| И, наконец, завершает цикл этих догматических творений Амвросия еще одно произведение, написанное в конце 381-начале 382 г.,– «О таинстве божественного воплощения», которое является продолжением двух предыдущих трактатов и иногда обозначается как четвертая книга «О Святом Духе» или девятая книга целой работы: «О вере» – «О Святом Духе» – «О воплощении». Последнее произведение, как и два предыдущих, направлено против ариан и последователей Аполлинария 34 и излагает учение о Троице, Сыне Божьем и о таинстве воплощения, как бы подводя итог догматическому учению медиоланского епископа. Но вернемся к событиям, последовавшим сразу за Адрианопольской катастрофой. В отличие от Амвросия, сделавшего свой окончательный выбор в пользу никейской веры, первой реакцией императора Грациана было издание закона о веротерпимости. Несомненно, этот закон был вызван страхом императора перед возможными волнениями в условиях крайне серьезной внешней опасности для империи. После битвы при Адрианополе готы, соединившись с племенами аланов и гуннов, двинулись на Константинополь. Лишь хитрость и решительность командующего римской армией Юлия спасла восточную столицу от разгрома, а провинции от разорения. «Получив известие о несчастьях, происшедших во Фракии,– пишет Аммиан Марцеллин, – он относительно всех готов, которые раньше были приняты на службу в римские войска и распределены по разным городам и укреплениям, отдал тайный приказ всем их командирам (все они были римлянами...) вызвать их к себе в одно и то же время якобы для вручения жалования и всех их перебить. Это разумное распоряжение было исполнено без замедления и без шума, и благодаря этому восточные провинции были спасены от великих бедствий» (Аммиан Марцеллин XXXI, 16). Что касается варваров, стоявших под стенами Константинополя, то внушительный вид городских оборонительных укреплений отрезвил самых отчаянных из них. Не имея осадных орудий и лишенные поддержки со стороны тех варваров, которые находились на воинской службе в римской армии, они не решились на штурм. |
| Здесь же, среди приближенных, находился молодой центурион придворных щитоносцев, будущий историк Аммиан Марцеллин. Все знали, что он ведет дневник похода. Войдя в палатку, Аммиан вынул навощенные дощечки и медный стилос. Он приготовился записывать предсмертную речь императора. – Подымите завесу, – приказал Юлиан. Покров на дверях откинули. Все расступились. Утренний холод повеял в лицо умирающему. Дверь выходила на восток. Недалеко был обрыв; ничто не заслоняло неба. Юлиан увидел светлые облака, еще холодные, прозрачные, как лед. Он вздохнул и сказал: – Так. Хорошо. Погасите лампаду… Огонь потушили; палатку наполнил сумрак. Все ждали молча. – Слушайте, друзья мои, – начал кесарь предсмертную речь; он говорил тихо, но внятно; лицо было спокойно. Аммиан Марцеллин записывал. – Слушайте, друзья, – мой час пришел, быть может слишком ранний: но видите, – я радуюсь, как верный должник, возвращая природе жизнь, – и нет в душе моей ни скорби, ни страха; в ней только тихое веселие мудрых – предчувствие вечного отдыха. Я исполнил долг и, вспоминая прошлое, не раскаиваюсь. В те дни, когда, всеми гонимый, ожидал я смерти в пустыне Каппадокии, в замке Мацеллуме, и потом, на вершине величия, под пурпуром римского кесаря, – сохранил я душу мою незапятнанной, стремясь к высоким целям. Если же не исполнил всего, что хотел, – не забывайте, люди, что делами земными управляют силы рока. – Ныне благословляю Вечного за то, что дал Он мне умереть не от медленной болезни, не от руки палача или злодея, а на поле битвы, в цвете юности среди недоконченных подвигов… …Расскажите, возлюбленные, врагам и друзьям моим как умирают эллины, укрепляемые древнею мудростью. Он умолк. Все опустились на колени. Многие плакали. – О чем вы, бедные? – спросил Юлиан с улыбкой. – Непристойно плакать о том, кто возвращается на родину… Виктор, утешься!.. Старик хотел ответить, но не мог, закрыл лицо руками и зарыдал еще сильнее. – Тише, тише, – произнес Юлиан, обращая взор на далекое небо. – Вот оно!.. Облака загорелись. Сумрак в палатке сделался янтарным, теплым. Блеснул первый луч солнца. Умирающий обратил к нему лицо свое. |
| Указанные краткие сведения дают право сделать из них очень полезные для нашей цели выводы. Так как естественно предполагать, что смерть Марцеллина последовала около того времени, когда он кончил свою хронику, приблизительно в тридцатые годы VI века, и так как даты в его труде для патриархов нашего периода: Епифания, Македония и Тимофея – включены в период от 495 до 511 г., то необходимо думать, что Марцеллин был современником всех их. А если к этому присоединить, что Марцеллин, хотя и был римлянином, но состоял на службе в восточной половине империи и был в частых сношениях со столицей и, следовательно, мог лично и непосредственно знать о переменах, там происходивших 128 , то будет понятно, что его показания о времени правления названных патриархов должны быть поставлены на первом месте в ряду параллельных свидетельств других источников. Не менее важно и продолжение хроники Марцеллина до 566-го года, сделанное анонимным писателем: оно содержит четыре даты для патриархов: Епифания (1) Анфима, (2) и Мины(1). Когда и кем сделано это продолжение? В тексте хроники прямого ответа на эти вопросы нет. Так как оно кончается 566-м годом, то, следуя обычному для этих случаев приему, нужно думать, что неизвестный автор его жил во второй половине VI-ro столетия; и с большею даже вероятностью можно предполагать, что он написал свое продолжение хроники Марцеллина именно в 566 году. Основание для такого предположения мы находим в том, что автор последний год своего продолжения – 566-й – отмечает следующим образом: Ind. XIV post consulatiim Basilii v. с. XXV 129 . Между тем именно с 566 года консулами начинают числиться постоянно только императоры, и 566-й год был не post consulatiim Basilii v. с. XXV, a post consulatiim Iustini lunioris II Solius, который именно в этом году в ноябре сделался преемником Юстиниана и начал собою ряд консульств одних только императоров 130 . Отсюда следует заключить, что продолжатель Марцеллина закончил свое прибавление в 566 году, может быть, в начале года, когда весть о том, что консулом на 566-й год назначен Юстин младший, еще не успела распространиться по всем пределам империи. |
| Marc. Res gest. XVI 7. 5; Aur. Vict. Epitom. 41; Eutrop. Breviar. X 9; Zosim. Hist. II 42). Степень достоверности этих сведений неясна; они исходят в основном от писателей-язычников, которые вообще очень критически относились к императорам-христианам. К. любил литературу, ценил риторов. Так, греч. ритора-христианина Проересия К. вызвал ко двору в Галлию, дал ему чин магистра армии и сделал своим сотрапезником, а позднее отпустил с богатыми дарами ( Eunap. Vitae sophist. 90). Военных К. предпочитал держать в суровом подчинении, постоянно налагая взыскания за различные провинности. Он учредил штат агентов, в задачу которых входило следить за подчиненными и пресекать факты возможной гос. измены. Однако доносительство и вседозволенность агентов при К. не достигали таких масштабов, как при Констанции II. Во главе этой службы стоял комит священных щедрот (имп. казны — comes sacrum largitionum) Марцеллин, которому К. всецело доверял, помощниками комита были евнух Христ и комит Магненций, одновременно командовавший элитными армейскими частями легионов Иовиев и Геркулиев ( Aur. Vict.Epitom. 41; Eutrop. Breviar. X 9; Zosim. Hist. II 42; Julian. Apost. Or. 2; Zonara. Epit. hist. Vol. 2. P. 27–28). Однажды К. подверг Магненция позорному наказанию, что вскоре стало причиной заговора против К. 18 янв. 350 г. все высшие армейские чины собрались в доме Марцеллина в Августодуне (ныне Отён, Франция) на некий семейный праздник. В это время Магненций появился в пурпурном облачении и объявил себя императором. Марцеллин и все присутствовавшие согласились его поддержать ( Julian. Apost. Or. 2). Провозглашение Магненция признали все войска, расквартированные в городе и его окрестностях, т. к. были недовольны излишней суровостью и небрежением к военным со стороны К. Император узнал о мятеже, находясь на охоте, и немедленно бежал в спровождении оставшегося ему верным трибуна Ланиогайза, франка по происхождению. Однако в городе Елена на берегу Средиземного м. К. был захвачен отправленным за ним в погоню трибуном Гайзоном, который имел от Магненция приказ умертвить К. |
| Оттуда приходили новые культы, равно как и новые моды. Кричащая пестрота, грубость эстетических понятий водворялись всюду. Мы знаем успех появления новых туник, на которых изображались всевозможных родов животные. Вероятно, что-то варварское было в этих нарядах с вытканными на них зверинцами. Толпы евнухов — эта неизбежная принадлежность азиатских церемониалов — стали необходимыми в каждом знатном доме, и тот же историк замечает, что когда отправляется куда-нибудь кортеж богатой патрицианки, то за ней следуют целые отряды кастратов, старых и молодых, с поблекшими лицами, " вызывающих ненависть к памяти Семирамиды, которая первая из всех оскапливала нежных юношей, как бы насилуя природу и отвращая ее от предустановленного течения " . Относительно восточных культов мы имеем, между прочим, свидетельство Августина в его Confessiones. Римская знать, по его словам, с жадностью бросалась на новые, неведомые мистерии и с жаром принимала " чудовища всевозможных богов и лающего Анубиса, которые когда-то Против Венеры, Минервы и моредержавца Нептуна Лук напрягали, грозя... теперь же Рим молится этим, некогда побежденным им, богам " . Наряду с этим распространялись суеверия, магия, астрология. Марцеллин говорит о своих современниках: " Многие отрицают богов на небесах, а сами боятся выйти из дому, позавтракать, взять ванну, прежде чем не справятся, где, положим, находится Меркурий или какую часть созвездия Рака закрывает луна " . Из Августина, который астрологов называет mathe-matici, мы узнаем, что даже для животных составлялись гороскопы. В былое время Цицерон, негодуя, рассказывал в своих речах против Верреса, как этот последний, возлежа на носилках, заставлял носить себя повсюду, как он в домашнем костюме и сандалях принимал морской парад, как подушка на его походном ложе ежедневно набивалась свежими лепестками роз. Все это были черты непростительной изнеженности. Теперь ничем этим нельзя было бы удивить никого в Риме. Обличительно настроенный Марцеллин дает саркастическое изображение сенаторов-модерн. |
| Если вообще наши источники не особенно щедры на сведения, то относительно первого периода жизни св. Амвросия, с момента его рождения до вступления на епископскую кафедру, их недостаточность чувствуется особенно сильно. Они дают нам возможность в этой области сделать несколько только самых общих штрихов. Говоря о родине Амвросия. Павлин приводит нас в Галлию, в дом префекта Галлии по имени Амвросия. 2292 Судя по высокому административному посту, который занимал отец Амвросия, он принадлежал к знатному и влиятельному роду. Сам Амвросий упоминает о своей родственнице мученице св. Сотерии, которая была девицей знатного рода и предпочла святую веру консульству и префектуре родителей. 2293 Этот же факт показывает, что христианство давно уже было известно его знатному роду, успевшему выставить из своей среды даже мученицу. Что отец —110— Амвросия также был христианином и принял крещение, доказать нельзя, хотя в виду вышеуказанного факта и это весьма вероятно; но что семья его была даже более, чем благочестивою в обыкновенном смысл, это несомненно. Его дочь и родная сестра будущего епископа Марцеллина, а также их мать относились с большим уважением к епископам: Марцеллина к тому же очень рано наложила на себя обет христианского девства. 2294 Кроме дочери, у Амвросия-отца было еще двое сыновей: Сатир и Амвросий, впоследствии знаменитый миланский епископ. Хронологическая дата рождения епископа довольно спорна. Сам Амвросий в своём письме к Северу свидетельствует, что в момент написания этого письма он доживал уже 53-й год (annum tertium et quinquagesimum); 2295 решение вопроса, следовательно, зависит от того, когда именно было написано это письмо. Довольно неопределенные данные для решения задачи дает Амвросий же, упоминая здесь же о нападении варваров и невзгодах времени, которые еще не исчезли. 2296 Одни видят в этих словах указание на нашествие на Италию узурпатора Максима около 386–387 год, и, отсчитывая 53 года назад, относят рождение Амвросия к 333 году; другие же, относя свидетельство письма ко временам узурпатора Евгения около 393–394 г., считают датою рождения 340 г. 2297 Конечно, при отсутствии других более определенных данных, разобраться в этих предположениях трудно; но нам всё же кажется, что из этих двух положений более справедливым представляется второе: тон всего письма изобличает в авторе, уже почтенного по возрасту борца за интересы церкви, успевшего устать в продолжительной и упорной борьбе и жаждущего покоя потусторонней жизни; по его собственным словам, он уже давно (jamdudum) испытывает стра- |
| Но и эти последние находились в постоянных сношениях с империей и также получали дары от императора. Восстановление зависимости Боспора от империи, состоявшееся незадолго до 522 года при Юстине, содействовало оживлению сношений, и через Боспор шел живой торговый обмен с империей. Важную статью экспорта из земель утургуров составляли меха, и особенно ценились шкурки животных, которых Иордан зовет мышами. 461 Быть может, то был соболь, прибывавший к утургурам из далеких мест, заселенных их соплеменниками. Плохая охрана границ, при малой населенности пограничных местностей, давала возможность гуннам переправляться через Дунай и совершать набеги в пределы империи. О нашествии во второй год правления Юстиниана было упомянуто выше. 462 В хронике Марцеллина под 530 годом записано, что Мунд, состоя магистром армии Иллирика, узнав о нашествии болгар во Фракию, пришел туда на помощь со своими войсками и разгромил насильников, положив на поле битвы 500 человек. 463 Дополнение к этому сведению дают Малала и Феофан. – Захватив в плен много болгар вместе с ханом, Мунд отослал их в столицу. Император показывал пленных народу на ипподроме, а затем направил их на службу в Армению и Лазику. 464 Энергичные действия Мунда и Хильбудия обуздали гуннов, но под 535 годом в хронике Марцеллина есть заметка о том, что находившийся тогда в столице Ситта был послан в Мезию, чтобы отразить болгар, и разбил их на реке Ятре (Янтра). 465 Более грозное нашествие гуннов, кратко описанное Прокопием, относится к 540 году. 466 Перейдя в огромной массе через Дунай, гунны разлились широкой волной от Адриатического моря и до самого Константинополя. В Иллирике они взяли 32 укрепления, разрушили город Кассандрию (в древности Потидея) в Македонии и с огромным пленом вернулись назад. (Прокопий говорит о 120 тысячах человек). Один отряд прошел в Херсонес Фракийский, прорвал охрану и, воспользовавшись судами, переехал на азиатский материк из Сеста в Абидос. Другая орда прошла через Фессалию до Фермопил и, найдя старую тропу Эфиальта, прошла в Грецию, пронося повсюду грабеж и разорение. |
| История – повествование, в котором выражен опыт и представления какой-либо социокультурной группы. Критерии правдоподобия, отбора материала, назначение «важного» и «второстепенного», как и способы интерпретации событий зависят от установок и правил, разделяемых внутри сообщества, которые часто задаются тем или иным властным институтом, источником авторитетных предписаний. Раннесредневековые христианские труды, посвященные событиям прошлого, создавались, прежде всего, как тексты одного института, – церкви, – и уже во вторую очередь как нарративы других групп – локальных общин, народов, королевств. Как правило, погодные записи о происходящем велись в монастырях, а хроники и истории составляли духовные лица, священники, монахи, епископы, совмещая ученые занятия со своими основными обязанностями. Устойчивость правил и норм историописания раннего Средневековья подкреплялась силой традиции, склонностью авторов следовать канонам, заданным предшественниками, предпочтением суждений учителей инновации. Основными источниками для создания исторического нарратива служили труды других писателей (нередко автор стремился продолжить и довести до своего времени сочинения предшественников, которые мыслились им как непрерывная традиция – «Доселе пишет Иероним, а с этого времени и дальше – пресвитер Орозий» 443 ). В VI в. Кассиодор в «Институциях» перечислил те исторические тексты, которые, на его взгляд, можно было назвать среди основополагающих. К ним относились: «Иудейская война» и «Иудейские древности» Иосифа Флавия, «Церковная история» Евсевия Кесарийского в переводе на латинский язык Руфина, его собственное продолжение этого труда, «Трехчастная история», «История против язычников» Орозия, историко-географический трактат Аммиана Марцеллина, продолжение хроники Евсевия, выполненное Иеронимом, а затем Марцеллином, хроника Проспера Аквитанского, и сочинение «О выдающихся мужах» Иеронима и Геннадия. В последущее время сочинения из этого списка (исключая трактат Марцеллина) широко распространились по библиотекам средневекового Запада 444 . |
| Характеризуя почившего императора, Марцеллин укоряет его в жестокости, с которой он карал преступников, и в корыстолюбии и в то же время отдает должное лучшим сторонам его характера, образа жизни и правления: «В отношении провинциалов он проявлял большую внимательность и повсюду облегчал бремя податей, своевременно воздвигал укрепления на границах государства, чрезвычайно строго держал военную дисциплину... В представлении высоких санов он был осторожен до щепетильности: никогда в его правлении не являлся правителем провинции какой-нибудь меняла, никогда не случалось продажи должности... В войне, как наступательной, так и оборонительной, он проявлял большую умелость и осторожность... он был весьма предусмотрителен в совете за или против... чрезвычайно сведущ в военном деле вообще. Он складно писал, хорошо рисовал и моделировал, изобретал новые виды оружия; память и речь его отличались живостью; ... он любил изящную обстановку, а в пище – изысканность, а не обилие» 288 . Язычник Марцеллин особенно ценит императора христианина за его веротерпимость, чем он решительно отличался от своего младшего брата Валента: «Никого он не обеспокоил, не издавал повелений почитать то или другое и не заставлял строгими запрещениями своих подданных склоняться перед тем, во что сам верил» 289 . По словам историка, «и дома, и вне его проявлял он строгое целомудрие, не будучи нисколько заражен язвой безнравственности и разврата. Поэтому он мог удерживать распущенность двора в строгих границах, и ему тем легче было это, что он не потворствовал своей родне» 290 . До известной степени такой аттестации, правда, противоречит имеющиеся у Сократа удивительные сведения о его втором браке. Первая жена Валентиниана познакомилась и подружилась с Юстиной, дочерью Юста, высокопоставленного чиновника времен святого императора Константина: «Короткость между ними возросла до того, что они вместе мылись... Севира пленилась красотой девицы и сказала о ней царю... Царь... решил жениться на Юстине, не оставляя и Севиры... Итак, Валентиниан издал закон и объявил по городам, что всякий, кому угодно, может иметь двух законных жен. Этот закон вышел прежде их брака. Потом он женился на Юстине и родил от нее Валентиниана Младшего и трех дочерей: Юсту, Грату и Галлу» 291 . Продержаться долго такой закон в христианском государстве не мог, никаких следов его существования в правление Грациана уже не известно. Им вообще едва ли кто воспользовался и при Валентиниане, кроме самого императора, потерявшего голову от увлечения. |
| В четверг 1-го июня 411 года Марцеллин, окружённый блестящей свитой из двадцати офицеров и двумя православными и донатистскими нотариусами, явился в зал соборных заседаний в гаргилианских банях. Все донатистские епископы и 18 депутатов от православных следовали за Марцеллином. После краткой вступительной речи 565 , Марцеллин прочитал императорский рескрипт и свой первый эдикт 566 относительно собора. Потом Марцеллин предложил донатистам избрать второго председателя, который вместе с ним заседал бы на соборе. Петилиан отвечал: Так как мы не избирали первого председателя, то нам неприлично избирать и второго. Затем был прочитан второй эдикт Марцеллина. Петилиан сказал: Нужно переходить к самому делу, чтобы я знал, для чего призвали меня сюда 567 . Марцеллин заметил Петилиану: Ты нарушаешь порядок, – и приказал прочитать заявление донатистов относительно его второго эдикта и оба письма православных 568 . Марцеллин. Не желают ли и донатисты об явить своё согласие на эдикт. Емерит. Председатель нарушил порядок, так как в прочитанном письме православных спорный вопрос представляется уже решённым; но прежде всего нужно решить тот вопрос, – нынешний день назначен ли законом для собрания. Марцеллин. Обе партии явились на собор; следовательно они согласны. Петилиан. Мы ещё с 19-го мая в Карфагене. Мы предвидели, что нас осудили бы заочно, если бы мы не явились. Я прошу председателя быть строгим и беспристрастным судьёй, поступать справедливо и осудить православных за явку на собор после назначенного срока. Марцеллин. По дальности расстояния, императорским эдиктом начало собора отложено ещё на два месяца 569 . При том же, вопрос о времени начала собора относится скорее к суду светскому, чем к суду епископов. Православные желали рассуждать не о делах гражданского суда, а о свидетельствах св. Писания. Емерит. Нужно обсудить вопрос о числе членов собора. Марцеллин. Емерит пришёл сюда говорить не о внешних распоряжениях касательно собора, а о вере 570 . Я спрашиваю православных и донатистов, желают ли они сейчас перейти к свидетельствам ветхого и нового завета. |
|
|
