| Список обывателей Луцкого повета, как присягающих, так и неявившихся к присяге, при сем приложен, где, между прочим, упоминается «Хведор Хомяк с Посегвы и теж с ыменя Коптевич, которое мает в повете Овруцком (Архив, ч. 2, т. 1, стр. 9). Ещё оно – под именем села Коптевщины, как имение дворянина Станислава Корытка – упоминается в акте от 1688 года 2 июня в жалобе пана Михаила-Карла Свяцкого – товарища панцирной роты, на пана Станислава Корытка, сначала сманившего к себе, в своё село Коптевщину, его слугу Григория Климашевича, обещанием женить его на своей служанке, а потом – убившего Климашевича (Архив, ч. 6, т. 1, прилож., стр. 199). 318 Село Раковщина упоминается в акте от 1683 года 16 июня в приговоре купного суда, состоявшего из дворян Пашинских, Дидковских, Кубылинских Ходаковских, Закусилов, Барановских и других, а также из мещан из городов Народич и Вязовки и из крестьян соседних сёл, в том числе из крестьян села Раковщины – Степана Дрозда, Опанаса и Олексия. Копа уличила дворянина Матвея Артюшенка Мошковского в том, что он с помощью жены, зятя и кузнеца, жившего в Вязовке, украл котёл в Вязовской церкви, также несколько котлов и другие вещи у евреев в Народичах и мёд из бортей у дворян Димитрия и Никона Науменков Мошковских и Семёна Игнатенка Мошковского. Копный суд приговорил виновного Матфея Мошковского к смертной казни чрез повешение, a его жену и зятя – к возвращению украденных вещей или к уплате их стоимости (Архив, ч. 4, т. 1, стр. 190). Ещё оно упоминается в акте от 1692 года 13 марта в жалобе панцирной хоругви Киевского подчашия Степана Гурского, на бояр Мошковских о том, что последние, вместе с казаками из полка Василия Искрицкого, имевшими стоянку в селе Раковщине, напали на хоругвь, проходившую через село Мошки, стреляли в солдат, многих опасно поранили и изувечили несколько лошадей (Архив, ч. 4, т. 1, стр. 309). Село Великая-Черниговка – под именем Черниговщины и Черневщины – упоминается в акте от 1545 года в описи Овручского замка, с исчислением приписанных к нему мещан, бояр, крестьян и земель, а также повинностей и даней, приносимых в пользу замка. |
| Он всегда щедро питал даже легкомысленные и неверующие народы и наполнял их Своей радостью. Какое же великолепие и восторг приготовил Он тем душам, что веруют в Него и послушанием постепенно обретают способность принимать всё это из Его руки!» Глава 62 Новые поиски, новые находки — Когда вы снова собираетесь спуститься в часовню, мистер Грант? — спросила леди Арктура. Она чувствовала себя лучше и спустилась в классную комнату, чтобы немного позаниматься. — Я ходил туда вчера и хотел снова спуститься сегодня вечером. Но если вы не возражаете, миледи, я бы предпочёл пойти туда один, — ответил Донал. — Мне кажется, вам лучше там не появляться до того самого времени, когда вы будете готовы отдать приказание всё оттуда убрать, раскрыть окна и двери, впустить туда свет и свежий воздух. Там слишком влажно и душно, а вы ещё не совсем оправились. — Наверное, это всё из–за того, что я так мало и плохо спала, — сказала Арктура. — Но пусть будет по–вашему. — Спасибо за доверие, миледи, — улыбнулся Донал. — Думаю, вы об этом не пожалеете. — Уверена, что не пожалею. В тот день Донал замешкался и спустился в часовню, когда было уже совсем поздно. Ему хотелось отыскать главный вход и ещё раз попробовать понять, как же она располагается по отношению ко всему замку. Он снова нашёл коридор, проходящий прямо под галереей, и внимательно осмотрел то, что заметил ещё раньше. Должно быть, эти выступы — внешние края ступеней большой лестницы! Значит, одним концом часовня когда–то выходила сюда. Вероятно, когда строили лестницу, дверь в неё заложили. Наверное, с самого начала эта дверь выходила ещё на одну лестницу, которая, должно быть, вела прямо за стены замка, во внешний двор. Донал ещё раз хорошенько осмотрелся (отчасти по чистой необходимости, потому что почти ничего не видел в тусклом свете) и уже поднялся на верхнюю ступеньку вырубленной в стене лесенки, размышляя о том, что ему нужно поискать на наружной стороне замка, как вдруг откуда–то снизу на него дохнуло ледяным, затхлым воздухом, да так сильно, что свеча потухла. |
| В апреле 1725 г. этот остров посетил неутомимый «пешеходец» В. Г. Григорович-Барский. С немалыми трудностями ему удалось уговорить служителей керкирского храма открыть и показать ему и его спутнику о. Рувиму мощи свт. Спиридона в неурочное время, «но понеже любими бихомъ ими, яко отъ странъ Российскихъ есми, того ради обещахуся вси». Дело осложнялось тем, что гробница святителя закрывалась на четыре замка, ключи от которых хранились у высокопоставленных лиц, «начальницей» (губернатора, судьи, протопопа и наместника). «Таже по неколицехъ днехъ, собравши протопопа вся ключи къ себе и в некий день, по святой литургии, воззвавши насъ внутръ олтаря и затвори вся двери...». Протопоп, продолжает рассказ Василий Григорович-Барский, «поведе нас на правую страну святаго олтаря, идеже опочиваютъ мощи Святаго и отверзе все четири замки, имиже заключенъ бяше гробъ его, въ нем же другой еще, от камене изсеченъ, бяше, внутръ того еще третая ракка, отъ древа кипариса соделанна...» Заметим, что серебряный саркофаг (рака), в котором сегодня почивают нетленные мощи свт. Спиридона, был изготовлен в 1867 г. по специальному заказу в Вене. Он закрывается на два замка, которые открываются двумя ключами одновременно, следовательно, раку можно открыть только вдвоем. «И когда ключик не поворачивается, значит, считается на острове, святитель Спиридон «отлучился»: помогает Но продолжим цитату из «Странствований» русского паломника: «Покровъ же отъ таблицы (пластины; ср. польск. tablica - В. Г. ) чистой, христалной, ей же мала часть, в ногахъ Святаго отверзается, лобзания рады». Паломники «приложитися ногамъ Святаго, и видехомъ сквозь оную таблицу всего его до найменшой вещи, со одеждею, на главе своей имеетъ подкапок (монашеская шапка или камилавка. - В. Г. ) и клобукъ, яже еще въ житии своемъ и одеянъ в сакосъ старинний, крестами истканний, ноги же оболчении въ мягкие зело во всемъ нетлененъ, теломъ и одеждою, опочиваетъ аки живий. Еще же протопопа самъ подиймоваше ризи Святаго, и показоваше голени его, и лобизахомъ и видехомъ тело его бело и чисто, и мацахомъ, и мягко, аки Протопоп поведал русским паломникам, «яко все таковое тело, токмо тваръ (лицо. Ср. укр. и белорус. «тварь». - В. Г .) и рука лева черни суть, правой же несть и не ведают где, тако бо и в Корфус прииде». |
| (...) В понедельник Пасхи папа присутствовал опять при Божественной литургии, которую совершал в церкви Сикстовой кардинал-пресвитер, без особенного церемониала, а вечером сожжен был великолепный фейерверк на террасе замка Св. Ангела... Вся малая площадь пред мостом и замком Св. Ангела покрыта была народом, который с жадностью ждет фейерверка, и правительство духовное не может ему в том отказать дважды в год: на Пасху и в Петров день; берега Тибра унизаны были зрителями, и вся река, по обеим сторонам моста, заставлена лодками; из всех окон, противолежащих замку, спущены были праздничные ковры и выглядывали стесненные головы; на всех балконах устроили богатые сени для царственных посетителей, вельмож римских и иностранных министров. Непродолжителен был самый фейерверк, но расположен с чрезвычайным вкусом, и странно было видеть, на такой высоте, пламенные картины, начертанные в воздухе разноцветными огнями: то великолепный готический храм, со всеми своими затейливыми украшениями, то ряд обелисков и движущихся меж ними колес; то вдруг световидные водопады, льющиеся с неба и рассыпающиеся раскаленными фонтанами, так что огненная пыль их искрилась по воздуху, как бы пена от настоящих вод. Внезапно загорелась в воздухе раскаленная крепость и с треском лопались около нее бесчисленные бураки, будто бы жерла ее орудий, а из них вылетали, голубыми звездами, ясные свечи римские в свое родное небо, умножая собою число его звезд; и вот наконец одною огненною бурею прорвался к небу весь потрясенный замок, как будто бы открылся в нем новый Везувий, и несколько тысяч ракет, блестящим снопом, взлетели на воздух, исполненный их треском и гулом; тогда опять водворились сумрак и тишина около волшебного замка, облитого сиянием месяца, и он перестал тешить изумленный народ своею чудной сказкой, перенесенной с Востока на Запад. Н. С. Арсеньев. О Евхаристии. Фрагмент 2 Подобно Православной Церкви, Католическая с трепетом созерцает великое милосердие и снисхождение Бога, открывшееся в воплощении Сына Божия, созерцает как в молитвах церковного годового круга, так и в Таинстве Евхаристии. Так к празднику Рождества Христова подготовляет она своих верных в течение четырех недель Адвента молитвами и песнопениями, выражающими томление всего мира и чаяния и надежды ветхозаветных пророков, устремленные к грядущему в мир Христу. |
| Эта суровая и таинственная страна поразила воображение поэта; с ее прошлым он познакомился по книге доминиканского монаха XVI века (Albert le Grand: Les vies des Saints de la Bretagne— Armorique). Из нее он узнал, что на горе, над Абервраком, существовал монастырь «Notre Dame des Anges», a неподалеку от него «на красивой и приятной лужайке, по соседству с прекрасным источником» находилась капелла Божией Матери, принадлежавшая благородному дому Трауменек. Из личных воспоминаний и древних преданий возник образ поэта-рыцаря Гаэтана, владельца замка Трауменек. Во втором действии Гаэтан объясняет рыбаку, как найти дорогу к замку: «Мимо монастырского сада — к колодцу, от колодца — в гору, до первых домов Ландеда. Поверни, не доходя до церкви, налево, полем, там скоро и будет Трауменек…» Рыбак: «Так это — Трауменек? И чудак же, должно быть, тамошний сеньор». Гаэтан: «Почему ты думаешь?» Рыбак: «Не я один, все так; он, говорят, сам пасет свое стадо, а стадо у него всего-навсего — три петуха. Живет бедно, должно быть скупой. Другие рыцари пируют и дерутся на турнирах, а этот знай бродит да рассказывает сказки». Так скудная природа Бретани, развалины бедного замка, заросшие плющом и окруженные легендой, рождают образ нищего рыцаря, чудака и сказочника. В бухте Аберврака Блок видел «скалы и камни причудливых очертаний»; они связались в его воображении с легендой о подводном городе Кэр-Исе — бретонском Китеже. С этим поэтическим преданием он познакомился по книге Villemarquй «Chants populaires de la Bretagne». Содержание его излагается в примечаниях. «История сохранила смутную память о каком-то городе V века, который назывался Хрис или Кэр-Ис. Легенда рассказывает, что Кэр-Ис был столицей Арморики; им правил благочестивый король Граллон, который был дружен со святым Гвеннолэ, первым аббатом первого монастыря, построенного в Арморике; город Кэр-Ис стоял на берегу моря и был отделен от него громадным бассейном, который спасал от наводнений во время приливов; в плотине, отделявшей бассейн от города, была потайная дверь, а ключ от нее хранился у короля… Раз старый король уснул после пира; он спал в пурпурной мантии, с золотой цепью на шее, его седины, белые как снег, струились по плечам. В это время коварная дочь Граллона, прекрасная Дагю (Dahu), проскользнула в его спальню, опустилась на колени, сняла с его шеи цепь и ключ вместе с цепью. Она открыла потайную дверь, чтобы впустить своего любовника, чьи речи текли тихонько, как вода, ей в уши; океан хлынул и затопил город, только лесник слышал потом, как дикий конь Граллона, быстрый, как пламя, промчался в черную ночь; он видел, как водяница расчесывала на берегу под полуденным солнцем золотые волосы; она пела, и песни ее были печальны, как плеск волн; св. Гвеннолэ превратил коварную Дагю в сирену; рыбаки и поныне видят остатки стен и башен, выступающих из воды во время отлива, а в бурю слышат звон колоколов на дне морском». |
| Форкиада Была долина столько лет покинута Меж Спартой с юга и Тайгетом с севера, Откуда ручейком Эврот спускается И, в камышах разлившись, лебедей ютит, Что там обосновалось племя смелое, Горсть северян, страны полночной выходцы. Построив замок, в нем они запрятались И правят краем всем из этой крепости ……………………………………… За двадцать лет осели и обстроились... 285 Несколько ниже дается описание этого замка с колоннами, колонками, сводами, террасами, галереями, гербами в виде типичного средневекового замка. По-видимому, все это место трагедии написано под влиянием Морейской хроники. Завоевание Мореи франками дало, таким образом, некоторую основу для поэтических сцен “Фауста.” Но надо сказать, что это предположение Шмитта другими решительно отвергается. 286 Взятие крестоносцами Константинополя и образование Латинской империи поставило папу в трудное положение. Будучи против изменения пути крестового похода и предав отлучению рыцарей и венецианцев после захвата Зары, Иннокентий III после падения столицы Византийской империи стоял лицом к лицу с совершившимся фактом. В своем ответе на письмо императора Балдуина, который, называя себя “Божьей милостью Константинопольским императором и присно Августом,” а также “папским вассалом” (miles suus), 287 сообщил папе о взятии византийской столицы и о своем избрании, Иннокентий III, совершенно забыв о своем прежнем отношении к этому вопросу, “радуется в Господе” (gavisi sumus in Domino) содеянному чуду “для хвалы и славы Его имени, для чести и пользы апостольского престола и для выгоды и возвеличения христианского народа.” 288 Папа призывает все духовенство, всех государей и народы защищать дело Балдуина и выражает надежду, что со взятием Константинопольской империи станет легче отвоевание Святой Земли из рук неверных; в конце письма папа убеждает Балдуина быть верным и покорным сыном католической церкви. 289 В другом письме папа пишет: “конечно, хотя нам приятно, что Константинополь вернулся к повиновению своей матери, святой Римской церкви, однако, нам было бы приятнее, если бы Иерусалим был возвращен под власть христианского народа.” 290 |
| Король, под угрозою конфискации имений, повелевает дворянам согласиться на соединение и подтвердить согласие присягою. Список обывателей Луцкого повета, как присягавших, так и не явившихся к присяге, при сем прилагается; в этом списке упоминается, между прочим, дворянин «Василий Бронницкий из Бронник», как присягавший (Архив ч. 2, т. 1, стр. 8). Ещё оно упоминается в акте от 1645 года в описании Луцкого замка, в котором была, между прочим, городня Василия Бронницкого с братьями с Бронник (Памятники т. 4, отдел 2, стр. 81, 86 и 105). Ещё оно упоминается в акте от 1595 года 5 декабря в записи князя Юрия Чарторыйского, данной сестре его Елене Горностаевой на имение Пересопницу, с тем чтобы доходы с этого имения были употребляемы на содержание Пересопницкого монастыря, причём здесь определяется граница между землями Пересопницкими и Белевскими, идущая «до долины, у которой дорожка с Бронник до Ясенинич идет» (Архив, ч. 1, т. 1, стр. 474 и 475). 13 Великий-Житин – как имение дворянина Прилуцкого – упоминается в акте от 1596 года 30 марта в приговоре к смертной казни судом гродским Луцким людей своевольных, пойманных во время грабежа села Коростятина, которым доказано было, что они, именуясь сотнею войска Лободы, занимались в Луцке и окрестностях его, в том числе и в селе Великом-Житине разбоями и грабежом и действительно намеревались соединиться с Лободою (Архив, ч. 3, т. 1, стр. 116 и 117). 14 Название села, напечатанное курсивом, означает приписное село. Село Городище – как имение Яцка Жабокрицкого – упоминается в акте от 1545 года в описи Луцкого замка в котором, между прочим, была городня и Жабокрицкого «с Городища» (Памятники, т. 4, отд. 2, стр. 77:86). 15 Село Бармаки – под именем села Бармаков повета Луцкого, как имение Серадского воеводы Альбрехта Ласского – упоминается в акте от 1570 года 22 апреля в донесении возного о том, что он был в имениях Серадского воеводы Альбрехта Ласского, в сёлах: Постойном, Чудле и Бармаках, бывших прежде во временном владении панов Федора и Яцка Гурков-Омелянских, причём мужи и подданные означенных сёл объявили, что Гурки, узнав о предстоявшем переходе этих сёл к Ласскому, отогнали в своё имение – Омеленное, скот и лошади и захватили разное имущество. |
| В 1565 году, по смерти епископа Иосифа, явилось двое соперников, желавших завладеть епископией владимирской и брестской: шляхтич Иван Борзобогатый-Красенский и епископ холмский Феодосий Лазовский. Первый, получив королевскую грамоту на епархию, завладел епископским замком, где посадил сына своего Василия. Но король Сигизмунд-Август в то же время дал жалованную грамоту на владимирское епископство Лазовскому. Последний явился во Владимир с вооруженной силой, потребовал у Василия Красенского сдачи замка, получил отказ, начал добывать замок приступами и, наконец, овладел им. Король, по жалобе Ивана Красенского, послал дворянина своего звать Феодосия на суд; дворянин явился к епископу в соборную церковь Владимирскую и объявил ему приказ королевский. Феодосий отвечал, что не поедет на суд, бросился с посохом на слуг Ивана Красенского, велел своим людям бить их и топтать ногами в соборной церкви, наконец, выгнал их из замка, сказавши: «Если бы здесь был сам Борзобогатый, то я велел бы изрубить его в куски и бросить псам». Этот поступок Феодосия показывает нам, с каким человеком имеем дело; утвердившись в своей епархии, он вел себя как и другие сильные паны; и на него, как на других, подавались жалобы, что он с толпою вооруженных слуг наезжал на имения соседних владельцев, производил разбои и грабежи на большой дороге; в глубокой старости он совершенно вверился зятю своему Дубницкому, войту владимирскому, который расточал церковную казну, разорял церковные имения, крал жалованные грамоты. Но мы должны рассматривать поведение Феодосия Лазовского в связи с условиями времени, не должны прилагать к нему требований нашего времени и общества. Феодосий принадлежал к числу людей сильных характером, общество же не могло выставить никаких препятствий тому, чтобы эта сила не выражалась незаконным образом; общество терпело Феодосия, и Феодосий, когда страсти его утихли, вспомнил, что «при жизни было много бито, граблено, а под конец надобно душу спасти», и сделал следующее распоряжение: выделил из церковных имении местечко Озераны и одиннадцать селений, назначил доходы с этих имений на украшение соборной церкви Владимирской, на учреждение при ней богадельни и школы для детей; часть доходов назначена была на содержание двух проповедников; в школе положено иметь двух бакалавров: один должен был учить греческому, а другой славянскому языку. |
| 7, т. I, 71, XI (подтверд. грам. 1536 г. Сигизмунда I м-рю на имение Колтегаев над Росью), 86, XIV (опис. Черкасского замка 1552 г.; м-рь имел во владении уход в Нивах), 97, 99, 100, 101, 105 (опис. Каневского замка 1552 г.; владения м-ря в городе и за городом), 242, XXX (обмер земель монастыр. села Гвоздева в 1574 г.), 247, XXXII (приказ 1583 г. о восстановл. законн. границ между сел. Поддубцами кн. Острожского и монастыр. сел. Зубковским), 528 LXXVIII (в 1686 г. м-рю принадлежали селище Крюковское да Гатное в 8 вер. от Киева). 1952. Пыскорский, женский, уничтоженный, Пермской губ., Соликамского у. Существовал в XVII ст. и в жалованной грамоте 1674 г. Пыскор. Спасо-Преображ. м-рю, между прочим, сказано: «В писцов. книг. 133 год., т. е. 1625, написано: в Орловском уезде ниже Великой Перми на р. на Каме на усть речки Пыскорки м-рь Спасской да за монастырем под горою в подмонастырской слободке Девичь монастырь». “Временник Общ. ист.”, 1854 г., XVIII, смесь, 4. 1953 . Пятницкая, женская, единоверческая пустынь, ныне посад Добрянка, Черниговской губ., Городнянского у., в 32 вер. к сев.-зап. от Городни, при рч. Добрянке. Существовала в XVIII ст. и имела церковь во имя Параскевы Пятницы. “Ист. Росс. Иер.”, IV, 50. 1954 . Пятницкий, мужской, совсем уничтоженный, в гор. Белгороде, Курской губ. Несомненно существовал в XVII ст., чтó видно из грамоты, данной в 1644 г. воеводе на Корочу. В ней, между прочим, сказано: «Били нам челом Короченцы... Речка, де, Волчьи Воды, от города от Карочи в 15 вер., а от Короченских деревень в 3 и 5 вер., и тою, де, речкою владеет из Белагорода Пятницкого монастыря строитель». “Чтения в И. Общ. ист. и древн.”, 1859 г., II, Отд. 2, 10, 13. 1955 . Пятницкий – Введенский – Подольный, женский, ныне церкви в Сергиевском посаде, Московской губ., Дмитровского у., занимает место между Вознесенскою и Красною горою, внизу, под Троицкою лаврою, против Пятницкой башни. Уже существовал в XV ст. и в 1460 г. в нем был игуменом Евфимий. В 1547 г. |
| Киев, где и ныне происходят. С тех пор г. Дубно стал падать 332 … В начале 19 века в Дубне часто собирался таинственный кружок масонов. Ещё и ныне здесь существует каменное здание, а в нём широкий круглый зал, где, при закрытых дверях и окнах, происходили частые собрания масонов, – этих ловких ораторов и софистов, замышлявших преобразовать общественный строй всей Европы 333 . В 1793 году Волынь была возвращена России и г. Дубно, в 1796 году, был назначен уездным городом. Из древностей в Дубне заслуживает внимания пышный дворец бывших владельцев его князей Любомирских. Он переделан Любомирскими во второй половине 18 века из громадного и неприступного замка, построенного некогда Константином Ивановичем, князем Острожским, для отражения неприятельских набегов. Замок этот был сильно укреплён: с востока и юга он примыкает к р. Икве, а с севера и запада обнесён высоким валом, вокруг которого проведён широкий ров, некогда наполнявшийся водою. Через вал, для въезда в замок, устроен был, как передают, висячий, на железных цепах, мост. На валах видны ещё и теперь две башни с амбразурами, в коих были пушки. Под замком находились обширные каменные подземные ходы, – это те тайники, куда, во время вражьих набегов, скрывались жители городские со своим имуществом и которыми получалась вода для замка во время его осад. Ныне в этих ходах устроены конюшни и разные склады. Кроме того, сохранились остатки громадного вала и рва, коими окружён был весь г. Дубно вместе с замком 334 . В г. Дубне некогда существовал мужской Преображенский или Спасский монастырь. Он находился к юго-востоку от города, на Преображенском острове, где находится приходская церковь во имя Преображения Господня. Монастырь этот, как полагают, построен в первой половине 15 века князем Василием Феодоровичем Красным, князем Острожским, или сыном его князем Иваном, во второй половине 15 века. Так полагают на том основании, что князь Константин Константинович Острожский в грамоте своей, выданной 18 декабря 1592 года игумену этого монастыря о. |
|
|
