| — Кончилось, — грустно покивала Зина. Они еще раз глянули друг на друга, и первой к дверям пошла Искра. Ей тоже было трудно, тоже не хотелось сюда входить, но она лучше всех была подготовлена к подчинению короткому, как удар, слову «надо». И опять никто не отозвался на звонок, никто не шевельнулся там, в наглухо зашторенной, дважды опустевшей квартире. Только на этот раз Искра не стала оглядываться в поисках поддержки, а толкнула дверь и вошла. Могильная тишина стояла в квартире. Тускло светилось в полумраке старинное зеркало, и Зина впервые посмотрела в него равнодушно. — Есть здесь кто-нибудь? — громко спросила Искра. Никто не отозвался. Девочки переглянулись. — Нет никого. — Этого не может быть… Искра осторожно заглянула в столовую: там было пусто. Пусто было на кухне и в спальне отца: остались опечатанный кабинет и комната Вики, перед которой Искра замерла в нерешительности. — Ну чего ты боишься? — вдруг злым шепотом спросила Лена. — Ну давай я войду. И отпрянула: на кровати лежала женщина. Лежала на спине, странно вытянув торчащие из-под платья прямые, как палки, ноги. Неподвижные руки ее крепко прижимали к груди фотографию Вики: они хорошо знали эту окантованную фотографию. — Мертвая… — беззвучно ахнула Зина. — Дышит, кажется, — неуверенно сказала Лена. Искра подошла, заглянула в остановившиеся, бессмысленные глаза. — Послушайте…— Она запоздало вспомнила, что не знает, как зовут тетю Вики. — Товарищ Люберецкая… — Мертвая, да? — в ужасе шептала сзади Зина. — Мертвая? — Товарищ Люберецкая, мы подруги Вики. Чуть дрогнули замершие веки. Искра собрала все мужество, тронула женщину за руку. — Послушайте, мы подруги Вики, мы учимся в одном… Она замолчала: «учимся?». Нет, «учились»: теперь надо говорить в прошлом времени. Все в прошлом, ибо это прошлое прочно вошло в их настоящее. — Мы учились вместе с первого класса… Нет, ее не слышали. Не слышали, хотя она говорила громко и четко, заставляя себя все время глядеть в остановившиеся зрачки. — Ну что? — нетерпеливо спросила Лена. |
| Как росгвардеец пьяной бездомной ботинок надевал. Три истории о людях, которые поверили в ближнего Иногда добрый случайный прохожий может изменить твою жизнь 30 октября, 2021 Иногда добрый случайный прохожий может изменить твою жизнь Очень люблю я истории о том, как люди вдруг оказываются не такими, как ты их себе представляешь. Ты думаешь, что неприятный какой-то человек, сейчас он обязательно тебе что-нибудь плохое сделает или скажет… Боишься его, сторонишься. А он, раз — и оказывается твоим евангельским ближним. Или чьим-то еще. «Бабуль, ну что ж вы так» Елена Кучеренко Вот недавно совсем. Напилась в очередной раз баба Зина — наша околохрамовая попрошайка. Прямо вдрызг. Есть за ней иногда такой грешок. И валялась на земле в скверике неподалеку. Я как раз мимо шла. Еще издалека вижу — патруль рядом с ней стоит, росгвардейцы. Парни молодые, человек семь. При полной экипировке. Другие попрошайки узрели меня и кричат встревоженно: — Ой, Лена, Лена, баба Зина вот опять. Скажи ей! И росгвардейцам грозным: — Баба Зина вообще нормальная. Мы тоже. Не хулиганим, ничего… Но вот так получилось… Лена подтвердит! Это наша Лена, да… Я попрошайкам страшные глаза сделала за такую подставу. Но деваться некуда: — Говорю. Нормальные они. Вы только их не это… Не того… — А вы кто? — Я? Ну кто… Лена… — ничего умнее в голову не пришло. А сама думаю: «Сейчас и бездомным вставят, и мне прилетит за компанию». И к бабе Зине пытаюсь воззвать, которая валяется себе, и пусть весь мир, как говорится, подождет: — Баб Зин! Вы меня слышите? Если вы будете так себя вести, я вам памперсы, — она для взрослых носит, — и сапоги больше не дам! — А иди ты на хрен! — отвечает. — И вы тоже все на хрен идите! Последнее — парням из Росгвардии, которые справедливо напряглись. «Ну все! — сжалась я. — Конец! Сейчас они нам устроят». И уже в автозаке нас всех представляю. И мужа с передачками. И детей моих — сиротинушек, голодных и холодных… Пока фантазия рисовала страшные картины зэковского будущего, баба Зина чудом сфокусировалась: |
| 32 См.: Ибн Хишам. Жизнеописание пророка Мухаммада. М., 2005. С. 519–520. «Анас рассказывал, что Посланник Аллаха давал людям всё, что они просили, за обращение в ислам...» (Муслим). Цит. по: Мухаммад ибн Джамиль Зину. О достоинствах Пророка Мухаммада, мусульманской нравственности и праведном поведении. Б. м., 1999. С. 44–45. 34 Фетхуллах Гюлен. Пророк Мухаммад – венец рода человеческого. Т. 2 [Электронный ресурс]: сайт. URL: http://coollib.net/b/93694/read (дата обращения: 12.05.2015). Загл. с экрана. 35 Вот как рассуждают об этом исламские богословы: «Большинство учёных считает, что ламам (малые грехи) относится к малым грехам. Бухари (2634) передал, что Ибн Аббас сказал: „Я никогда не видел чего-либо, что объясняло бы значение слова ламам , чем слова, переданные Абу Хурайрой... „ Аллах предопределил сыну Адама д олю из Зина (прелюбодеяния), которую он будет неизбежно совершать. Зина глаз – это взгляд, Зина языка – это разговор, и Зина сердца – желание и страсть, и половые органы будут поддерживать или отвергать это“. Аллах упомянул слово ламам в аяте: „Они избегают великих грехов и мерзостей, кроме мелких и немногочисленных проступков ()“ (К.53:32), что относится к прощаемым деяниям . Аллах также сказал в другом аяте: „Если вы будете избегать больших грехов из того, что вам запрещено, то Мы простим ваши злодеяния и введём вас в почтенный вход“ (К.4:31). Ан-Навави процитировал слова Хаттаби, он сказал: „Это правильное объяснение слова ламам . И было сказано, что это относится к тому, что проходит в мыслях, но не совершается, или что это совершение греха, но не упорствование в нём . Также имеются и другие мнения, которые не совсем ясны. Основное значение слова ламам – это склонность к совершению чего-либо и желание этого, но не на продолжительной основе. И Аллаху известно лучше“». (Толкование аятов Корана. Вопрос #22422: Малые грехи//Ислам [Электронный ресурс]: сайт. URL: http://fatwaonline.net/?view=question&id=22422 (дата обращения: 12.05.2015). О прощаемых «малых» грехах как проявлении страсти см. хадис Бухари 1967 (Сахих аль-Бухари. Достоверные предания. М., 2005. С. 778). |
| Зиночка и Лида очень скучали без сестры: целый день они дожидались её возвращения. – Вон она! Наша «институтка» идет! – радостно на весь дом кричала Зина, увидав в окно возвращавшуюся сестру. Девочки бежали ей навстречу, расстегивали пальто, снимали с головы платок, несли в комнату её книги, и Леля рассказывала им все институтские новости. В семье Лели появился на свет новый жилец мальчик Витя. – У нас маленький господинчик! – радостно рассказывала всем Леля. – У нас есть братец, братец Витя! – кричали Зина и Лида. Старшая же сестра, в свободное от уроков время, своими трудолюбивыми ручками шила малютке приданое: все простыни, пеленки были подрублены ею, все белье ею намечено. Вскоре маленький новый человечек сделался всеобщим любимцем. Сестры находили в нем все прелестным: и его ручки, и ножки, и гримасы, и то, как он распелёнатый потягивался. Ни одно купанье не обходилось без них. После купанья Леля помогала вытирать и одевать брата, приговаривая: – Что, сибиряк, хорошо вымылся? Любишь водичку? Теперь мамочка покормит тебя и баиньки!.. – Лелечка, вот он у нас вырастет, будет его с тобою учить: на колени на горох ставить, наказывать... – шутила няня. – Нет, нянечка, уж лучше будем его учить с лаской! – отвечала милая девочка. Лида и Зина в ванночке после купания брата всегда мыли своих дюймовочек. Так назывались маленькие резиновые куколки; с ними проделывалось все то же, что и с Витей. А из-за крестин произошла целая история: крестная мать – Зинаида – не захотела отдать Лидочке ни рубашечки, ни ризок. Раздался страшный плач, Леля бросилась в детскую. – Что у вас? – Она меня прогнала из крестных матерей... – плакала Зина. – Какая же она крестная мать, – жаловалась Лида, – если не дает моему ребенку, моей Дюймовочке, рубашечки и платья. – Отдай ей рубашку, и играйте дружно! – помирила их Леля. У Лели тоже была резиновая Дюймовочка, но она перестала ею играть с тех пор, как поступила в институт. Однако папа с мамой поймали свою детку и сконфузили. Отец увидел первый и привел маму: они долго любовались молча. В комнатке Лели горела лампадка; девочка стояла в полумраке, потупившись над стулом, и, засучивши рукава, пресерьезно в каком-то блюдце мыла свою Дюймовочку; потом она осторожно снесла ее на постель – очевидно, там было приготовлено белье – и начала ее пеленать... Тут родители не выдержали, со смехом вошли в комнату, сели на кровать, ласкали и обнимали свою девочку вместе с Дюймовочкой. |
| Стишок: Когда дамы снимаются И заслоняются, Они готовы одна другой Дать в глаз ногой!.. Да! Что я узнал!.. Море иногда сходит с ума и уходит. Курорт ему надоедает или что, я не знаю. И на песке всякие ракушки, и креветки, и слизняки… Зина говорит, что это все морские глисты. А потом море соскучится и приходит назад. Называется «прилив – отлив». Здешнее море люди почему-то называют океаном. Я, было, как-то погнался за морем, когда оно уходило, но Зина привязала меня чулком к скамейке. Нелюбознательная девочка! Вчера познакомился в соседнем русском пансионе с кухаркой Дарьей Галактионовной. Руки у нее толстые, как итальянская колбаса, но, в общем, она миленькая. Называет меня «Микитой» и все ворчит, что я с пляжа в кухню ей песок на лапах таскаю. Песок вымести можно! Экая важность… Еда так себе. Хотя я не интересуюсь: дети меня кормят шоколадом, котлетками и чем только хотите. Зина все просит, чтобы я так много не ел, а то у меня сделается ожирение сердца и меня придется везти в Мариенбад. А что, если бы был курорт для фоксов? Фоксенбад! Вот бы там открыть собачий кинематограф… Собачьи скачки, собачью рулетку, собачью санаторию для подагрических бульдогов… Умираю от злости! Почему, почему, почему для нас ничего не делают? Кошек здесь нет. Ни одной кошки. Ни полкошки. Ни четверть кошки… Неужели они все пошли на котлетки? Брр! Нет, нет, я бегал на кухню, смотрел: куры, телячье мясо, баранина… А то бы я из курорта куда глаза глядят убежал! Зина вчера мне устроила лунное затмение. Луна была такая круглая, огромная, бледная… Совсем как живот у нашего хозяина пансиона. Я задумался, загрустил и чуть-чуть-чуть подвыл. Только две-три нотки… А Зина взяла и надела мне на голову купальные штаны. – Ты, – говорит, – не имеешь права после десяти часов выть!.. Но, во-первых, у меня нет часов, и даже кармана для них нет… А во-вторых… настроение от часов не зависит. Хотел послать Кики открытку с приветом… Но консьержка ревнивая – не передаст. Чудный и замечательный фокс Микки. В зоологическом саду |
| – На, поливай, – проговорил он. Зина взяла чайник, и глазки ее заблестели от удовольствия. – Пойдем, я тебе покажу, какие цветы надо полить, – продолжал Илюша, помогая девочке поддерживать тяжелый чайник. Зина готова была идти за ним, но в ту минуту раздался голос Жоржа: – Зина, ты зачем это с мальчишками разговариваешь? Постой-ка, я маме скажу! Девочка отошла от Илюши, но слабые руки ее не могли сдержать чайника в равновесии; он пошатнулся и несколько капель воды пролилось на ее платье. Гувернантка тотчас заметила это, вырвала чайник из рук девочки, выплеснула воду на землю, а Зиночку усадила возле себя на скамейку. Илюша видел печальное лицо девочки, но подойти к ней не осмеливался. Через несколько дней после этого ему удалось оказать более важную услугу Зиночке. Сердитая гувернантка не ужилась у Гвоздевых и ушла от них. Недели две детям позволяли играть в саду одним, без присмотра старших. Зиночке от этого было еще хуже, чем от строгости гувернантки: братья постоянно обижали ее, они были гораздо сильнее ее, и она не могла от них защищаться; если же она жаловалась матери, та говорила, что она плакса, капризница, недотрога, и наказывала ее же, а мальчикам не делала даже замечания за их грубость. Раз утром Жорж вздумал играть в лошадки и запряг Зиночку. Девочка не любила бегать, она была слабого здоровья и усиленное движение утомляло ее. – Я не хочу, я устала! – пропищала она, пробежав одну аллейку. – Нет, ты должна! Папа ведь велел тебе вчера бегать и играть с нами… Я скажу папе, что ты его не слушаешься. Ну, беги же! Но-о! Пошла! Зина пробежала еще немножко. – Я не могу, я, право, не могу! – говорила она, задыхаясь. – Не можешь? Так я же тебя! Злой мальчик замахнулся прутом, заменявшим ему кнут, и со всей силы ударил по голой руке девочки. Зина вскрикнула от боли. – Так тебе и надо, – не унимался Жорж. – Вот тебе и еще… – Он замахнулся во второй раз, но вдруг чья-то рука выхватила у него хлыст и он увидел перед собой Илюшу, с лицом, раскрасневшимся от гнева, со сверкающими глазами. |
| Ответ князя превзошел ее лучшие ожидания. — Я до безумия влюблен в нее! — вскричал старичок, вдруг весь оживляясь, всё еще стоя на коленах и весь дрожа от волнения. — Я ей жизнь готов отдать! И если б я только мог на-де-яться… Но подымите меня, я не-мно-го ос-лаб… Я… если б только мог надеяться предложить ей мое сердце, то… я… она бы мне каждый день пела ро-ман-сы, а я бы всё смотрел на нее… всё смотрел… Ах, боже мой! — Князь, князь! вы предлагаете ей свою руку! вы хотите ее взять у меня, мою Зину! мою милую, моего ангела, Зину! Но я не пущу тебя, Зина! Пусть вырвут ее из рук моих, из рук матери! — Марья Александровна бросилась к дочери и крепко сжала ее в объятиях, хотя чувствовала, что ее довольно сильно отталкивали… Маменька немного пересаливала. Зина чувствовала это всем существом своим и с невыразимым отвращением смотрела на всю комедию. Однако ж она молчала, а это — всё, что было надо Марье Александровне. — Она девять раз отказывала, чтоб только не разлучаться с своею матерью! — кричала она. — Но теперь — мое сердце предчувствует разлуку. Еще давеча я заметила, что она так смотрела на вас… Вы поразили ее своим аристократизмом, князь, этой утонченностью!.. О! вы разлучите нас; я это предчувствую!.. — Я о-бо-жаю ее! — пробормотал князь, всё еще дрожа как осиновый листик. — Итак, ты оставляешь мать свою! — воскликнула Марья Александровна, еще раз бросаясь на шею дочери. Зина торопилась кончить тяжелую сцену. Она молча протянула князю свою прекрасную руку и даже заставила себя улыбнуться. Князь с благоговением принял эту ручку и покрыл ее поцелуями. — Я только теперь на-чи-наю жить, — бормотал он, захлебываясь от восторга. — Зина! — торжественно проговорила Марья Александровна, — взгляни на этого человека! Это самый честнейший, самый благороднейший человек из всех, которых я знаю! Это рыцарь средних веков! Но она это знает, князь; она знает, на горе моему сердцу… О! зачем вы приехали! Я передаю вам мое сокровище, моего ангела. Берегите ее, князь! Вас умоляет мать, и какая мать осудит меня за мою горесть! — Маменька, довольно! — прошептала Зина. — Вы защитите ее от обиды, князь? Ваша шпага блеснет в глаза клеветнику или дерзкому, который осмелится обидеть мою Зину? — Довольно, маменька, или я… — Ну да, блеснет… — бормотал князь. — Я только теперь начинаю жить… Я хочу, чтоб сейчас же, сию минуту была свадьба… я… Я хочу послать сейчас же в Ду-ха-но-во. Там у меня брил-ли-анты. Я хочу положить их к ее ногам… — Какой пыл! какой восторг! какое благородство чувств! — воскликнула Марья Александровна. — И вы могли, князь, вы могли губить себя, удаляясь от света? Я тысячу раз буду это говорить! Я вне себя, когда вспомню об этой адской… — Что ж мне де-лать, я так бо-ялся! — бормотал князь, хныча и расчувствовавшись. — Они меня в су-мас-шед-ший дом посадить хо-те-ли… Я и испугался. — В сумасшедший дом! О изверги! о бесчеловечные люди! О низкое коварство! Князь — я это слышала! Но это сумасшествие со стороны этих людей! Но за что же, за что?! |
| — Зина, неужели ты хочешь рассказывать?.. О боже! я предчувствовала, что этот кинжал не минует моего сердца! — Да, маменька, всё расскажу! Я опозорена, вы… мы все опозорены!.. — Ты преувеличиваешь, Зина! ты вне себя и не помнишь, что говоришь! и к чему же рассказывать? Тут смысла нет… Стыд не на нас… Я докажу сейчас, что стыд не на нас… — Нет, маменька, — вскричала Зина с злобным дрожанием в голосе, — я не хочу более молчать перед этими людьми, мнением которых презираю и которые приехали смеяться над нами! Я не хочу сносить от них обид; ни одна из них не имеет права бросить в меня грязью. Все они готовы сейчас же сделать в тридцать раз хуже, чем я или вы! Смеют ли, могут ли они быть нашими судьями?.. — Вот прекрасно! Вот как заговорила! Это что же! Это нас обижают! — послышалось со всех сторон. — Да они и впрямь сами не понимают, что говорят-с, — проговорила Наталья Дмитриевна. Заметим в скобках, что Наталья Дмитриевна сказала справедливо. Если Зина не считала этих дам достойными судить себя, зачем же было и выходить к ним с такою огласкою, с такими признаниями? Вообще Зинаида Афанасьевна чрезвычайно поторопилась. Таково было впоследствии мнение самых лучших голов в Мордасове. Всё бы могло быть исправлено! Всё бы могло быть улажено! Правда, и Марья Александровна сама себе подгадила в этот вечер своею поспешностию и заносчивостью. Стоило только насмеяться над идиотом старикашкой да и выгнать его вон! Но Зина, как нарочно, вопреки здравому смыслу и мордасовской мудрости, обратилась к князю. — Князь, — сказала она старику, который даже привстал из почтения со стула, — так поразила она его в эту минуту. — Князь! простите меня, простите нас! мы обманули, мы завлекли вас… — Да замолчишь ли ты, несчастная! — в исступлении вскричала Марья Александровна. Но гордый, порывистый и в высшей степени мечтательный характер Зины увлекал ее в эту минуту из среды всех приличий, требуемых действительностью. Она забыла даже о своей матери, которую корчили судороги от ее признаний. — Да, мы обманули вас обе, князь: маменька тем, что решилась заставить вас жениться на мне, а я тем, что согласилась на это. Вас напоили вином, я согласилась петь и кривляться перед вами. Вас — слабого, беззащитного — облапошили, как выразился Павел Александрович, облапошили из-за вашего богатства, из-за вашего княжества. Всё это было ужасно низко, и я каюсь в этом. Но клянусь вам, князь, что я решилась на эту низость не из низкого побуждения. Я хотела… Но что я! двойная низость оправдывать себя в таком деле! Но объявляю вам, князь, что я, если б и взяла от вас что-нибудь, то была бы за это вашей игрушкой, служанкой, плясуньей, рабой… я поклялась и свято бы сдержала клятву мою!.. |
| И «неверующий» Николай Иванович делает неожиданный вывод: — Вот так грех за грех цепляется, и тут же воздаяние получаешь! Главная драгоценность Зина, читательница православной газеты Севера России «Вера-Эском», в которой я печатаюсь, написала мне письмо, поделилась своей мечтой приехать в Оптину. Мы начали переписываться, и я пригласила её в гости. Зина приехала, прожила у меня несколько дней, поделилась историями из своей жизни и разрешила рассказать их, сохранив её имя. Одна из историй легла в основу повести «Поездка к отцу», а вторая, короткая, вот. Зина работала на дробильно-обогатительной фабрике, вырастила сына и дочь. Дочка вышла замуж, уехала, сын тоже подрос, собрался жениться, купили ему Зина с мужем половину дома. Продал им эту половину сосед Бобырь. Он там уже и не жил давно, использовал дом как дачу. Когда перевозили вещи сына, сосед сложил все свои старые пожитки в кладовку и говорит: — Можно сжечь, можно выкинуть… Зина смотрит: в кладовке что-то блестит. Она потянула—икона большая святителя Николая Чудотворца, украшенная блёстками. Бобырь блестящее увидел и как закричит: — Это что ещё за драгоценность такая? Ну-ка, давай быстро сюда, может, я чего ценного не заметил! А… Это никакая и не драгоценность, доска с фольгой… И бросил назад, в кладовку. Зина тут же икону подхватила: — Нельзя так с иконой! Это же драгоценность и есть! Бобырь только посмеялся. А Зина икону привела в порядок и в красный угол поставила. Она всегда святителя Николая Чудотворца почитала. У них и храм был в честь Николая Угодника. Прошла неделя. Зина была на смене, работает и молится тихонько. Только тропарь святителю Николаю прочитала, чувствует, как будто что-то её от работы отрывает и ноги сами ведут в другой цех, на участок обезвоживания. Ей там и делать нечего совсем… Пришла, постояла, а там молодёжь: слесари, фильтровалыцики, аппаратчики. Думает: «И зачем это я сюда только пришла?! Ерунда какая-то! Нужно к себе идти работать!» Вдруг слышит телефонный разговор: — Ну и что, горит! Не у тебя же горит! Да там вообще никто не живёт, это пустая дача! |
| – Это что ещё за драгоценность такая? Ну-ка, давай быстро сюда, может, я чего ценного не заметил! А… Это никакая и не драгоценность, доска с фольгой… И бросил назад, в кладовку. Зина тут же икону подхватила: – Нельзя так с иконой! Это же драгоценность и есть! Бобырь только посмеялся. А Зина икону привела в порядок и в красный угол поставила. Она всегда святителя Николая почитала. У них и храм был в честь Николая Чудотворца. Прошла неделя. Зина была на смене, работает и молится тихонько. Только тропарь святителю Николаю прочитала, чувствует, как будто что-то её от работы отрывает, и ноги сами ведут в другой цех, на участок обезвоживания. Ей там и делать нечего совсем… Пришла, постояла, а там – молодёжь: слесаря, фильтровальщики, аппаратчики. Думает: «И зачем это я сюда только пришла? Ерунда какая-то! Нужно к себе идти работать!» Вдруг слышит телефонный разговор: – Ну и что горит – не у тебя же горит! Да там вообще никто не живёт – это пустая дача! Зина похолодела, подбегает: – Что горит? – Да вы не волнуйтесь так, это дача! И называет номер дома её сына. Она опрометью из цеха выскочила, побежала. Прибегает: у соседей сына, которые там не жили постоянно, вся половина дома как свеча горит. Жители улицы пожарных вызвали, сами стоят – смотрят. Она к двери – та заперта изнутри на крючок. Стучит кулаками, а её успокаивают: – Да вы не волнуйтесь, там нет никого, это же дача. – Там сын у меня! Взломали мужчины дверь, вбегают. Зина смотрит: сын после ночной смены спит как младенец, а у него уже потолок занимается. Разбудили его, а он спросонок ворчит: – Вы чего сюда, я же раздетый… Потом сообразил что к чему, выскочил, за ним кошка выскакивает. Зина икону святителя Николая Чудотворца вынесла, соседи – вещи, какие успели. Сын на улице стоит, смотрит: у соседей часть дома как свеча горит, и у него занимается. Он побледнел как мел, затрясло всего. Пожарные приехали, вторую половину дома кое-как отстояли. Зина и сейчас думает, что это Николай Угодник спас её сына. Ода бабушкам Приехав в Оптину, у меня остановилась настоятельница монастыря Казанская Трифонова женская пустынь, мать Ксения. В этом уральском монастыре я окормлялась десять лет, и очень рада была принять матушку у себя. |
|
|
