась, испугавшись сама того, что сказала. Но если бы знала она, как была несправедлива в эту минуту к дочери? Уже всё было решено в голове Аглаи; она тоже ждала своего часа, который должен был всё решить, и всякий намек, всякое неосторожное прикосновение глубокою раной раздирали ей сердце. VIII И для князя это утро началось под влиянием тяжелых предчувствий; их можно было объяснить его болезненным состоянием, но он был слишком неопределенно грустен, и это было для него всего мучительнее. Правда, пред ним стояли факты яркие, тяжелые и язвительные, но грусть его заходила дальше всего, что он припоминал и соображал; он понимал, что ему не успокоить себя одному. Мало-помалу в нем укоренилось ожидание, что сегодня же с ним случится что-то особенное и окончательное. Припадок, бывший с ним накануне, был из легких; кроме ипохондрии, некоторой тягости в голове и боли в членах, он не ощущал никакого другого расстройства. Голова его работала довольно отчетливо, хотя душа и была больна. Встал он довольно поздно и тотчас же ясно припомнил вчерашний вечер; хоть и не совсем отчетливо, но все-таки припомнил и то, как через полчаса после припадка его довели домой. Он узнал, что уже являлся к нему посланный от Епанчиных узнать о его здоровье. В половине двенадцатого явился другой; это было ему приятно. Вера Лебедева из первых пришла навестить его и прислужить ему. В первую минуту, как она его увидала, она вдруг заплакала, но когда князь тотчас же успокоил ее, — рассмеялась. Его как-то вдруг поразило сильное сострадание к нему этой девушки; он схватил ее руку и поцеловал. Вера вспыхнула. |
| Зосима был приглашен посадницей Марфой Борецкой на пир. За столом, у которого сидело несколько знатных мужей, Преподобный был грустен. На пути в монастырь ученик св. Зосимы – Даниил просил учителя объяснить, почему он был так грустен за обедом у Борецкой. Св. Зосима рассказал, запретив сообщать кому-либо об этом, что он за обедом «виде бо без глав сидящих шесть начальнейших мужей»... «Немногу же времени прешедшу», в монастыре узнали, что Великий Князь Иван Васильевич покорил Новгород и шесть гостей Борецкой были казнены. 819 Ограничиваясь здесь приведением этого примера предсказаний из жизни святых, мы в заключение всего сказанного нами о пророчестве считаем нужным еще раз повторить, что при каких бы условиях эти предсказания ни совершались при сверхсознании ли духовном или при сомнамбулизме они во всяком случае совершенно необъяснимы разумом нашего мозга, нашим логическим мышлением. Поэтому невольно приходится здесь вспомнить слова св. Апостола Петра, коснувшегося в одном из своих посланий пророчеств святых людей (второе послание), а именно св. Апостол сказал: «никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым» (1, 21). Итак, пророческий дар не может быть постигнут умом человеческим. Пророчество есть истина, познаваемая лишь непонятным для нас мистическим путем. Теперь перейдем к особым проявлениям сверхсознания духовного, к чудесам святых людей. В главе XII нашей книги, трактуя о чудесах йогов, мы говорили о глубоком различии между этими чудесами и чудесами святых, достигших сверхсознания духовного. Мы сказали, что чудо йога есть действие психической силы, из него излучающейся, тогда как чудо, совершаемое святым, по пониманию христианских подвижников, совершается силой духовной, центром которой является Божество, посылающее по своей неисповедимой воле лучи Своей Божественной благодати человеку для победы его над физическими законами. Святой подвижник, совершающий чудо, прибегает для этого к одному только доступному ему средству – к молитве: «Да будет воля Твоя», взывает он к Богу. |
|
|
