| 1990). В этих мастерских создавали и скульптуры - статуи, украшавшие улицы и площади города и объединявшиеся в группы, построенные по единой идеологической программе (статуи с «колониального форума» - L ó pez. 1997; Garriguet. 1997). Пик их производства пришелся на кон. I - сер. II в. Старый «колониальный» форум, возникший в республиканский период, стал центром местного городского управления. По данным раскопок, здесь находились 2 храма, 2 арки, оформлявшие вход на форум, многочисленные статуи. Другой форум, «провинциальный», был окружен портиком по периметру, на нем находился храм имп. культа. Кроме 2 форумов в Кордубе была площадь, представлявшая собой культовый центр города - т. н. религ. комплекс на ул. Клавдия Марцелла. Посреди площади, окруженной портиками, на 10-метровом постаменте возвышался храм, вероятно, в честь Марса. Во 2-й пол. II в. был построен цирк (в совр. р-не Сан-Андрес-Сан-Пабло). Среди инженерных сооружений самыми крупными были новый акведук, носивший имя имп. Домициана (Aqua Nova Domitiana Augusta), и мост через р. Гвадалквивир, сохранившийся в почти неизменном виде (16 из 17 арок; длина моста 331 м). В рим. эпоху это был единственный мост через Гвадалквивир; возможно, он был построен как элемент т. н. дороги Августа из Рима в Гадес (ныне Кадис). С сев. стороны моста находились ворота городской стены (в 1572 рим. постройка заменена воротами Пуэрта-дель-Пуэнте (архит. Эрнан Руис II); рим. крепостные стены близ моста не сохр.). Вакхическое шествие. Фрагмент мозаики рим. виллы в Альколее. 2-я пол. II в. (Музей археологии и этнологии, Кордова) Вакхическое шествие. Фрагмент мозаики рим. виллы в Альколее. 2-я пол. II в. (Музей археологии и этнологии, Кордова) С кон. III в. заметно сокращение публичного пространства. Так, в IV в. «колониальный» форум был застроен небольшими жилыми домами, религ. центр на ул. Клавдия Марцелла пришел в упадок: портик разрушился и не был восстановлен, на площади вокруг храма появились частные дома. Тем не менее по меньшей мере до кон. |
| Подобные примеры последовательного и весьма длительного возведения храмовых построек в пределах теме-носа, начиная с периода становления городов, а в ряде случаев и значительно раньше, достаточно показательны и в самой Палестине. Характерной чертой городов были фортификационные сооружения – каменные стены, бастионы, башни, ворота, в ряде случаев поражающие своей массивностью, неоднократно реконструировавшиеся и усиливавшиеся на протяжении 700–800 лет развития. Наиболее примечательный памятник рассматриваемого периода, Иерихон, имел оборонительную стену, но никакой планировочной системы в нем не было вплоть до позднего, наиболее длительного этапа рассматриваемых фаз, когда появляются свидетельства регулярного плана и единой ориентировки построек. Последние были внушительных размеров, жилые помещения в них, прямоугольные или округленные, сочетались с кирпичными зернохранилищами. В строительстве широко применялось дерево. Дома свободно спускались по склону холма, на отдельных участках отмечено террасное их расхождение. Оборонительная стена неоднократно реконструировалась и совершенствовалась, но сохраняла единую линию. Плотность застройки Иерихона возрастала – к концу раннего бронзового века он превратился в крупный процветающий город. Не менее значительным было поселение, известное по современному названию Телль эль-Фара, располагавшееся на холме, господствовавшем над рядом важнейших путей из Иорданской долины: на север к Беф-Сану и на юг к Иерихону. Тогда же сложился и город Мегиддо, на верхней террасе которого был открыт алтарь – коническая каменная постройка шириной до восьми метров с ведущими к ней ступенями и явными следами жертвоприношений – грудами костей животных и фрагментов керамики. Весь комплекс состоял из трех храмов размерами семнадцать метров на восемнадцать метров каждый. Все эти сооружения сохраняют в основе традиционный, выработанный еще в энеолите план «широкого дома». Но теперь перед храмом возводился широкий портик с двумя колоннами – эта традиция сохранялась и позже, например в Храме Соломона. В основных залах размерами четырнадцать метров на девять метров находятся две каменные базы столбов, очевидно, принадлежностей архитектурного декорума, а у задней стены – пьедесталы для статуй божеств. Предполагается, что храмы были посвящены трем различным богам, весь же их участок и был своего рода теменосом – духовным центром города, огражденным внутренней стеной и смежным управленческому центру – большому общественному зданию площадью 300 м, скорее всего дворцу правителя. Разделяющая их опорная стена террасы не противоречит интерпретации этой группы построек как единого комплекса городского центра. |
| А под трапезой нашли 40 кадей чистого золота, а на хорах и в ризнице и не сочтешь сколько взяли драгоценностей. Так обобрали св. Софию, Св. Богородицу Влахернскую, идеже св. Дух схождаше по вся пятнице, и ту одраша, а о других церквах и сказать нельзя, яко без числа. Черниц и чернецов и попов облупиша, а некоторых избиша». Свирепостью и неумолимостью отличался более всех Бонифаций и сопутствовавший ему отряд немецких крестоносцев; один из немецких графов по фамилии Катценелленбоген по преимуществу запятнал себя поджогами. Когда насыщена была жадность победителей, приступили к исполнению статьи договора о разделе добычи. Нельзя, конечно, думать, что все крестоносцы честно выполнили обязательство и показали все награбленное. Тем не менее, по оценке и той части, которая была показана, добыча французов простиралась на 400 тыс. марок (8 млн руб.) По удовлетворению обязательств царевича Алексея и по выплате перевозной платы Венеции остаток был разделен между крестоносцами: досталось каждому пехотинцу по 5 марок, кавалеристу по 10, рыцарю по 20 (в дележе участвовало всего до 15 тыс. человек). Если принять во внимание еще долю Венеции, да долю главных вождей, то общая сумма добычи будет простираться до 20 млн руб. Лучше всего о громадных богатствах, найденных в Константинополе, может свидетельствовать предложение венецианских банкиров взять на откуп всю добычу и выплатить по 100 марок каждому пехотинцу, по 200 кавалеристу и по 400 рыцарю. Но это предложение не было принято, ибо было сочтено невыгодным. Что касается памятников искусства, в которых крестоносцы не понимали толку, то в этом отношении никакие цифры не могут изобразить сумму вреда и порчи. Латиняне придавали некоторое значение только металлу, который переливали в слитки, а мрамор, дерево, кость шли нипочем. Только Дандоло оценил 4 бронзовых с позолотой коней на ипподроме, которые и доныне украшают портик св. Марка в Венеции. Затем было приступлено к осуществлению второй статьи плана – об организации власти. Всех более на титул императора имел, конечно, права главнокомандующий походом Бонифаций. |
| Перед Тертуллианом было два типа дуализма, против которых он и вел борьбу: учения Ермогена и Маркиона. Ермоген проводил теорию стоиков, развивая хилозоический дуализм. Его исходной точкой была проблема о существовании зла в мире. Судя по словам самого Тертуллиана, Ермоген отошел от христианства к языческой философии, «в Академию и в Портик.» В основу его системы легло учение о совечной Богу материи ( Против Ермогена 1). Если предположить, что Бог создал мир из Себя, то тогда бы Бог изменился в Своем существе, что невозможно. При предположении, что мир создан из ничего, пришлось бы допустить, что Всеблагий Бог, от Которого ничто недоброе не может исходить, создал и зло в этом мире. Остается поэтому только третий выход: зло, произведенное Богом не по Его воле, сотворено из какой-либо недоброй сущности, т.е. из Материи, совечной Богу. Эта совечность материи Богу обосновывается Ермогеном так: «Бог всегда был Богом, всегда был также Господом; не было мгновения, когда бы Он не был Богом. Но не был бы Он всегда ни Господом, ни Богом, если бы не существовало всегда что-либо такое, над чем бы Он всегда был Господом; а поэтому Материя всегда существовала с Богом» (3). Что касается последнего аргумента, т.е. того, что Бог всегда есть и Господь, Тертуллиан возражает так: «Имя Бога от вечности было в Боге; но не таково имя Господа, потому что свойства того и другого различны. Бог есть имя самой сущности, т.е. божества. Господь же есть имя не сущности, но могущества; сущность всегда существовала со своим именем, которое есть Бог» (3). Главный довод Тертуллиана построен на основании самобытности Бога. Возможность сосуществования наряду с Богом совечной Ему материи ограничивала бы безусловную мощь Бога, Его абсолютность. Бог не мог быть Господом сущности, Ему равной, но Он, вероятно, воспользовался ею «по уступочному праву» и, «не взирая на все недостатки этой совечной, но недоброй по природе материи, употребил в дело эту дурную сущность.» Это было бы не могуществом, а наоборот слабостью Бога (9). Что особенно важно, Ермоген обусловливает творческий акт Бога бытием этой Материи, ставя себя в зависимость от нее. Не Материя имела надобность в Боге, а Бог возымел эту надобность в ней. Бог настолько, следовательно, слаб и неискусен, что зависит от услуги этой материи (8). Последнее особенно важно; очень часто в проблему происхождения мира человеческий разум вводит этот момент принудительности для Бога, лишая Его абсолютности и свободы. Кроме того, аргументом против совечности материи должно послужить соображение, что эта материя погибнет, как неоднократно засвидетельствовано в Писании. А то, что будет иметь конец, должно иметь и начало (34). |
| Храм был местом где обитал Бог . От него исходили лучи святости по всему Иерусалиму. Работы по его сооружению были тщательно организованы. На месте строительства не было слышно ни топора, ни молота, ни другого железного орудия, так как все работы по отделке дерева и камня производились в Ливане ( 3Цар.6:7 ). Для обработки ливанских кедров было набрано 30000 израильтян. Под руководством Адонирама, ответственного за это дело, только 10000 работало по одному месяцу попеременно в Ливане, возвращаясь потом на два месяца домой. Из проживающих в Израиле 153600 пришельцев, 70000 было использовано в качестве носителей тяжестей, 80000 в качестве каменотёсов и 3600 в качестве надзирателей ( 2Пар.2:17–18 ). На основании 3Цар.5:16 и 9:23 всего было 3300 начальников, над которыми стояло 550 главных приставников. По-видимому, 250 их них были израильтянами. Оба описания дают общее число 3850 человек, надзирающих над рабочей силой в 153600 человек. После семи лет и пяти месяцев непрерывных работ храм был окончен. Если учесть, что на строительстве такого сравнительно небольшого объекта (по библ. сказанию храм, построенный Соломоном Иегове, имел 60 локтей в длину, 20 локтей в ширину и 30 локтей в высоту, т.е. ок. 31,8 х 10,6 х 15,9 м.) было задействовано 153600 человек – это довольно большой срок. В сравнении с египетскими и вавилонскими монументальными храмами того времени (храм Аменхотепа III в Луксоре имел основание 55 х 190 м., а святилище бога Мардука в Вавилоне – 79,3 х 85,5 м.), храм Соломона больше походил на деревенскую церквушку, чем на грандиозное сооружение. И тем не менее, даже если не громадой своего здания, в духовном плане этот храм царил над Иерусалимом. В отличие от храмов Месопотамии, он не имел земельных владений и других побочных источников дохода. Храмовая служба и жертвоприношения обеспечивались за счёт приношений членов общины и, вероятно, при помощи центральной власти. Здание храма состояло из трёх помещений: притвора, святилища и Святого святых. Притвор (или портик) находился перед храмом и |
| По выходе чрез паперть из описанной мечети находится вправо, на востоке, лестница, ведущая в подземелья Гарама. Это два длинные коридора, идущие параллельно церкви Юстиниана от севера на юг; длина их приблизительно сто пятьдесят, ширина четырнадцать-пятнадцать шагов. Пол постепенно понижается. В начале сказанные коридоры разделены между собой стеной, а потом аркадами, опирающимися на четырехугольные пилястры. Весьма большие, хорошо обтесанные камни сводов неодинаковы по величине, что заставляет видеть в них не римскую постройку. В южной оконечности подземелья обе галереи сливаются в одну; в пункте слития находится массивная монолитная колонна в три обхвата толщиной и, в линии с ней, две полуколонны, прислоненные к стенам. Капители их украшены пальмами. Отсюда был выход за стены города. Признаки двух дверей, служивших для этой цели, можно заметить в оконечности галереи, с восточной и западной ее стороны. О происхождении описанного подземелья существуют весьма различные мнения. Одни приписывают постройку этих подвалов Юстиниану, предполагая, что они имели значение подвального этажа для храма Введения; другие думают, что Юстиниан их только реставрировал, ибо, видимо, древнейший характер постройки, огромная величина камней и самый стиль колонн обличают принадлежность их к эпохе, гораздо древнейшей Юстиниана, – по меньшей мере, к эпохе Ирода, если не ближайших преемников Соломона. По выходе из подземелья можно пройти в оливковый садик, чтобы подняться на южную стену Гарама. Здесь красовалась в древности Stoa Basilica – великолепный портик, воздвигнутый Иродом; от него открывался вид на всю Кедронскую долину. Вся настоящая терраса составляет древнюю искусственную насыпь. На полпути между мечетью эль-Акса и юго-восточным углом Гарама находится вход в другое подземелье, весьма обширное. Эти подземные своды были построены Соломоном при увеличении поверхности холма для поддержки площади храма. Катервуд и Берклей, имевшие возможность их исследовать, говорят что пилястры, поддерживающие своды, идут пятнадцатью параллельными рядами. По мере возвышения почвы к северу пилястры уменьшаются в вышину. От южного угла Гарама подземелье это простирается на шестдесят метров к северу, до сорока к западу и до пятидесяти к востоку от мечети эль-Акса. Далее подземелья завалены мусором или замкнуты стенами новейшей постройки. За этими-то преградами, надобно полагать, существуют огромные цистерны, о которых говорит предание и встречается упоминание у Тацита. В описанных подземельях укрывались евреи во время осады города; чрез них холм Мориа имел сообщение с Сионом. |
| В основном же собор до наших дней сохранил свой первоначальный вид. Все реставрационные работы касались покраски крыши и стен, а также восстановления скульптурного орнамента на фасадах. В советском культурно-историческом контексте Курск связывался совсем с другими памятниками и событиями, связанными с Великой Отечественной войной. Между тем, это необыкновенно интересный памятник. В плане собор имеет традиционную композицию, это " корабль " с запада на восток: колокольня - трапезная - основной храм - алтарь. Длина его (около 33 метров) по проекту почти ровно вдвое превышала ширину, что придавало геометрическую " правильность " сооружению. Появление в XIX веке большой пристройки разрушило эту строгую пропорцию. Двухэтажное тело храма кажется слишком массивным в тесной оградке; формы напоминают скорее светский дворец, чем собор: несколько почти равновеликих четвериков, поставленных друг на друга. Чтобы не утяжелять их и без того " сундуковатые " формы, зодчий ограничился минимально допустимым для барокко набором декора: трёхчастное деление стен пилястрами сложного ордера, изящный лепной орнамент, обрамляющий оконные проёмы. Для каждого светового яруса - свой. Скромное оформление фасадов позволило " отыграться " на завершении храма. Мощный верхний четверик переходит в восьмигранный свод, каждая грань украшена массивной люкарной с колонками, перекликающимися с колоннами, которые украшают верхние ярусы колокольни. Купол венчают опять же четырёхгранный, со " стёсанными " углами световой фонарь и затейливая " растреллиевская " главка. Завершение колокольни чуть строже, но гармония соблюдена идеально. Западная пристройка у колокольни, этакий гипертрофированный портик, - помесь классицизма и " как бы барокко " - появилась в 1830-е годы. Она, по замечанию автора книги " На земле великой битвы " из серии " дороги к прекрасному " - М.М. Дунаева, нарушила целостный облик здания. Пристройка диссонирует с завершением храма, при этом неожиданным образом " пришлась ко двору " его нижней части, образовав своего рода последовательное ступенчатое нисхождение равновеликих объёмов: тело храма - трапезная... и вот эта самая пристройка. Диагональное тяготение к низу в значительной мере " остановило " вертикальный " взлёт " колокольни. Немудрено, что колокольню упрекали в излишней грузности. Мысленно отчеркнём пристройку, представим храм в первоначальных формах... Надо полагать, и грузности поубавится, и пропорции станут живее, динамичнее, раскованнее. |
| Так как христианская архитектура сначала возникла и развилась на началах до христианского искусства и на первых порах тесно соприкасалась с Греческой архитектурой, элементы которой вошли сюда в большом количестве, затем с Римской; то мы должны прежде всего коснуться древнего Греческого стиля, достигшего, во времена пришествия на землю Христа Спасителя, апогея своего развития, затем древне Римского, предпослав этим обоим Восточно-Египетский, как предшествовавший тому и другому. 1) об египетском стиле Рассматривая тот и другой древний, дохристианский языческий стиль, нельзя не видеть в каждом из них религиозного миросозерцания тех народов, у которых они процветали; а отсюда делаются понятными для нас и те громады строений вширь храмов, которые явились на Востоке и, в частности, в Египте. Говоря об этом последнем стиле, с уверенностью можно утверждать, что этот стиль есть следствие того умственного развития, когда человек смутно сознавал окружающее его и когда величие природы подавляло его сознание. От того и храмы этого стиля представляют огромные массы камней, в грубом виде, без строгой симметрии и гармонии, ширящихся только, но не возвышающихся. Затем восточный человек видел, что жизнь проявляется в различных животных, – от того и храмы свои он испещрял изображениями этих животных, пользуясь живописью и ваянием. Такова краткая характеристика общего впечатления, происходящего от взгляда на Египетские храмы. Общее впечатление от Египетских храмов таково, что зритель недоумевает, для чего все существует в этих храмах? Они ни жилище богов, ни места для молитвы. Египетские храмы очень малы, но что собственно относится к храмам – это множество колонн, расположенных в виде галерей. Больная часть Египетских храмов начинается аллеями, образуемыми сфинксами, потом открывается вход, в роде наших ворот, за которыми находится огромная, не закрытая площадь, уставленная громадными колоннами, потом следует покрытая. После всего этого виднеется портик, за которым стоить обелиск и сидят львы. Такие фигуры, встречаемые в храме, дают нам понять, что Египетские храмы представляют символическое искусство, служащее восточному жителю напоминанием могучей природы, беспорядка и симметрии, грубо и неестественно. |
| (видение Креста) до конца жизни. Это исследование покажет, что высказываемое с импонирующей отважностью часто является не больше, как легкомыслием. Наперед должны мы сказать, что при опровержении доказательств западных критиков мы не будем ссылаться на такие факты, как обстоятельства обращения Константина в христианство, и на те христианские заявления, которые торжественно делал Константин, потому что все подобные виды не имеют никакого значения в глазах историков, враждебно относящихся к первому христианскому императору. Мы должны исключительно и единственно заняться теми основаниями, в силу которых такие историки, как Буркхардт, Бригер, Кейм, Беньо, Марквардт, Винтерсгейм указывают следы язычества в «обращенном» к христианству Константине. Мы оставим в стороне и некоторые другие вопросы в жизни Константина: например, вопрос о том, что он отлагал свое крещение до смертного часа, и вопрос о печальных событиях в его жизни, каковыми должно признать насильственную смерть его жены Фавсты и его сына Криспа; из этих явлений, пожалуй, можно выводить какие–либо следствия, неблагоприятные для нравственного характера его, но на основании их нельзя доказывать, что он, Константин, был язычником или держался языческих воззрений. Языческий историк Зосима говорит о трех зданиях, которые тогда могли казаться храмами, – о портике Матери богов, о портике Диоскуров и портике Фортуны; все эти здания находились в Константинополе. 31 Но в настоящее время первые две постройки считаются решительно не имеющими религиозного значения: с этим соглашается и сам Буркхардт (S. 359), что, однако же, ему не мешает, как ни странно это, пользоваться ниже в своем сочинении указанием на портик Диоскуров как доказательством в смысле его воззрений на Константина. Оба эти мнимые храмы – Матери богов и Диоскуров – в сущности были просто зданиями, имевшими своим назначением хранить произведения искусства, быть своего рода художественными галереями. Мать богов – Рея, будучи поставлена в так называемом ее храме, лишилась тех атрибутов, какие составляли ее принадлежность в языческом мире, потому что львы Реи были от нее отняты, а вместе с тем отняты были и ее руки, покоившиеся на львах и молитвенно воздетые. |
| В той части своего труда, где Дюрюи старался указать в характере Константина языческие черты, он является в полной зависимости от Буркхардта. Он даже не позаботился проверить цитаты Буркхардта, а потому в своей статье повторил и опечатки, встречающиеся в книге этого последнего. Дюрюи, как свойственно французам, часто вдается в ораторские декламации, и в своих утверждениях переступает те границы, в каких держатся его руководители. Если Буркхардт в виде «догадки» высказывает мнение по поводу храма Конкордии, восстановленного при Константине в Риме, что это восстановление совершилось с ведома императора, то Дюрюи без церемонии утверждает, что Константин послал в Рим официальное разрешение сделать указанное дело. Буркхардт на основании Спеллоновой надписи не без усилия выводит заключение, что Константин дал позволение устроить храм в честь своей (Флавиевой) фамилии; а Дюрюи идет дальше: он заявляет, что Константин не только несомненно дал подобное разрешение, но и издал будто бы указ, чтобы этот храм «в честь Константина» не был оскверняем христианскими церемониями или жертвами (?). Затем Дюрюи утверждает, что портики, устроенные Константином для высокохудожественных статуй, например, портик Диоскуров, были «настоящими храмами» языческими, что Константин «авторизовал» языческие жреческие коллегии в Африке, хотя в источниках об этом нет ни слова, что Фортуне (Τχη) в Константинополе воздавалось божественное почитание и т. д., и т. п. Относительно принятия на себя Константином и его преемниками титула Pontifex maximus Дюрюи говорит, что будто бы кафолический епископ бесплодно боролся в продолжение шестидесяти четырех лет против такого соблазна. Но в действительности нет и признаков такой борьбы: ее совсем не было, потому что никто не смотрел на этот титул как на что–то языческое. Ведь это было просто царское отличие, унаследованное исстари. –Дюрюи придает большую и совершенно преувеличенную важность новым открытиям относительно монограммы Христа и крестной хоругви (лаборума). |
|
|
