| Сколько еще можно вспомнить всего, что связано с отцом Кириллом в Лавре!.. Пожалуй, самое главное – это все то время, которое окружало нас, детей, и как бы лелеяло на крыльях любви, мудрости, заботы, внимания и отеческой нежности. В Церкви, в Лавре, в Академии – ты был дома, на Родине, вокруг тебя были родные люди, они своей теплотой согревали огромные лаврские храмы, они населяли этот удивительный мир, сокрытый за толстыми крепостными стенами и осененный густым лесом громадных лип, елей, которых в то время в Лавре было во множестве, старинными чугунными оградами и укромными глухими уголками, уставленными лавочками и деревянными столиками для многочисленных паломников. Может быть, мне скажут, что это всего лишь ностальгия по прошлому, по времени, когда у тебя впереди была вся жизнь, но я с этим не согласен. Именно эта лаврская обстановка – некоей лесной пустыни, подобной древнему Маковцу, некогда облюбованному будущим Преподобным Сергием для своей обители – и была органичной для отца Кирилла (Павлова) и близких ему старцев, старых академических преподавателей и простых паломников. Как хорошо и уютно было просто гулять по Лавре, сокрытым от множества лишних глаз буйной листвой цветущих деревьев и кустарников летом или же заснеженными ветвями, огромными шапками сугробов на газонах или оградах, на многочисленных лавочках – зимой! И часто, очень часто, можно было встретить на отдаленных тропинках или где-то в укромных местах монаха или семинариста, группу паломников, расположившуюся с нехитрой трапезой, беседующих или просто мирно созерцающих всю удивительную тихую красоту Лаврского и Академического царства. Очень часто, особенно летом, отец Кирилл посещал могилки своих родных где-то в Рязани, под Касимовым. Всегда собиралась постоянная компания, с которой ездил и мой отец, регент Лаврского хора Владимир Романович Бульчук. У них с отцом Кириллом были особенные отношения: очень близкие и доверительные, как у отца с сыном. Я всегда удивлялся, как они общаются, сейчас такого не встретишь. Папа понимал Батюшку с полуслова, они по многу разговаривали, отец Кирилл часто шутил, рассказывал различные житейские истории, и всегда это было поучительно и как-то к месту. С ними в этих поездках бывали архимандрит Алексий (Поликарпов), архимандрит Агафадор (Маркевич), архимандрит Николай и неизменный водитель «Жигулей» шестой модели – Юрий Бузыкин. |
| Если так мы станем жить, то и наше земное существование получит в наших глазах особый смысл и высокое значение, и тогда не будет в нашей душе места ни скуке, ни разочарованию, ни отчаянию, ни пошлости. Душа наша просветится небесным светом и небесной радостью, что и да подаст нам всем Господь Бог . Аминь. Печ. по: Ромашкевич А. Д. Материалы к истории Петровского Полтавского кадетского корпуса с 1-го октября 1909 г. по 1-е октября 1910 г. Год седьмой. – Полтава. Электрическая типография Г. И. Маркевича. Бульвар Котляревского. 1910. С. 217–219. 31 мая 1910 года, перед прощанием выпускных кадет со знаменем Сегодня заканчивается целый период вашей жизни, жизни ученической, и вы стоите на пороге неведомого, таинственного, загадочного и в своей загадочности манящего к себе мира жизни действительной. Пловец, отправляющийся в открытое море, должен твердой рукой направить свое судно, зная, куда он идет и как ему надо идти, чтобы избежать подводных камней и мелей. И вступающий в море житейское должен иметь в душе своей светоч, при помощи которого он мог бы безошибочно определять свое направление и избегать тех опасностей, которые могут погубить его жизненный корабль. Плохо, если юноша вступает в жизнь, что называется, без руля и без ветрил, готовый отдаться всякому течению, подчиниться всякому влиянию, не умея разобраться в собственных влечениях, должным образом оценить их и твердо идти путем, указываемым ему его совестью, чуткой и просвещенной надлежащим воспитанием. И вам, вступающим в жизнь, необходимо задать себе вопрос: с чем, с каким духовным богатством, с каким руководящим вас принципом хотите вы начать действительную жизнь? Дай Бог , чтобы этим принципом, ясно вами сознаваемым и дорогим для вас, было твердое намерение всегда и во всем согласовывать свою жизнь с велениями Высшего Разума и Добра, возвещенными нам в Святом Евангелии. Дай Бог , чтобы простая, искренняя, глубокая детская вера в Бога постоянно согревала и подкрепляла ваши юные сердца на жизненном пути! Дай Бог, чтобы эта вера давала смысл вашей жизни и наполняла бы ее светом и радостью! Дай Бог, чтобы, одушевляемые этой верой, вы со всей добросовестностью готовились к предстоящему вам общественному служению и так же добросовестно потом осуществили его! Дай Бог, чтобы та же вера внушила вам неизменную верность во всех путях жизни святым заповедям Евангелия! |
| Поэтому, заботясь о приобретении познаний, будем заботиться и о нашем правильном развитии нравственном и религиозном, будем при свете нашей веры уяснять себе, что такое добро и что такое зло, и в добре укрепляться, а от зла уклоняться. Добро – это верить в Бога, чувствовать себя пред Ним ответственным и располагать каждый свой жизненный шаг так, чтобы он не был противен заповедям Божьим. Зло – не думать о Боге и не бояться ответственности пред Ним, а слепо отдаваться своим влечениям, не разбирая, каковы они. Помните, однако, что как укрепиться в добре, так и избегать зло мы не можем без соответствующей практики, а практика эта должна начинаться с малых опытов и потом постепенно расширяться. Только трудом, только жизненной, практической борьбой мы можем совершенствоваться. Вот у тебя явилось желание полениться, не выучить урок – преодолей это желание, одержи в этом малом деле победу над собой, и ты сделаешь шаг вперед на пути твоего нравственного развития. Или – тебе захотелось сказать дурное, злое слово – удержись, победи себя – и опять ты сделал шаг вперед. Так постепенно, медленно, упорно, шаг за шагом, изучая себя, искореняй в себе зло и приучай себя к добру – и в этом и будет твое жизненное дело, при котором и приобретенные тобой познания послужат на пользу и себе, и другим. Итак, дети, вот предстоящая нам в этом году работа: 1) приобретать познания, 2) укрепляться в различении добра от зла на основе веры и 3) упражняться в добре, начиная с маленьких опытов. Но чтобы иметь успех в этой работе, мы не должны забывать главного условия успеха – молитвы. Мы сами слишком бессильны. Будем просить помощи, просветления ума нашего, укрепления воли нашей у Бога и у Божьей Матери, Которой Чудотворный Горбаневский образ мы ныне видим пред собой, и у нашего Ангела хранителя и у всех святых! По вере нашей и усердию в молитве мы несомненно и будем получать от них помощь. Аминь! Печ. по: Ромашкевич А. Д. Материалы к истории Петровского Полтавского кадетского корпуса с 1-го октября 1907 г. по 1-е октября 1908 г. Год пятый. – Полтава. Электрическая типография Г. И. Маркевича. Панский ряд. 1908. С. 64–66. |
| Но для руководства людей иначе воспитанных всего этого очень мало; для влияния на подобных людей безбрачное, монашествующее, не буржуазно, так сказать само живущее духовенство несравненно полезнее... Оно есть и теперь у нас, слава Богу... В том же 82 году, почти в то же самое время, когда я получил от покойного Маркевича, в дар приязни и единомыслия, его светскую книгу, вышла в Москве книга духовная „Жизнеописание Архимандрита Моисея , настоятеля Оптиной Пустыни“. Пусть прочтут эту книгу. Она написана строго, быть может даже не без намерения несколько сухо; написана одним из бывших постриженников и послушников великого Настоятеля, вдобавок человеком по рождению и воспитанию принадлежавшим к высшему нашему обществу. Пусть узнают, как отец Моисей еще смолоду поселился с двумя-тремя другими отшельниками в едва проходимой чаще Рославльских лесов, где кроме репы ничего даже расти не могло на огороде; как он прожил там десять лет (1811 – 1821), как потом в 1821 году был почти насильно вызван оттуда Духовным Начальством для возстановления бедствующей Оптиной Пустыни и как долго управлял он этою обителью; – как он возсозидал ее покойно, величаво, любвеобильно и строго. Около него, под его властью и защитой, сияли такие светила как Леонид, Макарий, Антоний, Иларион и другие духовные старцы. Он еще был жив в то время, когда отважный и независимый „эстетик“ Троекуров, получив письмо от княжны Кубенской, восклицал, взирая с глубоким чувством на сверкающие кресты церковных глав из своего московского окна: „У нас некому отдать себя в надежные руки! Некому?... Ужели ж всё прежнее, крепкое, прахом пошло и разнесено ветром?“ Нет, оно и теперь еще существует – это крепкое и надежное, среди нас живущее и над нами духовно-превознесенное; оно найдется даже во всякой не особенно прославленной подвигами и строгостию иноческой обители; нашлось бы и под Москвою и тогда, и теперь... Нужно только искать, нужно идти с твердою решительностью подчинить, хоть в общих основах, нашу строптивую, „современную“ волю великим преданиям; нужно смело совлечь с себя до жалкой дряхлости уже „ветхого европейца“, отрясти „прах прогресса с подошв своих“ и принимать, хотя бы и насильно сначала для сердца, по одному изволению ума всё, что нам скажут. |
| Сьвятий Климент у Kopcyhi. – С. 234). Анастасий библиотекарь, как видно из его письма, тоже не знал о посвящении Константина в епископы. Примечательно, что фрески, открытые в церкви св. Климента, изображают Константина (Кирилла) лежащим в гробу в епископском облачении. Италийская легенда сообщает, что Константин был похоронен в этой церкви « ...вместе с мраморным гробом, куда прежде папа заключил его, в приготовленном для того склепе по правую сторону алтаря (§ 12). Из Жития Константина можно понять, что в каменный саркофаг–гроб тело Константина было положено в деревянной раке, крепко заколоченной гвоздями (Сказания о начале славянской письменности. – М., 1981. – С. 92, гл. 18). О местоположении гробницы и судьбе останков подр. см.: Boyle L. The Fate of the Remains of St. Cyril//Cirillo et Metodio – I santi Apostoli degli Slavi. Roma, 1963. 1078 Ср.: Трифонов Ю. Две съчинения на Константина Философа (св. Кирила) за мощите на св. Климента Римски//Сборник в чест на проф. Л. Милетич. – София, 1933. 1079 См.: Ягич И. В. Вновь найденное свидетельство о деятельности Константина Философа, первоучителя славян, св. Кирилла//Записки имп. АН. – СПб., 1893. – Т. 72. – Кн. 1. – Прил. 6. – С. 14–16 23–24; Сказания о начале славянской письменности. Вступ. ст., пер., коммент. Б. Н. Флори. – M., 1981. – С. 118, коммент. 14 1081 ...историчъску имуще бесъду – очевидно, намек на все тот же отчет – «краткую историю» или «историческое повествование», которые послужили первоисточником для написания не только Слова, но и Италийской легенды (см. упоминание об этом в письме Анастасия библиотекаря (§ 1,3, 4). 1082 «Слово» единственный источник, который называет дату события полностью – 30 января 6369 г. от сотворения мира=3 февраля 861 г. н.э. (по григорианскому календарю). В Италийской легенде указано 30 января без года (§ 3). Очевидно, введенные в обман ошибочным переводом В. А. Бильбасова, А. Л. Бертье-Делагард, а вслед за ним А. И. Маркевич, датировали обретение мощей «30 декабря, вероятно, 862 г.» (Бертье-Делагард A. |
| Гоголь – фантаст, он видит чудовища, а не людей. Он совсем не реалист. В его художественных восприятиях есть что-то, родственное художественному кубизму Пикассо. Но он один из самых совершенных русских художников, достигавший красоты в изображении зла и уродства. Это было вне поля зрения К. Н., воспитанного на старой эстетике. Еще больше разочаровывает отрицательное и враждебное отношение К. Леонтьева к Достоевскому. Он пишет Александрову о Достоевском: «Мне похвалить его вовсе не легко: я его «уродливых» романов терпеть не могу; хотя и понимаю их достоинства». Казалось, К. Н. должен был чувствовать родство с Достоевским – у него самого было трагическое чувство жизни, был сложный религиозный путь. Но он говорит о Достоевском такими словами, которые трудно ему простить, недостойными словами: «Во всяком случае, уж и то великая заслуга «Войны и мира», что там трагизм – трезвый, здоровый, не уродливый, как у стольких других писателей наших. Это не то, что у Достоевского, – трагизм каких-то ночлежных домов, домов терпимости и почти что Преображенской больницы. Трагизм «Войны и мира» полезен: он располагает к военному героизму за родину; трагизм Достоевского может, пожалуй, только разохотить каких-нибудь психопатов, живущих по плохим меблированным комнатам». В этих неприятных словах одного из самых замечательных русских мыслителей о величайшем русском гении чувствуется дурная аристократическая брезгливость и внешний эстетизм, закрывающий возможность проникнуть в духовную глубину. Внешний эстет побеждает у К. Н. психолога. Его отталкивает в творчестве Достоевского вульгарность и уродство, отсутствие изящества и красоты или, вернее, красивости. Он чувствует в нем демократа и филантропа. Это то, что К. Н. менее всего способен был простить. Он ставит Достоевского значительно ниже Толстого и готов преувеличить на счет Достоевского значение не только Писемского, но и Маркевича. Творчество Достоевского было отнесено им к некрасивому, и он не мог проникнуть в его тайны. Он эстетически не мог простить Достоевскому, что герои его – «психопаты». |
| И созерцая так жизнь человеческую с этой луны моей, я повторяю не помню чьи то слова: „для развития великих и сильных характеров необходимы великие общественные несправедливости, т.е. сословное давление, деспотизм, опасности, сильные страсти, предрассудки, суеверия, фанатизм и т.д., одним словом, всё то, против чего борется XIX век. Я считаю это такой же научной истиной, как гарвеево кровообращение, как тяготение Ньютона, как равенство прямых углов?... Всё это прекрасно, мне скажут, но где же тут „Дикарка“, где Соловьев и Островский?... И не кстати ли тут будет вспомнить слова Добролюбова, который сказал, что „прилагать шекспировскую мерку к русским авторам это то же, что прилагать высшую математику к работе ученика, плохо решившего задачу“... Нет, с моей точки зрения, это будет вовсе не кстати. Г. L.V. говорит, что в литературных кругах слышно, будто я имею большое влияние на г. Соловьева... Нет, это не правда. Я имею на него очень мало влияния, ибо если б это от меня зависело, то „Дикарки“ этой никто бы не увидал на сцене... Я твердо верил в талант и силу характера г. Соловьева. Он человек чрезвычайно умный, в высшей степени энергический и полный чувства... Основываясь на некоторых признаках, я наделся, что г. Соловьев может стать для русской сцены почти тем, чем граф Л. Толстой и г. Маркевич (особенно в последнем великолепном произведении своем: „четверть века тому назад“) стали для русского романа, т.е. не то, чтобы реакционером, а почти что так... напоминателем забытого, но еще существующего. И в политике, реакция от времени до времени необходима, чтобы дать обществу передохнуть, оглядеться и одуматься. Положим, когда дело идет о политике, то еще можно возразить, что действие всякой реакции, хоть и полезно, но не прочно, и что всякая реакция есть лечение не радикальное, а лишь временная поддержка организма, чем-нибудь уже неисцелимо разстроенного. Это в деле гражданском, но в искусстве? Правда понимания и правда изображения в искусстве гораздо необходимее, чем так называемая справедливость в государстве. |
| Всем веселее и легче, когда он входит. Или князь Шастунов Маркевича; нелюдим, насмешливый, жесткий даже; обуреваемый почти преступной страстью к молодой племяннице. И что же – он интересен не менее милых юношей, изображенных автором так привлекательно, если не более. Вот это я называю мирововзрением правдивым. Не должен зоолог, (положим, при этом рисующий) уверять, что нет уже на свете ни золотых фазанов, ни орлов, ни пантер и красивых полосатых зебров, оттого, что он срисовать их не умеет, или считать их неизящными и в самом деле не нужными потому только, что временные заблуждения утилитаризма признали полезными для человечества только мирных и грубоватых скотов: лошадей, коров, ослов, овец и свиней... Какое же это искусство?... Разве нельзя было вместо этой „Дикарки“ придумать или, лучше сказать, извлечь из русской помещичьей жизни нашего времени совсем что нибудь иное? Г. L.V. несмотря на строгие свои мне выговоры, заметно расположен ко мне. Он находит, что у меня есть талант. Вероятно, он говорит это о моих греческих повестях, потому что сам же называет меня в критической деятельности новичком. И так, если г. L.V. признаёт за мной некоторый дар художественного творчества, то пусть он мне позволит сочинить здесь проект драмы, которую можно было бы составить почти из тех же лиц, или из тех же данных, но вовсе иначе... Даже имена некоторые надо бы переменить. – Напр., зачем это Ашметьев? Это напоминает с умыслом какие-то ошметки. Измените хоть одну букву, скажите, Ахметьев и вы услышите хорошую дворянскую фамилию татарского рода. – Совсем не то. Потом, зачем непременно этому Ахметьеву быть слабым и смешным селадоном?... Это не есть специфический признак таких людей. Он может быть и моложе, 40 – 45, или даже и 50 лет, как князь Ларион Шастунов у г. Маркевича. – Он может действительно любить всей душой жену свою, но всё-таки скучать не от пустоты, а напротив от полноты душевной и умственной. Он может даже и делом быть занят серьезным, но в сердце предпочитать поэзию этому делу. |
| Психический мир женщины. Его особенности, превосходства и недостатки. – П.Е. Астафьева, с приложением статьи: „Понятие психического ритма“. (Афиши и Объявл. 1883). В прошедшем году вышло немало весьма замечательных книг и у нас в Москве, и в Петербурге. Назовем только некоторые: Перелом, Г. Маркевича; Собственность и государство, Г. Чичерина; Современные церковные вопросы, Т. Филиппова; Боярская Дума, Г. Ключевского. Мы считаем себя вправе упомянуть здесь и о книге Г. Любимова, Против течения; ибо, хотя она отпечатана в конце 81 года, но она вполне еще не кончена; Г. Любимов продолжает в Русском Вестнике отрывки этого сочинения своего, в котором так удачно соединены серьезность и самостоятельность исторического изследования со всей завлекательностью оживленной беседы и художественного разсказа. К числу подобных, внимания достойных произведений русской литературы следует отнести и оригинальное сочинение Г. Астафьева, которого заглавие мы поместили в начале этой небольшой заметки. Мы не имеем в виду подробного разбора этой книги, но хотим здесь только сказать, что всем, кто интересуется женским вопросом, противник ли он „женской равноправности“ или защитник ее, – полезно прочесть ее. Что автор труда весьма безпристрастен видно уж из того, что он признаёт за женщиной особые качества и превосходства (тесно, впрочем, связанные с ее недостатками) и находит даже, что есть много сторон жизни душевных и умственных, в которых мужчина был и будет всегда ниже женщины, точно также и наоборот: – в некоторых отношениях женщина заменить мужчину и сравниться с ним никак не в силах; (напр. в умственной сфере автор указывает на меньшую способность женщины к отвлечению и в сфере нравственной вследствие этого на меньшее умение возвыситься до справедливости и безпристрастия). Г. Астафьев признаёт, так сказать, равносилие или равноценность обоих полов; но не однородное равенство между ними. Поэтому, отдавая должную справедливость женской природе и в некоторых отношениях видимо даже восхищаясь ею, автор всё-таки остается сторонником некоторого подчинения женщины мужчине. Семью он признаёт религиозной корпорацией, а не свободной и легко-расторжимой ассоциацией. Г. автор основывает свои серьезные выводы не только на психологических, но и на физиологических данных сравнительной организации обоих полов. Читать далее Источник: Восток, Россия и славянство : Сборник статей К. Леонтьева. - Москва : Типо-лит. И.Н. Кушнерева и К°, 1885-1886./Т. 1. - 1885. - II, 312 с.; Т. 2. - 1886. - 420 с. Вам может быть интересно: Поделиться ссылкой на выделенное |
| Мой внутренний мир. То, что я стала эстрадной певицей (1938–50 гг.) и артисткой оперетты вышло как-то само собой незаметно для меня. Я всегда была чувствительна ко всему, что касается музыки. При звуке весёлой музыки до сих пор в моей душе вспыхивает «огонёк», грустную музыку переживаю до слёз, но очень люблю. Люблю улыбку, она делает людей более привлекательными и примиряет с их недостатками. Мои любимые оперетты: «Марица», «Сильва», «Жрица огня», «Цыганская любовь» и, конечно, «Боядерка». В этих опереттах, начиная с увертюры, нет ни одной музыкальной фразы, которая бы не волновала меня. Я впитывала в себя все мелодии, и они до сих пор звучат во мне. Это, конечно, вполне естественно. Я была артисткой оперетты, не сходившей с подмостков сцены в течение двадцати с лишним лет, в Харбине с 1938–1957 гг., то есть до самого отъезда в Австралию, и в Австралии с 1960–1965 г. В Харбине с 1945 года состав оперетты менялся. Роли героев по-прежнему исполняли Николай Толохов и вступивший в труппу Константин Мавридис. Оба героя обладали всеми данными для оперетты – хороштм баритоном, хорошей сценической внешностью. С их участием прошло много оперетт. Константин Мавридис закончил свои выступления в харбинской оперетте в 1953 году. Уехав в Грецию, а затем в Австралию, где до сих пор радует публику своими выступлениями. К сожалению Н.Н.Энгельгардт покинула оперетту для работы в городе Мукден. Оставшуюся оперетту возглавил В.И. Томский. Труппа пополнилась известными артистами. Юрий Ротенко, запомнившийся в драматическом театре В.И.Томского в роли Пушкина по одноимённой пьесе, а в последствии уже в Австралии, выступал в оперетте в роли простака, Юрий Криволуцкий, с которым я часто выступала в концертах; А.Светланова, И.Алтаева, Т.Поротикова, А.Демидов, Э.Богдановская и другие. Концертмейстер Валентин Маркевич и молодые певцы Н.Барисевич и Е. Кватерчук, А. Ардатова, Е. Кузьминская, Н.Масюков – выступали часто в концертах и в оперетте, имея хорошие голоса, публика исключительно тепло принимала их выступления. |
|
|
