| Опять столько же естественно было признать в душе свойственную ей вещественность, обозначаемую особой полнотой дыхания, при котором она выходит. Признание существования души, после разлучения её с телом, и смерти тела, естественно проистекает из ощущения и осознания себя бессмертным, которые находятся в каждом человеке. Не смотря на достовернейшее познание того, что каждый человек умирает по телу, – каждый человек чувствует, внутренне сознает себя бессмертным, живет и действует, как бессмертный; это – ощущение и сознание души. 714 Такими образом, по этому толкованию, понятие о духе, как отличной от тела сущности, является в результате самосознания и самонаблюдения, в связи с присущей человеку верой в бессмертие. И, с этой точки зрения, душа, как дух, имеет все признаки невещественности, отличаясь «силой словесности», к которой относится не только способность мыслить, но и способность к ощущениям духовным, каковы ощущения высокого, ощущение изящного, ощущение добродетели. В этом отношении значения слов «душа» и «дух» весьма различно, хотя в обществе человеческом оба слова употребляются безразлично, одно вместо другого. И все человечество, которое не входит в глубокое рассмотрение естества души, довольствуясь познанием поверхностным, общепринятым; безразлично называет невидимую часть существа нашего, живущего в теле и составляющего его сущность, – и душой, и духом. 715 Но, с другой стороны, такое происхождение понятия о духе для этой же индифферентной и поверхностной массы человечества давало естественный повод признать в душе некоторую вещественность. 716 Но понятия о духовности и невещественности, по утверждению Епископа Игнатия, относительны. Только одно бесконечное из всего существующего может быть независимым от пространства и времени; поэтому – бесконечное едино, не может быть двух бесконечных, иначе они явились бы числами, а, следовательно, и ограниченными; по тому же самому только Бесконечное есть Дух в собственном смысле, хотя точные определения в этом случае невозможны. |
| LI. Слово, сказанное в Дуббельнской Владимирской церкви 52 . Обязанность христианина – ревностно содержать св. веру Многое говорят, не всё ли равно – та или другая вера: не всё ли равно – принадлежать к той или другой вере; лишь бы веровать в Бога, – и спасение возможно... Но верно ли это? Что сказать о людях так говорящих, и какой пример нам представляет празднуемый ныне святой равноапостольный князь Владимир? Люди, говорящие, что все равны веры, что все равно – принадлежать к той, или другой вере, на самом деле, если о них нельзя сказать, что они не принадлежать ни к какой вере, – то, по крайней мере, – они плохие верующие в своей вере, холодные, безразличные, или, выражаясь по учёному, индифферентные в деле веры. Для таких людей, действительно, всё равно принадлежать ли к той, или другой вере, – для таких людей, действительно, веры все равны. Между тем, ревностно – верующий – будет ли то язычник, магометанин, или христианин – православный, лютеранин или католик, не скажет, что все веры равны, что все равно принадлежать к той, или другой вере; каждый ревностно – верующий защищает свою веру и охраняет её, если он убеждён в её истинности, а если нет, – он ищет религиозной истины, дорожа своим спасением, и не успокоится до тех пор, пока не удовлетворить своему религиозному чувству. Св. равноапостольный князь Владимир представляет нам совершенно противоположный пример того, что говорят люди безразличные в деле веры. Будучи язычником, он был ревностный язычник, исполнял требования своей веры, приносил богам своим кровавые жертвы и даже человеческие. Но, как мужа просвещённого, грубая–языческая вера его не удовлетворяла, и он искал веры, могущей удовлетворить его просвещённый ум и религиозное чувство. Он не был безразличен в деле веры, не говорил, что все веры равны, что во всякой вере можно спастись, а искал религиозной истины. Вот почему он принимали к себе и выслушивал проповедников всех тогдашних вер, посылали мужей сведущих знакомиться с верами на местах их исповеданий. И потом светлый ум его остановился на вере православно-христианской, в которой он нашёл полное удовлетворение своему религиозному чувству и которою он просветил русскую страну. Так св. равноапостольный князь Владимир представляет нам собой пример ревностного исповедника своей веры, и в оной полагали спасение своё собственное и своего народа. |
| Достойно особого внимания, что в словах Своих Господь в отношении Себя различает только два рода людей: любящих Его и не любящих, – никакой средины между ними Он не указывает. Всякий, до кого дойдёт слово Господне и благовестие о Кресте Его, с необходимостью примыкает к числу первых или – последних; о равнодушии, о так называемом индифферентизме, упоминания в словах Господа мы не находим. Да и по самому существу дела, явление это – трудно допустимое. Слова Господа и Лице Его с такою-же необходимостью должны привлекать к себе духовный взор человека, с какой привлекает к себе солнечный свет взор его очей; остаться совершенно равнодушным к евангельскому благочестию человек не может, и не может пройти оно для него бесследно: то или другое отношение к нему необходимо должно определиться. Видимое равнодушие, индифферентизм, есть та личина, за которою скрывается – или полное неверие в Господа и злобное, ненавистное отношение к возвещённому Им закону правды, любви, милости и добра, или – признание Его и всей высоты и святости учения Его и скорбное вместе с тем сознание (мнимой, конечно) неспособности своей быть Его учеником и последователем. И это-то сознание, порождающее терзания и муки души, всего чаще таится под личиною холодного равнодушия, – и если люди первого рода несомненно принадлежат к числу нелюбящих Господа, то о вторых также мало можно сказать это, как и то, что к вере Христовой они равнодушны (индифферентны). Равнодушие действительное, действительное безразличное отношение, в данном случае если и возможны, то разве лишь как болезненное исключение (аномалия). Несоблюдение слов Господа знаменует отсутствие любви к Нему, – «ибо, как изъясняет св. Кирилл: знак неимения любви – не обращать никакого внимания на заповедь и отвращаться от повеленного, как от чего-то несправедливаго». Migne t. col. 293. Но нелюбовь к Господу, выражающаяся в несоблюдении слов Его, есть вместе с тем нелюбовь и к Отцу, ибо слово, еже слышасте, говорит Господь, несть Мое, но пославшаго Мя Отца... 318 Не любящий Господа мир лишается, поэтому, возможности явления ему не только Сына, но и Отца Самого. XV. Заключение беседы за вечерей. Возвещение мира, призыв к радости и приглашение идти на встречу грядущему князю мира сего во исполнение воли Отца |
| Относясь индифферентно к естественным национальным разностям, буддизм с таким же безразличием относится к той или другой форме государственного правления и к тому или другому складу разных отраслей государственной жизни. В глазах настоящего последователя Будды все это не имеет никакого интереса и представляется делом суетным и ничтожным. Буддизм не предносит государству никакого идеала и не ставит ему никакой задачи. Со своей стороны, буддийское государство, чуждое национальных интересов, почти безразлично относится к религиозным убеждениям и представлениям людей, входящих в состав его или принадлежащих к другим государствам. Брамины отлучали от своего общества и налагали проклятие на всякого, разномыслящего с ними, смотря на него, как на чудовище, прикосновение которого так же вредно, как отрава или чумная зараза. Буддист же далек от предубеждения против чуждых учений и культов, не проповедует никакой ненависти к исповедникам других религий и запрещает преследовать их, избегать, наказывать, или умерщвлять, советуя, напротив того, действовать на них путем убеждения. Мало того, буддист обязан почтительно относиться к исповедникам других религий и содействовать их распространению и развитию. Такое отношение буддиста к другим религиям и их исповедникам есть следствие отрицательного характера буддийского учения, по которому оно стремится не к созданию чего либо, но к разрушению всего существующего. Наконец, буддист, преследуя исповедников той или другой религии, тем самым оказался бы противником коренного правила буддийской морали и принципа буддийского учения вообще, по которому благочестивый обязан, насколько для него возможно, уменьшать бедствия и несчастья одушевленных существ, а не увеличивать страданий их и тем поддерживать существенное зло, т. е. круговращение миров и одушевленных существ. Буддист, видящий во всех одушевленных существах детей одного и того же «ничто», представляет себе и все религии родственными одна другой, вышедшими из одного источника, преследующими одну и ту же цель и указывающими на один и тот же конец. |
| Но если мы посмотрим на весь русский народ, на народную массу, на которой мы должны основываться в данном случае, то она в своей основе, в своей психологии, в своих взглядах и принципах совершенно чужда Германии. Весь ужас разлада между интеллигенцией и народом возник, быть может, потому что русская интеллигенция воспиталась не на народных началах, а на Западе, и в Германии восприняла те начала, которые были чужды народному духу. Но та мысль, что народный дух особо связан с православием и с самодержавием, совершенно не верна. Нельзя говорить, что народ православный обязательно стоит за самодержавие. Православие и самодержавие не так тесно слиты в народной основе и дух, как предполагают наши мыслители и Г И . Наши политические основы были безразличны для народа до сих пор. Народ индифферентно относился к ним, а православие это было то живое начало, которое жило в народе и есть до сих пор, самобытное начало народного духа. Если мы вспомним одного известного мыслителя Чаадаева, его философические письма, то мы увидим, что он там противопоставляет основы русского народа основам западноевропейским, так как наше религиозное сознание воспитывалось на других началах, чем Западной Европы. Поэтому наша история и психология получили несколько иные основы. Но это не значит, что мы связаны с византинизмом, нам извне навязанным. В русском народном православии есть свои основы, тесно связанные с психологией народа, покоящиеся на том целостном сознании, которое теперь стоит на очереди. Г И цитирует Герцена. Никто другой так много не говорил о великом будущем России, как Герцен, что великое будущее ее коренится в народном духе и народной основе. И никто так ярко не противопоставлял тех принципов нравственных, которыми руководится русский народ, тем, которыми руководится Европа. Мещанство, разъедающее Европу, вот что погубит Европу 195 , повторял Герцен. Теперь, когда идет борьба между славянством и германизмом, мы стоим перед такой задачей. Дело не во владычестве народа. Об этом меньше всего способен думать русский народ. |
| Лишь после того, как покончено с диалектикой духовного самовоззрения, своевременно будет переходить на почву внешнего опыта. Но при этом не следует ограничиваться одним только поверхностным перечислением целесообразных произведений природы, в смысле самих за себя долженствующих говорить доказательств, и располагать их по классам. Наоборот, прежде всего надо исследовать: почему известные предметы и явления в природе допускают применение категории цели? Почему другие требуют ее? И почему третьи противятся ее приложению? В виду математического казуализма, именно, является чрезвычайно важным следующий вопрос: как объяснить то, что известные элементы, «случайно» оказавшиеся соединенными между собою по идее цели, могли войти в столь целесообразное взаимоотношение? Не то имеет здесь решающее значение, что , по моему рассчету, является возможным случай механического происхождения цели, но другое, главнейшее обстоятельство: почему даже совершенно безразличные элементы могут входить между собой в телеологическое взаимоотношение? Когда будут решены эти вопросы, тогда только можно будет рассуждать об исключительных случаях индифферентной нецелесообразности и о реальном противлении цели. А наперед диалектика опыта, главнейшие пункты которого выставлены нами, давно уже произнесла, с научной точки зрения, свое осуждение против допущения сознательного случая возможности казуализма. Так механический монизм или, в рассматриваемом случае, слепой фатализм сам, устами своими, осуждает себя самого же и обманывается тщетными надеждами на лучшее будущее, разумеется, понимаемое в смысле процветания его доктрины. Мы привели в пример Демокрита, в свое время имевшего не менее, чем его ученые наследники наших дней, оснований утешаться такими же светлыми надеждами, но им не суждено было исполниться, как не исполнятся они и для современных антителеологов. А, между тем, с Демокритовыми построениями совершенно согласен современный монизм, и едва ли найдется хотя один из новейших естествоиспытателей, привнесший – если не говорить только о новых терминах – в сокровищницу знаний что-либо такое, чего в ней не было раньше. |
| Теперь в религиозном сознании индуизма и прежде всего в йоге наиболее важное место занимает понятие Брахмана – абсолютного начала всего сущего. Именно Брахман, с точки зрения йогов, и есть тот, кто предстаёт в трёх образах – Брахмы, Шивы и Вишну. Можно ли отождествлять Брахмана с тем Богом, Которого знает Библия, Которого исповедует христианство ? Ответ здесь простой и однозначный – нет. Брахман – это космическое начало, безличный абсолют, лежащий в основе всего существующего. Приверженцы разных направлений индуизма говорят о нём различно: одни считают, что Брахман включает в себя полноту всевозможных определений, другие – что сказать о нём нечто определённое вообще невозможно, третьи отождествляют его с тем или иным конкретным божеством, четвёртые отрицают саму возможность отождествления Брахмана с чем-либо конкретным. В конечном счёте он «не то и не это», но вместе с тем является высшей объективной реальностью и принимает облик Брахмы и/или других богов индуистского пантеона. Сходятся индуисты (и то не все) только в одном – в описании Брахмана как надличностного и индифферентного абсолюта, бесчувственного и безразличного, идентичного «душе мира» (Атману) и являющегося первоосновой всех вещей и явлений. Обратим внимание на мысль о тождестве Брахмана и Атмана. Слово «Атман» в ведической литературе употребляется в том числе как местоимение «я», а также для обозначения субъективного психического начала индивидуального бытия – «души». «Тат твам аси» («ты есть то») – широко известное индуистское изречение, которое выражает полное совпадение Брахмана и Атмана. Если с этим согласиться, то получается, что человек является частичкой абсолюта (Брахмана) и люди – «смертные боги», а боги – «бессмертные люди». В частности, такое представление пропагандирует Вивекананда: «наш бог – это человек, и человек для нас является богом». Таким образом, христианскому монотеизму с его откровением о личностном Боге – Животворящей Троице, Единосущной и Нераздельной в трёх Лицах – йога противопоставляет пёструю и внутренне противоречивую смесь из индуистских представлений о безличном и безучастном абсолюте – Брахмане; о человеке как частице этого абсолюта; о множестве богов – воплощений Брахмана; о весьма абстрактно понимаемом Господе – Ишваре (современные адепты йоги склоняются к мнению, что Ишвара – это лишь эпитет, который можно применять к любым богам). Неудивительно, что некоторые йоги доходят до отрицания самого существования Бога. |
| Разделы портала «Азбука веры» Равнодушие – 1) безразличное отношение к кому-либо, чему-либо (пример: равнодушие к страданию ближнего – отсутствие сочувствия, сострадания); 2) отсутствие интереса или влечения к кому-либо, чему-либо (пример: равнодушие к книгам; равнодушие по отношению к заигрываниям со стороны коллеги по работе; равнодушие к рыбалке). В определенных контекстах синонимами этого слова могут выступать слова: апатичность и апатия, безразличие, безучастность, индифферентность, холодность, бесчувственность. В церковнославянском языке слово «равнодушный» может означать: единомысленный; имеющий такое же душевное расположение; такое же (аналогичное) состояние души ( Пс.54:14 ; Флп.2:20 ). В греко-римской античности понятие «равнодушие» передавалось значительным количеством близких ему по смысловому содержанию терминов, например, πθεια (бесчувственность, т. е. отсутствие страданий, страстей), aequanimitas (душевное спокойствие, невозмутимость), indifferentia (равнодушие, безразличие) и мн. пр. Слова «равнодушный» и «равнодушие» в их современном значении возникли в русском литературном языке относительно недавно и были заимствованы, по мнению лингвиста и филолога В. В. Виноградова , из древнецерковнославянского. Виноградов подкрепляет своё утверждение мнением филолога И.И. Срезневского , который утверждает, что слово «равнодушевный» в церковнославянском языке присутствует в значении — «равномыслящий», от греч. σψυχος. Именно в таком виде оно встречается в Псалтирях XII–XIII вв. Изначально понятие «равнодушевный» сочетало в себе два значения: подобие и равенство с кем-либо и постоянство, равность в состоянии души. Второе значение к XVIII в. стало превалировать: «В русском литературном языке XVIII в. слово равнодушие употреблялось в значении: “Внутреннее спокойствие, твердость, постоянство, свойство человека, которого внезапность или опасность возмутить и дух востревожить не может” . A равнодушный значило: “Спокойным духом на все взирающий. Равнодушный человек не восхищается счастьем и не унывает в несчастии” » 1 . А уже в XIX в. слово равнодушие приобретает «новый семантический оттенок. Равнодушие выражает холодность, невнимательность к чему-либо, безразличие. В связи с этим и равнодушный становится синонимом слов холодный, безразличный, индифферентный » 2 . Равнодушие в православном Нравственном богословии |
| Редакцией «Богословского Вестника» от неизвестного автора, подписавшегося просто «христианин» 1 , получено помещаемое ниже письмо, выражающее недоумение по поводу русского перевода 4 стиха 14 псалма. Исходя из теоретически–богословских соображений, г. Христианин сомневается в правильности перевода, предлагаемого в синодальном издании русской Библии ; но, сознавая недостаточность этого основания, он желал бы проверить свое сомнение филологической справкой с еврейским подлинником. Охотно идем навстречу этому желанию, тем более, что, по произведенной нами проверке, синодский перевод действительно оказывается неправильным; теоретические же соображения нашего корреспондента не во всех пунктах могут быть одобрены. Г. Христианин пишет: «При чтении библии в русском ее переводе мне пришлось встретить такое выражение, которое является, очевидно, неправильным переводом с подлинника. Сама по себе неправильность перевода, может быть, не заставляла бы обращать на нее исключительного внимания, но дело в том, что вследствие этого искажения текст получает смысл, совершенно противный духу христианской нравственности или, что все равно, нравственности вообще. А именно: в псалме 14, где изображается идеал праведности, в ст. 4 сказано: «тот, в глазах которого презрен отверженный, но который боящихся Господа славит» ... Хотя я не имею возможности сверить перевод с подлинником, однако уверен, что в подлиннике не может быть так сказано, так как презрение – чувство совершенно противонравственное. Презрение – чувство мятежное, беспокойное, оно всегда содержит в себе некоторую долю раздражения или злобы. Правда, можно презирать что–нибудь отвлеченное, напр., злобу, ложь, притворство и т. д., но в этом случае презрение теряет уже свой злобный характер, и самое слово «презрение» приобретает символическое значение. Таким же образом, например, мы приписываем Богу некоторые, собственно говоря, противонравственные чувства, напр., гнев; но в применении к Богу мы придаем этим словам символическое значение. Обратившись к переводу Лютера, я нашел там: «Wer die Gottlosen nichts achtet, sondern ehret die Gottesfurchtigen», т. e. «который безбожных нисколько не уважает» ... Отсутствие уважения есть чувство индифферентное, безразличное, а потому нисколько не предосудительное в нравственном смысле. Но презрение – чувство противонравственное, на что есть прямое указание в словах Спасителя: «смотрите, не презирайте никого из малых сих», т. е. это, мне кажется, надо понимать приблизительно так: смотрите, не презирайте никакого человека, насколько бы он ни казался вам ничтожным в нравственном или каком–либо другом отношении. |
| Неконструктивный способ поведения в конфликтной ситуации приводит либо к ссоре, либо к неразрешенной ситуации, то есть к тому самому «худому миру». Противоречия не разрешены, но стороны временно примиряются и находятся как бы в состоянии «холодной войны». Неконструктивный конфликт часто сопровождается «запрещенными силовыми приемами»: взаимными оскорблениями, давлением, шантажом и т. д. При таком способе ведения диалога оппоненты иногда вообще забывают, в чем собственно состоял первоначальный предмет спора. Отсутствие видимых противоречий и столкновений в какой-либо группе людей иногда вовсе не свидетельствует о том, что здесь царят любовь и гармония. Известно, например, что в американских коммунах, поселениях хиппи было очень мало конфликтов, которые неизбежны в сообществе людей, тесно проживающих на ограниченной территории. Почти полное отсутствие ссор и конфликтов в хипповских колониях объяснятся очень легким отношением хиппи к жизни и друг к другу. Они проповедовали любовь и свободу, но на самом деле судьба собратьев была им глубоко безразлична. Философия хиппи такова: пока ты с нами, нам хорошо, весело, мы делимся с тобой едой, наркотиками, но ты свободен уйти, нас покинуть, и про тебя никто особо не вспомнит. Если человек из колонии внезапно исчезал, его никто не разыскивал, и все не очень-то переживали, что с ним случилось: попал ли он в тюрьму, убит или умер от передозировки наркотиков. В 1960-е годы одна девушка из поселения хиппи сошла с ума после неудачного приема ЛСД. Ее увезли в психиатрическую лечебницу, и никто из ее собратьев не попытался ее оттуда вызволить или хотя бы навестить в больнице. Практически никем не управляемое бесконфликтное общество держалось на индифферентном отношении к друг другу и равнодушии к ближнему. Нередко в парах, где мужчина и женщина соединились для сожительства вне брака, тоже наблюдается внешне весьма мирное сосуществование, но стоит такой паре заключить законный брак, начинаются конфликты. Почему? Люди, соединенные безответственностью и взаимным наслаждением, не строят настоящих отношений, их не соединяют настоящие чувства. Пока нам хорошо вдвоем — мы живем вместе, надоело — разбежались. Люди, по большому счету, равнодушно относятся друг к другу. Ближний для них не очень-то дорог, они не особо болеют за него и поэтому легко примиряются с его недостатками. Они как бы говорят: мы собрались вместе не для того, чтобы вместе делать общее дело, работать над собой, а чтобы вместе отдыхать, так не будем в этом друг другу мешать. В этой ситуации, когда люди объединены грехом блуда, и бесы не особо искушают их: зачем разрушать союз, созданный во имя греха и беззакония? |
|
|
