| Фабула проста, как говорят в Киеве, «словно дорога на Борисполь». Какой-то местный «князь», совершенно отвратительный человек, вечно пьяный (в этом фильме вообще все вечно пьяные) депутат или не знаю, кто он там, совершает каскад беззаконных действий, за которые его никто не наказывает. И его там покрывает местный епископ, не совсем может даже и знающий о делах этого человека, просто покрывающий его, как власть имущего. В этом заключается «наезд» на Церковь, что обижает верующих, безразлично индифферентным и сильно нравится тем, кто Церковь в принципе ненавидит. В фильме всё время ждёшь, что главный герой, как в голливудских фильмах, достанет какую-нибудь семизарядную винтовку и начнёт всех крушить. А он никого не крушит, у него всё разваливается: погибает жена, сына забирают в опекунский совет интерната, его самого сажают в тюрьму, якобы за убийство им же горячо любимой жены. Фильм страшен тем, что там пережёвываются человеческие судьбы, и никто не берёт в руки ни молоток, ни топор, ни пистолет, и не наводит киношную справедливость, к которой все привыкли. Это такой «черный» жанр, когда преступник не найден, зло торжествует, а последние кадры фильма оставляют человека в недоумении. «Как дальше жить, если все вот так?» Кстати, моральный кодекс американского кинематографа очень долго запрещал показывать фильмы, в которых зло не наказывается. Не думайте, что свободный мир всегда снимает свободное кино, ничего подобного. Кино — это серьёзнейший пропагандистский рычаг для переворачивания мира на нужный бок. Так вот: американское общественное сознание очень долго не принимало фильмов, в которых зло не наказано. Нельзя было снять такое кино, в котором, например, злодей совершил убийство и не пойман. Сейчас уже можно. Сейчас сознание поменялось, хеппи-энд ушёл в небытие. Сейчас можно снимать фильмы, где зло торжествует, добро не побеждает. Человек как бы смирился со злом. Вот в фильме «Левиафан» так и есть. Епископ, покрывающий общественное зло, вышел ходульным. Это не живой человек, а функция, нужная Звягинцеву. Звягинцеву нужен был тип умного, но гордого, сильного, но безразличного человека. Такими в советском кино изображали западных «акул Уолл Стрита»: сильны, умны, в словах сдержаны, за деньги и ради власти смелют в порошок любого. Это, конечно, агитка, как на плакате. В отечественном кинематографе вообще до крайности мало фильмов, где, глядя на священника, не ёжишься. Выйдет актёр в бороде и с крестом, а на лбу написано: ряженый. Ходит, как на ходулях, благословляет, как робот и слова говорит какие-то ненастоящие. А все оттого, что у нас нет в режиссуре людей, которые знали бы Церковь «по нюху», с детства или на протяжении многих десятилетий вблизи. Оттого они Церковь снимают снаружи, как нечто чужое и незнакомое. Причем о буддийском монастыре они снять фильм отказались бы. Сказали бы: мы ничего в этом не понимаем. А о своих – пожалуйста, хотя то, что под носом, обычно знают хуже, чем то, что за горами. |
| —156— сфере заговорить таким голосом, перед которым покорно смолкнут все ученые справки наших канонистов. В настоящее время повсюду слышится опасение, как бы наша церковь , освободившись от государственной опеки, не осталась в тисках церковной бюрократии. Мы не считаем эти опасения серьезными, уверенные в том, что ни государство, не смотря на обещания либеральных партий, не откажется от некоторого регулирования той громадной силы, какая представлена в церкви, ни народ не окажется безмолвной овечкой перед деспотическими тенденциями наших клерикалов, у которых аппетит к власти не соответствует ни историческим, ни культурным их заслугам. Одним словом, едва ли не каждый церковный вопрос в своей последней стадии упирается в общий вопрос об отношении церкви и государства и им в значительной степени предрешается. Между тем этот вопрос у нас почти еще не выдвигается. Несмотря на его крайнюю важность, ему совершенно не отведено места в наших предсоборных комиссиях. Наша духовная власть не пользуется случаем оказать свое влияние на решение этого вопроса, хотя он может быть более важен для церкви, чем для государства, и во всякому случае на его обсуждение она имеет не меньшее право, чем и государство. Находя, что благовременно уж затронут этот вопрос в духовной литературе, мы представим здесь несколько общих соображений, не думая, конечно, что ими исчерпывается рассматриваемый предмет. Государство и церковь Над логически ясными и принципиально бесспорными истинами часто в течение целых веков висит какой-то туман, благодаря которому они представляются обычному человеческому сознанию в странной, искаженной и потому неприемлемой форме. Такой туман вековых предрассудков почти всегда покрывал собою христианский принцип свободы совести и неразрывно связанный с ним вопрос об отношении государства и церкви. Требование свободы совести казалось противникам этой свободы провозглашением —157— полной равноценности всех вероисповеданий, выражением безразличного и индифферентного отношения людей к качеству той и другой веры, признанием нравственной необязательности христианства. |
| —187— культуры на Руси сказать словами летописца «не бысть ничтоже». Что-нибудь было: были какие-нибудь примитивный формы и орудия культуры и нашему автору их не нужно было опускать. Историк первобытной материальной культуры занимается же кремневыми орудиями и свайными постройками, а историку русской духовной культуры надо изучать двоеверие (как суррогат христианской веры), книжность (как суррогат просвещения) и проч., а этого мы не видим в книге г. Милюкова. Выражением древнерусского национального веросознания г. Милюков считает раскол старообрядства. Пусть это так. Пусть будет принято, что в раскол ушли люди высшего религиозного сознания, а в церкви осталась индифферентная к вере и неразвитая религиозно масса, хотя такие явления, как крестьянин Иван Посошков с своим «Зеркалом Очевидным», приведшим в восторг св. Димитрия ростовского , и не вяжутся с последним заявлением автора. Но вот в чем вопрос: раскол старообрядства общерусское ли явление? Конечно нет: это продукт только истории великорусской церкви. Юго-западная церковь ему совершенно непричастна – была и осталась. Значит, не вся церковная жизнь Руси шла прямо к расколу, партию иосифлян нельзя считать представительницей всей русской церкви, как нельзя признавать общим достоянием церкви обрядоверие. Таким образом схема г. Милюкова и не совсем полна, и не совсем точна. Сущность истории русской духовной культуры автор видит в разрыве между интеллигенцией и народом. Разрыв произошел на почве веры и уж потом распространился на другие области жизни. Но конечно исторические явления конкретны. В каком же событии совершился этот разрыв? По г. Милюкову выходит, что в расколе, когда в него ушла верующая сознательно часть народа, оставив в церкви равнодушную и не развитую массу. Но разрыв-то ведь существует двойной: во-первых, между раскольниками и православным народом, а потом разрыв тех и других с интеллигенцией. Русский интеллигент индифферентен к религии, русский православный народ, по заявлению автора, тоже. Как же на почве веры, которая безразлична обеим сторонам, мог произойти этот вто- |
| Это следствие общей индифферентности значительной части западной прессы и аудитории к подобного рода темам, которые воспринимаются как чересчур запутанные и непонятные. С чем в первую очередь ассоциируется Русская Православная Церковь на Западе? Русская Православная Церковь на Западе воспринимается как структура очень консервативная. СМИ чаще всего пишут о Московском Патриархате в контексте его взаимоотношений с государством. При этом далеко не все журналисты понимают, что отношения с властью у Церкви довольно сложные и имеют свою, очень непростую, драматическую, а иногда и трагическую историю. В какой степени Западу не безразличны Православные Церкви и традиционные религии? Существуют ли у иностранных СМИ некие стандарты подачи материала по этой узкой теме? После 11 сентября 2001 года публика не может обойти вниманием религиозную проблематику. Этот интерес затрагивает и Православие. Все большее число специалистов и просто людей интересующихся осознает: без понимания истории Русской Православной Церкви невозможно оценить прошлое и настоящее России. Представителям Московского Патриархата, церковным СМИ это, несомненно, дает больше возможностей высказаться. К примеру, за последние пять-шесть лет количество материалов на темы, связанные с религией вообще и православием в частности, на BBC заметно увеличилось. Но каких-либо стандартов или предубеждений при подаче информации по религиозной проблематике нет. Скорее речь можно вести об излишнем упрощении, искажениях и ошибках по незнанию. Я хорошо помню, как во время перезахоронения в Петербурге императрицы Марии Федоровны, мне пришлось рассказывать коллегам простые вещи о ходе православного богослужения, пояснять, чем Православие отличается от католицизма или протестантизма, какова роль Патриарха, и в каком таком Сионе славен Господь. Подобные моменты показывают: у журналистов есть определенный недостаток информации о том, что такое Православие. Информации нет по вине Русской Православной Церкви? Она слишком закрыта от сторонних глаз? Многие иностранные журналисты привыкли общаться с представителями западных Церквей. |
| Лев был убит в 820 г. Место его занял Михаил (820—829 г.), человек индифферентный к религиозным делам. Сын его Феофил (829—842 г.) сочувствовал иконоборцам. Известный Иоанн Грамматик сделался при нем патриархом. Феодора, жена Феофила, была иконопочитательницей и, по смерти мужа, позаботилась о восстановлении икон. Иоанн Грамматик должен был оставить кафедру, на которую был возведен монах Мефодий. Под его председательством был созван Собор. Он восстановил светлую память второго Никейского Собора 787 г., VII-ro Вселенского. 11-го марта 843 г. было впервые отпраздновано торжество Православия. Иконоборчество на Западе. Римская Церковь, во время иконоборческих движений на Востоке, всегда высказывалась в защиту икон, и папы давали у себя приют всем гонимым на Востоке за иконопочитание. Однако и на Западе Церковь не была единомысленною в этом вопросе. Здесь своеобразное место занимала Франкская Церковь, руководимая Карлом Великим и его придворными богословами. Они не признавали ни Собор 754 г., ни 787 года. Папа Aдpuah I, получив акты Собора 787 г., отправил Карлу латинский перевод с них, сделанный не совсем удовлетворительно. Карл передал акты для рассмотрения своим богословам, а также писал в Англию королю Оффе, откуда было получено письмо с опровержением их со стороны Алкуина, находившегося тогда в Англии. Около 790 г. было составлено учеными сочинение от имени Карла в 4-х книгах, 120-ти главах, это так называемые «Libri Carolini»: первые две наполнены предварительными сведениями об обстоятельствах, предшествовавших Собору. Критика Соборных деяний ведется в 3-ей и 4-ой книгах. Франкские богословы идут средним путем, не соглашаясь с Соборами ни 754 г., ни 787 г. Иконы не суть идолы, как полагал Собор 754 г. и потому не должны быть уничтожаемы. Но не следует воздавать им и того почитания, какое предписано Собором 787 г. В латинском переводе отношение к иконам Собора 787 г. обозначено термином adoratio. Но, adoratio приличествует лишь Богу. От него отличается venerado, воздаваемое святым, их мощам, св. Кресту, св. Писанию и священным сосудам. Но к иконам не приложимо ни adoratio, ни veneratio. Их нельзя чествовать, ни поклонением, ни светильниками. Иконы можно иметь для напоминания о предметах религии и для украшения; но будут они - или нет, - это для веры безразлично; нет в них безусловной необходимости и как в средствах к религиозному поучению. Анафема на почитающих иконы должна быть признана несправедливою. Западные богословы хотели бы держаться при этом точки зрения Григория Великого, который одобрял запрещение неподобающего почитания икон (adoratio), но порицал в то же время уничтожение их, в письмах к Серену Марсельскому. |
| Когда же дело идет о религии, заключающей в себе все, что есть самого возвышенного в культуре человеческого духа, обыкновенно думают, что и без предварительного ее изучения можно пренебрегать ей, или противоречить ее учению; и отрицания, даже когда они исходят от писателей, никогда не изучавших религии или изучавших ее весьма поверхностно, неполно, принимаются, как приговоры знания. Кто не видел юношей, с гордостью провозглашающих, что они ничему более не верят. Для них учители и родители, Церковь и предания, великие люди и великие века, – все это для них ложь, глупость, суеверие, мрак. Они одни знают все. Для всякого очевидно, что суждения, которые эти юноши без исследования проносят о религии, не имеют никакого значения перед судом здравого смысла, потому что они высказаны не компетентными судьями. И не удивительно, что эти молодые люди относятся совершенно безразлично к религии, которой они не знают, которой учение они так свысока третируют, в которую они никогда не углублялись. Другое дело отрицания, высказываемые писателями и учеными более или менее известными, которые знают все науки, за исключением, впрочем, науки о религии. Здесь есть над чем подумать. Но и здесь, мы охотно соглашаемся с выводами, которые они нам дают в области знания о природе, которым они владеют; но в науке, в которой они не знают даже асов или которую они изучали очень поверхностно, их суждение не имеет значения; они не компетентны, потому что не знают предмета о котором высказываются. Сколько раз, читая произведения писателей важных и серьезных, но враждебных или просто индифферентных по отношению к религии, я останавливался, смущенный и как бы оглушенный их глубоким невежеством в религиозных предметах. И враждебностью таких-то ученых пользуются, чтобы оправдать свой индифферентизм! Отвергают религию по свидетельству тех, которые осуждают ее, не зная ее! Согласитесь, гг., что отрицание, так мало мотивированное, не может быть названо ни философским, ни научным. Неужели вы думаете, что Боссюэт, Фенелон, Паскаль, Мальбранш, Декарт и еще прежде них Фома Аквинат, Ансельм, Августин посвятили бы свою жизнь на защиту нелепостей и умерли бы, исповедуя химеры? Неужели вы думаете, что свидетельство этих ученых, которые глубоко изучили науку о религии, должно иметь значение не больше, чем свидетельство ученых, не знающих ее? Неужели вы думаете, что в течение 18-ти веков, столько людей несравненных по своему гению, знанию и добродетели могли решиться, со столь удивительным согласием, исповедовать смешное учение и исповедовать его с такой глубокой верой, что многие из них не усомнились бы запечатлеть его своей кровью? Признайтесь, по крайней мере, что это было бы крайне странное явление, явление небывалое в истории. |
| Спаситель, сказав при прощании Своим ученикам, что Он «передал им всю волю Отца» ( Ин.15:15 ) «всё, что слышал от Отца Своего», не оставил, как известно, после Себя ничего, подобно изложению этой воли в форме кодекса, ничего подобного Десятословию, сведя лишь это самое Десятословие и весь закон к заповеди «любить Бога всеми силами души» и «ближнего как самого себя», «не делая ему того, чего не желаем себе», и указав, взамен всякого подобного изложения, те качества, без которых немыслим Его ученик и последователь (см. нагорную беседу Иисуса Христа и особенно блаженства). Между тем всякое действие непременно относится или к Богу, или к себе, или к ближнему, следовательно, никак не может укрыться и избежать пределов выше указанного Христова закона любви; а с другой стороны, всякое действие непременно определяется и должно определяться внутренним моральным принципом, и чрез то самое есть необходимо дело моральное, как бы оно по-видимому (если рассматривать его отвлечённо и безотносительно к определённому лицу и случаю) ни было безразлично. Оно теряет такой индифферентный характер сейчас же, лишь только совершается известным человеком и в известном случае, лишь только совершается с сознанием, лишь только становится плодом требования его природы, вообще лишь только оно составляет нечто жизненно-целое с моей совестью и в то же время совершается, по отношению к другому лицу. Во всех этих случаях оно приобретает моральный смысл и характер и для меня, и для других. Что это так по учению Апостолов по отношению к самым по-видимому мелочным вещам, это видно из отношения, например, Павла к вопросу о так называемых ныне безразличных, обрядовых вещах (пище, праздниках и т. п. Рим.14 гл. и далее) и из различных частных апостольских правопредписаний касательно тех предметов, от прямого узаконения которых, как сейчас видели, отказался Иисус Христос. Таковы советы об отношении к властям, гражданским и церковным, о разбирательстве споров и распрей в ( 1Кор.6 ) гл., относительно девства и супружества, относительно церковного устройства и содержания пастырей и т. п. Всё это в то же время подтверждает взгляд на значение различных частных наставлений в апостольских посланиях, как только на ценный и требующий к себе всегдашнего внимания со стороны верующих всех веков опыт частнейшего раскрытия двух заповедей о любви к Богу и ближним, но такой, который отнюдь не исключает дальнейших раскрытий из того же принципа, из которого был раскрыт, и он сам. Этого различия принципа и его раскрытия, вечности и непреложности первого и изменчивости, преходящести (с прехождением потребностей, вызвавших частные правила) второго, и не могли и не хотели понять многие противники Ап. Павла, не могут часто понять этого многие и из нынешних критиков апостольского учения. |
| В начале ноября были проведены 6 образовательные Иоанновские чтения, приуроченные к 175-летию со дня рождения великого молитвенника Церкви, нашего земляка - св. прав. Иоанна Кронштадтского. В дни Чтений в Архангельске находилась привезенная из Санкт-Петербурга святыня - крест с украшениями, принадлежавший св. прав. Иоанну Кронштадтскому. Более двух тысяч человек приняли участие в Иоанновских чтениях, основная тема которых - " Образование и культура " . Наша епархия принимает активное участие в жизни региона, взаимодействуя с учреждениями образования и культуры, с государственными органами власти, со СМИ, с вооруженными силами и УИН. В епархии действуют следующие отделы: Религиозного образования и катехзизации (руководитель архимандрит Трифон (Плотников); медико-социального служения (прот А. Денисов); по делам молодежи (иерей Анатолий Воронов), по взаимодействию с Вооруженными силами, МВД и исправительными учреждениями (прот. Вадим Антипин). При епархии действует пресс-служба (диакон Валерий Суворов), церковно-археологическая комиссия и комиссия по канонизации (архимандрит Трифон). Церкви не безразличны все стороны жизни и деятельности человека. Все, чем живет душа оценивается ею через призму вечности. " Христианство,- говорит протоиерей Сергий Булгаков, - простирает область своих интересов и влияния на все сферы жизни: по идее оно определяет всю человеческую жизнь от первого крика до последнего дыхания. Для него нет нейтральных или индифферентных областей, которыми оно могло бы не интересоваться или пассивно избегать, как нет границ для Бога " . Православие - это ведь не свод вероучительных истин, не просто культ или традиция, но полнота жизни, " живое молитвенное общение с невидимым, духовное постижение мира видимого, материального " (св. Максим Исповедник). В этом плане, средоточием и духовным центром жизни Церкви является Литургия, наше участие в святой евхаристии. Поэтому начало духовного возрождения в возобновлении богослужения. Восстановление храмов начинается с возрождения души, с воссоздания внутренней храмины духа. |
| Ясно отсюда, что вышеприведенная ссылка А. Сергия на св. Иоанна Златоуста лишь свидетельствует о неправильности отрицательного отношения А. Сергия к правовому пониманию спасения и о неправильном его методе пользования святоотеческим учением. В виду этого, не правовое понимание спасения исполнено несообразностей, как заявляет А. Сергий 524 , а отрицание им этого правового понимания. Глава VIII. Несостоятельность утверждения, что правовое жизнепонимание не соответствует истинному представлению о Боге, как Боге любви. Исходя из своего одностороннего воззрения на спасение, А. Сергий заявляет: «только такое учение», т.е. утверждающее, что в деле нашего спасения действует одна благодать, одна Божественная любовь, «и мирится с тем понятием о Боге, которое открыл нам Сам же Бог; только при таком представлении о спасении мы поймем, что Бог есть Бог любви... Отец наш небесный, Который безразлично готов всех миловать, лишь бы только они обратились за этой милостью» 525 . Но если Господь готов миловать всех безразлично, то незачем обусловливать это милование обращением грешников к Богу. Ведь обращение к Богу за милостью знаменует собою стремление человека к Богу, с решимостью искать в Нем Одном источник своего спасения от всех бед. Следовательно, хотя А. Сергий и заявляет, что Бог готов безразлично всех миловать, но тут же противоречит своим словам, высказывая мысль, что Бог не безразлично милует, а только достойных, каковыми и являются люди, обратившиеся к Богу. Далее, для доказательства своего воззрения на Бога, что Он есть только Бог любви, А. Сергий приводит слова Спасителя: «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас... и молитесь за обижающих вас и гонящих вас. Да будете сынами Отца вашего небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» ( Мф.5:44–45 ). А. Сергий отмечает, что Господь это делает, не боясь наградить недостойного. «Соответствует ли, спрашивает он, такому представлению о Боге правовое понятие о Нем? Можно ли сказать, что Господь «благ есть на безблагодатныя и злыя» ( Лк.6:35 ), если Он воздает только равное, если Он милует только достойных?» 526 |
| 14). Он не посмел упрекнуть Самого Господа Иисуса Христа в нарушении субботы, а обратился ко всем людям, которые с восторгом и удивлением созерцали это чудо, и в особенности к исцеленной женщине. Но за что же он упрекнул ее, неужели за то, что она после восемнадцати лет страданий получила исцеление, освобождение, как сказано в Евангелии, от духа недужного? «Господь сказал ему в ответ: лицемер! не отвязывает ли каждый из вас вола своего или осла от яслей в субботу и не ведет ли поить? сию же дочь Авраамову, которую связал сатана вот уже восемнадцать лет, не надлежало ли освободить от уз сих в день субботний?» (ст. 15–16). Господь Иисус Христос обращается не прямо к самому начальнику синагоги, а ко всем, кто мыслит подобно ему, поскольку и он упрекал не Самого Спасителя, а всех, кто, прибегая к Нему за помощью, якобы нарушал субботу. Мы видим, что на самом деле отношение иудеев к своим ближним было даже не просто формальным, а совершенно безразличным. Они не столько ревновали о соблюдении закона до мелочей, сколько были каменносердечными людьми. Обратите внимание на обличительные слова Господа: «Не отвязывает ли каждый из вас вола своего», то есть именно своего вола или осла, именно своих животных. Ведь любой хозяин понимает, что животное нельзя оставить без воды даже на один день, и поэтому ведет его на водопой, не думая, что этим действием нарушает субботу. Однако к другим людям этот человек предъявляет самые строгие и мелочные претензии, потому что другие ему безразличны, они для него чужие, не свои. Когда мы читаем Евангелие, то справедливо вместе со Спасителем осуждаем этих лицемеров, однако же мы должны всегда стараться и себя отождествить с теми или иными лицами, о которых говорится в евангельском повествовании. И если мы будем придирчивы или хотя бы беспристрастны к самим себе, то, возможно, сделаем неприятный для нас вывод. Мы увидим, что и сами, подобно фарисеям, жалеем самих себя и своих родственников, даже своих животных, как говорится в Евангелии, но к нуждающимся и бедствующим людям бываем совершенно безразличны, потому что они нам чужие. |
|
|
