| — Уладила, — небрежно бросила Зина. — Когда и где? — Давай в полдесятого у «Коминтерна», а? — Договорились, — отважно сказала Зина, хотя сердце ее екнуло. — Я провожу тебя? — Ни в коем случае! — гордо отказалась она и пошла, больше всего на свете интересуясь собственной спиной. Так она и удалилась и, кто знает, может, всю дорогу до самого дома несла бы взгляд красивого мальчика на своей спине, если бы не встретила Лену Бокову. Лена готовилась в артистки, занималась у старенькой и очень заслуженной актрисы, а теперь бежала навстречу, смахивая слезы и некрасиво шмыгая носом. — Ментика будочники забрали! — А ты где была? — А я и не заметила. Я разговаривала с одним человеком. потом он ушел, и мальчишки сказали, что Ментика будочники увезли. Ментик принадлежал заслуженной артистке, довольно болезненной старушке, возле которой вечно суетились подрастающие таланты. — А болтала ты, конечно, с Пашкой Остапчуком…— Зиночка не могла удержаться, несмотря на весь трагизм. — Господи, да какая разница! Ну, с Пашкой, ну… — А куда ты бежишь? — Не знаю. Может, к Николаю Григорьевичу. Ты представляешь, что будет с ней? У нее же нет никого, кроме Ментика! — К Искре! — воскликнула Зина, мгновенно забыв о приглашении в кино, влажных взглядах и собственной равнодушной спине. Они побежали к Искре, и по дороге Лена вновь поведала историю исчезновения пса, а потом перед Искрой проиграла ее в лицах. — Они с них сдирают шкуру, — свирепо уточнила Зина. — Не болтай чепухи, они продают их в научные институты, — авторитетно заявила Искра. — А раз так, значит, должен быть какой-то магазин или собачий склад: это ведь не частная лавочка. — Нам надо спасать Ментика, — сказала Лена. — Понимаешь, надо! Он пропал по моей вине и вообще… — Надо идти в милицию, — решила Искра. — Милиция знает все. — Ой, не надо бы путать сюда милиционеров, — вздохнула Зиночка, — А то они привыкнут к нашим лицам и станут здороваться на улицах. Представляешь, ты идешь… с папой, а тебе постовой говорит: «Здрасьте!» — Что меня угнетает, Зинаида, так это то меня угнетает, какой чушью набита твоя голова, — озабоченно сказала Искорка, надевая пальтишко. И тут же прикрикнула на Лену: — Не реви! Теперь надо действовать, а реветь будете в милиции, если понадобится. |
| 25 Эгер де сени бирев дуванханагъа элте буса, ону булан ёлда ярашма къара. о сени дуванчыны янына гелтирер, дуванчы сени туснакъчыны къолуна берер, туснакъчы да сени туснакъгъа салар. 26 Гертисин сёйлеймен сагъа: лап ахырынчы нохуратынга ерли борчунгну бермесенг, сен туснакъдан чыкъмассан. Эр-къатынны гьакъында 27 – Сиз: «Зина этме!» – деп айтылгъанны эшитгенсиз. 28 Мен буса айтаман сизге: къатынгишиге гёз салгъан гиши де юрегинден ону булан зина этген болур. 29 Эгер онг гёзюнг сени гюнагьгъа тарта буса, ону чыгъарып ташла! Неге тюгюл де, сени бютюн къаркъаранг жагьаннемге тюшгенден эсе, санларынгдан бириси ёкъ болмакълыгъы оьзюнг учун яхшыдыр. 30 Эгер онг къолунг сени гюнагьгъа тарта буса, ону гесип ташла! Неге тюгюл де, сени бютюн къаркъаранг жагьаннемге тюшгенден эсе, санларынгдан бириси ёкъ болмакълыгъы оьзюнг учун яхшыдыр. 31 «Ким къатынындан айрыла буса, ону булангъы гебини бузулгъанны гьакъында шагьатнама берсин», – деп айтылгъан. 32 Мен буса айтаман сизге: зинадан башгъа бир себепге гёре де къатынындан айрылагъан адам ону зина этмеге борчлу этедир. Ким эрден айрылгъан къатынны алса, шо оьзю де зина этеген боладыр. Антны гьакъында 33 – Сиз: «Антынгны бузма! Раббибизни алдында этген антларынгны кют!» – деп айтылгъанны да эшитгенсиздир. 34 Мен буса айтаман сизге: негьакъ ант этмегиз. Не кёклер булан ант этмегиз, неге тюгюл о Аллагьны тахыдыр. 35 Не ер булан ант этмегиз, неге тюгюл о Ону аякъ басагъан еридир. Не Ерусалим булан ант этмегиз, неге тюгюл о уллу Пачаны шагьарыдыр. 36 Башыгъыз булан да ант этмегиз, неге тюгюл сиз бир тюгюгюзню де я акъ, яда къара этип болмайсыздыр. 37 Сени сёзюнг дюр буса, «дюр», тюгюл буса, «тюгюл» болсун; мундан артыгъы иблисдендир. Оьч алывну гьакъында 38 – Сиз: «Гёз учун – гёз, тиш учун – тиш», – деп айтылгъанны да эшитгенсиздир. 39 Мен буса айтаман сизге: сагъа яманлыкъ этген гишиге къаршылыкъ этме. Ким сени онг яягъынга ура буса, огъар урма сол яягъыгны да бакъдыр. 40 Ким сени булан дувангъа тюшюп, гёлегингни чыгъарып алмагъа сюе буса, огъар уьст гийимингни де бер. 41 Ким сени оьзю булан бир минг абат ёл юрюмеге борчлу эте буса, ону булан эки минг абат ёл юрю. 42 Эгер сенден бирев бир зат тилесе, бер. Сенден борчгъа алма сюегенден де юзюнгню бурма. |
| Они запрыгали по ступенькам широкой громадной лестницы бульвара и точно уже купались в открывшемся просторе воздуха и моря. Спустившись, они пошли вдоль пыльного серого здания. Скрылось море на мгновенье и опять сверкнуло уж вплоть, с гаванями, с лесом мачт, с палатками купален, с белыми рядами сохнущих простынь, с ароматом моря. – Вы мне скажете правду? – Скажу. – В кого вы влюбились в это лето? – Хотел влюбиться, но она уж невеста. – Разве можно здесь хотеть или не хотеть? – Можно, – беспечно ответил Карташев. – Нет, нельзя, Карташев. Вы были когда-нибудь влюблены? – Я с трех начал влюбляться. Из-за простынь вдруг появилась фигура учителя математики с его походкой заведенной куклы, с его обычным строгим взглядом темных глаз. Карташев быстро смущенно поклонился и, когда он прошел, спросил с веселой тревогой Маню: – Как вы думаете слышал он? Они оба рассмеялись, он еще оглянулся и сказал: – Я думаю – он хотел бы быть на моем месте. – В каком смысле? – Гм… гм… – усмехнулся Карташев. Они стояли на перекрестке подмостков, откуда расходились дорожки в женское и мужское отделение. – Ну? – Здравствуйте, – пренебрежительно, как бы зная, что так и будет, поздоровалась Зина, выходя из купальни. За нею шли Наташа, Маня и толстая кубышка Ася. Зина поцеловалась с Корневой, а Наташа, добродушно прищурившись, спросила брата: – Нашел? – Что нашел? – спросила Корнева и покраснела. Зина только кивнула головой, Наташа, смеясь, поцеловалась с Корневой. – Маня как выросла… похорошела, – с каким-то оттенком зависти заметила Корнева. – Мы вечером сегодня к вам хотели… – Отлично, – ответила Наташа и, обратившись к брату, лукаво спросила: – Ты тоже вечером? Зина только молча кивнула головой, как бы говоря: об этом и спрашивать нечего. – Вы одни? – спросил Карташев. – Мама теплые ванны берет. – Что значит «нашел»? – спросила Корнева, когда прошли сестры Карташева. Карташев только посмотрел на нее и, ничего не отвечая, улыбаясь, пошел по подмосткам в свое отделение. Он шел и оглядывался, пока не столкнулся с Сережей. |
| Карташев опустил книгу и задумался над тем, что, в сущности, жизнь глупая и скучная штука. И еще глупее и скучнее становится, когда читаешь такие книги, в которых куда-то зовут, на какую-то другую жизнь, а кончишь читать, и точно с неба спустился: никакой такой другой жизни и в заводе нет – идет, как идет, и вся так день за днем… Карташев нетерпеливо перевернулся к спинке дивана и стал смотреть в упор на клеенчатую обивку. «Если б я вырос где-нибудь в совершенно особенной обстановке… ну хоть нашли бы меня где-нибудь на дороге… я бы тогда был свободен: что захотел бы – то и сделал». Он стал мечтать о том, что бы он сделал: поселился бы в деревне, оставил бы себе кусок земли, остальную бы отдал крестьянам. Он подумал, что у него, у бобыля, тогда бы и земли не было… «Ну, положим, меня какой-нибудь богач нашел и оставил мне…» – Тёма, мама спрашивает, ты в какой комнате хочешь устроиться? – спросила, заглянув, Зина. – В какой комнате? – протянул Карташев. – Здесь в кабинете. – Кабинет для девочек. – В таком случае, где ж? – вспыхнул Карташев, угадывая назначенную ему маленькую комнату с единственным выходом в столовую, куда выходила и спальня матери. – В маленькой или в бывшей детской – тогда Сережа с тобой будет. – Я с Сережей не хочу. – Значит, в маленькой. – Я в беседке буду. – Тёма, ну что ты ребенка из себя разыгрываешь? – Карташев молча закрыл глаза. – Тёма? – нетерпеливо спросила Зина. – Ну, подохните вы все. – Тёма?! Это было так неожиданно, так грубо и оскорбительно, что Зина только поспешно затворила дверь и, униженная, оскорбленная, ушла к матери. – Тёма с ума сошел, – растерянно проговорила она. – Я его спрашиваю, где он хочет, чтоб была его комната, а он… – Голос Зины вдруг дрогнул. – Служанкам так не говорят… Она совсем оборвалась, отвернулась к окну, и слезы закапали по ее щекам. Долго билась с ней Аглаида Васильевна, пока наконец Зина рассказала, в чем дело. Аглаида Васильевна была так же поражена, так же ничего не поняла, как и ее дочь. Ей ясно было одно: Тёма делался совсем непохожим на прежнего Тёму. |
| Новый папа делает вид, что меня не замечает. Я его – тоже… Во сне видел Зину и залаял от радости: она кормила меня с ложечки гогель-могелем и говорила: «Ты мое сокровище… если ты еще раз заблудишься, я никогда не выйду замуж». Лили проснулась – в окне белел рассвет – и свесила голову с кроватки. – Фифи! Ты чего? Ничего. Страдаю. Кошке все равно: сегодня Зина, завтра Лили. А я честная, привязчивая собака… Второй день без Зины. К новой девочке пришел в гости толстый мальчик – кузен. У собак, слава богу, кузенов нет… Садился на меня верхом, чуть не раздавил. Потом запряг меня в автомобиль, а я уперся! Собаку? В автомобиль?! Тыкал моими лапами в пианино. Я все снес и из вежливости даже не укусил его… Лилина мама меня оценила и, когда девочка опрокинула тарелку с супом, показала на меня: – Бери пример с Фифи! Видишь, как она осторожно ест… Опять Фифи! Когда что-нибудь не нравится, говорят: «фи!» Фи-фи, значит, когда совсем не нравится? Придумают же такое цыплячье имя… Я нашел под шкапом кубики с буквами и сложил: «Микки». Потянул девочку за юбку – читай! Кажется, ясно. А она ничего не поняла и кричит: – Мама! Фифи умеет показывать фокусы! – Хорошо. Дай ему шоколаду. Ах, когда же, когда же меня найдут? Побежал даже в мэрию. Быть может, Зина заявила туда, что я потерялся. Ничего подобного. На пороге лежала лохматая дворняжка и зарычала: – Ррав! Ты куда, бродяга, суешься? Я?! Бродяга?! Мужик ты несчастный!.. Счастье твое, что я так воспитан, что с дворнягами в драку не лезу… «Гора с плеч свалилась»… Куда она свалилась, не знаю, но, словом… я нашелся! Лили вышла со мной на пляж. И вдруг вдали лиловое с белым платьице, полосатый мяч и светлые кудряшки. Зина!! Как мы целовались, как мы визжали, как мы плакали! Лили тихонько подошла и спросила: – Это ваша Фифи? – Да! Только это не Фифи, а Микки… – Ах, Микки! Извините, я не знала. Позвольте вам ее передать. Она заблудилась, и я ее приютила. А у самой в глазах «трагедия». Но Зина ее утешила. Поблагодарила «очень-очень-очень» и обещала приходить со мной в гости. Они подружатся, уж я это по глазам заметил. |
| Марья Александровна перекрестила Зину, выскочила из комнаты, с минутку повертелась у себя перед зеркалом, a через две минуты катилась по мордасовским улицам в своей карете на полозьях, которая ежедневно запрягалась около этого часу в случае выезда. Марья Александровна жила en grand. «Нет, не вам перехитрить меня! — думала она, сидя в своей карете — Зина согласна, значит, половина дела сделана, и тут — оборваться! вздор! Ай да Зина! Согласилась-таки наконец! Значит, и на твою головку действуют иные расчетцы! Перспективу-то я выставила ей заманчивую! Тронула! Но только ужас как она хороша сегодня! Да я бы, с ее красотой, пол-Европы перевернула по-своему! Ну, да подождем… Шекспир-то слетит, когда княгиней сделается да кой с чем познакомится. Что она тает? Мордасов да своего учителя! Гм… Только какая же она будет княгиня! Люблю я в ней эту гордость, смелость, недоступная какая! взглянет — королева взглянула. Ну как, ну как не понимать своей выгоды? Поняла ж наконец! Поймет и остальное… Я ведь все-таки буду при ней! Согласится же наконец со мной во всех пунктах! А без меня не обойдется! Я сама буду княгиня; меня и в Петербурге узнают. Прощай, городишко! Умрет этот князь, умрет этот мальчишка, и тогда я ее за владетельного принца выдам! Одного боюсь: не слишком ли я ей доверились? Не слишком ли откровенничала, не слишком ли я расчувствовалась? Пугает она меня, ох пугает!» И Марья Александровна погрузилась в свои размышления. Нечего сказать: они были хлопотливы. Но ведь говорится же, что охота пуще неволи. Оставшись одна, Зина долго ходила взад и вперед по комнате, скрестив руки, задумавшись. О многом она передумала. Часто и почти бессознательно повторяла она: «Пора, пора, давно пора!» Что значило это отрывочное восклицание? Не раз слезы блистали на ее длинных шелковистых ресницах. Она не думала отирать их, — останавливать. Но напрасно беспокоилась ее маменька и старалась проникнуть в мысли своей дочери: Зина совершенно решилась и приготовилась ко всем последствиям… «Постой же! — думала Настасья Петровна, выбираясь из своего чуланчика по отъезде полковницы. — А я было и бантик розовый хотела приколоть для этого князишки! И поверила же, дура, что он на мне женится! Вот тебе и бантик! А, Марья Александровна! Я у вас чумичка, я нищая, я взятки по двести целковых беру. |
| – А ты что, помочь ему хочешь? В этот момент Андрею почему-то вспомнилась графиня Апраксина, не только не стеснявшаяся работать в саду у племянников, но и весело представившаяся «гастарбайтером». – Почему бы и нет? – пожал он плечами. – Наверное, это не такая уж трудная работа. Он мог бы предложить Александру денег на покупку сена, но был уверен, что тот откажется… А вот если просто помощь предложить, то может, и нет. – А ты косить когда-нибудь пробовал? – Нет, баб Зина, только в кино видел да у Толстого читал. – А, ты про то, как Левин с мужиками косил! – обрадовалась баба Зина. – Жизненное место… – Так вы… – он хотел спросить «читаете?», но на ходу перестроился и вывернулся: – при своих заботах с хозяйством еще и на книги время находите? – Почему нет? Я ж телевизор не смотрю, вот те и время на книги. А ты-то к нам в Павлинки как попал, Андрюша? – Название понравилось – Павлинки. А до того увидел Горелово, а за ним, через лес, Негорелово. Мне это уже странным показалось, я стал на указатели смотреть, а следующими были Крутые Волоки, которые я прочел сначала, как «Крутые Волки». – Так их и зовут, – кивнула баба Зина. – Старое прозвище забылось, новое народилось. – А между названиями Горелово и Негорелово тоже связь есть? – Как не быть. – Расскажите, баба Зина! – А слушай! Дело было еще до революции, нам старики про то рассказывали, которых уже и в живых никого не осталось. Стояли два села, между ними лес и большое болото, ельником поросшее, и назывались оба почти одинаково – Малые Ельники и Большие Ельники. В Малых Ельниках, захудалом старом сельце, церквушка стояла древняя в честь Ильи Пророка, бедная такая церквушка, и священник в ней служил старенький, немощный. А в Больших Ельниках жили мужики богатые, сплавом занимались. Лес вокруг себя вырубали, по реке Павлинке сплавляли. И храм построили, соседям в укор, большой, каменный и тоже в честь Ильи Пророка назвали. Так что престольный праздник в один день у них был. И как-то напала на наши места великая сушь. В полях все горит, лес стоит сухой, ну и начался лесной пожар как раз накануне Ильина дня. |
| Мне очень тяжело. В двадцать три года оказаться в таком положении, в каком оказалась я… Эх! Не сделано и десятой доли того, о чем мечтала, к чему стремилась… Но я не падаю духом. Я верю в себя, верю в свои силы, верю в вас, мои дорогие! Я верю, в то, что Родина не оставит меня. Я живу надеждой, что горе мое не останется неотомщенным, что немцы дорого заплатят за мои муки, за страдания моих близких. И я прошу вас, родные: когда пойдете на штурм, вспомните обо мне! Вспомните — и пусть каждый из вас убьет хотя бы по одному фашисту! Зина Туснолобова, гвардии старшина медицинской службы. Москва, 71, 2-й Донской проезд, д. 4-а, Институт протезирования, палата 52». Это письмо-обращение взволновало солдат и офицеров Прибалтийского фронта. На стволах орудий, минометов, на броне танков, на фюзеляжах самолетов появились надписи: «За Зину Туснолобову!» Так человек непоколебимой стойкости и огромного мужества, Зинаида Туснолобова, снова встала в строй на переднем крае борьбы с немецко-фашистскими захватчиками Зина Туснолобова На ее адрес приходило множество писем. Зина старалась ответить всем своим боевым товарищам. Она рассылала фронтовые треугольники, отвечала бойцам через газеты, выступала по радио. Но самыми главными и желанными — придающими силы и волю к жизни – были, конечно, письма любимого. В своих письмах с фронта Иосиф утешал и подбадривал жену, хвалил за успехи, строил планы на будущее, рассказывал о своей мечте — посадить огромный яблоневый сад… х х х Отгремела война. Вернулись домой фронтовики. Демобилизовался и гвардии старший лейтенант Иосиф Петрович Марченко. Они с Зиной поселились в Зинином родном городе Полоцке. Зинаида Михайловна научилась самостоятельно вести домашнее хозяйство, стала работать диктором на радио, вела большую общественную работу. Всю жизнь муж был ее надежной опорой, другом и помощником. х х х Зинаида Михайловна Туснолобова-Марченко скончалась 20 мая 1980 года. Она — Почётный гражданин города Полоцка, одна из улиц которого названа её именем. В Полоцке открыт музей-квартира Героини. В музее-квартире Н. А. Островского «Преодоление» (Москва, ул. Тверская, д. 14) размещен стенд, посвящённый мужеству Героя Советского Союза З. М. Туснолобовой-Марченко. |
| — Просто — не пойду! — сказала тогда Тая. — Замечательно! — тетя Зина позволила себе усмехнуться. — Ты не даешь нам возможности разобраться и помочь. Оставить твое заявление без внимания мы тоже не можем. Следовательно, у нас нет выхода: завтра же мы с Мариной идем в школу к директору. Дураку понятно, что если насквозь положительная девочка-отличница через неделю после начала учебного года отказывается идти в школу, тому должна быть причина. Вот пусть он и разбирается. — Не надо к директору! — испуганно воскликнула Тая. — Тогда рассказывай! — безжалостно велела тетя Зина. Тая попыталась рассказать, попутно тихо плача и жалея сама себя. По мере рассказа девочки на лицах обеих сестер появлялось одинаковое, все более недоуменное выражение. В конце младшая просительно взглянула на старшую. — То есть ты хочешь сказать, — неуверенно начала тетя Зина, — что тебя никто конкретно не обижал и не дразнил, но ты не хочешь учиться в этом классе, потому что они все… — что? Ненормальные?! Что значит — ненормальные? Это же обычная районная школа, и учатся в ней обычные дети. Разные. И как это вообще весь класс может быть ненормальным? Тая, которая уже почти перестала реветь, попробовала объяснить еще раз. У нее вдруг возникла сумасшедшая надежда, что вот прямо сейчас все и разъяснится, окажется что-нибудь совсем простое, и ей больше не надо будет думать и бояться. — Значит, все же не все ненормальные? Есть один нормальный мальчик с шарфом и синяками и еще один, который в первый же день обозвал тебя толстой коровой, — тетя Зина между тем все больше теряла логическую нить. — Эти, значит, ничего себе. А остальные? Остальные-то тебе чем не угодили — я понять не могу! Что значит — одинаковые? Что значит — как роботы? Племянница, ты сама-то вообще здорова?! — Да, — с готовностью сказала Тая. — Может быть, я совсем больная. Может быть, у меня уже неделю огромная температура, и оттого все. Мама Таи тут же подошла и потрогала рукой лоб дочери. Лоб был влажный и прохладный. — Нет температуры, — растерянно и вроде бы даже огорченно сказала мама. |
| — Добрый день. Будьте любезны, Таисию… Благодарю вас… Тая сидела за столом, обложившись книжками, линейками и цветными карандашами, и составляла в тетради большую сводную таблицу по анатомии. Суть таблицы заключалась в сравнении строения и функции почек, печени и поджелудочной железы. Марина, сидя на диване с пультом от телевизора, переключала каналы и с явным удовольствием смотрела три юмористические программы одновременно. Тетя Зина, собираясь куда-то по своим делам, то и дело презрительно фыркала на Марининых юмористов, а потом, проходя мимо, заглянула в Таину тетрадь. — Бред какой-то! — тетя Зина высоко подняла красивые брови. — Зачем все эти тонкости нужны людям, которые никогда не станут медиками или биологами? — Низачем, — согласилась Тая, аккуратно прочерчивая новую графу. И примирительно заметила: — Да эти таблицы в классе всего три человека и делают… — Кто же, кроме тебя? — Дмитриевский и еще кто-нибудь один… — В каком смысле — кто-нибудь? — Да это все равно, кто. Я не знаю, как они решают, может быть, даже монетку кидают. Или по очереди. А потом все с него списывают… — Списывать — это нехорошо… — назидательно заметила Марина, не отрываясь от экрана телевизора. — Знания не усваиваются… — А почему же не списывают с тебя? Или с Дмитриевского? — удивленно спросила тетя Зина. — Вы что, не даете? — Почему не даем? Им просто не надо. Кстати, Дмитриевский в биологии плохо разбирается — неаккуратно делает, и ошибок много. У него они только задачки по алгебре, когда сложные, берут. А у меня им, кажется, неудобно. Они же, вообще-то, только у своих… — Странно все это… — тетя Зина пожала плечами. — Что там у вас в классе происходит — я так и не смогла понять. Какая-то закрытая система… — Ага! — с удовольствием кивнула Тая. — Именно так, как вы сказали, теть Зин, — закрытая система. — Я вообще этого не понимаю! — Марина хихикнула последний раз и выключила звук. — Почему ты, Таечка, после школы все время сидишь дома и либо читаешь, либо учишь уроки? Почему не гуляешь, не ходишь к подружкам, не сплетничаешь про мальчиков, почему у вас в школе и в классе нет какой-нибудь общественной жизни, в конце-то концов? Ведь ты же сама все время говоришь, что твои одноклассники — на удивление сплоченные между собой ребята, так отчего же вы не организуете что-нибудь такое веселое и задорное? — Марина мотнула подбородком в сторону молчащего, но переливающегося разноцветными огнями телевизора. — Я понимаю, у нас в Сибири был маленький городок, но здесь-то, в Петербурге!.. Да даже и у нас в школе, когда я была в твоем возрасте, то и дело устраивались КВНы, «Огоньки», турниры «Хочу все знать!» и всякое такое… |
|
|
