| Либерий, папа Римский. Гравюра из кн.: Platina B. Historia. 1600. P. 49 (РГБ) Понтификат Л. совпал с правлением имп. Констанция II (337-361), проводившего проарианскую политику. Став в 353 г. единоличным правителем Римской империи, Констанций II стремился отменить Никейский Символ веры и окончательно осудить свт. Афанасия I Великого , еп. Александрийского. В ответ на письмо вост. епископов его предшественнику Юлию I (337-352) Л. созвал Собор в Риме (весна 353). На Соборе были зачитаны обвинительное послание против Афанасия, составленное вост. епископами, и соборное послание 24 епископов Египта, к-рые выступили в защиту Александрийского епископа. Осенью 353 г. по инициативе Л. состоялся Собор в Арелате (ныне Арль, Франция), на к-ром под давлением епископов-ариан Валента и Урсакия папские легаты Винцентий Капуанский и Марцелл, а также большинство присутствовавших епископов подписали осуждение свт. Афанасия. Св. Павлин , еп. Треверский (Трирский), отказавшийся последовать примеру остальных, был немедленно сослан во Фригию ( Sulp. Sev. Chron. II 39. 1-2; Hilar. Pict. Fragm. hist. I 6). Согласно Аммиану Марцеллину , «несмотря на приказ императора и вопреки уговорам, [Либерий] упорно отказывался [осудить Афанасия] и не раз громко заявлял, что считает величайшей несправедливостью осудить человека, не увидев и не выслушав его. Таким образом, он открыто сопротивлялся императорской воле» ( Amm. Marc. Res gest. XV 7. 9). В поисках поддержки Л. обратился к епископам Осию Кордубскому (Кордовскому) и Цецилиану Сполетийскому (Сполетскому), призвав их не следовать примеру Винцентия Капуанского (PL. 8. Col. 1349). В 354 г. понтифик направил к императору св. Луцифера , еп. Каралиса (ныне Кальяри), пресв. Панкратия и диак. Илария с просьбой созвать новый Собор, чтобы решить вопрос об исповедании веры ( Liberius. 1916. P. 89-93). Тогда же Л. обратился к св. Евсевию , еп. Верцелльскому, с просьбой поддержать Луцифера (PL. 8. Col. 1349-1351). Из других писем Л., адресованных Евсевию, следует, что епископ исполнил поручение папы, хотя и выразил сомнение в успехе ходатайства перед императором (Ibid. Col. 1355-1356). С просьбой оказать влияние на императора папа обратился также к Фортунату, еп. Аквилейскому. |
| 37. ДАМАСИЙ I Римские Папы. Список 37. ДАМАСИЙ I. 366—384. Когда он сел на трон св. Петра, ему было 60 лет. По одним источникам, он происходил из Испании, по другим — был сыном римлянина по имени Лев, епископом одной из пригородных христианских общин. При его избрании возник кровавый конфликт, причины которого нам точно неизвестны. Часть духовенства и верующих избрала на папский трон священника Урсина, которого Дамасий силой удалил из Рима. При этом были убиты 160 противников Дамасия. Согласно языческому историку Аммиану Марцеллину (ок. 330—400), такого рода конфликты были понятны, ибо «тот, кто получал сан епископа римского, мог быть уверен, что золота у него будет достаточно...». Правление папы Дамасия пришлось на вторую половину IV в., который был «золотым веком» для христианства на Востоке и Западе. Это век великих писателей и теологов, названных позднее докторами церкви: Василия, Григория Назианзина, Иоанна Златоуста, Иеронима, Амвросия и многих других. Во времена Дамасия I в Риме учился один из выдающихся христианских мыслителей — Августин. Этим своим расцветом христианство в большой степени было обязано императору Феодосию Великому (379—395), который в 380 г. провозгласил его господствующей религией. Император издал также множество эдиктов, запрещающих распространение языческих культов и ересей. В этой обстановке религиозной нетерпимости папа Дамасий I приступил к окончательной христианизации Вечного города. Культу языческих богов он противопоставил культ христианских мучеников. Вместо уничтоженных языческих храмов и статуй появилось бесчисленное множество часовен и надписей, прославляющих мученичество ради веры и прежде всего — культ св. Петра. Много усилий приложил Дамасий I, чтобы обновить катакомбы, и в частности папскую крипту на кладбище Каликста. С этого времени началось паломничество к могилам христианских героев, погребенных в Риме. Для Дамасия культ героя-мученика был символом триумфа христианства над язычеством. Из подземелий вырастал христианский Рим — столица католицизма. |
| De vita Iulii Agricolae. 24). Однако рим. завоевание Британии в I в. по Р. Х. не затронуло И. В «Географии» Птолемея (II b.) упоминаются неск. ирл. племен и топонимов, нек-рые предположительно отождествляются со средневек. названиями (Uoluntii — улады, Ivernioi — эранн, Isamnion — Эмайн). Более подробные сведения об И. появляются в IV–V bb., когда ирландцы (скотты — Scotti) совершали набеги на территории, подвластные Римской империи. Согласно Аммиану Марцеллину, скотты были участниками «заговора варваров» 367 г., когда на рим. Британию одновременно напали англы, скотты и пикты. Впосл. часть скоттов переселилась в сев. районы Британии. Данные археологических раскопок позволяют выделить 2 периода контактов И. с Римской империей. Среди находок 1-го периода (I–II bb.) — золотые монеты, ювелирные изделия, погребения (возможно, принадлежали рим. торговцам или беженцам из Британии (Стонифорд, о-в Ламбей)), остатки рим. фактории или даже военного лагеря (Драманах). В III–IV вв., когда ирл. наемники могли находиться на рим. службе, появляются клады, в т. ч. крупные собрания рим. монет, золотые и серебряные слитки. Христ. авторы III–V вв. упоминали об И. как о стране, находящейся на самом краю обитаемого мира, обращение к-рой в христианство станет признаком конца света. Раннее средневековье. Для средневек. ирл. культуры характерен интерес к дохрист. истории, происхождению племен и династий, различных обычаев. После принятия христианства под влиянием библейской традиции, апокрифов и позднеантичных хроник складывается т. н. синтетическая история (псевдоистория), охватывающая историю И. с древнейших времен. Наиболее подробно она разработана в «Книге захватов Ирландии» (Lebor Gabala É renn), текст к-рой окончательно сложился к XI в. Параллельно с псевдоисторией существуют и дополняют ее огромная генеалогическая лит-ра и саги, к-рые условно объединяются в 4 цикла: мифологический (о богах, напр., «Битва при Маг Туиред»); уладский («Похищение быка из Куальнге» и др.), описывающий события, якобы происходившие в первые века по Р. Х. |
| Исследователи пытались вывести это прозвище из того, что М. «урезал» Евангелие от Матфея (с опорой на выражение Севериана Габальского: PG. 63. Col. 541). Однако против этой гипотезы говорит то, что прозвище явно старше III в., а рассуждения о том, что М. сократил Евангелие от Матфея, появляются только начиная с V в. Дж. Л. Норт предположил, что прозвище появилось после упоминания в кн. Деяния св. апостолов о том, что М. отделился от апостолов Павла и Варнавы, т. е. как бы дезертировал ( North. 1977). Кроме того, Норт усмотрел игру слов: имя Marcus созвучно murcus - так, согласно Аммиану Марцеллину, в Галлии называли солдат-дезертиров, намеренно отрубавших себе большой палец на руке ( Amm. Res gest. XV 12. 3). Однако прозвище имеет очевидно греческое, а не лат. происхождение, и оно используется авторами, к-рых трудно заподозрить в негативной оценке М. и его Евангелия, что подразумевает гипотеза Норта. Э. Нестле обратил внимание на арам. Таргум на Пс 136 (137). 4. В нем говорится, что, когда вавилоняне потребовали от левитов спеть им песни, те «откусили себе зубами большие пальцы и сказали: «...как нам петь песнь Господню на земле чужой». И тогда глас Св. Духа ответил им: «Если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня десница моя»» ( Nestle. 1903). Это сочинение трудно датировать, но, судя по упоминанию в одном месте К-поля, оно возникло по крайней мере уже в визант. эпоху. Эта же история встречается в Мидраше Теиллим 137. 5 (обычно его составление относят к IX в.), где объясняется, что без пальцев левиты не могли играть на псалтирях и, т. о., не уступили требованию Навуходоносора воспеть языческих богов. Очевидно, этого аггадического материала недостаточно для объяснения прозвища М. Данные ономастики говорят о том, что в I в. у евреев использовался небольшой набор личных имен, но для идентификации человека к его имени обязательно прибавлялось либо имя отца, либо название места происхождения, род занятий и т. п. Если евангелист М. с рождения носил имя Иоанн, то прибавление к его имени крещального имени Марк делало его узнаваемым в Иудее и в целом на востоке. |
| Одинаковый образ мыслей, говорил он, сделает мир более прочным. Похвалив такое намерение, Валент предложил начальникам готов согласиться с ним в догматах, но они сказали, что не решатся оставить учение предков. В то время у них был епископ Ульфила, которому они чрезвычайно верили, и его слова считали за нерушимые законы. Смягчив его убеждениями и склонив деньгами, Евдоксий расположил его дать мыслям варваров такое направление, чтобы они вошли в общение с царем. Убеждая Ульфилу, он говорил, что вражда возгорелась из-за честолюбия, а в догматах нет никакого различия. Поэтому-то готы и до сих пор говорят, что Отец больше Сына, впрочем, не соглашаются называть Сына тварью, хотя и находятся в общении с теми, которые называют Его так. Вообще, они не во всем оставили учение предков, ибо и Ульфила, убеждая их войти в общение с Евдоксием и Валентом, говорил, что в догматах нет различия, но что разделение произведено пустой распрей. 119 Иовиан родился в 330 (332?) г., правил с июня 363 по февраль 364 г. В христианской литературе иногда критиковался за аморальность поведения. 120 Позднее эта фраза исчезла из некоторых рукописей произведения Афанасия, поскольку его пожелания долголетия не оправдались. 123 Согласно Аммиану Марцеллину (XXV. 10, 12. 13), перед сном ему поставили в комнату жаровню для того, чтобы подогреть воздух. Утром он был найден мертвым в своей постели. Это случилось в феврале 364 г. 125 Иллирик делился тогда на восточный и западный. В состав первого входили Дакия, Мезия, Македония, Фракия; во второй – Далмация, Паннония, Норик и Савия. Время проведения собора точно не установлено. Называются 367, 373 и 375 гг. Последняя дата вероятнее всего. 126 Грациан – старший сын Валентиниана I, род. в 359 г., август с 367 г. Наследовал в 375 г. отцу, а в 378 – Валенту. Убит в 383 году. 129 Скорее всего, все эти люди были посланниками Иллирийского собора, отправленные им к императору с сообщением о постановлениях собора. 130 В этом месте мы впервые сталкиваемся с тем, что представители Никейского крыла (и сам автор) говорят об ипостаси, как определении для каждого члена Троицы в отдельности. |
| Наиболее выдающимся византийским историком IV в. был антиохийский грек Аммиан Марцеллин (ок. 330—400 гг.). Приверженец Юлиана Отступника, с которым участвовал в походе против персов, и сторонник восстановления языческой религии, Аммиан Марцеллин на склоне своих лет написал исторический труд на латинском языке, известный под названием «Res Gestae» — «Деяния» . Это произведение было задумано автором как продолжение знаменитого исторического сочинения Тацита и охватывало период от правления императора Нервы до конца IV в. Сохранилось лишь 18 книг труда Аммиана Марцеллина (кн. 14—31), посвященных событиям 353—378 гг., современником, а зачастую и участником которых был сам автор. Аммиан Марцеллин предстает перед нами отнюдь не как компилятор, а как мыслящий историк, глубоко озабоченный судьбами Римского государства, стремящийся добросовестно осветить события своего времени. В его сочинении подкупает достоверность фактического материала; большинство его известий выдерживает проверку данными других источников. В значительной мере это объясняется тем, что основой исторического повествования автора служили его собственные жизненные наблюдения и рассказы очевидцев. Аммиана Марцеллина часто рассматривают как последнего великого римского историка. Это суждение верно лишь отчасти. Нельзя отделить непроходимой гранью позднеантичную историографию от ранневизантийской; напротив, между трудами римских и византийских историков имеется прямая преемственность. Справедливее поэтому считать Аммиана Марцеллина последним представителем античной историографии и первым крупным византийским историком. Он близок не только римским, но и византийским авторам (Прокопию, Агафию, Феофилакту Симокатте), которые, подобно самому Аммиану Марцеллину, во многом оставались еще на почве античной исторической науки. По своему мировоззрению Аммиан Марцеллин был поклонником античной культуры, религии и философии. Приверженец язычества, он осуждал, однако, излишнее увлечение внешними сторонами языческого культа. Ему были чужды проявления грубого языческого антропоморфизма; больше влекла его мистическая философия неоплатоников, особенно Плотина. Всю жизнь он был крайним идеалистом, верил в безграничное превосходство духа над телом, в бессмертие души. |
| 112 Гиббон также объясняет падение Западной Римской империи не победой христианства (в чем его несправедливо обвиняет доктор Куртц, см. Kurtz, Handbuch der allg. Kirchengesch., i, 2, p. 15, 3 d ed.), но исключительно тяжестью ее собственного веса. См. его General Observations on the Fall of the R. Empire in the West, в конце гл. xxxviii, где он говорит: «Падение Рима было естественным и неизбежным следствием несоразмерного величия. Процветание несло в себе начало упадка; разрушения умножались, когда умножались завоевания; как только время или случайность привели к уничтожению искусственных подпорок, чудесное строение пало под тяжестью собственного веса. История гибели империи проста и очевидна; вместо того чтобы спрашивать, почему Римская империя разрушилась, нам, скорее, следует удивляться тому, что она просуществовала так долго». Гиббон действительно упоминает и христианство или, скорее, монашество, которое, по его мнению, своей пассивной добродетелью подавило патриотический и воинственный дух и этим внесло свой вклад в катастрофу, – но добавляет: «Если обращение Константина и ускорило [он не говорит: вызвало] упадок Римской империи, то его победоносная религия сделала ее кончину менее жестокой и смягчила свирепые нравы завоевателей». Это мнение весьма отличается от взглядов Евнапия и Зосимы, в один ряд с которыми ставит Гиббона Куртц. Гиббон в целом гораздо ближе к Аммиану Марцеллину, которого он справедливо считает историком, превосходившим своих коллег. Лорд Байрон прекрасно описал закон упадка, которому подчинился Рим, в следующих словах из «Чайльд–Гарольда» (перевод В. Левика.): Так вот каков истории урок: Меняется не сущность, только дата. За Вольностью и Славой – дайте срок! – Черед богатства, роскоши, развратаˆИ варварства… 113 В предисловии к своему опровержению, Contra Jul., i, p. 3: Τρα συγγγραψε βιβλα κατ των αγων ευαγγελων κα κατ της ευαγος των Χριστιανν θρησεας. Но Иероним говорит, в Epist. 83 (tom, iv, p. 655): «Julianus Augustus Septem libros, in expeditione Parthica [или, скорее, до того, как он покинул Антиохию и отправился в Персию], adversus Christianos vomuit». |
| Для характеристики социально-политических взглядов Аммиана очень показательно его отношение к восстанию Прокопия (365— 366 гг.). Политические цели, которые первоначально ставил Прокопий,— свержение ненавистного режима Валента и защита интересов горожан, в первую очередь куриалов,— в какой-то мере импонировали Аммиану. Но превращение этого заговора против императора в широкое народное движение, оттолкнув знать и зажиточных горожан, вместе с тем совершенно изменило позицию историка. Он не скрывает своей враждебности к Прокопию, поскольку тот в какой-то степени опирался на народные массы Константинополя, на простых солдат и варваров-готов. В целом Аммиан оценивает восстание Прокопия, как мятеж, причинивший большие бедствия государству. Поистине уникальные сведения сообщает Аммиан Марцеллин о другом крупнейшем движении его времени — восстании вестготов на Дунае в 70-х годах IV в., которое привело Восточную Римскую империю на край катастрофы. Чрезвычайно ценны, в частности, известия Аммиана Марцеллина о том, что вестготов поддержали колоны, рабы, горнорабочие Фракии и Македонии. Рассказ об Адрианопольской битве у Аммиана — лучшая часть его труда, где автор поднимается до высот настоящего художника слова, живописуя страшные сцены сражения с огромной выразительностью и жизненностью, свидетельствующей, что Аммиан писал эту картину если не по личным наблюдениям, то по свежим рассказам участников сражения. Сочувствие автора, конечно, всецело на стороне римлян; Адрианопольский разгром для него — национальное бедствие, поражение, наносящее удар Римскому государству, римской национальной гордости. Аммиан хорошо понимает, сколь велика варварская опасность для империи. Никто другой из византийских историков раннего периода не показал с такой убедительностью поистине грандиозный размах борьбы Рима и варваров. Натиск последних изображается Аммианом как разрушительный ураган; их набеги носят грабительский и опустошительный характер, и борьба с ними — патриотический долг каждого римлянина. В этой борьбе все средства хороши, и Рим, отстаивающий свою культуру, всегда прав. |
| Об этом переселение болгар в Италию имел, очевидно, смутные сведения автор, как о событии современном; но неправильно поселил их в Пентаполе и сделал подданными императора. Слабое знакомство автора с историческими судьбами болгар имело своим последствием установление неправильной связи событий, а именно, будто выселение Аспаруха и его братьев с родины, «Великой Болгарии», было причиной того ослабления болгар, которое облегчило хазарам их завоевание. Дело обстояло иначе: переселение болгар в Италию не имело отношения к судьбам Великой Болгарии, а выселение Аспаруха на запад было вызвано нашествием хазар и бегством тех улусов, которые не хотели подчиниться сродному по расе, но чуждому по истории народу. Такая связь событий засвидетельствована современным армянским писателем, автором «Географии Моисея Хоренского по Птолемею». Обозревая географию Фракии (гл. 10), он помещает в дельту Дуная, которой дает имя «острова Певки», как называл ее Птолемей, Аспаруха – Aspar Hroug, сына Кубрата, Khoubratha, «бежавшего от хазар» (стр. 20). Так как смерть Кубрата приурочена в нашем предании ко времени правления Константа, а вторжение Аспаруха во Фракию и война против него Константина IV к 679 году, то получается промежуток более десяти лет, в течение которых совершилось нашествие хазар в припонтийские области и переселение бежавшей от них орды Аспаруха на низовья Дуная, в местности, давно и прочно заселенные славянами. Иордан, происходивший из алан, смешавшихся с готами в нынешней Добрудже, засвидетельствовал для своего времени (труд его вышел в свет в 551 году), что к северу от города Новиодуна (Исакча) начинается славянская земля. 865 Разгром антов аварами в их передвижении на запад, о чем сохранились некоторые сведения во фрагментах Менандра, совершился ок. 560 года в Приднестровье. Хотя река Днестр известна под этим именем (в форме Danastius) уже Аммиану Марцеллину, в пору, когда в тех местах жили вестготы, 866 но старое ее имя Тира, Τρας, не исчезло, как можно заключить из того, что Константин Багрянородный знает имя Τρολλις, передавая этим словом турецкое название Чорлу, как звали его печенеги. |
| Отнесенный в лагерь, император, когда боль отступила, требовал дать ему оружие и коня, чтобы вернуться на поле битвы, но силы оставили его, и он понял, что умирает. Перед смертью он, если верить Аммиану Марцеллину, произнес пространную тираду, в которой оправдывал себя во всех своих деяниях: «Я ухожу в радостном сознании того, что, где бы ни выставляло меня государство, как властный родитель, на явные опасности, я стоял недвижимо, привыкнув одолевать бури случайностей… Я давно уже знал, что мне предстоит умереть от железа: таково было открытое мне вещее предсказание. С благодарностью склоняюсь я перед вечным Богом за то, что ухожу из мира не из-за тайных козней, не от жестокой и продолжительной болезни и не смертью осужденного на казнь, но умираю в расцвете моей славы… Как честный сын отечества, я желаю, чтобы после меня нашелся хороший правитель» . Останки умершего императора были затем доставлены его старым другом и дальним родственником Прокопием в Тарс для погребения. После похорон Прокопий «исчез, и его не могли нигде найти, несмотря на самые тщательные поиски, пока он не появился вдруг, уже значительно позже, в Константинополе в пурпурной одежде императора» . Юлиан «окончил жизнь… во время четвертого своего консульства, которое разделял с Саллюстием, в 26-й день месяца июня. Это был третий год его царствования, седьмой – как Констанций провозгласил его кесарем и 31-й – его жизни» . Шел 363 год от Р.Х. Сеанс реанимации угасавшего язычества провалился. Учитель Юлиана Либаний, переживший своего ученика, в надгробном слове императору горестно укорял чтимых ими богов: «Почему же, боги и демоны, вы не спасли его?.. В чем попрекнув его душу, что из поступков его не одобрив? Разве он не воздвиг жертвенников? Разве не сооружал храмов? Разве не чествовал великолепно богов, героев, эфир, небо, землю, море, источники, реки? Разве не воевал он с супротивниками вашими?» . Глубокую характеристику личности и мировоззрения этого трагического неудачника предложил А.Ф. Лосев: «Юлиан, при всем своем самоутверждении, признает себя исполнителем Божией воли. Тут… у Юлиана, действительно, была некоторого рода христианская черта. Но все дело как раз в том и заключается, что самый бог-то, которому служил Юлиан, по своей внеличностной основе как раз не имеет ничего общего с христианским абсолютным персонализмом. От христианства к Юлиану перешел монотеизм, или, вернее сказать, само язычество в ту эпоху уже созрело до монотеизма. Но от язычества к Юлиану перешло обожествление природы, а заодно и обожествление героической личности человека в качестве момента, входящего в эту обожествленную природу. Вот почему этот монотеист умирает так нескромно и, даже можно сказать, надменно» . |
|
|
