| 379 Село Пелжа – под именем Полз Луцкого повета – упоминается в акте от 1545 года в Потеевой описи Луцкого замка, в числе городень которого упоминается городня «Богдановой Ползкой – с Полз: ниже указываются «городни пустыя», из коих одна отдана во имение «Ползы, Ставища, что держит Богдановая Владычица»; ещё ниже, в той же описи, упоминается городня Богдановой Костюшковичевой с Полз» (Памятники, т. 4, отд. 2, стр. 82, 90 и 105). Ещё оно, как имение Луки Ольшановского с Ольшаницы, – под именем села Пелзы – упоминается в акте от 17 мая 1659 года в жадобе от имени пана Ольшановского на пана Александра Закржевского, разогнавшего своими притеснениями всех крестьян (кроме 4 калек) из находившегося у него, Закржевского, в заставе имения Пелза (Артив, ч. 6, т 1, прилож., стр. 12–13). Эта же жалоба Ольшановского была повторена 14 марта 1664 года (там же, стр. 61–62). Ещё оно – под именем с. Полжей – упоминается в акте от 1565 года 2 мая в жалобе пана Томаша Корбута о том, что крестьяне пана Малинского из села Полжей, укравшие у него лошадь, согласились было дать за неё ему трое других лошадей и уплатить часть денег, но, выдав ему лошадей, предварительно окормили их рожью, вследствие чего две из них пали, а денег совсем не отдали (Опись актовой книги Киевск. центр. архива 2,039, стр. 12, п. 1). Ещё оно – под именем Полжи, как имение Михаила Малинского, – упоминается в акте от 1564 года 26 апреля в донесении вижа о том, что слуги наречённого владыки Владимирского Ивана Борзобогатого, приехав в им. Полжи, целый день ожидали пана Михаила Малинского, чтобы отдать ему в срок долг пана Борзобогатого (Опись актовой книги Киевск. центр. архива 2,038, стр. 11, п. 24). 380 Село Боремец – под именем Буремца Луцкого повета, как имение Жидиченского монастыря, – упоминается в акте от 1545 года в описи Луцкого замка, в числе городень которого упоминается и «городня архимандрита Жидичинского с имения монастырского Буремца» (Памятники, т. 4, отд. 2, стр. 108). Ещё оно – под именем Буремца, как имение того же монастыря, – упоминается в акте от 28 января 1570 года в описи имений Жидичинского монастыря, составленной посланцами королевскими – писарем Василием Дривинским и коморником Станиславом Пальчевским, по смерти архимандрита этого монастыря Ионы; в числе имений монастыря упоминается и Буремец; ниже в находящемся в этом акте завещании архимандрита Ионы сказано: «священнику Буремецкому Власию (завещаю) копу грошей (3 руб), приставок чотыри» (Архив, ч. |
| Но не получило должной огласки необычайное явление, а вернее чудо, свершившееся во время этого визита. Прибытие иконы в Артштеттен В пятницу 9 мая 2014 года икона Государя прибыла в Вену и была выставлена для поклонения в трапезной церкви в Обер Вальтерсдорфе. А 10 мая Его образ посетил знакомый нам замок Артштеттен, расположенный близ долины Вахау в Нижней Австрии, резиденцию семейства Гогенбергов. Замок Артштеттен впервые упомянут в хрониках XIII столетия, но и сейчас сохраняет свою красоту и мощь. Изящное светлое здание замка с башенками, увенчанными куполами луковичной формы и красной черепичной крышей высится над Дунаем и является истинным украшением окружающего пейзажа. Неудивительно, что Артштеттен был выбран для изображения на коллекционных монетах достоинством в 10 евро. Артштеттен стал одной из любимых резиденций наследника Венского трона. Франц Фердинанд выбрал Артштеттен и как место своего упокоения. В замке Артштеттен находится музей, в котором тщательно сберегаются все документы, которые так или иначе были связаны с жизнью и смертью эрцгерцога. В фамильном склепе замка и был похоронен эрцгерцог Фердинанд вместе с любимой супругой Софией после их убийства в Сараево наемниками мирового масонства. Как это было В память приближавшегося столетия трагической даты, в присутствии мироточивого образа Царя-Мученика собрались 10 мая 2014 года в усыпальнице Артштеттена потомки эрцгерцога Фердинанда княгиня Анита фон Гогенберг, князь Лео Иоганнес фон Гогенберг и его супруга княгиня Розалинда фон Гогенберг. Присутствовали также барон Александр Дольцер, начальник Войсковой Православной Миссии Игорь Смыков, войсковой старшина Всевеликого Войска Донского Павел Мамаев и известная австрийская писательница-славистка, биограф семьи Императора Николая Второго доктор Элизабет Хереш. Перед мироточивой и чудотворной иконой Государя Императора был прочитан акафист Царю-мученику. И тут случилось чудо. Свидетельствует княгиня Розалинда: « В то время, как господин Смыков прочитал молитву, стало совершенно ясно, что фон иконы испытал изменение и излучение вокруг головы [Императора Николая] стало принимать золотой блеск. |
| К боковым ее стенам примыкали галереи: под ними, а также под полом храма обнаружено множество могил. Базилика была построена в VI веке, затем неоднократно перестраивалась, последний раз в XIV или начале XV века. Из найденных внутри храма архитектурных деталей особенно интересны обломки мраморных византийско-коринфских капителей, остатки пилястр предалтарной преграды из известняка. Пол центрального нефа состоял из больших каменных плит, а в боковых нефах полы были мозаичными: материалом для мозаики служили белый мрамор, черный базальт, красный сланец. Рядом с северной стеной храма располагалась крестильня, позднее ее переделали в часовню, и вокруг нее появилось кладбище. Именно здесь в одной из гробниц была найдена пока единственная в Крыму плита из местного известняка с именем византийского императора Юстиниана I, правившего в VI beke. В конце XV столетия турки, овладев приморскими городами Крыма, завладели и Мангупом. Но и столетие спустя в городе еще оставались некоторые древние постройки, об этом свиде-тельствует уже упоминавшийся нами в главе о Фиоленте польский посол Мартин Броневский. Говоря о древностях крымских городов, он оставил описание Мангупа, которое датирует 1578 годом: «Город Майкоп лежит между горами и лесами, далеко от моря. Здесь было 2 замка, построенных на обширной и высокой скале, великолепные греческие церкви, домы и много ручейков, свежих и чистых, вытекавших из скалы. Но потом он был взят турками, а еще позже, спустя 18 лет, по сказанию христианских греков,совершенно был уничтожен внезапным страшным пожаром. Поэтому в нем нет ничего замечательнее верхнего замка, в котором есть ворота, испещренные греческими надписями, и высокий каменный дом. Нередко случается, что ханы, взбешенные против послов московских и водимые варварским обычаем, затворяют их в этом доме и строго содержат. Теперь остались там только греческая церковь св. Константина и другая святого Георгия, совершенно ничтожные. Там живет только 1 грек да несколько евреев и турок; прочее все приведено в ужасное разорение и забвение. |
| Вентспилс. Церковь Николая Чудотворца. Ventspils Svt Nikolaja Brnumdartja pareizticgo baznca Карта и ближайшие объекты Виндавская Святителя Николая Чудотворца церковь. Вопрос о строительстве в г. Виндаве (Вентспилсе) новой православной церкви обсуждался в Рижской Духовной Консистории давно, так как имеющийся единственный православный приход Всех Святых в старинном городском замке ливонского ордена Виндавы не вмещал всех православных прихожан, желающих присутствовать на богослужениях. 9 сентября 1888 года под постройку новой церкви и причтовых зданий с Высочайшего соизволения была выделена из казённого имения Ротгоф, находящегося в восточной части города, вдоль левого берега реки Венты 1 десятина земли. В начале 1897 года было решено построить новый храм по планам, чертежам и смете строящейся в городе Валке Иссидоровской церкви вместимостью на 700 человек. (Сегодня Иссидоровская церковь в г. Валга находится в Эстонии). Денежный государственный кредит на строительство предполагался с 1899 года. «...12.03.1844 г. последовало Высочайшее разрешение устроить православную церковь в том помещении Виндавского замка, которое занимала лютеранская кирха. Церковь открыта в октябре месяце 1845 года по указу Св. Синода от13.04.1844г. за 3369. Построена на средства казны и помещалась в северо-восточной части замка. Под нею находилось подвальное помещение служащее для хранения дров. В чердачном же помещении была устроена колокольня и отдельная комната для хранения ризницы. В церкви готическо-стрельчатый свод. Длина церкви с алтарем - 13 саженей и 9 вершков, ширина - 3 сажени 2 аршина и высота - 2 саж. 12 вершков. Пол досчатый, окрашен масляной краской. Все 6 окон без железных решеток. Престол один во имя Всех Святых. При ремонте в 1883 и 1884 годах, с разрешения начальства, алтарь был перенесён из восточного флигеля в южное отделение церкви, служившей до того времени притвором. 13 мая 1889 года в 20 часов из Пильтена в Виндаву для обозрения прихода прибыл Епископ Рижский и Митавский Арсений: «... На другой день, 14 мая, Его Преосвященство присутствовал во Всехсвятской церкви на литургии. Церковь довольно бедная, облачение скудное, колоколов три: один в 3 пуда, а два маленьких. В конце литургии Владыка обратился к присутствовавшим с просьбой о пожертвовании для храма Божиего. В приходе считаются до 900 человек. Службы проводятся на русском и латышском языках. Причт имеет земельный надел в 107 десятин. Из церкви Владыка направился в приходскую школу, открытую в 1876 году. Экзаменовав около 100 учеников по русскому языку и Закону Божиему, Владыка узнал, что школа помещается в наёмном доме, за 200 рублей в год от Св.Синода. Школа наделена земельным участком в 20 десятин, которая сдаётся в аренду за 354 рубля в год...». |
| Через несколько лет по указу императрицы Екатерины II замок был основательно перестроен и укреплен. Автором проекта нового губернского тюремного замка стал выдающийся московский архитектор Михаил Казаков. По замыслу автора, замок должен был представлять собой вытянутый шестиугольный ансамбль с круглыми зубчатыми башнями на четырех углах, соединенных между собой высокими кирпичными стенами. Четыре башни замка были названы: Пугачевская, Полицейская, Северная и Часовая. В центре крестообразно расположенных тюремных корпусов была построена тюремная церковь Покрова Пресвятой Богородицы со звонницей. Ее отличительной особенностью стало устройство на втором этаже вместительных балконов, соединенных с коридорами четырех тюремных корпусов. На эти балконы выводили арестантов из камер, чтобы они могли присутствовать на богослужении. До революции при тюрьме действовали многочисленные мастерские, устроенные для заключенных доктором Федором Гаазом: столярная, переплетная, сапожная, портняжная, мастерские по изготовлению венских стульев и выжигания по дереву. Он же организовал Сергиево-Елисаветинский приют для жен и детей, добровольно следующих за ссыльными в Сибирь. Условия содержания арестантов в Бутырке всегда были очень тяжелыми. Первые сто лет в ней не было даже канализации. О ее появлении только в середине XIX века позаботился доктор Гааз. Он же посадил тополя во дворе тюрьмы «для очищения воздуха». Но самым страшным было то, что к арестантам очень долгое время применялись «орудия отягощения тюремного заключения» — колодки, кандалы, наручники, цепи, хомуты, рогатки, стулья и прочие. Рогатки представляли собой особый металлический ошейник, на наружной поверхности которого было от трех до шести острых металлических штырей, не позволяющих арестанту лежать. А стулья, которые применялись для предотвращения побегов, изготовлялись из дубового чурбана весом 20- 25 кг . Они оковывались стальными обручами и прикреплялись ошейниками к узнику, который был вынужден, придерживая «стул» руками, всегда носить его за собой. |
| Село Клочки – как имение дворянина Василия Дедко – упоминается в акте от 1545 года в описи Овручского замка, с исчислением приписанных к нему мещан, бояр, крестьян и земель, а также повинностей и даней, приносимых в пользу замка; здесь, между прочим, сказано: «Василевское Дедковское село Клочки, служб чотыри, подачки две копе двадцать два грошей, меду пять кадей (это – в пользу замка). (Архив, ч. 4, т. 1, стр. 46). Ещё оно – как имение дворянина Остафия Дедовича-Трипольского – упоминается в акте от 1692 год 22 августа в жалобе дворянина Остафия Дедовича-Трипольского на дворян Михаила (отца) и Григория, Василия и Иосифа (сыновей) Кончаковских о том, что они завладели его имуществом и неоднократно покушались убить его; кроме того, Василий и Григорий Кончаковские, находясь постоянно на службе у разных полковников казацких – Лончинского, Апостола и Палия – грабили вместе с ними шляхетские имения, в том числе и имение Трипольского село Клочки, откуда они насильно увезли в своё село Черниговцы двух крестьян – Стефана и Уласа Белаченко, и там принуждали их к тяжёлым работам (Архив, ч. 4, т. 1, стр. 319). Ещё оно – как имение Киевского мечника Павла Трипольского, лежавшее в Киевском воеводстве, повете Овручском – упоминается в акте от 1694 года 23 августа в жалобе дворянина Андрея Матияшкевича на Павла Трипольского о том, что, с его ведома, вывезены были из села Матияшкевича Копищ в село Трипольского Клочки крестьяне Моисей (отец) и Мартын и Василь (сыновья), которые потом с казаками Палея нападали на Матияшкевича и родных его, грабили их и били (Архив, ч. 3, т. 2, стр. 307). Ещё оно упоминается в акте от 1734 года 11 декабря в жалобе Павла Манадыченка – священника м. Народич имения Михаила Павши – Житомирского подчашего – на дворянина Мартына Псарского – управляющего Норинским имением, о том, что он запретил истцу ездить для отправления церк. треб в село Клочки, издавна принадлежащее к его приходу – Свято-Николаевской Народичской церкви, и когда затем этот священник, по требованию прихожан, явился в Клочки для совершения Таинств Крещения и Венчания (в ноябре 1734 г.) и, по совершении их, уже готовился к отъезду в м. Народичи, то Псарский, при помощи своих крестьян Клочковских и Кацовщинских, напал на этого священника в доме крестьян Шевченков, арестовал его и под стражею (sub custodia armata) препроводил его в с. Кацовщину, причём здесь издевался над ним и даже нанёс ему тяжёлые побои (Архив, ч. 1, т. 4, стр. 443–444). Село Клочки принадлежало тогда по этому акту – Трипольскому – подкоморию Киевскому. |
| В глубине двора видны полуоткрытые северные ворота с заплатой из досок на месте вышибленной французами и висящей теперь на стене створки. Они проделаны в кирпичной с каменным основанием стене, замыкающей двор с севера. Это обыкновенные четырехугольные проходные ворота, какие можно видеть на всех фермах: две широкие створки, сколоченные из необтесанных досок. За ними расстилаются луга. Яростен был бой за этот вход. На косяках ворот долго оставались следы окровавленных рук. Именно здесь был убит Бодюэн. Еще до сей поры ураган боя ощущается на этом дворе; здесь запечатлен его ужас; неистовство рукопашной схватки словно застыло в самом ее разгаре; это живет, а то умирает; кажется, все это было вчера. Рушатся стены, падают камни, стонут бреши; проломы похожи на раны; склонившиеся и дрожащие деревья будто силятся бежать отсюда. Этот двор в 1815 году был застроен теснее, чем ныне. Постройки, которые позже были разрушены, образовали в нем выступы, углы, резкие повороты. Англичане укрепились там; французы ворвались туда, но не смогли удержаться. Рядом с часовней сохранилось обрушившееся, вернее, развороченное крыло здания – все, что осталось от Гугомонского замка. Замок послужил крепостью, часовня – блокгаузом. Здесь происходило взаимное истребление. Французы, обстреливаемые со всех сторон – из-за стен, с чердачных вышек, из глубины погребов, изо всех окон, изо всех отдушин, изо всех щелей в стенах, – притащили фашины и подожгли стены и людей. Пожар был ответом на картечь. В разрушенном крыле замка сквозь забранные железными решетками окна видны остатки разоренных покоев главного кирпичного здания; в этих покоях засела английская гвардия. Винтовая лестница, вся рассевшаяся от нижнего этажа до самой крыши, кажется внутренностью разбитой раковины. Эта лестница проходила сквозь два этажа; осажденные на ней и загнанные наверх англичане разрушили нижние ступени. И теперь эти широкие плиты голубоватого камня лежат грудой среди разросшейся крапивы. Десяток ступеней еще держится в стене, на первой из них высечено изображение трезубца. Эти недосягаемые ступени крепко сидят в своих гнездах. Вся остальная часть лестницы похожа на челюсть, лишенную зубов. Тут же высятся два дерева. Одно засохло, другое повреждено у корня, но каждую весну зеленеет вновь. Оно начало прорастать сквозь лестницу с 1815 года. |
| Храм, упоминаемый в этом письме, не мог быть никаким другим, кроме теперешнего Андреевского кафедрального собора [ 1358 ]. Кроме строительства нового деревянного дома на каменном фундаменте, трудами братии Архиерейского дома, или, как его стали называть, «Андреевского Крестового монастыря», в течение периода с июля 1858 по январь 1859 года в самой церкви были отремонтированы печи, вставлены недостающие в рамах стекла, отреставрированы изъяны штукатурки, поправлена церковная ограда. Вернувшийся из объезда Епархии епископ Игнатий вновь обратился к проблемам Духовной Консистории. К тому времени Святитель пришел к твердому убеждению, что исправление протоиерея Крастилевского дело невозможное, а удаление его из Консистории дело необходимое. Преосвященный Игнатий указом от 24 сентября 1858 года уволил его от должности кафедрального протоиерея и от присутствия его в Консистории, а 17 ноября того же года предоставил ему настоятельство в моздокском храме. Прикрываясь ложным смирением и ссылаясь на всевозможные обстоятельства, бывший кафедральный протоиерей стал проявлять неповиновение и противодействие Архиерейским распоряжениям. Отсылая непрестанные жалобы в Синод, он в самых деликатных выражениях настойчиво требовал исполнения собственной воли. Вначале он ходатайствовал об оставлении его кафедральным протоиереем, затем протоиереем Троицкого собора, Успенского кладбищенского храма и, наконец, церкви тюремного замка. Несмотря на многочисленные предложения Преосвященного, протоиерей Крастилевский требовал только своего. В конце концов, из-за вмешательства синодальных бюрократов, стремившихся лишь к соблюдению формальной законности, в отличие от морально-нравственного подхода епископа Игнатия, протоиерей Константин Крастилевский был помещен при церкви тюремного замка. В это же время епископ Игнатий рассмотрел горы незавершенных дел, скопившихся в Консистории. Этому, в частности, способствовали прежние члены Консистории. Так, немыслимая клевета секретаря Д. Васильева на протоиерея Афанасия Кучерова дошла до Святейшего Синода и Императора. Следствие по этому делу епископ Игнатий производил уже по Высочайшему указанию. Деятельность помощника секретаря Альбанова порождала многочисленные жалобы на него. Поэтому под влиянием святителя Игнатия состав Консистории совершенно изменился. Из прежнего состава остался только протоиерей Дмитрий Гремячинский. |
| Таким образом Анна-Татьяна Острожская внесла в дом князей Острожских свои огромные имения, в числе которых было и Ровно. Но князья Острожские стали владеть этими имениями тогда только, когда скончалась Мария, княжна Ровенская – в 1518 году. В том году – король Сигизмунд I издал привилегию, по которой все имения, оставшиеся после смерти князя Семёна Васильевича Несвизского и жены его Марии, бабки жены князя К. И. Острожского – признал собственностью князя Острожского. Княгиня Анна-Татьяна Острожская умерла в 1521 году, вскоре после своей бабки, княжны Ровенской, оставив после себя единственного сына Илью; погребена она в Киево-Печерской Лавре. Между тем, князь К. И. Острожский, вскоре после смерти жены своей Анны-Татьяны, женился на княжне Александре Слуцкой, обеспечив приданное её на третьей части своих имений и заверив в том, что сын его Илья поделится имениями поровну с сыновьями, которые родились бы от второй его жены – княжны Александры. В 1527 году князь К. И. Острожский получил от короля Сигизмунда I привилегию на однонедельную ярмарку в Ровне, Остроге, Дубно, Дорогобуже и Сатиеве. В 1531 году он умер на 70 году отроду и погребён в Киево-Печерской Лавре. От княжны Александры Слуцкой князь К. И. Острожский оставил сына Константина-Василия и дочь Софию. По разделу между братьями Илиею и Константином имениями, Илии досталось Ровно и принадлежавшие к нему селения. Князь Илия Острожский женился в 1538 году на Беате – побочной дочери короля Сигизмунда I и Катерины с Тельнич, выданной королём замуж за Андрея Косцелецкого, подскарбия великого коронного. Чрез несколько месяцев после свадьбы, происходившей в Кракове во дворце королевском, князь Илия умер, не дождавшись даже рождения дочери своей Елисаветы или – Гальшки, известной своею трагическою судьбою. Князь Илия Острожский духовным завещанием своим, составленным 16 августа 1539 года, часть своих волостей, составлявшихся из замка Степаня, Городца, замка Сатиева, Хлопотина, Заржицка и половины Борблина, записал княгине Беате в собственность; а замок Ровно – с городом и «прилеглостями» – он отдал ей под залог в шести тысячах коп грошей Литовских, каковую сумму она, княгиня Беата, одолжила у других и дала ему на потребности края. Кроме того, он завещал церквам не в своих имениях тысячу коп грошей и всё серебро, а для церквей в своих имениях и для слуг – по десяти коп грошей. Все драгоценные вещи, иконы и всякого рода движимости он оставил жене своей. |
| Так поступали, например, французские короли, создавшие на своих землях целый ряд новых поселений. Церковь , как самая культурная сила средневекового мира, точно так же идет по тому пути, расширяя и регулируя права вилланов. Таким образом, известные нормы и обычаи появляются в феодальном периоде естественным путем еще до вмешательства государства, до того времени, когда был нарушен феодальный принцип: «между сеньором и вилланом нет другого судьи, кроме Бога». III. Отделившись от всех остальных сословий, разорвав всякую связь с прочим населением сеньории, феодал по необходимости должен был замкнуться за высокими стенами своего замка – этого оплота и охраны его привилегий. Но здесь, внутри замковых укреплений, его ожидало весьма жалкое существование: самая страшная праздность и убийственная скука царили во внутренней жизни замка; отрезанный от всего остального мира, феодал должен был довольствоваться одной своей семьей и не имел никаких занятий, которыми бы он мог наполнить свою жизнь. В самом деле, чем бы мог заняться феодал в своем замке? Он не чувствовал ни малейшей надобности обрабатывать свои поля, ибо для этого в сеньории было достаточно подневольных работников, да и самое занятие земледелием он считал неблагородным. Промышленная деятельность только что зарождалась и составляла принадлежность среднего, городского сословия; для политической деятельности в век феодализма не было места. Существовали искусство и наука; но их феодал предоставлял клирикам и даже смотрел с презрением на эти «поповские хитрости». Единственно благородным, достойным феодала занятием, по понятиям тогдашнего времени, была война, – и вот, чтобы не умереть от нетерпения и скуки за стенами замка, он затевал ссоры со своими соседями, выходил на большую дорогу, чтобы грабить проезжих купцов, и просто разбойничал. Действительно, вся жизнь феодала привязана была к его боевому коню, прохо-; дила в дороге среди различных приключений, была, по выражению Гизо, «нескончаемым крестовым походом в его собственной стране». |
|
|
