| При характеристике источников, которые сказались в „Повести о том, как поссорился…“, необходимо учесть сопоставления ранних повестей Гоголя („Вечеров на хуторе близ Диканьки“) с украинским вертепом, указанные В. А. Розовым. В частности, в „Повести о том, как поссорился…“ к вертепу восходит один из эпизодов повести — разговор Ивана Ивановича с нищенкой, который имеется в записях вертепного текста у Н. Маркевича в его книге „Обычаи, поверья, кухня и напитки малороссиян“ (Киев, 1860) и в тексте „Сокиринского вертепа“, записанном в Полтавской губернии, куда он был занесен киевскими бурсаками в конце XVIII b. Текст „Сокиринского вертепа“ лишь недавно полностью опубликован в книге вертеп“ (вип. I, 1929), дающей наиболее полный и точный текст его, известный ранее по записи Галагана. Приводим здесь сцену между „запорожцем“ и „цыганкой“ по „сокиринским“ текстам вертепа, явление 15 (стр. 84–85): Циганка: Не жалуй батеньку Да дай Запорожец: Що ти Циганко кажеш? Бо я признаться Як хто чого просить недочуваю. Запорожец: На що або за що? Скажи будь ласкава. Циганка: Я б голубе сизий, Рибки купила. Запорожец: А може б ти Циганко И товченики Циганка: б, козаче бурлаче. Да де то узяти! Запорожец: Оцаплена твоя голова. Чому ти давно не сказала? Я б отцю повну пазушину Наздавав — от дивись, от товченики. (Бьет Цыганку и прогоняет, а сам танцует). Эта сценка показательна в том отношении, что дает фактическое подтверждение влияния на Гоголя украинского вертепа, который он, вероятно, неоднократно видел в детстве. Точно так же описание Гоголем вертепа в самом тексте „Повести о том, как поссорился…“ (см. стр. 229 ) подчеркивает значение вертепного представления для характера всей повести. Следует учесть и упоминание о вертепных представлениях, виденных в начале 800-х годов соседкою Гоголя по имению, часто гостившей в Кибенцах, С. В. Скалон („Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 20-х годов“, т. I, М., 1931, стр. 305). От фарсовых, буффонадных сцен вертепа, от комедий Гоголя-отца („Простак“, от Котляревского идет целый ряд комических приемов Гоголя: Иван Никифорович, не пролезающий через дверь, бурая свинья, похищающая бумагу, и т. п. |
| В следующем 1831 г. Н. Маркевич в предисловии к „Украинским мелодиям“ (М., 1831, стр. XXVII–XXVIII) набрасывал проект большого художественно-исторического сочинения, обещая: „Если станет на то сил моих и времени, быть может, я решусь принесть моим соотечественникам и земле, кормившей некогда наших праотцев, а ныне хранящей остатки их, — подробное описание красот исторических, прелестей природы, обычаев, обрядов, одежды, древнего правления малороссийского. Приятно было бы вспомнить, каков был Батурин, Чигирин или Глухов во времена предков наших, каковы были нравы, язык; приятно представить себе отечество в дни его протекшие“. Во всех этих предложениях и обещаниях сказалось недовольство преподносившейся в художественной литературе условной историей, сказались требования большей исторической документальности и убедительности. Те же требования начинала ставить себе и русская историческая беллетристика (в частности, и с украинской тематикой), начиная со второй половины 20-х годов XIX века, — беллетристика, имевшая своим источником романы Вальтер Скотта (см. многочисленные факты, приведенные в книге И. И. Замотина „Романтический идеализм в русском обществе и литературе 20-30-х годов XIX столетия“, СПб., 1907, стр. 323–328). Современниками влияние Вальтер Скотта на автора „Вечеров“ и „Миргорода“ ощущалось весьма явственно (отзывы Полевого, Булгарина; замечание Пушкина, что начало „Тараса Бульбы“ „достойно Вальтер Скотта“). Гоголя роднит с Вальтер Скоттом общая манера исторического повествования, основанная на изучении исторических и фольклорных источников и в то же время на глубоко-личном отношении к прошлому. Гоголь далек был от механического пересказа немногочисленных в то время общих исторических работ и от механического нанизыванья историко-бытовых деталей, как это нередко у М. Н. Загоскина, Н. А. Полевого, особенно же — в исторических романах Ф. Булгарина, а также у многочисленных „Вальтер Скоттиков“ 20-30-х гг. Типичность фабулы Гоголя, особенно в первой редакции, делает почти излишними поиски ее непосредственных литературных источников. Хотя исследователи (Н. П. Дашкевич, Н. И. Петров, Н. А. Котляревский) и отмечали ряд отдельных мест, эпизодов и характеристик „Тараса Бульбы“, восходящих к литературным „источникам“, к известным „прототипам“, — связь этих „предшественников“ с повестью Гоголя весьма отдаленная. |
| И вся Русь глядит на этот странного зловещего света блеск. Загорается он ярче и ярче. Вся интеллигентная Русь с умиленным благоговением склонила свои головы пред этим возгорающимся светом. Я знаю, слышу и вижу, что графа Толстого не только читают, им зачитываются, по газетному выражению, малые и старые, не только питомцы, но и воспитатели, и наоборот, не только воспитатели, но и питомцы. Зачитываются и простые люди. Десятками и сотнями тысяч экземпляров вероучительных писаний графа завалены книжные магазины, как и коробы книгонош. Наблюдатели за ними легкомысленно, если только не злорадно, потешают себя тем, будто бы писания графа касаются только веры. Образумьтесь! Они касаются всего, основ государства во-первых! Писаниями о писаниях графа наполнена вся современная российская письменность. Принято в печати как бы общим всероссийским договором называть графа-проповедника не иначе, как высоко-почтительными именами: «наш великий учитель, наш гениальный художник, гениальный поэт». Подумайте, откуда эти гиперболы? Кроме общепризнанного гения поэта Пушкина, кого из писателей величают гениями? Почти никогда не величают ни Лермонтова, ни Гоголя, ни Тургенева, ни, наконец, Достоевского, величайшего, художественнейшего мыслителя. А на других поприщах у нас на Руси нечего и думать заслужить высокое титло гения, великого учителя. Гении на Руси родятся разве только для романической литературы, да еще разве для театральных подмостков, где так не редки гениальные артисты и артистки. Это значит, что интеллигентная Русь только пока и способна понять, что роман или же театральную пьесу. И чем они легче, тем и лучше. Достоевский тяжел. А граф Лев Толстой написал два легких удачных романа, и за это он – «наш гениальный поэт», – тогда как с таким же правом это великое титло можно бы приписать нашим старым романистам: Загоскину, Лажечникову, даже Булгарину, Кукольнику и т.д. Еще с большим правом можно бы приписать новейшему романисту Маркевичу. За что же ему такая честь? За что такое внимание, такое рабское поклонение одному графу Льву Толстому? «Учи нас, великий наш учитель, учи»... Не за то ли, что он подрывает основы не только религии, но и государства? А не лучше ли пристало бы к проповеднику измены не только вере отцов, измены не только истинному Христу и Богу отцов, но измены и России, как обществу, как народу, как государеву, измены наконец или во-первых и русскому православному, Богоизбранному и Богопомазанному Царю, – к человеку таких пагубных идей и стремлений не лучше пристало бы другое имя?... Назовите сами. А пора назвать вещи их собственным именем, снять с волка шкуру кроткой овечки. |
| Росту Иноземцов был довольно высокого и до позднего возраста прям, строен и ловок в движениях. Это лицо темное, неправильное, задумчивое; эти короткие черные волосы, которые немного сами приподнимались стоймя над лбом, – было во всём этом что-то и крайне милое и, пожалуй, приятно некрасивое и мыслящее, и полное тихого достоинства... „Приятно-некрасивое и полное тихого достоинств“ – вот что, вероятно, заставило молодую и остроумную почитательницу Иноземцова выразиться так странно: „обезьяна, увенчанная диадемой“.... Диадема его славы, быть может, его таланта... Не знаю как объяснить, но мне очень нравится этот женский отзыв. С другой стороны, признаюсь, я, пожалуй, согласен с теми людьми, которые говорили, что Иноземцов, как врач, – теоретик и увлекается идеями, или системами, а Овер идет всегда прямо к практической цели лечения. Я думаю, что дама, которая сказала „любить Иноземцова, лечиться у Овера“, была тоже отчасти права. По моему, Овер был очень неприятен, чтобы не сказать более. Красота его была даже, я нахожу, несколько противная – французская, холодная, сухая, непривлекательная красота. Александр Иванович Овер недавно был описан г. Маркевичем, в его прекрасном романе „Четверть века назад“, где он приезжает в подмосковное имение князей Шастуновых, чтобы определить болезнь идеальной княжны Офелии и спасти ее, если возможно. По моему мнению, Овер производит в романе не совсем то впечатление, которое он производил в действительности. Мне бы хотелось изобразить его пояснее. Вот какой был вид у Овера. Росту он был хорошего, плечист и складен; точно так же как и Иноземцов, он был брюнет. Черты его были очень правильны, нос с умеренной и красивой горбинкой, лоб очень открытый, высокий и выразительный. Но над этим прекрасным, возвышенным челом был довольно противный, резко заметный парик (парик, особенно на человеке пожилом, – всегда несколько противная претензия). Говорят, будто бы из скупости он имел даже два парика, – один будничный, а другой для праздников, разного цвета: я его видал только по будням, и потому не знаю, правда ли это. Цвет лица у Овера был также, как и у Иноземцова, смугловатый, но у Федора Ивановича было нечто „теплое“, приятное в этом цвете, а правильное лицо Овера как-т ο всё лоснилось и блестело, как желтая медь. Живые, выпуклые глаза его не имели в себе ни малейшей симпатичности; они сверкали сухой энергией и больше ничего. |
| Бывает иначе. Бывает так, что девушка, выдающаяся и красотой, и умом, и образованием, мечтающая — как мечтает всякая нормальная женская душа — о семейном очаге, по каким-то необъяснимым причинам не может сыскать себе, как говорится, судьбы. Происходит что-то житейски непонятное и необъяснимое. Она нравится, производит сильное впечатление, о ней мечтают, а между тем она еще продолжает жить в одиночестве, тогда как у ее подруг, гораздо менее, чем она, интересных, давно многочисленная семья. Или люди, которым она сочувствует и которые ей сочувствуют, умирают, или их каким-нибудь образом отбрасывает от нее судьба. Или те люди, которые о ней думают и о которых она в свою очередь думает, не смеют сказать ей слов признания, как она не смеет ободрить их. Как много на этой почве происходит невидных драм женской души! И вот тут остается два исхода: или примириться с мыслию, что мирское счастье не для нее и сосредоточить жизнь свою в Боге, или вымаливать себе это счастье. В одном из романов известного романиста Маркевича выведен тип богатой невесты высшего московского круга, Сашеньки Лукояновой. Мать ее против брака с человеком, которого она любит; кроме того, этот человек уезжает на войну. Что остается бедной девушке, кроме молитвы за своего суженого? И она молится. Есть в Москве далеко не всем известная святыня — чудотворный образ Спасителя в часовне у кремлевских Спасских ворот. К этому образу ходит Сашенька — и вымаливает и возвращение жениха, и свое счастье. И много есть таких людей, которым в жизни все то, что другим дается даром, без усилий, приходится брать с бою, вымаливать. Но это вымоленное, выстраданное, выплаканное счастье бывает обыкновенно прочнее счастья, доставшегося даром. Но бывает и так, что счастье не дается душе, несмотря ни на какие молитвы. Когда на то нет Божьяго согласья, Как ни страдай она, любя, Душа — увы — не выстрадает счастья, Но может выстрадать себя! Душа, душа, которая всецело Одной заветной предалась любви, И ей одной дышала и болела, Господь тебя благослови! |
| Приют, помещенный в одном доме с приютом для старух, по Невскому, 75, был освящен и открыт 20 августа 1867 года 23 . Приют был рассчитан на 30 вакансий, но при открытии была замещена только половина. К концу же года все вакансии были заняты. В 1883 году приют был расширен, с увеличением числа детей до 35. Детский приют находился со дня его учреждения в заведовании отца А. Т. Никольского, которого потом заменили другие священники; почетной попечительницей приюта долго состояла Е. А. Маркевич. Дети – мальчики и девочки – собиралась в приют к 9 часам утра, оставались до 5, а потом, преимущественно летом, и до 6 вечера, получая обед и полдник. Учились закону Божию, русской грамоте, славянскому чтению, арифметике. Руководство ежедневными занятиями с детьми, по только что изобретенной тогда методе Фребеля, обучающей детей знаниям при посредстве игр, взяли на себя сестры-попечительницы; последняя, для более успешного преподавания, пригласила в 1868 году на свой счет, в помощь надзирательнице приюта и ее помощнице, занимавшимся преподаванием, особого учителя для старших детей, из лучших воспитанников педагогического курса при Андреевском училище, а в следующем году, также на свой счет, пригласила и учителя пения. В 1869–70 году в приюте было прибавлено еще 5 вакансий. С 1870 года общество задумало снабжать детей теплой одеждой на зиму, приучать их в самом приюте, кроме грамоты, к ремеслам, и затем, на счет общества, помещать в мастерские для окончательного обучения, чем дети были бы избавлены от необходимости поступать на выучку к так называемым хозяевам, почти всегда эксплуатирующим и здоровье, и труды своих учеников. Это предположение отчасти было осуществлено в 1871 году, когда в приюте был прибавлен старший класс для девочек, моложе 12 лет, в котором они, под руководством мастерицы и двух ее помощниц обучались рукоделиям; тогда же детям стали выдавать обувь, а с 1873 года, отпуская детей на каникулы, общество стало выдавать их родителям небольшие пособия на прокормление детей, по 2 1 / 2 рубля в месяц. |
| Я этот лист Рабочих тетрадей ( том IV , ПД 835, 6 об.) экспонировала (рис. 3) в предыдущей, июньской статье «И было сердцу ничего не надо…» А может быть, – это изображение П.И. Пестеля? И современники отмечали сходство его с Наполеоном, и исследователи, бывало, затруднялись отличить одного от другого в рисунках Александра Сергеевича. Я, присмотревшись, должна сказать, что если добавить к их изображениям пряди волос, женские головные уборы, то многие рисунки напоминают изображения Каролины Собаньской. Очень похожи и линии носа, и крупного подбородка, и верхней губы – как бы нависающей на нижнюю. Автопортрет в женском наряде, в берете не может не напомнить свидетельства Б.М. Маркевича о К. Собаньской: «…помню, как теперь, её пунцовую бархатную току с страусовыми перьями, необыкновенно красиво шедшую к её высокому росту, пышным плечам и огненным глазам» 270]. И – Анну Ахматову: «Боюсь, как бы эта пунцовая тока не оказалась малиновым беретом героини 8-й главы " Онегина " . Дело в том, что красочные эпитеты так редки у Пушкина, а описаний женских туалетов и совсем нет...» 204-205]. А вот присутствие на некоторых листах изображений Собаньской – об одном из них я писала в статье «Нет истины, где нет любви» наблюдаемое сходство «одесской Клеопатры» с указанными лицами и на ряде других листов Рабочих тетрадей в сочетании с её характеристиками, с вышеприведенными строками Поэта, с особенностями общественно-политической жизни Юга России, приводят к размышлениям… «Он один из самых оригинальных умов…» Так скажет А.С. Пушкин о П.И. Пестеле, познакомившись с ним в 1821 году в Кишиневе. 9 апреля 1821 года Александр Сергеевич записывает в дневнике: «Утро провел с Пестелем; умный человек во всем смысле этого слова. " Mon coeur est materialiste, – говорит он, – mais ma raison s " y refuse " ( " Сердцем я материалист, но мой разум этому противится " , франц.). Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю...» 17]. |
| Осень. Заботы Гоголя о разведении дубового леска в Васильевке. О. В. Головня, стр. 52-53. 1 октября. На именинах матери Гоголь читает ей и сестрам страницы из второго тома «Мертвых душ». «Материалы» Шенрока, IV, стр. 705. Около 17 октября. Отъезд Гоголя из Васильевки в Одессу. А. И. Маркевич, стр. 15. После 17 октября. Встреча А. В. Марковича с Гоголем у В. А. Лукашевича, в с. Мехедовке Золотоношского уезда. «Записки», II, стр. 241-242. 24 октября. Гоголь приезжает в Одессу и останавливается в доме А. А. Трощинского. Обедает у Репниных. Дневник неизвестной, стр. 543. 28 октября. Заметка в «Одесском Вестнике», 86, о приезде Гоголя в Одессу и о намерении его зимовать здесь. 7 ноября. Гоголь сообщает С. П. Шевыреву о своем решении выпустить второе издание своих сочинений и продавать их по недорогой цене. Письмо 199. 13 ноября. Книгоиздатель И. Т. Лисенков предлагает Гоголю продать права на новое издание его сочинений. Письмо И. Т. Лисенкова к Гоголю от 13 ноября 1850 г. (ЛБ). 15 декабря. Согласие Гоголя на предложение С. П. Шевырева использовать сумму, пожертвованную Гоголем нуждающимся студентам Московского университета, на издание памятников древней письменности, подготовляемых к печати силами студентов, с оплатой их труда. Письмо 203. 16 декабря. Гоголь сообщает Жуковскому, что работа его над вторым томом «Мертвых душ» «близка к окончанью». Письмо 204. В течение 1850 г. «Страшная месть» Гоголя издана на сербском языке в переводе Т. Илича («Српске Новине» 1850). «Литературный Вестник» 1902, 4, стр. 384. «Тарас Бульба» издан на украинском и польском языках в переводе П. Гловацкого (Львов. 1850). «Ученые Записки Юрьевского университета» 1904, 5, стр. 135; «Литературный Вестник» 1902, кн. 1, стр. 18. Издано на шведском языке собрание повестей Гоголя в переводе А. Лундаля (Гельсингфорс. 1850). «Ученые Записки Юрьевского университета» 1904, 5, стр. 150. Зима 1850-51 г. Гоголь часто бывает у Репниных (слушает у них пианиста Гартля) и кн. Д. И. Гагарина. Посещает А. С. Стурдзу, П. П. и Ю. М. Титовых, Л. С. Пушкина, Н. Г. Тройницкого, братьев Орлаев. Видится с Н. П. Ильиным, И. Г. Михневичем, А. И. Соколовым и др. Мягкая зима благоприятно влияет на его настроение и работоспособность. |
| – Я очень вам рад, Алексан Саныч! Как никому бы. Отец повёл гостя к себе. 86 Капитану Нелидову донесли его унтеры, что по ту сторону Литейного моста непрерывно стреляют. Он вышел во двор клиники, послушал – да, так. Ещё слушали. Стрельба не приближалась, но и никак не утихала. В Литейной части что-то большое творилось. Однако тут близко, у капитана Маркевича, было тихо, и он не присылал связных. Однако же и упорная стрельба по ту сторону моста была грозным признаком. И Нелидов решил выйти со своею командой на подкрепленье Маркевичу. А команда его была – человек 60 одних унтеров и ефрейторов из 2-й роты, которую Нелидов принял временно, недавно, от капитана Степанова, по болезни уехавшего на Кавказ. В запасном батальоне во время долгой своей непоправки обязанность капитана Нелидова была – ежедневные занятия с недоученными прапорщиками, – пулемётами, ручными гранатами, тактикой, да даже и уставами, историей лейб-гвардии Московского полка и правилами офицерского такта. Командовать ротой, да в полторы тысячи человек, ему было непосильно в нынешнем состоянии, а вот досталось. Он почти никого и узнать не успел, даже и этих унтеров. Как раз, в очередь в полковой церкви, унтеры 2-й роты на этой неделе поста говели и были освобождены от нарядов. Но – некого было брать в караулы, умеющих хоть стрелять-то, – и пришлось снять этих унтеров с говения в караул. Верней, и они, может быть, стрелки были неважные – все из запаса, не кадровые, но уж лучше своих необученных солдат. Только что лучше, а – воины никакие: они служили старательно, но чтоб удержаться на обучении новобранцев и не попасть на фронт самим. Построил их Нелидов на Нижегородской улице и повёл, потесняя толпу, сам с палочкой впереди. Но не успела команда дойти до конца Нижегородской, выйти на площадь к мосту, как Нелидов увидел: оттуда, чуть сверху, хлынули сюда нестройные солдаты разных полков с криками «ура» и тряся винтовками в воздухе, кто и над головой. Этот бег был безумный – не атака, и не отступленье, Нелидов не успел его сметить и понять – как увидел ещё сзади тех накатывающий грузовой автомобиль с красным флажком. И этот красный флажок не объяснил ему, а только спутал. На Нижегородской он и каждый день видывал грузовики с красным флажком: они из городка огнестрельных припасов везли патроны и снаряды, и в знак того был флажок. И Нелидов на полминуты принял, что это такой же служебный взрывоопасный автомобиль, – и не подал команды к стрельбе по нему – да ведь ничьей же стрельбы ниоткуда и не было, и Маркевич же не стрелял. Оставалось только понять: что за солдаты? зачем бегут? |
| 158 Конисский, летоп. Разумовского, летоп. флоровская, описание военных дел Малороссии: слова у Маркевича 3, 25. 26. Летопис. о войнах Хмельницкого стр. 4. 5. Речь Хмельницкого к казакам 1647 г. у Маркевича 1, 166. Универсал М. Петра Могилы 1640. Боплан очевидец говорит, что «одно дворянство блаженствует, как в раю, между тем народ мучится, как в чистилище». О Павлюге и его времени Польский Историк (кн. 3 стр. 44): «польские господа – хотели поступить с казаками, как со своими рабами, оскорбляли их самым чувствительным образом, разоряя греческие церкви. Поляки отсекли Павлюге голову, несмотря на обещание свое – не лишать его жизни». Об Острянице и последующем времени там же, стр. 45. 56. О нападении иезуитских питомцев на луцкий братский монастырь см. протест 1634 г. (Памятники киевской комм. в отделе первом стр. 204–224). 159 Слова Владислава сенату и ответ его гетману у Маркевича 1, 157. 158. Конституция 1938. 1641 у Бантыш-Каменского в ист. унии. 160 Летопись о войнах Хмельницкого. Универсал М. Петра Могилы 1640 г. в чт. моск. общ. ист. 1848 6. В его же завещании 22 декаб. 1646 г. упоминаются православные «Адам Кисель из Брусилова кастелян киевский (впоследствии воевода), Богдан Стеткевич кастелян новгородский, князь Огинский хонружий вел. княжества литовского, Феодор Проскура-Сущанский киевский писарь, князья Брацлавские Стефан подкоморий Брацлавский, Григорий подкоморий луцкий, Захарий подсудок Луцкий, и кн. Николай Четвертинский. (Киевск. Памят. Т. 2, отд. 1, стр. 171. 172). 161 Прошение от имени Казаков к Царю, писанное тогда, как царские послы еще не возвращались из Варшавы, след. в 1653 г. Изд. в чтен. моск. общ. ист. 1848 г. 8. Лет. о войнах Хмельницкого: «початок и причина войны Хмельницкого едино от Ляхов гонение» с пр. Об участии духовенства в войне современники в Памятнике Киев. комм. Т 1. отд. 3, стр. 60–63. 335–339. 162 Договор в Киев. Пам. Т. 1 отд. 3, стр. 345. 346. у Маркевича 3, 244–249 у Шевалье писавшего по польск. источникам (Ригельман, ист. мал. рос. ч. 1. кн. 2 стр. 66) и у Ригельмана (кн. 3, стр. 130–132). Литва и Волынь введены в збровский договор потому, что они также принимали участие в войне за свободу совести. (Ригельман кн. 2. стр. 56. 57. 68–70. 91–93. кн. 3, стр. 122–123. 160. Записка Жебровского о взятии Пинска в чтен. моск. общ. ист. М. 1847 5). |
|
|
