| 171 . О боевом сопровождении//Два византийских военных трактата конца X века. СПб., Алетейя, 2002. С. 206–216. 172 . О стратегии. Византийский военный трактат VI века/Издание подготовил В. В. Кучма. СПб., 2007. 173 . Оболенский Д. Византийское Содружество Наций. Шесть византийских портретов. М., 1998. 174 . Оксфордское руководство по византинистике/Ред. Э. Джеффрис, Дж. Хэлдон, Р. Кормак; пер. с англ. В. В. Швец; гл. ред. С. Б. Сорочан; ред. А. Н. Домановский, П. Е. Михалицын, А. Г. Чекаль. Харьков: Майдан, 2014. 175 . Олейников А.В. Варяжская гвардия Византии М., 2015. 176 . Онисандра Наставления военачальникам/Переведенные с греческого и изданные с греческим текстом, примечаниями и таблицами бароном Ф. Стуартом, СПб., 1826. 177 . Ориген. О началах. Против Цельса СПб., 2008. 178 . Осарес Ф. Византийская армия в конце VI в.: по «Стратегикону» императора Маврикия; С-Пб: АКРА, 2007. 179 . Пантелеев А. Д. Христиане и римская армия//Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. Под редакцией профессора Э.Д. Фролова. Выпуск 3. СПб, 2004, с. 427–428. 180 . Панченко Б. А. Крестьянская собственность в Византии. Земледельческий закон и монастырские документы София: Държавна Печатница, 1903. 181 . Панченко Б. А, О Тайной Истории Прокопия//Византийский временник, СПб., 1896, т. 2, с. 24–57, т.3, с. 98–527, т.4. с. 402–451. 182 . Пашкин Н. Г. Византия в европейской политике первой половины XV в. (1402–1438). Екатеринбург, Издательство Уральского университета 2007. 183 . Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским./ред. Я.С. Лурье, Ю.Д.Рыков. Л., 1979. 184 . Пигулевская Н. В. Византия и Иран на рубеже VI и VII веков М.-Л., 1946. 185 . Полиэн. Стратегемы/Под общей редакцией А. К. Нефедкина. СПб., 2002. 186 . Поляковская М.А. Византийский дворцовый церемониал XIV в.: «Театр власти». Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2011. 187 . Попов Н. Г. Очерки по гражданской истории Византии за время Македонской династии. М., 1916. 188 . Попов Н. Г. Император Лев VI Мудрый и его царствование в церковноисторическом отношении. M., 1892. |
| Вот крабов было тут больше всего – наверно, сотни, – всяких: желтых, красных, розовых, багровых, почти черных – их притаскивали из дома на лотках и осторожно расставляли по циновкам… Так они стояли на колючих ножках, сверкали лаком, походили то на туалетные коробки, то на туфельки-баретки, то на огромные круглые пудреницы, и вокруг них всегда толпились курортники. Зыбина они интересовали не слишком, но на базар он ходил: ему тоже до зарезу нужен был краб, но не такой, как тут, а настоящий, черный, колючий, в шипах и натеках, с варварски зазубренными клешнями, в зеленых подводных пятнах на известковом шишковатом панцире – но именно таких на базар-то и не выносили. Вероятно, они были все-таки не ходкий товар, да и то сказать, разве такого поставить на комоде на белое покрывало с мережкой между круглым зеркалом и той же самой туалетной коробкой? Еще до приезда сюда, в санаторий имени Крупской – Зыбин там занимал одну из пяти коек в угловой комнате, – он, листая каталоги и проспекты, установил про себя три достопримечательности этого городишки. Первая – во время оно здесь существовал крупнейший античный порт, отсюда вывозили в Италию зерно (найдена обширная посвятительная надпись Посейдону, разрыты остатки амфитеатра, работает городской музей). Вторая – возле городка расположен едва ли не единственный на Черном море детский пляж (детский парк, карусель, больница костного туберкулеза, а летом и Центральный детский театр под художественным руководством Натальи Сац). Однако этот пляж и выходил каждое утро Зыбину боком. Просыпался он рано, часов в пять, одевался, брал книгу, бинокль и незаметно прошмыгивал на улицу, к морю. Было тихо, светло, безветренно. Все еще спали: швейцар в дверях, дворник на дворе, привратник у ворот – и никто не замечал ни как он уходил, ни как возвращался. А возвращался он часов в семь и сразу заваливался спать. Правда, в девять всех будили на завтрак, но он спал все равно. Но еще через час хочешь не хочешь, а приходилось вставать. Угловая комната выходила окнами на детский пляж, на какой-то особенный, специально отгороженный сектор его, и по утрам стекла дребезжали от детского визга. |
| 431. Onjgdne. Contra Celsum, VII, 9- 432. Фил. 1, 13 433. Статья: Neree, DACL, XII, 1111–1123. 434. Apolog., 37. 435. См.: CumontF. Les mysteres de Mithra, pp. 13—34; GraiUot H. Le culte de Cybele mere des dieux, Paris, 1912. 436. Евсевий. Церковная история, VIII, 4. 437. Mart. Регр., 9, 1; 21, 1—2; Geste, 85; Lopuzanski G.//Antiquites classiques, 20, 1951, p. 46. 438. Ириней. Против ересей, III, 3,4. 439. Термы Каракалы в Риме включали в себя стадион, палестру, гимнасий, библиотеку, залы для бесед, литературных чтений и музицирования, театр. См.: Homo L. Rome imperiale et l " urbanisation de l " Antiquite. Paris, 1951, p. 460. 440. Diognete, 5, 1 —4. Это письмо было использовано Тер- туллианом: Tertullien. Apologet, 42. 441. С1ётеШ d " Alexandrie. Paed, II, 10, 111; 11, 53- 442. Ibid, II, 11,116; cf.: Const, ар, I, 3. 443. Paed, II, 116. Наблюдение Климента получило подтверждение археологической находкой: была обнаружена ваза в форме туфли с надписью: «Сопровождай меня» (Dictionnaire des Antiquites, III, 1828, figure 4968). Существует исследование о проституции в античности: Herter Η. Jahrbuch fiir Antike und Christentum, 3, I960, S. 70β111. 444. Clement d " Alexandrie. Paed, III, 11, 80. 445. Tertullien. De idolat, 16. 446. Passion de S. Perpetue, 21. 447. Novatien. De bono pud, 12; Commodien. Inst, II, 18; Cyprien. De lapsis, 5,6. 448. Lucien. Epigr, 37, 38; Philostrate. Vita Apollonii, I, 13- 449. Евсевий. Церковная история, V, 10, 1. О школе в Александрии см.: Bardy G. Aux origines de l " ecole d " Alexandrie//Recherches de science religieuse, 27, 1937, p. 65. 450. 2 Apol, 2. 451. Hippolyte. Philosophoumena, IX, 12. 452. Tradition apostolique, 19. 453. По данному вопросу мало специальных исследований. В частности, см.: Bardy G. La conversion au christian- isme, pp. 117—161. 454. Текст и его блестящий анализ см.: Labriolle de P. La reaction pai " enne, pp. 97—108. 455. Перевод и анализ в той же работе, pp. 94—97. 456. Tatien. Orat, 29; Theophil. Ad Autol, 1,14. 457. Это особенно подчеркивается в работе: Friedlander. Darstellungen.., 3, S. 226. |
| Если бы мы вчитывались, вслушивались во все тексты и песнопения, которые звучат на Страстной седмице, да и в течение всей Постной Триоди, нам открывались бы глубина, красота и мудрость в понимании и проживании евангельской истории. Без надевания масок – Вы много говорите о том, что важно преодолевать барьеры национальных традиций, особенно при написании образов святых, близких нам по времени, обращаться ко всему наследию Византии. Но чаще же обращение бывает не как изучение и осмысление, а «сделаю, как в Каппадокии», «как на Балканах». Тогда в чем разница? – Разница в мотивации: для чего человек изучает наследие Византии? Если это для него – желание следовать той или иной моде, тогда и получается карнавал, надевание масок: раньше я жил на Руси в XV веке, теперь буду на Балканах в XIV-м. Но долго это продолжаться не может, потому что подобный театр – не подлинное. Другое дело, если человек изучает, смотрит и старается не потерять себя самого, помнит, что он живет в XXI веке и перед написанной им иконой будут молиться его современники. Путь освоения всей глубины традиции – от катакомбной живописи и даже раньше, потому что художники, писавшие на стенах катакомб, смотрели и на фаюмские портреты, и на античные росписи, среди которых есть великие шедевры. Нам есть чему поучиться у дохристианских Древнего Египта, Древней Греции и Древнего Рима. Но только не надо ставить себе задачу переселиться в прошлое и считать себя жителем неведомого града Китежа – неважно, как это выражается: у одних это национализм в иконе, у других византинизм. В любом случае это не настоящее, а всего лишь игра. Древнерусское искусство Третьяковской галереи – А как работали древнерусские мастера? – Это очень хорошо видно на примере экспозиции древнерусского искусства в Третьяковской галерее, где в первых залах – иконы домонгольского периода. Понятно, что их писали греки, приехавшие на Русь из Византии. Но ни одна из этих икон не повторяет того, что в это же время делалось в Константинополе и других областях Византийской империи. Оказавшись на Руси, они стали работать в чем-то иначе, а потому в их работах – и связь с византийской традицией, и оригинальность. Так потом работали и древнерусские мастера: они осваивали византийские традиции и в итоге создавали свои уникальные произведения, характерные для той или иной земли Древней Руси, – стали возникать Новгородская школа, Ростово-Суздальская, Псковская… Все они смотрели на иконопись греков, но в каждой школе – по-другому; не было слепого копирования. |
| Замечательную картину именно такой человеческой трагедии живописует Платон в " Законах " (VII 817). Здесь граждане идеального государства состязаются с профессиональными поэтами в театральной постановке. Они " сами творцы трагедии, наипрекраснейшей сколь возможно и наилучшей " . " Прекрасная " и " наилучшая " жизнь является в их государстве не чем иным, как " наиболее истинной трагедией " (einai tragöidian tën alëthestatën), и весь государственный строй в " Законах " представляет собой ее " подражание " (mimësis). Граждане города и поэты – творцы. У них один и тот же предмет творчества. Они, можно сказать, соперники по искусству в " наипрекраснейшем действе " . Но человеческая трагедия, разыгрываемая в наилучшем из государств, несоизмерима с трагедией, созданной искусством. Эта последняя изгоняется из гражданского обихода, что Платон находит вполне естественным, ибо трагедия жизни выше трагедии вымысла. Хрисипп, один из основателей древней Стои (IV – III вв. до н. э.), также сравнивает государство (urbs) и мир (mundus), где уважается право каждого человека, с театром. Ведь театр представляет собой общность (commune), " в которой место принадлежит каждому, кто его займет " (SVF III 371). Оратору Демократу (IV в. до н. э.) приписывают изречение о космосе – сцене и жизни как пароде, то есть проходе к ней. Человек приходит на сцену жизни, видит нечто и покидает ее . Хороший актер оказывается для философов иной раз образцом, по которому люди могут строить всю свою жизнь. Киник Телет (III в. до н. э.) полагает, что хороший человек в начале, середине и конце жизни поступает " как хороший актер, хорошо играющий в прологе, и в середине, и в решительном повороте действия " (catastrophë 16, 4 Hense). Историк Полибий (III – II вв. до н. э.), грек, прославивший мощь римской державы, объединял богиню Тюхе и сценическую игру. Случай – сила, которая выводит на подмостки жизни то одного, то другого героя. В связи с этим Полибий упоминает Тюхе, которая поставила на сцене третью драму о македонских политических событиях (XXII 1 10, 12). Он пишет об " эписодиях случая " (ta episödia tes tychës – II 35, 5), употребляя традиционную театральную лексику. |
| Но вам было мало Дрвенграда, вы построили еще и Андричград - уже из камня. Эмир Кустурица: Этот город был вдохновлен литературой, романом " Мост на Дрине " Иво Андрича. Это сильнейшая фигура нашей истории, единственный югославский писатель, получивший Нобелевскую премию. Возводя город в месте, где исторически происходило много чего, я как бы воссоздаю мир, который предположительно существовал за много столетий до нас. В истории архитектуры подобное происходит впервые. Вы знаете, как люблю снимать кино, но ничто меня так не захватывало, как это строительство. В Андричграде сочетается современность с идеями античности; там есть здания муниципалитета, магазины, отели, театр, дом-музей писателя, трактиры, и, конечно, храм. Мне хотелось создать тот утопический город, о котором человечество мечтает со времен Средневековья. Не могу не вспомнить утописта Кампанеллу с его трудом " Город солнца " , по которой идеал жизни - это когда она, жизнь, согласуется с интересами и общества, и в чем счастье каждого индивида решает правящая элита. Эмир Кустурица: Нет-нет, у нас царит абсолютная свобода, единственный правитель - культура. Говоря о свободе, я имею в виду не анархию " что хочу, то и делаю " . Нет, в первую очередь речь идет о внутренней свободе. Космической свободе, о которой говорил ваш философ Бердяев. Я надеюсь, что со своими проектами я движусь в правильном направлении. Мои города - это самостоятельные, обособленные от большого мира острова. Мне кажется, только сузив пространство жизни, можно найти гармонию. Боюсь, это всего лишь иллюзия? Эмир Кустурица: Может быть. Но в прагматичном мире уже почти нет места иллюзиям, утопиям, мечтам. И я с этим борюсь в силу своих возможностей. Мне уже немало лет, я много чего повидал, о чем хотел бы забыть, но все равно я остаюсь оптимистом и жизнелюбом. Как мои любимые цыгане... http://www.rg.ru/2014/11/24/kusturitsa.html Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. Комментарии |
| Платон боится всего иррационального, всего того, что связано с областью сердца. Именно это обстоятельство приводит его к желанию изгнать поэтов из идеального государства. Он просто боится, что под воздействием поэзии человек выйдет за пределы предлагаемой ему схемы и начнет мыслить не по сценарию, а самостоятельно. Лет двадцать тому назад в Москву приезжал драматический театр из Афин. Во время спектакля «Эдип в Колоне» на сцене мы увидели не одного только старца–героя, но трех стариков: умирающего старца Эдипа, старика драматурга — ему было далеко за восемьдесят, когда он поставил эту драму — и старого греческого актера Алексиса Минотиса, для которого это был один из последних спектаклей в жизни. Равнодушных среди зрителей не было. Зал не мог даже аплодировать, и после окончания спектакля все просто встали и молча стояли не двигаясь минут пять, если не больше. Там, где «включается» сердце, становится возможен выход за пределы схемы или идеологии. Платон считает необходимым уберечь общество от этого. Не случайно же в другом месте «Государства» он заявляет, что правители могут и должны применять ложь (к которой частным лицам нельзя прибегать ни в каких случаях!) в качестве лечебного средства «ради своих граждан для пользы своего государства». Афины и Рим Схизма, разделившая христиан на православных и католиков, резко противопоставила Восток — Западу, греков — римлянам и латынь — греческому. Древние Греция и Рим давно стали достоянием античной истории. Но в церковной жизни они — вполне узнаваемые в православии и католичестве — продолжают существовать доныне. И связано это вовсе не с языком богослужения, ибо греческий язык на христианском Востоке в течение всего уходящего тысячелетия сохранялся только у греков, а латынь и вообще почти перестала использоваться католиками и даже не изучается теперь в большинстве семинарий. Это связано с самим типом культуры, которую унаследовали современные христиане от своих предков. В сегодняшнем православии (в России, Болгарии, Румынии, даже в Америке) явно чувствуется, казалось бы, давно ушедший в прошлое греческий мир и его культура. Когда в православном храме чтец на клиросе перед началом литургии нараспев читает псалмы, он, как правило, даже не догадываясь об этом, подражает тем греческим рапсодам, которые почти три тысячи лет тому назад именно так читали своим слушателям гомеровские поэмы. |
| Парадоксально, но, вопреки распространенному убеждению, именно в смерти Сократ менее всего «христианин до Христа»: бессмертие души совсем не означает бессмертие личности, в этом отношении бунт и «непонимание» Ивана Ильича нечто более христианское, чем олимпийское спокойствие Сократа в Платоновском «Федоне». Замечательно, что внутренний голос Ивана Ильича, его «даймоний», молчит так же, как и сократовский, только молчание в случае героя Толстого означает богооставленность, а у Сократа – это молчаливое приятие закона как реальности всеобщего. В «Апологии» Сократ, правда, ставит закон ниже своей миссии: если афиняне издадут закон, запрещающий под страхом смерти Сократу «испытание себя и других», то он умрет, но исполнит волю богов. В платоновском «Критоне» Сократ дополняет эту мысль: «Не надо ни отвечать на несправедливость несправедливостью, ни делать кому бы то ни было зла, даже если бы пришлось от кого – то пострадать " 63 Понятно, что это относится и к законам города, ведь именно закон делает людей добродетельными и справедливыми, благодаря законам Сократ стал тем, кем он стал. Совершенно недопустимо и «несправедливо» выступать против законов, даже если они обрекают на незаслуженную смерть. Неслучайно, что Сократ возражает Критону, выступающему за побег, от имени самих законов, Сократ сам озвучивает и олицетворяет их, опровергая оппонента. Здесь важен и еще один аспект: бежать из Афин Сократ не может по условиям своей миссии, особенностям своего философствования, предполагающего познание себя через «театр» диалога, в «Федре» Сократ на вопрос, почему он редко выходит за стены города, отвечал, что вне Афин ему не с кем говорить, не с «деревьями же вступать в беседу». Отношение Сократа к несправедливому приговору – дополнительный пункт размежевания с софистами: для софистов законы относятся к сфере установлений, а значит, они относительны. Что считать справедливым, что несправедливым – каждый решает исходя из своей «меры». Игнорировать невозможно лишь существующее «по природе». Для Сократа в отличие от софистов законы, существующие в обществе, «природны», истинны. Бежать некуда. Они – одно из важнейших проявлений «общего», содержания универсальной и сверхиндивидуальной души, раскрывающейся только в диалоге – общении, только в «стенах города» может состояться самопознание. Сократ как частное лицо может страдать, даже погибнуть, но для Сократа – философа это очередное подтверждение правильности избранного пути. Ведь истинное и ложное, справедливое и несправедливое поверяется по отношению к «мере», парадигме, «примеру», каковым по воле богов является Сократ. В подчинении законам Сократ демонстрирует невозможность уйти от самого себя. Убежать, как советовал Критон, значило бы изменить своей философской миссии и подтвердить правильность предъявленных обвинений, за которыми стояли претензии не столько Сократу, сколько софистам. Своей гибелью Сократ показывает, что он не софист, и еще раз предъявляет центральное сообщение своей философии. Платон. «Пир» |
| Процессия направлялась в театр или на стадион, где начиналась официальная часть. Статуи устанавливали на пьедесталы, и перед ними начиналось жертвоприношение: на алтарях возжигался фимиам, возливалось вино (либатион) и просыпалось зерно, исполнялись благодарственные гимны императору. Жертвоприношение было кульминационным моментом празднования, которое выстраивало правильные религиозно-политические взаимоотношения между божеством (императором) и людьми. После заклания жертвенного животного и окропления алтаря его кровью тушу разделывали и потрошили. При этом обычай четко определял, что следует сделать с каждой частью. Животное (бык, овца или свинья) обычно закалывалось главным жрецом ударом в шею, после сдирания кожи внутренности отделялись от мяса, а сердце полагалось на алтарь и торжественно предлагалось богу, как жертва. Законы древнегреческого ритуала убоя животных предписывали зажаривать внутренние органы на вертеле и вкушать их перед алтарём в кругу жрецов (колбаса также делалась из внутренних органов и кишок и считалась священной пищей). Часть мяса варилась в котле и сохранялась для торжеств или бесплатной раздачи населению; жрецы и важные официальные лица получали лучшие части животного – бёдра, заднюю часть туши и язык; части, которые жертвовались богу, получал главный жрец. Остатки туши продавались на рынке (Страбон. География. X, III. 9). Следует отметить ещё и то, что устраниться от языческого культа и жертвенной пищи в то время было практически невозможно: не только жрец, но и любой мясник или повар исполняли элементарные функции жертвоприносителей. В греческих землях всякий скот убивался как жертва (греч. υω – «жертвовать» и просто «убивать скот») – мясник совершал простейшую жертвенную церемонию, когда перед убоем отрезал со лба животного клок шерсти и бросал в огонь. В остатках сохранившегося базара в Помпеях рядом с помещением бойни находился небольшой языческий храм. Т.е. всё мясо было в какой-то степени «идоложертвенным» – просто резания животных античный мир не знал, всякое заклание с любой целью всегда было ритуальным, обязательно было жертвой. |
| 5 . Содержание апологии. По своему резко отрицательному отношению ко всей греко-римской культуре Татиан является прямой противоположностью своего учителя, Иустина Философа , и крайностью своих суждений напоминает Тертуллиана . Не только в языческой религии, но и во всех проявлениях жизни античных народов он не видит ничего доброго и светлого. а) Искусство греков служит выражением низких страстей или возбуждает их. О жестокосердии язычников лучше всего говорил их амфитеатр, на арене которого гладиаторы без всякой причины убивают друг друга, а зрители, забавляясь этим, питают свою душу человеческим мясом и наполняют ее пролитием крови. Театр всецело основан на лжи, так как актер по наружности представляет то, чего вовсе не испытывает в действительности. Само содержание представлений возбуждает плотские страсти и развращает молодежь. Скульптура изображает развратных женщин, распутных богов и тиранов. Поэзия все это воспевает в стихах. Красноречие продает себя за деньги и служит неправде или клевете. b) От философии языческий мир тоже не приобрел ничего хорошего. Все философы были люди жадные, тщеславные, распутные. Диоген, хвалившийся своим воздержанием, умер от обжорства, съев невареного полипа. Аристипп вел распутную жизнь. Платон за обжорство был продан Дионисием в рабство. Аристотель слишком льстил своему ученику Александру и воспитал в нем убийцу друзей и притворщика. Эмпедокл бросился в Этну, желая прослыть вознесшимся на небо, но Этна обличила его, выбросив его медные сандалии. c) Татиан враждебно относится даже к вещам безразличным в нравственном отношении. Он считает непозволительным пользоваться медицинскими пособиями в болезнях. Он не верит в науку, считая ее суетным препровождением времени. «Что пользы, – восклицает он, – в изменениях Земли, в обращении Солнца?.. Как я поверю тому, что Солнце есть огненная масса, а Луна – другая Земля?» В разделении греческого языка на диалекты он видит не дело естественной необходимости, а знак постоянной вражды греков между собой. Враг утонченной культуры, он считал пустой и глупой затеей заботы об изяществе языка и порицал греков за предпочтение, которое они оказывали аттическому диалекту. |
|
|
