| „Перелом.“ Б.М. Маркевича (Москов. Ведом. 1882 года.) Этот последний роман г. Маркевича (только что изданный отдельно и очень красиво г. Сувориным) есть ни что иное как продолжение другого прекрасного произведения его – Четверть века тому назад. Почитатель таланта г. Маркевича (таланта в одно и то же время столь изящного и столь сильного) с радостию встречает в Переломе прежних знакомых своих: красавицу и умную авантюристку Ольгу Ранцеву, ее простого и благородного мужа; отвратительную и вместе с тем крайне забавную княгиню Аглаю Шастунову (мать идеальной Лины, умершей в первом романе); ее неизменного Зяблина; Ашанин, привлекательный, красивый и добрый московский Дон Жуан, тоже является здесь, хотя и на десять лет позднее, но почти всё тем же. Юношу Славянофила Гундурова, сосланного в первом романе, по проискам графа Анисьева, в Переломе мы видим деятельным членом коммиссии по крестьянскому вопросу. Политическая роль его похожа на ту, которую играл Юрий Федорович Самарин в деле освобождения крестьян. В новом романе мы, между прочим, присутствуем при весьма печальной кончине отца г-жи Ранцевой, исправника старого стиля, эстетика и взяточника, Елпидифора Мартыновича Акулина, и знакомимся с исправником новой либеральной формации – Факирским (в романе Четверть века он был, кажется, мечтательным студентом). – Красивый „преторианец“ Анисьев теперь уже достиг высших должностей... Сверх всех этих прежних знакомых наших, до конца очень верно выдержанных автором, мы здесь встречаем много новых лиц, отчасти очень умно задуманных и художественно изображенных, отчасти же чуть-чуть не прямо списанных с весьма известных особ. Из числа лиц новых и вымышленных особенно замечательны: Троекуров, кавказский молодой герой, богач, истый барин русский, патриот и отличный мировой посредник; влюбленная в него энергическая и оригинальная княжна Кира Кубенская и пожилой придворный, граф Наташанцев, поклонник Ольги Ранцевой. К числу же почти портретов, как говорят, надо отнести государственных деятелей: графа Вилина, блистательного VIabлuhoba, Ягина и отчасти даже знакомого нам еще из „25 лет тому назад“ – графа Анисьева. Потом – художников (уж не литераторов ли?): ядовитого и остроумного Топыгина, пустого болтуна Гаврилкина и Самурова, „старого монархиста, сочувствующего нигилистам“, даровитого и тонкого, но, по безхарактерности, желающего и в „легальности“ пребыть, и угодить либеральному сброду, всем стремлениям которого он сочувствует... |
| Где смерти пасть… О, ужасаюсь!.. Уйду обратно в гроб с прослезненными глазами . „Последняя строчка несколько тяжеловата, – говорит редактору герой водевиля, – но ведь главное – уметь прочесть“» («Новое слово», 1907, кн. 1, стр. 199; «О Чехове». М., 1910, стр. 267–268). «…Водевиль этот Чехов в театральную цензуру не посылал, и о судьбе его я, к сожалению, ничего не знаю» (М. П. Чехов. Антон Чехов. Театр, актеры и «Татьяна Репина». Пг., 1924, стр. 8). 5. Водевиль, над которым Чехов работал в конце октября 1883 г.: «Никуда не хожу, не работаю. Занимаюсь медициной и стряпаю плохой водевиль» (И. П. Чехову, вторая половина октября 1883 г.). 6. Пародия на пьесу Б. М. Маркевича «Чад жизни». Лейкин писал Чехову 19 февраля 1884 г.: «Пародия на пьесу Б. Маркевича была уже набрана, когда я получил Ваше письмо с просьбою не печатать пародии, и я ее велел разобрать» (ГБЛ). О замысле пародии Чехов рассказывал в письме Лейкину 30 января 1884 г.: «„Чад жизни“ писан в граде Воскресенске в минувшее лето, почти на моих глазах. Знаю я и автора, и его друзей, которых он нещадно третирует своей сплетней в „Безднах“ и „Переломах“… Ашанин (бывший директор театра Бегичев), Вячеславцев (бывший певец Владиславлев) и многие другие знакомы со мной семейно… Можно будет посплетничать, скрывшись под псевдонимом». Вместо пародии (написанной, вероятно, в драматургической форме) Чехов напечатал фельетонную заметку о пьесе Маркевича в «Осколках московской жизни» (1884, 18 февраля). 7. «Гамлет, принц датский» (1887), водевиль. Писался для театра Корша (осенью 1887 г. здесь шли репетиции «Иванова») на основе рассказа «Юбилей» (1886). О работе над пьесой Чехов сообщал в письме к М. В. Киселевой 14 января 1887 г.: «Начал другую, но не кончил, ибо некогда» («первая пьеса» – только что законченная тогда «Лебединая песня»). По словам А. С. Лазарева (Грузинского), Чехов передал ему написанную часть водевиля в конце октября 1887 г.: «Я начал, а заканчивать лень. Я слишком занят и утомлен „Ивановым“. Пишите конец, обработаем вместе…» (А. С. Лазарев-Грузинский. Пропавшие романы и пьесы Чехова. – «Энергия», сб. III. СПб., 1914, стр. 165–173). |
| А мост оставался пуст. Встретить возможное оттуда движение всё же был смысл послать казаков по мосту. Зачем же они, вот им и задача. Хотя бы – увещать предварительно, не открывать же сразу огонь по ещё не разгляженной толпе, издали. И указал подхорунжему – выдвинуться развёрнутым строем, и если будут бежать сюда – остановить и оттеснить назад. Подхорунжий вяло отдал команду, казаки медлили и слишком долго занимали положение. А с той стороны, из-за накатной округлости моста, в морозном пару, показались бегущие сюда – но не чёрная рабочая толпа, а серые солдаты. Отступающие от толпы? Что-то кричали и усиленно махали с ясными знаками – не стрелять. Но различались на них, на штыках – красные тряпки. – Вперёд, казаки! Оттеснить! – крикнул Маркевич подхорунжему. Но – не молнией кинулись казаки, как умели они, а перебирали шагом, нехотя, – и даже не успели взойти на мост, а что только успели – загородили пулемётам всю видимость, закрыли поле обстрела. А по мосту – набегали! А пулемёты стрелять не могли. Да будут ли? Нетвёрдые лица. Да открывать ли огонь без предупреждения? И рожка не было, предупредить о стрельбе. Маркевич скомандовал стрелкам на изготовку. Взяли – но не уверенно. Совсем не уверенно. А сзади – враждебно загудела сдерживаемая толпа. А тем временем гурьба по мосту добежала до казаков, сравнялась! Но казаки не только не остановили её – ни шашками, ни нагайками, ни конями, ни слитным движением, – нет, по новой своей привычке они раздались по сторонам, обтекая, – и открыли её, набегающую, в сорока шагах от пулемётов. Вот она? Поздно? Маркевич махнул и скомандовал пулемётам стрелять! Но они не ударили. А бегущие были уже – в двух десятках шагов! Набегали, кричали – дикий солдатский разброд – но без попытки стрелять, и не в штыки. Пулемётчики так и не ударили. Стрелки опустили ружья. 84 В понедельник с утра и не было назначено общее заседание Государственной Думы. Законопроект о передаче продовольствования городским властям ещё не был готов, чтоб его утверждать. Обсуждать дальше доклад Риттиха с таким же успехом можно было и во вторник. Окунаться в нескончаемо невылазное волостное земство – никому не хотелось, да чувствовалось, что не время. И, как всегда, пропущен был мимо ушей призыв Чхеидзе в пятницу продолжать общую-преобщую дискуссию о правительстве и моменте. И всего-то были назначены с 11 часов заседания некоторых комиссий. |
| Что же касается до вас, то вы можете ожидать всего лучшаго от того, что поставлен в безопасности августейший ваш племянник, наш всемилостивейший Государь; но и в вашем доме Отец щедрот посетил вас своею милостию даровав вам сына. Поздравляя вас с таким благом, дарованным для вас, для августейшей фамилии, для многих царств и народов, молю всеблагаго Бога, чтобы Он услышал ваши молитвы, увенчал ваши надежды исполнением, ж сохранил родителей и рожденнаго невредимо радостными и цветущими на многия лета». 312 Но Бог не судил матери воспитывать сына. Через два месяца она скончалась от чахотки, развившейся частью вследствие тех обстоятельств, о которых упоминает в своем письме Феофан, частью вследствие несчастного супружества. В Москве Феофан виделся с прежним своим знакомым – Я. А. Маркевичем. Из записок последнего 313 мы узнаем несколько подробностей об этом свидании. Мы выше упоминали, что тетка Я. А. Маркевича была замужем за гетманом Скоропадским, а дочь Скоропадского за графом П. П. Толстым. Когда, после неудавшегося заговора против сильного временщика, граф П. А. Толстой сослан был в ссылку, то Меншиков простер гонение на всех родственников Толстого – на Скоропадских и Маркевичей. Андрей Маркевич был отставлен от полка. 314 У Скоропадской 315 приприказано было отобрать маетности, которыми она владела по званию гетманши. Старания их о поправлении своих дел были безуспешны, пока Меншиков был в силе; но, после падения Меншикова, дела их приняли благоприятный оборот. Когда Государь прибыл в Москву, старый Маркевич с гетманшей прибыли туда же. 316 Молодой Маркевич отправился в Москву вперед еще в декабре 1727 г. и стал на квартире у государева духовника, Тимофея Васильевича Надаржинского. Хлопоты их увенчались успехом. Старику Маркевичу предложили место генерального подскарбия, от которого он отказывался и согласился только по настоянию российских министров. Ясно-вельможная схоронила в Москве зятя П. П. Толстого, но выиграла дело. Указом из Верховного Тайного Совета, по приговору Иностранной колегии, велено было дать ей в пожизненное владение, из отнятых пожалованных мужу ея деревень, от трех до четырех сот дворов. |
| На углу Нижегородской и Симбирской расстались: Нелидов завёл свою команду в клинику Турнера, уговорясь с Маркевичем, что выходит на подмогу при стрельбе с моста. Ещё небольшие команды отделились на Финляндский вокзал и к тюрьме Кресты. А капитан Маркевич вывел свою заставу к мосту. Его главная задача и вчера и позавчера была: не выпускать толпу по Литейному мосту с Выборгской в центр. Рано с утра ещё никто не шёл, надобности в оцеплении не было. Когда вполне рассвело и с Выборгской возникло движение, стали подтягиваться рабочие, – он поставил оцепление против Выборгской. Но после вчерашнего события в Павловском батальоне и большого неспокойствия также в центре, следовало быть готовым охранять мост и против центра. Не было сил охранять мост по ту сторону или растягиваться по мосту – он расположил своих стрелков и пулемёты с этой стороны, чтобы встретить прорыв, если он произойдёт. Сменными группами отпускал людей греться в ближний подвал. Тут на удивленье Маркевича подъехал казачий наряд в четверть сотни, вчера их не было. Вообще-то наряд должен был подчиняться пехотному начальнику, но не очень Маркевич теперь рассчитывал на казачье послушание. Да и загораживать ли было ими мост, если уже известно, что казаки пропустят толпу между собой и под брюхами лошадей. С Литейной стороны стала доноситься явная стрельба. И всё гуще. И близилась. А если хлынет сюда? Тогда открыть огонь из обоих пулемётов. Главная цепь Маркевича стояла, охраняла от выборгской толпы, а толпа тоже слышала стрельбу – и возбужденье её росло, они могли пытаться прорвать. А что за солдаты были у Маркевича? Почти ни одного настоящего. На предмостной горбатой площади рядом с невским обширным простором и под безрадостными петербургскими облаками с подклубом тумана – чувствовал капитан Маркевич себя и свою заставу беспомощно-ничтожными, куда слабей, чем со взводом в нескольких звеньях окопа. Не нашлось никого больше подкрепить их у этого ключевого моста, на этом разгульном просторе. Через Неву нарастал и слитный гул, как бы многих голосов. |
| …заодно идти с Походяшевыми, Хлюстиными, Ворожейкиными да Кондолинцевыми. — Перечисляемые здесь лица — богатые купцы, откупщики и подрядчики XVIII века. Благодаря участию вельмож и сановников в их предприятиях и торговых сделках, они в короткое время делались известными миллионерами. 84 …бороды на откуп дали. — В 1749 году купцы Ворожейкин и Курчанинов предложили правительству «прирастить более 50 000 рублей дохода за бороды и неуказное платье». 85 Позье — придворный ювелир XVIII века. Из всех его изделий наиболее знаменита корона, изготовленная для Екатерины II. 86 …по дворам посылал и тем жил…— В рукописи далее было: «а когда и их отобрали, так он у Алексея Григорьевича Разумовского за карточной игрой деньги воровал, и не раз был бит… Так вот он и Рюриков род! — Извините меня, — продолжала она, — знать надо знать, а она себя должна помнить [да блюсти, чтобы добрый род не марать], ибо горе тому, у кого имя важнее дел его: плохих князей и телята лижут, и им от пророков предсказано стать на суд перед родом своим [и судиться], только они ведь нынче пророков не знают, а все «oh ma mère» да «cent mille francs» в романах читают, картин на стенки навешали да болванчиков понаставляли… Это не образование, а кокетство, и от сего тающий род только скорее людьми, иначе учеными, с земли смоется» (лл. 111 об. — 112). 87 Воротынец — имение графов Головиных в Нижегородской губернии. Было разыграно в лотерею 12 июня 1823 года в Петербурге. 88 …мне его ни одного пальца не нужно. — При описании этого эпизода Лесков использует реальное событие, которое произошло на его квартире в начале 70-х годов. Его участниками были Б. М. Маркевич — реакционный писатель и князь А. П. Щербатов. Сын писателя А. Н. Лесков так передает этот случай: «В разгар вечера и оживленной беседы довольно большого общества входит, во всем камергерском великолепии, «с ключом» и в белого сукна брюках, Болеслав Маркевич. Целует руки дамам, благосклонно приветствует мужчин и, как бы случайно, не здоровается с стоявшим несколько в стороне в скромном сюртуке генерального штаба генерал-майором А. П. Щербатовым. «А вы разве не знакомы? — Александр Петрович Щербатов — Болеслав Михайлович Маркевич!» — произносит моя мать общеустановленную для таких случаев формулу. |
| (Заметим здесь, что сам Маркевич, и кажется, не без влияния Леонтьева, незадолго до смерти перешел из католичества в православие; и, следовательно, его нельзя обвинять в каких-то симпатиях к Риму...) Леонтьев постоянно расхваливал Маркевича за то, что он не вымазывает своих романов мышиным дегтем натурализма-реализма! Ему нравилась опрятность, изящество в «Переломе», а шаблонов в этом и в других романах Маркевича он не замечал... Как мы уже знаем, и по взглядам своим он был близок Маркевичу. В своей борьбе за стиль Леонтьев иногда ставил Маркевича в пример не только Тургеневу, но и Толстому... и оказывался в смешном положении! Кое в чем он был прав; ни один вообще стиль, хотя бы и гениальных писателей, не может стать окончательной нормой; поэтому нужна была реакция и на так называемую «натуральную школу гоголевского периода». Но в этой полемике Маркевич – аргумент слабый, сомнительный. Однако были у Леонтьева и сильные аргументы – это, например, Пушкин, которым он укорял ненавистных ему натуралистов-реалистов. Все читатели 70-х и 80-х гг. без труда узнавали прототипы многих героев Маркевича (например, Горчакова, Милютина и других). В этом смысле такие романы, как «Перелом», представляют некоторую ценность для историков. Интересны и незаконченные воспоминания Маркевича. Тенденциозную хронику Маркевича, в которой журнально-фельетонная дешевка смешана с яркими и остроумными бытовыми описаниями, можно сравнивать с такими романами, как «Дым» и «Новь» Тургенева, «Обрыв» Гончарова, «Взбаламученное море» Писемского, «На ножах» Лескова. Это тоже – полужурналистика, полулитература. Подпольный пророк Достоевский В письме к Розанову Леонтьев говорит, что у него не было ненависти к Достоевскому, хотя он с ним никогда не соглашался. Они встретились в Москве, за месяц до пушкинских торжеств (в 1880 г.), и Достоевский одобрительно отозвался о леонтьевских статьях в «Варшавском дневнике». На самом же деле Леонтьев ненавидел Достоевского, и эта ненависть его ослепляла. В письме к молодому другу и почитателю А. Александрову Леонтьев называет автора «Карамазовых» подпольным пророком 869 . Константина Николаевича просто бесило, что его ученик, убежденный леонтьевец, не хочет отдать ему Достоевского на растерзание! |
| Слово интеллигенция в собирательном значении «общественный слой образованных людей, людей умственного труда в польском языке укрепилось раньше, чем в русском (ср. франц. intellectuels). Поэтому есть мнение, что в новом значении это слово попало в русский язык из польского. Так, Б. Маркевич в своих мемуарных очерках «Из прожитых дней» (3. На юге в сороковых годах) писал: «Но умственное движение... сказывалось уже весьма заметно в мыслящих центрах России, особенно в Москве, где духовная жизнь, благодаря... благотворному влиянию тогдашнего университета и той дворянской, образованной и независимой по средствам и духу среде, в которой слагалась тогда ее интеллигенция (употребляю здесь термин, тогда еще не выдуманный, или, вернее, не заимствованный еще тогда русскою печатью у польской)...» (Маркевич 1912, 11, с. 393). Михельсон также признавал слово интеллигенция заимствованием из польского. Устная традиция связывает первое употребление слова интеллигенция в языке художественной литературы с именем П. Д. Боборыкина. У Салтыкова-Щедрина в «Пошехонских рассказах»: «Многие полагают, что принадлежность к интеллигенции, как смехотворно называют у нас всякого не окончившего курс недоумка, обеспечивает от исследования, но это теория несправедливая» (Салтыков-Щедрин 1973, с. 144). У Маркевича в романе «Бездна»: «У вас в Петербурге интеллигенция; mein Liebchen, was willst du noch mehr?» (Маркевич, 9, с. 151). У Г. И. Успенского в очерке «Бог грехам терпит. VII. Деревенская молодежь»: «...пора... дать дорогу – не скажу уже готовой, ”настоящей“ интеллигенции, а хотя тем вопросам общественного блага, которые могут образовать эту настоящую интеллигенцию. Да, еще ”образовать“ ее надобно – так она слаба, не уверена в себе, во всех тех видах, которые доступны ей в настоящем» (Успенский Г. 1950, 7, с. 424). Ср. в статье В. Вересаева «О Качалове»: «Наша русская интеллигенция, настолько характерная, что дала иностранным языкам специфическое слово intelligentsia (в транскрипции русского слова)...» (Вересаев В. В. О Качалове//«Лит. газета» 1945, от 10 февраля). |
| 3) Вице-официал Маркевич – настоящая труба своей партии в городе Вильне. Он разносит по всем домам сплетни и внушения, весьма вредно действующие на массу тамошнего населения. 4) Благочинный над монастырями Гербурт есть то же в пределах епархии, что Маркевич в Вильне. Он всюду развозит неблагонамеренные вести и есть главным доносчиком пред епархиальным начальством на духовных умеренного образа мыслей, по своим ли замечаниям и видам, или по внушениям и требованиям неблагонамеренных помещиков. Кроме того, в Вильне оставлены: 5) Бывший пиарский провинциал, употребляемый Лопацинскою для религиозной связи польской партии; и 6) Бывший миссионерский провинциал, духовник Цывинского, дающий, по ныне существующему мнению, общее направление делам. Из епископа Цывинского решительно уже ничего путного нельзя сделать, так что, если бы он и согласился быть орудием какого благонамеренного человека, то это не принесло бы уже теперь в Вильне никакой пользы, а было бы только правительству постоянными упрёком пред здешними жителями. При случившейся смерти епископа Пивницкого, весьма бы было благовидно назначить Цывинского управляющим Луцкою или Могилёвскою епархией, дабы обеспечить рукоположение священников для южных Латинских епархий. Тогда Виленскую епархию полезно вверить епископу Дмоховскому с тем, чтобы он отправил от себя из Петербурга для управления сею епархией прелата Жилинского. Но сей последний духовный не управится здесь при нынешнем составе консистории. Нужно бы с тем вместе, и от имени епископа Дмоховского, устранить и пять упомянутых выше духовных. Бовкевичу можно дать место Жилинского в коллегии. Маркевича хорошо бы переменить местом с вице-официалом Луцкой консистории Ловецким. Гербурта переменить благочинническою должностью с Коссовским, в Могилёве ныне состоящим. Ловецкий и Коссовский, кроме замены неблагонадёжных, духовных в Вильне, были бы здесь полезны ещё и более здравыми понятиями, которые они уже приобрели в сношениях с епархиальными Православными начальствами, – понятиями совершенно ещё чуждыми для Латинского Виленского духовенства; да притом Коссовский, принадлежа бывшей Белостокской области, был бы полезен на случай перечисления тамошних Латинских костёлов к Виленской епархии. |
| Всему своя пора, – сказали мы. Ударил и час освобождения! Государю было угодно даровать народу иные права. По основному закону нашей Империи, по существенному духу нации нашей законно и хорошо всё то, что исходит от Верховной Власти. Законно было закрепощение; законно и хорошо было разделение народа на сословия (или «состояния»); всё было хорошо в свое время – и старые, закрытые суды, и телесное наказание. Законно и хорошо уничтожение всего этого, не столько по существу, сколько потому, что Верховной Власти было так угодно... Мы так думаем и не считаем того настоящим русским, кто не умеет так думать, хотя бы он был и самый честный, и самый полезный с виду в делах своих человек... Но если так, если Воля Монаршая священна во всех случаях, даже и в тех, когда «десница Божия отяготеет на нас», как при Грозном Иване, то что же сказать об этой самой воле теперь, когда она проявлялась лишь в желаниях облегчить во всём наши исторические узы... Когда к святыне закона присовокупилось в этой Воле столь искреннее личное человеколюбие?.. Сказать надо вот что: Правительство русское в течение целой четверти века сделало всё то добро, которое было в силах человеческими средствами сделать. Простой народ русский, при всех личных пороках своих, при всей своей грубости в личных делах, исполненный великого государственного такта, показал себя достойным реформ; но интеллигентное русское общество, развращенное донельзя европейскими современными предрассудками, каким-то оппозиционным ухарством и либеральным фразерством, извлекло из всех даров правительства, почти на всех поприщах, больше вреда, чем блага. Покаемся ли мы, наконец, хотя ко дню великого народного торжества, и не решимся ли мы просить могучего Отца, чтобы впредь Он держал бы нас грознее?.. Великий и необходимый, своевременный опыт сделан... Но мы вряд ли оказались достойными той доли свободы, которая нам была дана! Довольно же народной колеснице уклоняться всё влево и влево!.. Тургенев и Маркевич Варшава, 19 января Все русские газеты, без исключения, в последнее время были заняты полемикой по поводу оскорблений, нанесенных друг другу печатно двумя русскими романистами: Иваном Тургеневым и Болеславом Маркевичем. Ход дела, мы полагаем, известен... Г. Маркевич напечатал в «Московских ведомостях» письмо, под псевдонимом Иногороднего Обывателя. Письмо это обличало г. Тургенева в потворстве «нигилизму» за то, что он за границей исправил и опубликовал записки одного молодого человека, сидевшего где-то в тюрьме за политическую неблагонадежность. Раздосадованный г. Тургенев на гражданское обвинение отвечал личностями; назвал совсем некстати своего противника «низкопоклонником» и начал делать какие-то «намеки тонкие на то, чего не ведает никто» и не обязан ведать, когда дело идет лишь о политических тенденциях того или другого писателя. |
|
|
