| Как и полагалось, свадебный пир сохранял характер чисто официального торжества. Понятно, это вносило в него известную принужденность. Сам Дмитрий, видимо, вздохнул свободно только тогда, когда удалился во внутренние покои и отпустил от себя бояр и свиту. Зато, оказавшись в кругу одних поляков, он разошелся вовсю. Гости теснились вокруг царя. Он был неистощим. Он говорил без умолку, отпускал остроты, беспрестанно меняя тон и изображая из себя то лихого рубаку, то великого Цесаря, то глубокомысленного государственного человека. Но больше всего он сыпал шутками, видимо, сам любуясь своим колким языком и талантом вызывать смех у слушателей. Между прочим, ему вспомнился Александр Македонский. В русских преданиях имя этого героя окружено особым ореолом; очевидно, кое-что знал о нем и Дмитрий. Он с восхищением говорил о гениальном царе. Он признавался, что завидует его победам. По его словам, он жалеет лишь о том, что не жил в одно время с Александром Македонским: о, тогда бы он померялся с ним и, наверное, стал бы его другом! Было слишком ясно, что себя самого новый московский царь относит к разряду величайших полководцев мира. С каким высокомерием, с каким презрением отзывался он об императоре Рудольфе! Ведь это какой-то дикарь, который боится показаться людям на глаза! К польскому королю Дмитрий был несколько снисходительнее; но и у него он находил слабые стороны. Словом, Дмитрия не останавливало решительно ничто: он не считался ни с каким саном. Он подсмеивался над самим папой. Правда, здесь его шутки были гораздо мягче и сдержаннее; и, однако, царь недвусмысленно проходился на счет туфли его святейшества и осуждал обычай целовать ногу римского первосвященника. Мимоходом он задел и самборского ксендза, своего бывшего духовного отца: он поднял на смех и его... Остроты развеселившегося царя были не очень высокой пробы; но их с удовольствием подхватывал и изображал в лицах придворный шут Антони Риати, ведь дурачество было в то время выгодным ремеслом. Конечно, поляки могли бы дать достойный отпор столь неуместным выходкам; в правильном споре на их стороне оказалось бы несомненное преимущество и логики, и дисциплины. Однако в качестве гостей царя они подавали лишь самые сдержанные реплики. Среди них не нашлось ни одного, кто бы словом попытался положить предел глумлению и дал бы волю оскорбленному патриотическому чувству. Очевидно, все понимали, что они — во власти нового Дмитрия, который слишком хорошо умел пользоваться своим положением властелина и уже не допускал никаких противоречий. |
| Поэтому весьма вероятно, что в отсутствие хозяина собаку кормил слуга Антони, хотя, может статься, ему было невдомек, с какой целью ее здесь держат. Итак, Стэплтоны вернулись в Девоншир, а вскоре туда приехали и вы с сэром Генри. Теперь скажу несколько слов о себе. Вы, вероятно, помните, что, разглядывая письмо, присланное сэру Генри, я заинтересовался, есть ли на нем водяные знаки. Я поднес листок к глазам и уловил легкий запах — от него пахло духами «Белый жасмин». Есть семьдесят три сорта духов, которые опытный сыщик должен уметь отличать один от другого. Я на собственном опыте убедился, что успешное расследование преступлений не раз зависело именно от этого. Если пахнет жасмином, значит, автор письма женщина, а к тому времени Стэплтоны уже начинали интересовать меня. Итак, я понял, что собака существует на самом деле, и догадался, кто преступник, еще до своей поездки в Девоншир. За Стэплтоном надо было установить слежку. Но если б я следил за ним, находясь в вашем обществе, он бы сразу насторожился. Пришлось обмануть всех, в том числе и вас. Я сказал, что останусь в Лондоне, а сам поехал следом за вами. Лишения, которые мне пришлось испытать, вовсе не так страшны, как вам кажется. Впрочем, подобные пустяки не должны мешать нашей работе. Я жил, собственно, в Кумби-Треси, а пещеру на болотах навещал лишь в тех случаях, когда требовалось быть поближе к месту действия. Картрайт приехал в Девоншир вместе со мной и, расхаживая повсюду под видом деревенского мальчика, оказал мне большую помощь. Кроме того, он снабжал меня едой и чистым бельем и следил за вами, когда я был занят Стэплтоном. Так что, как видите, все нити были у меня в руках. Вы уже знаете, что ваши отчеты немедленно пересылались с Бейкер-стрит в Кумби-Треси. Я очень много из них почерпнул, особенно из того, где сообщался единственный подлинный эпизод из биографии Стэплтонов. После этого мне уже нетрудно было установить личность их обоих, и я понял, с кем имею дело. Однако расследование осложнялось одним побочным обстоятельством — бегством каторжника и связью между ним и Бэрриморами. |
| – Я знаю эту историю, – уверенно заявил Уоттон, – шутник-хозяин для забавы собирает у себя самых не подходящих друг другу людей, чтобы послушать, как они ссорятся. Очень хорошо описано у Антони Беркли в одном из его детективных романов. – Нет, – сказал Гэхеген, – по-видимому, это вышло случайно, и Кроум отнюдь не собирался ссорить своих гостей. Напротив, он был чрезвычайно любезным хозяином и, скорее, не давал им поссориться. Так, например, он очень умно завел разговор о фамильных драгоценностях. Все приглашенные, как они ни отличались друг от друга, были сравнительно богатыми людьми из так называемых «хороших семейств», и эта тема представляла более или менее общий интерес. Польский дипломат, лысый человек с изысканными манерами и бесспорно самый остроумный из гостей, рассказал забавную историю о злоключениях медали Собеских, которая попала сперва к еврейскому ростовщику, потом к прусскому солдату и наконец очутилась у казачьего атамана. Не в пример разговорчивому лысому поляку его сосед-итальянец был молчалив и угрюмо поглядывал по сторонам из-под шапки черных волос. – Какой интересный у вас перстень, лорд Кроум, – учтиво заметил польский дипломат. – Такие перстни обычно очень старинные. Мне кажется, я бы с большим удовольствием носил перстень епископа или, еще лучше, перстень папы. Но только, знаете, все эти утомительные церемонии, к тому же обет безбрачия, а я… – И он пожал плечами. – Конечно, это неприятно, – угрюмо улыбнулся лорд Кроум. – Что касается перстня… да, с ним связано довольно много интересных событий в нашей семье. Подробно я о нём ничего не знаю; но несомненно это шестнадцатый век. Не хотите ли посмотреть? – Он снял с пальца массивный перстень с темно-красным камнем и протянул его сидящему рядом поляку. Камень обрамляли рубины необычайной красоты, а в центре его была вырезана эмблема – сердце и роза. Перстень стали передавать из рук в руки, и, когда он дошел до меня, я разобрал надпись на старофранцузском языке – что-то вроде: «От любящего любимой». |
| «Стиси краесогласнии» не вошли в окончательный текст «Вертограда». Симеон перенес их в книгу придворно-церемониальной и окказиональной поэзии – «Рифмологион» (ГИМ. Син 287. Л. 335–338). Первоначально написано латиницей на языке, основу которого составляет церковнославянский со значительной долей полонизмов и белорусизмов: «Stichi kraesohasnyie, sozenyie wo stretenie ikony Preswiatyia Bohorodicÿ iz hrada carstwuiuszczaho Moskwy w Polock wozwraszczennyia po perwom wziatii Aº 1659 1 Aprilis, mowenyie ot otrok uczyliszcza Bohoiawlenskoho monastyra w cerkwi sobornoy Sophii swiatyia» (автограф; РГАДА. ф 381, 1800 Л. 34–36; выше заглавия – буква п , означающая, что стихотворение переписано отсюда в другую рукопись). Между двумя вариантами отмечаются некоторые разночтения, связанные с редактированием текста, направленным на создание текста на книжном «славенском» языке, а также с использованием кириллицы. «Яко сладкопенивы птицы...« (fol. 5 4 7 ) Taken from Polyanthea, »Philosophia»: » Theodoreti episcopi. Sicut aves vocales humanam quidem vocem imitantur, non tamen intelligunt quid loquuntur: Ita philosophi veritatem nescientes prodiderunt. Ser. 1 (p. 911). Since this poem was written a day or so before Simeon " s death and is immediately preceded in A by the poems Философия 7 and 8 , it indicates that, apart no doubt from sacred texts, the Polyanthea was probably the last book he was reading. Items in В only Стиси на некия образы . Внесено в «Оглавление» В с корректорским знаком вставки (14). Писцовый список имеется в более ранней рукописи, содержащей сочинения Симеона Полоцкого : РНБ. OP. F. XVII.83. Л. 211 об,–213. Читать далее Источник: Вертоград многоцветный/Симеон Полоцкий ; Подгот. текста, ст. и коммент. Антони Хипписли и Лидии И. Сазоновой ; Предисл. Дмитрия С. Лихачева. - Köln [etc.] : Böhlau, 1996-. (Bausteine zur slavischen Philologie und Kulturgeschichte. Reihe B, Editionen : N. F.; Bd. 10)./Т. 3: " Прав никто же " - " Епитафион " Симеону. - 2000. - LIV, 764 с. ISBN 3-412-10200-8 |
| 171 Список государственного архива имеет довольно много таких разностей сравнительно с регистром Ламбэта. Дэнни и Ласи высказывают мнение, что этот список представляет собою проект подлинного регистра, присланный на просмотр Сесилю, с которым Паркэр, как известно, советовался в важных вопросах. При таком предположении, понятно, что в окончательной редакции регистр оказался уже во многих словах и выражениях не сходным со своим проектом. Что касается списка Кембриджского университета, то он разнится от Ламбэтского очень мало и в мелочах совершенно ничтожного свойства, так что представляет собою почти копию. 172 Masonus 413–415; Strype Parker 58; Fuller IX, 62; Burnet I, 582; Denny et Lacey App. III, p. 194 и др. Lingard p. 671. Выше мы указывали те издания, где можно видеть перепечатки документов регистра напр. Wilkins’a, Cardwel’я. 176 Старинного издания «Archiepiscoporum Cantuariensium Vitae» или «De antiquitate Britannicae Ecclesiae» нам видеть не пришлось, а потому и ссылку на него Масона проверить мы не имели возможности. 180 Т. е. торжественного вступления нового епископа в кафедральный собор и возведения его там на епископский трон. 182 В первый год приматства Паркэра главным регистратором Кантербурийского архиепископа был Антони Гуз, занимавший эту должность и при Крамэре и при Поле. На этой должности он оставался до самой смерти своей, которая последовала 1-го Июня 1560 г. Denny et Lacey p. 200. 188 The Diary of Henry Machyn, citizen and merchant – taylor of London, from a. d. 1550 to a. d. 1563. Edited by John Gough Nichols. p. 220. London 1848. Camden Society – См. также Denny et Lacey p. 17. 189 Даты на этом письме нет. Дэнни и Ласи относят его к Июлю месяцу 1559 г. у Бöрнета же оно помещено между Августовским и Ноябрьским. Denny et Lacey p. 18 Burnet vol. II. Records p. III, books IV, V and VI, LII. 199 Обыкновенно доносили записками такого содержания: «в номере таком-то все благополучно. Студенты все здоровы, занимались лекциями, особых происшествий не было». См. Богослов. Вести. 1894, ноябр., стр. 374. – «Инструкции комнатным старшим» ст. 33 – у С. К. Смирнова, стр. 600. |
| И снова мы встали на защиту своих легитимных прав, обращаясь письмами и призывами ко всем, и снова УНМИК приостановил это беззаконное решение, но именно приостановил, а не полностью отменил, так что мы не знаем, что будет происходить в дальнейшем. Эти новые злодеяния в Косово и Метохии в отношении сербского народу, особенно покушения на наши святыни, ясно показывают всем, кто имеет глаза, чтобы видеть, что обстановка в Косовском крае отнюдь не стала лучше, и что сербы и их святыни все еще подвергаются открытым гонениям и террактам, причем все это происходит в присутствии и под управлением международных сил ООН. После этого краткого обозрения очевидно, что перспектива выживания сербов в Косово и Метохии, особенно возвращения изгнанных, представляется довольно печнальной. О том, что в Косово и Метохии господствует настоящий хаос, ответственность за который несет УНМИК, недавно заявил Омбудеман по Косово Марек Антони Новицки в своем представленном в Приштине официальном докладе о состоянии человеческих и гражданских прав. По его словам Косово все еще представляет собой «черную дыру» Европы и всего мира в отношении соблюдения прав человека, причем УНМИК продолжает игнорировать факты, свидетельствующие об этом. И в конце, завершим наше выступление данными, которые недавно сообщил Координационный Центр по Косово и Метохии. Согласно докладу этого Центра, «в течение четырд с половиной лет управления УНМИК в Косовском крае, от 10 июня 1999 года и до конца 2003 года, совершено 6392 нападения на сербов. Из этого числа 1197 сербов убито, 1305 сербов получили ранения, 1138 сербов похищено. Сегодня известно, что 155 похищенных убито, 13 похищенным удалось бежать, а 95 человек отпущено на свободу, тогда как судьба остальных 863 сербов все еще неизвестна». Нам остается молиться и надеяться, терпеть и оставаться на нашем мученическом Косово и Метохии, рядом с нашими святынями, рядом с могилами наших предков, с уверенностью в том, что у Бога есть решение и этой проблемы. Доклад прочитан 21 января 2004 года в Москве на открытии 14 ежегодной конференции Православного Свято-Тихоновского Богословского института. Освободительная армия Косово +Артемий, епископ Рашко-Призренский и Косово-Метохийский 23 января 2004 г. скрыть способы оплаты Подпишитесь на рассылку Православие.Ru Рассылка выходит два раза в неделю: Мы в соцсетях Подпишитесь на нашу рассылку |
| Вот в это то время самые влиятельные вожди католической партии своим неосторожным поведением успели до такой степени скомпрометировать себя в главах Генриха, что он, подозревая и обвиняя их в разных коварных замыслах, стал оказывать гораздо более внимания и доверия сторонникам реформы. Протестантские свидетели уверяют, что внимание это простёрлось даже до того, что Генрих будто–бы задумывал ещё новые, довольно существенные мероприятия в духе реформы и не намерен был останавливаться на тех несущественных религиозных нововведениях, какие сделаны были до этого времени 497 . Этим уверениям мы не можем предавать безусловной веры, тем более что писатели–католики рассказывают совершенно противное, а именно, что будто-бы Генрих пред смертью раскаялся в своих прежних деяниях и думал возвратиться к союзу с Римом, прося в этом случае совета у своих епископов 498 . Оставляя в стороне вопрос о том, что намерен был сделать Генрих в последнее время своей жизни, мы укажем лишь на то, что действительно было им сделано. В конце декабря 1546 года, когда Генрих был уже на своём смертном одре, он велел принести себе своё завещание и, в присутствии нескольких свидетелей, сделал в нем некоторые поправки. Из числа шестнадцати прежде им назначенных душеприказчиков он вычеркнул теперь герцога Норфолька, который в то время заключён был в Тоуэре по обвинению в государственной измене, епископа Уинчестерского Гардинера „за его своенравие» и Уэстминстерского епископа Турльби, потому что он „вышколен Гардинером». Как ни упрашивал Генриха сэр Антони Браун изменить решение относительно Гардинера, припоминая его заслуги королю и стране, все его просьбы были напрасны. Генрих отвечал Брауну, что он хорошо знает характер Гардинера, при котором он неминуемо внесёт раздор в среду правителей, так как никто из них не в состоянии будет держать его в руках так, как это способен был делать король. Когда же Браун ещё раз повторил своё ходатайство, Генрих пригрозил, что и его самого он вычеркнет из числа правителей, если он будет настаивать на своей просьбе 499 . |
| Весь мир подлежал перетолкованию на западный манер, и тут нужен был не только учитель, но и воспитатель, который бы не только научил языку, но и внушил бы новые понятия о хорошем и плохом, принятом и непринятом, переодел бы мир в новые одежды понятий и образов. Реформы зародились сначала в самих представлениях людей. Лед двинулся, и в конце концов на Русь пришла не только западная духовная культура, но и внешняя западная цивилизация, отчасти сниженная в своей глубине. Московский «Вертоград» Симеона Полоцкого обернулся в Петербурге Петровским ассамблейным Летним садом. Полное и научное издание «Вертограда многоцветного» никогда ранее не предпринималось. Лучшие знатоки творчества Симеона Полоцкого – Антони Хипписли (университет Сент-Эндрю, Шотландия) и Лидия И. Сазонова (Институт мировой литературы Российской Академии наук, Москва) предприняли изучение истории текста этого произведения, состоящего из множества отдельных стихотворений, подчиненных единой задаче и единому (не изменявшемуся) авторскому плану. Их издание «Вертограда» по праву может считаться образцовым, а если принять во внимание и трудности научного издания текстов, и их подготовки к печати, то и научным подвигом. Остальное будет объяснено ниже во вступительной статье и комментариях А. Хипписли и Л. И. Сазоновой, которых мы можем уверенно поблагодарить за весомый вклад в изучение русской средневековой литературы. Академик Д. С. Лихачев Л.И.Сазонова. «Вертоград многоцветный» Симеона Полоцкого: история создания, поэтика, жанр Творчество Симеона Полоцкого , крупнейшего русского поэта XVII в., сформировавшегося в атмосфере культурного пограничья, на рубежах православия и католицизма, синтезирует литературные традиции Запада и Востока Европы и вводит русскую литературу в русло общеевропейского художественного процесса эпохи барокко. Белорус по рождению Самуил Гаврилович Петровский-Ситняно´вич (Полоцк, 1629 – Москва. получил образование в высших учебных заведениях Речи Посполитой: в «восточнославянских Афинах» – православной Киево-Могилянской коллегии и, по некоторым предположениям, в Виленской иезуитской академии. По окончании курса наук принял в 1656 г. в Полоцком Богоявленском монастыре монашество с именем Симеона, к которому добавилось впоследствии в Москве, где и развернулась его м ногогранная творческая деятельность, определительное прозвище «Полоцкий» – по месту рождения. В научной литературе встречаются разночтения, касающиеся как отчества писателя (Емельянович или Гаврилович). так и его фамилии (Петровский/Пиотровский – Ситнианович/Ситнянович). По-видимому, «двойным» отчеством и двойной фамилией Симеон обязан отцу, которого звали Гавриил Ситнянович, и отчиму – Емельяну Петровскому 1 . |
| Полноправность первых четырех, как епископов, была несомненна, и если бы они совершили дело утверждения и рукоположения М. Паркера, то вопрос об англиканской иерархии не получил бы той печальной известности в церковной истории, которою он пользуется ныне. Но дело в том, что в ответ на грамоту королевы три законных и полноправных епископа отказались от посвящения М. Паркера и утверждения его Архиепископом Кентерберийским. А оставшийся один с двумя другими (права которых были сомнительны) не удовлетворяли требованиям выше названного статута. Это было в начале сентября 1559 г. Затруднение королевы увеличилось еще более. С этого времени собственно и начинается не согласная с канонами Древней Церкви деятельность королевы в восстановлении англиканской иерархии. После некоторых совещаний с английскими юристами королева издала новую (вторую) грамоту об утверждении и рукоположении М. Паркера в архиепископы. Эта новая грамота (в декабре 1559 г.) издана была на имя семи лиц: единственного законного и полноправного епископа Антони Китчип, еп. Ландафского из Англии, одного законного и полноправного епископа из Ирландии Джона Бэйля, еп. Оссорийского, двух епископов суффраганов (викариев, т. е. законных, но неполноправных епископов) Дж. Годжкинса Бедфордского и Джона Сольсбери, еп. Тэтфордского. Остальные три лица были из низложенных при Марии епископов царствования Эдуарда VI, которых Елизавета восстановила в их достоинстве. Это были: Уилльям Барлоу, Джон Скори и Мило (Майльс) Ковердаль. Чтобы устранить возражения против законности и правоспособности всех неполноправных к совершению предстоящего важного действия лиц, королевою к грамоте ее сделана была необычная в грамотах подобного рода такая прибавка: «Если в предстоящем,– соответственно нашему вышеизложенному повелению,– вашем деянии или у (всех) вас, или в ком-либо из вас соответственно условиям, положению, правоспособности вашей недостает или будет недоставать чего-либо такого, что по законам этого нашего государства или по законам церковным для этого требуется или необходимо, мы – ввиду условий времени и крайней нужды – восполняем своею верховною королевскою властию по чистому побуждению нашему и безусловно…» А в конце грамоты была сделана приписка приговора шести английских законоведов. В этом приговоре говорится: «Мы нижеподписавшиеся соответственно нашему приговору держимся того мнения, что составленною в такой форме грамотою и Королевское Величество может законно уполномочить поименованных в грамоте лиц к означенному действию и вышеназванные лица могут совершить дело утверждения и посвящения над тем, который получил назначение». |
| Капитан Стефан, по словам дворецкого, был бездельником и шалопаем, он промотал большую часть состояния своего великодушного брата; это из–за него графу пришлось оставить свет и скромно доживать свой век в глуши. Больше дворецкий ничего не захотел им сообщить; несомненно, он был очень предан графу. Итальянка–домоправительница была несколько более склонна к признаниям; очевидно, потому, что была, как показалось Брауну, несколько менее довольна своим положением. Когда она говорила о своем господине, в голосе ее звучала легкая язвительность, впрочем, приглушаемая чем–то вроде ужаса. Фламбо и отец Браун стояли в зеркальной зале, разглядывая эскиз, на котором были изображены два мальчика, как вдруг быстрыми шагами в нее вошла домоправительница, словно торопясь по какому–то делу. В этой сверкающей стеклянными поверхностями зале каждый входящий отражался одновременно в четырех или пяти зеркалах, — и отец Браун, не повернув головы, умолк на середине начатой фразы. Однако Фламбо, нагнувшийся к эскизу, в эту минуту громко произнес: — Это, верно, братья Сарадин. У обоих такой невинный вид. Трудно сказать, кто из них хороший, а кто — дурной. Тут он осознал, что они в зале не одни и поспешно перевел разговор; после нескольких ничего не значащих фраз он вышел в сад. Отец Браун остался в зале. Он стоял, не отводя глаз от эскиза, а миссис Антони тоже осталась и стояла, не отводя глаз от отца Брауна. Ее огромные карие глаза приобрели трагическое выражение, а оливковые щеки покрыл густой румянец; казалось, ее охватило какое–то горестное недоумение, как бывает, когда, встретившись с незнакомцем, задумаешься над тем, кто он и что ему надо. То ли облачение и сан отца Брауна пробудили в ней далекие воспоминания об исповеди в родных краях, то ли ей показалось, что он знает больше, чем то было на самом деле, только она вдруг шепнула ему тихо, словно сообщнику: — В одном ваш друг совершенно прав. Он говорит, что трудно решить, кто из них хороший, а кто дурной. Да, трудно, необычайно трудно было бы решить, кто же из них хороший. |
|
|
