| В оранжереях выращивались персики, сливы и цветы. Для работы в них нанимали садовника и его помощника. На схематическом плане усадьбы Трубецких показан центр имения по обе стороны дороги из Мещерского в Прохорово. Жилая часть усадьбы обращалась к роще. Здесь показаны деревянные одноэтажные на каменном фундаменте флигеля - дачи, здание конюшни. На другой стороне - комплекс зданий скотного двора. В 1895 году Московское губернское правление утвердило проект каменной с железной решеткой ограды при Спасской церкви села Прохорова пятого благочиннического округа Подольского уезда, выполненный известным архитектором Павлом Михайловичем Самариным По страховой ведомости 1910 года кроме одноглавой кирпичной церкви и двухъярусной колокольни, Спасскому в Прохорове приходу принадлежала деревянная бревенчатая на кирпичном фундаменте одноэтажная церковно-приходская школа, построенная в 1890 году, и деревянный бревенчатый сарай. По ходатайству Московского епархиального училищного совета в начале 1915 года предполагалась постройка нового здания Прохоровской церковно-приходской школы, в том числе и на средства Кирилле - Мефодиевского братства. Подробное описание усадьбы князей Трубецких и страховой ситуационный план «имения Спасское - Прохорово, принадлежащего князю Юрию Ивановичу Трубецкому, находящегося Московской губернии Подольского уезда близ села Прохорово, в 12 1/2 верстах от станции Столбовая» относится к февралю 1915 года. После октябрьского переворота 1917 года усадьбу в Спасском, Прохорове Шебанцевской волости Подольского уезда б. князя Трубецкого национализировали и передали в отдел совхозов Московского губернского земельного отдела. В акте приемки хозяйства от 3 июня 1919 года управляющий советского хозяйства «Прохорово» Иван Константинович Булышкин (с 1917 г.) дал следующие сведения о количестве земли: Под усадьбой 2 десятины под парком 16 десятин; под огородами 4 десятины; под пашней 50 десятин; леса 900 десятин»32 По описи жилых и хозяйственных построек в Прохорове числились: дом управляющего, дом для рабочих, семь одноэтажных деревянных дач, конюшня, скотный двор, птичник, баня, амбар, сарай, водокачка, погреба, сенной сарай, кирпичный завод, ретирады. |
| Возмутители бродили партиями и поднимали народ. Мужики помещичьи и вотчинные, мужики монастырские дворцовые и тяглые умерщвляли своих господ, приказчиков и начальных людей, называли себя казаками, составляли шайки и шли делать то же у соседей. Язычники – мордва, чуваши и черемисы – поднялись на севере от Симбирска. Они были возбуждены русскими возмутителями и собирались в шайке под начальством русских, сами, кажется, не зная за что бунтуют. Сдавались города; не было пощады воеводам и приказным; гибель постигали того, кто не шел с бунтовщиками. Как всегда бывает при народных восстаниях, и этот бунт отличался изобретательностью в жестокостях. Предание говорит, что бунтовщики начиняли женщин порохом, зажигали и тешились такими оригинальными минами. Имя батюшки Степана Тимофеевича неслось все далее и далее, возжигая отвагу и дерзость; и уже в самой Москве поговаривали, что Стенька вовсе не вор. «Что тогда делать, если Стенька придет к Москве?» – спросил один молодец у пожилого. Тот отвечал: «Народ должен встретить его с почестями, хлебом-солью!» Болтуна подслушали и повесили. Но потом поймали в Москве какого0-то молодца, который старался распространять в народе неповиновение к царю. Ему отрубили руки и ноги, потом повесили. 299 Симбирское дело все разрушило. Мятеж не пошел далее и в продолжение зимы был задушен воеводами. Освобожденный из осады, Милославский жаловался, что причиною столь долгой осады Симбирска была медленность князя Урусова, главного казанского воеводы: Милославский несколько раз просил его прислать вспомогательное войско на выручку, но войско пришло поздно, не ранее 1 октября. «Если б (писал он) князь Петр Семенович Урусов подоспел в пору к Симбирску с ратными людьми, то и вору Стеньке Разину и воровским казаками утечь было бы некуда, и черта была бы в целости: города Алатырь и Саранск и иные города и уезды до конца разорены бы не были, а это разорение учинилось от нераденья к великому государю край чего и воеводы князя Петра Семеновича Урусова». Князь Урусов был сменен, и начальство над действиями войска против мятежников вручено князю Юрию Долгорукому, тому самому, который и весил Стенькина брата. |
| Станислав Любомирский заботился об улучшении быта Ровна: главное своё внимание он обратил на евреев, которые, чуя наживу при богатом магнате, жившем в Ровно, нахлынули сюда в значительном количестве; для них и их кагалов он издал особый устав; для цехов Ровенских он также дал устав (1750 г.). Любомирский жил в Ровне, точно король в малом государстве: он сочинял статуты для своих подданных и воинские уставы для надворного своего войска, которого он держал больше, чем другой какой пан в Польше. 7 декабря 1753 года состоялась transakcya Кольбушовская, по которой все имения ординации Острожской розданы были последним ординатом, князем Янушом Сангушкой, разным магнатам и панам. Князья Любомирские более всех получили ординатских имений. Станиславу Любомирскому Сангушко дал Дубно, Варковичи и 72 селения, а брату его Иосифу дал Степань и 83 селения и ключ Чарторыйский. Богатства сыпались на Станислава Любомирского со всех сторон несмотря на то, что он расточал их. Вскоре умер брат его Иосиф, не оставив после себя потомства, и всё наследство по нём досталось ему – Юрию. С той поры началась жизнь пышная и роскошная на дворе Ровенском. Там было множество прислуги, милиция надворная составила целый полк из 4-х тысяч людей; кроме того – был ещё сформирован Любомирским отряд Янычар из самой красивой молодёжи, одетой в богатые мундиры, – который квартировал в селении «Басов-Кут» и отправлял службу в палаццо. Палаццо кипел жизнью. Шумные и весёлые пиры, музыка, танцы и кубки за кубками, осушаемые при громе мортир, каждый день оглашали великолепный палаццо Любомирских в Ровно. Окружавшее его шляхетство – дворяне, соседи и приятели, которое постоянно бражничало с ним и проводило время в его разгульных оргиях – всё тогда старалось угождать ему и предупреждать малейшие его прихоти и капризы. Так (рассказывает один очевидец, который находился при дворе князей Любомирских в Ровно, Шимон Закревский) однажды случилось князю подстолию Любомирскому пожаловаться, что у него нет под Ровно рощи, в которой он мог бы иногда охотиться хоть за зайцами. И что же? Соседи и приятели сговорились сделать ему сюрприз в день его именин. Кстати, князь выехал на несколько дней в Дубно к князю ординату Сангушко и должен был воротиться только в день св. Станислава. Накануне этого дня согнали тысячу подвод с молодыми деревцами, да тысячу рабочих из ближних и дальних околиц; насадили самым старательным образом довольно обширный лес, пересечённый правильными просеками, и впустили в него множество разных зверей. Как изумился и обрадовался князь, когда воротясь ночью в Ровно и проснувшись утром, увидел перед городом гору, покрытую лесом! Этот лес потом старательно поддерживали, и он до сих пор существует. |
| 327 Село Замысловичи – под именем села Замислович, как имение князя Капустина – упоминается в акте от 1545 года в описи Овручского замка, с исчислением приписанных к нему мещан, бояр, крестьян и земель, а также повинностей и даней, приносимых в пользу замка (Архив, ч. 4, т. 1, стр. 48). Ещё оно – под именем села Замислович, как имение княгини Богданы Филоновны Друцкой-Горской, полученное ею по наследству от покойного брата её дворянина Лазаря Филоновича Кмиты Чернобыльского – упоминается в акте от 1595 года 17 июня в инвентаре м. Веледник и принадлежащих к нему сёл, в том числе и села Замислович, составленном при отдаче этого имения княгиней Богданой Филоновной Друцкой-Горской в залог мужу своему князю Юрию Друцкому-Горскому (Архив, ч. 6, т. 1, стр. 251). 328 Село Красноволока – под именем села Красной-Волоки – упоминается в акте от 1710 года 14 августа в постановлении сеймика Киевского воеводства, коим решено: собрать земский сбор для содержания пехоты – гарнизона в Белой церкви (если собрать оный дозволят казаки Белоцерковского полка, состоящего под начальством Танского и занимающего большую часть воеводства Киевского, в том числе и село Красную-Волоку); решено – отправить посольство с просьбою об усмирении Танского – к императору Петру I, к князю Голицыну, к князю Меншикову, к гетману Скоропадскому, к королю и т. д. Далее дворяне заявляют разным лицам благодарность, подтверждаю дипломы земских чиновников и т. п. (Архив, ч. 3, т. 2, стр. 733). 329 Село Жеревцы – как имение вилькомирского подчашия Димитрия на Жабокриках Жабокрицкого – упоминается в акте от 1692 года 30 апреля в счёте обид и контрибуций, взятых казаками полка Василия Искрицкого в Народицкой волости – имении вилькомирского подчашия Димитрия Жабокрицкого, в состав этой волости входило и село Жеревцы где брал контрибуцию с крестьян сотник Дылевский со своими казаками (Архив, ч. 3, т. 2, стр. 257). Ещё оно – как имение Луцкого епископа Дионисия Жабокрицкого – упоминается в акте от 1696 года 7 июля в жалобе от имени Луцкого епископа Дионисия Жабокрицкого на казацкого полковника Тимофея Кутисского-Барабаша о том, что он, расставив свой полк в имениях, находящихся во владении Жабокрицкого, разорил эти имения (в том числе и село Жеревцы) постоем и контрибуциями и отказался дать удовлетворение (Архив, ч. 3, т. 2, стр. 345). Ещё оно – как имение Луцкого и Острожского епископа Дионисия на Жабокриках Жабокрицкого, лежащее в Овручском повете Киевского воеводства – упоминается в акте от 1706 года 29 июля в жалобе этого епископа на дворян Александра и Софию Немиричей о том, что, по их наущению и указанию, вооружённый отряд неизвестных истцу людей напал на его село Жеревцы и ограбил спрятанное там имущество, принадлежавшее как лично Жабокрицкому, так и епископской Луцкой кафедре (Архив, ч. 1, т. 4, стр. 257–259). |
| Однако если сам рассказ Курбского представляется вполне достоверным, то его утверждение о том, что именно произошедший инцидент послужил причиной казни боярина, вызывает сомнения. Ведь убитый одновременно с ним князь Юрий Иванович Кашин не имел к этому инциденту никакого отношения. В этой связи обращает на себя внимание, что оба боярина дважды вместе выступали поручителями по опальным — сначала по Ивану Дмитриевичу Вельскому, потом — по Александру Ивановичу Воротынскому. Таким образом, у царя были основания видеть в них главных предводителей недовольных в рядах Боярской думы. Инцидент на пиру мог послужить последним толчком для расправы. Казнь двух бояр стала грубым нарушением всех традиционных норм отношений между царем и его советниками. Однако, судя по всему, убийства оказались тайными, и возложить прямую ответственность за них на царя было невозможно. Не случайно в своем ответе Курбскому царь отрицал всякую к ним причастность: «Кровию же никакою праги церковные не обагряем» (хотя имена обоих бояр вошли в так называемый «Синодик опальных»— список казненных царем людей, составленный в конце его правления). Однако еще одно убийство, причастность к которому царя была более чем очевидной, привело к его конфликту со знатью. Поводом для убийства послужила ссора двух царских приближенных, князя Дмитрия Ивановича Овчины-Оболенского и Федора Алексеевича Басманова. Это были молодые аристократы, успешно начинавшие свою карьеру: в разряде Полоцкого похода 1563 года они упоминаются в числе молодых дворян, которые должны были «за государем ездити». Хотя служба Федора Басманова и началась с участия в Полоцком походе, уже в то время царь особо выделял его из своего окружения. Он был послан известить о взятии Полоцка тетку царя Евфросинию Старицкую (с аналогичным поручением к брату царя Юрию в Москву был послан сам царский шурин, князь Михаил Темрюкович). Федор был сыном боярина Алексея Даниловича Басманова, в то время одного из ближайших советников царя, но его возвышение объяснялось, очевидно, интимной связью с Иваном IV. Указания на эту связь встречаются в ряде записок иностранцев, а прямой намек на нее виден в выпаде Курбского против советников, губящих тело и душу государя, «иже детьми своими паче Кроновых жрецов действуют». |
| Встречался в «Литературной газете» и с маршалом Чуйковым. Нас связывала Сталинградская битва. Василий Иванович также хорошо отзывался о моих вещах. Был я знаком и с маршалом Иваном Степановичем Коневым. Темы войны не отпускают ни на минуту. Недавно вот из-под пера вышло еще одно «Мгновение». О чем написал? Вспомнился госпиталь под Житомиром. Мы тогда вырывались из окружения и меня ранило в левую руку. Рана сквозная, пуля задела кость. Боль страшенная. Сидим с бойцами на крыльце. Райский парк. Говорим о женщинах, любви. Что за ребята? Один связист, другой - пулеметчик, третий - из разведроты. Надо было видеть горящие глаза! Помню только отдельные слова, голоса, звуки - словно голубые лучики пробиваются из небытия. Хорошо было на душе! Вскоре все разъехались по своим частям и больше мы не встречались, но разговор тот навсегда остался в памяти у каждого. Из военных писателей выделял Виктора Некрасова, Константина Воробьева, Василя Быкова. Переписывались. Жаль, два письма Некрасова затерялись - положил их в газету и, видимо, случайно выбросил. Виктор был открытым, искренним, душевным человеком. За это его и любил. И с Костей дружили. Ценил его талант. Хорошо писал о войне и Быков. 26 февраля 2012 года. Прощеное воскресение. Позвонил Юрию Васильевичу и попросил простить, если сделал что-то не так. - Бог простит, - ответил он. - И вы меня простите... Сижу вот один и размышляю о смысле жизни. Что есть человек? Что есть мозг? Что есть эмоции, любовь? Много вокруг непознанного. В молодости поражался суждениям своих дочерей-малышек, теперь с любопытством присматриваюсь к правнуку Юре и правнучке Лизе. Мальчик с первых месяцев поет (будет вторым Шаляпиным), девочка произносит во сне фразы на английском языке (отец - дипломат). Забавные малыши... А грустно оттого, что не стали прилетать на участок птицы. Кормушка полная. Не вижу нынче и белок. Куда подевались? По-прежнему занимаюсь разбором архива. Нахожу какие-то ненапечатанные статьи, «Мгновения». Недавно наткнулся на статью к юбилею Анатолия Софронова. Он относился ко мне по-дружески. В «Огоньке», редактируемом им, печатались мои вещи: «Горячий снег», «Берег», «Игра»... Человек был широкой души. Его тоже травили в прессе, но умел выворачиваться из самых трудных ситуаций... |
| Так как он был уже монах, то духовенство стало смотреть на это дело как на нарушение духовной неприкосновенности, и распространился слух, что над телом убитого зажигались свечи: впоследствии его причислили к святым. Киевляне так глубоко уважали память Мономаха, что несмотря на привязанность к избранному ими князю, не энергически воевали против дяди его, Юрия Долгорукого, князя суздальского, когда тот, соединившись с Ольговичем, стал добывать Киев себе. Киев несколько раз переходил то к Изяславу, то к Юрию. Изяслав бегал на Волынь и опять возвращался в Киев. Так продолжалось до 1154 года. В этой сумятице рушился порядок управления в Руси. Черные Клобуки, Торки, Берендеи, инородные поселенцы, своим участием решают судьбу края; с одной стороны Угры, с другой Поляки, с третьей Половцы, приглашаемые претендентами, также вмешиваются в дела Руси; право сильного решает дело. Замечательно, когда после смерти Изяслава Мстиславича началась такая сумятица, что на княжении в Киеве не было никакого князя, то Киевляне избрали первого, кто им попался из рода Ольговичей, Изяслава Давидовича: потому что совершенно без князя оставаться казалось им невозможным. Поеди Киеву, ать не возмут нас Половцы; ты еси наш князь, поеди к нам. Но когда Юрий пошел на Киев, то Изяслав должен был уйти, и Киевляне с радостию принимали Юрия. По смерти Юрия, случившейся через два года (в 1158 году), происходили такие же сцены, как и по смерти Святополка и Всеволода Ольговича. Юрий, подобно прежним князьям, привел с собою Суздальцев и раздал им города и села: по смерти его всех побили Киевляне, имения их пограбили; ограбили и двор Юрия, названный им раем. Уважая долго Юрия, как сына любимого ими Мстислава, Киевляне не в силах были сдержать своего нерасположения к Суздальцам. С тех пор князья являлись в Киев по воле воинственных шаек, без наблюдения какого-либо права. Сначала Изяслав черниговский, потом Ростислав смоленский, брат Изяслава Мстиславича, потом сын Изяслава Мстиславича, Мстислав Изяславич; последний, сидевший на Волыни, был призван Киевлянами от себя, а Черными Клобуками от себя, и должен был делать ряд (условие) с теми и другими. |
| И так же далеки от враждующих партий родной страны Юрий Живаго и его alter ego Борис Пастернак. Рядом с Юрием — Лариса. Они сродные натуры. И она между Клавдием и Фортинбрасом. Роль Клавдия в романе играет адвокат Комаровский. В нем наиболее ярко воплощена вся пошлость буржуазного общества. Он — «Клавдий». Эгоизм и лицемерие — сущность его характера. Даже ситуация в чем-то схожая. И там, и здесь кровосмешение. Клавдий женится на жене брата. Комаровский соблазняет дочь своей любовницы. Мягко, хитро, умно. Развратив девушку, он не говорит ей ни одного грубого слова — даже выражает раскаяние, даже выражает желание жениться (впрочем, только на словах, не шевельнув пальцем, чтобы осуществить свое обещание) — и в то же время ведет себя так, что она каждую минуту ощущает свою от него зависимость. После отчаянного поступка Ларисы — выстрела в него — он ведет себя, по-видимому, благородно: заминает дело, отводит от Ларисы всякую ответственность (в этом он, впрочем, заинтересован не менее ее, так как на суде могут выявиться скандальные подробности, компрометирующие Комаровского). Он играет роль патрона в ее браке с Пашей, но опять задняя мысль: он все еще хочет иметь Ларису (молодую, очаровательную), и только запрещение Ларисы приезжать к ней на время отодвигает его планы. И в то же время революция 1905 года, зверства, ограниченность революционеров Ларису отталкивают. Она ни в тех, ни в этих. В том же положении и Юрий; еще в детстве лишившийся отца и матери, круглый сирота, отпрыск разорившегося семейства, он чувствует себя чужим в том обществе, к которому мог бы принадлежать по рождению. И его воспитатель под стать ему: Николай Иванович — расстриженный священник, тоже изгой: ни то ни се. Комплекс Гамлета — основная черта Юрия. И рядом с ним его товарищ, друг детства Миша Гордон, так на него похожий. Все, что говорится о Мише, вполне применимо к Юрию. А о Мише говорится следующее: «Все движения на свете в отдельности были рассчитанно-трезвы, а в общей сложности безотчетно пьяны общим потоком жизни, который объединял их. Люди трудились и хлопотали, приводимые в движение механизмом собственных забот… |
| Вот что пишет Лев Алексеевич в главе, посвященной Анне Ахматовой, в своей книге «Голоса, зазвучавшие вновь»: «Первый раз авторское чтение Анны Ахматовой было записано Бернштейном в Институте живого слова в Петрограде ранней весной 20-го года. Ахматовскую манеру чтения профессор Бернштейн, воспользовавшись удачной формулой Георгия Чулкова, определил как стиль скорбного воспоминания, при этом он упоминал, что такой стиль, так же как и цитатонасыщенный ораторский пафос Есенина, театрально-трагический пафос Мандельштама надо признать особенностями декламации этих поэтов в гораздо большей степени, чем свойствами их поэзии». Это к разговору о том, как связаны между собой манеры чтения авторского текста и сам текст, который мы видим в книге. Так вот, Анна Ахматова недавно, уже в XXI веке, открылась нам своим звуковым автографом 1946 года. Это произошло благодаря замечательному подвижнику и собирателю аудиозаписей, хозяину интернет-портала «Старое радио», бывшему эстрадному музыканту Юрию Ивановичу Метёлкину. Он раздобыл каким-то образом, спасая, — он тоже один из спасателей голосов, — передачи детского радиожурнала «Невидимка» 1940-х годов. И вот в одной из программ, это была передача, посвященная юбилею Маяковского, 1946 год… это было за очень недолгое время до знаменитого ждановского постановления. Ахматова тогда провела месяц в Москве, это был апрель, а в августе уже ее ждала эта гражданская казнь, которую мы знаем, когда ее имя было выброшено отовсюду, ее проклинали на всех углах, вот эта анафема, о которой она писала. Так вот, она была приглашена в студию, на радио, и прочитала стихотворение «Маяковский в 13 году». И диктор сказал, что мы не можем просто так не воспользоваться случаем, что Ахматова у нас в студии, и не можем не попросить ее прочитать что-то еще. И он говорит прямо: «Анна Андреевна, прочтите нам что-нибудь написанное совсем недавно, скажем, в годы войны». И она прочитала стихотворение «Мужество». Я хочу заметить, что это стихотворение «Мужество» было однажды записано на магнитофонную ленту, в Комарово, в литфондовском ее домике, который она называла будкой. Она прочитала Льву Алексеевичу Шилову в день Победы 9 мая 1965 года эти стихи. И Шилов в этой книжке черным по белому написал: это единственная запись стихотворения «Мужество». И вот сейчас, в двухтысячных годах, выяснилось, что не единственная. У нас есть голос Ахматовой, читающей это стихотворение спустя вот просто три года после его написания. Я сначала покажу вам запись шиловскую, которая издавалась на дисках и которую я помню просто со своего детства, запись 1965 года. Это из цикла «Ветер войны», вот она читает Шилову в Комарово. |
| Выражаю признательность за молитвы обо мне церковнослужителям и мipяhaм, моим соратникам по церковно-общественной деятельности - старейшине русских царистов, историку Bлaдuмipy Николаевичу Осипову, генералу Александру Bлaдuмipobuчy Черкасову, писателю и филологу Андрею Юрьевичу Хвалину, исследователю русской сакральной географии Валерию Bлaдuмipobuчy Архипову, консулу генерального консульства России в Салонниках Алексею Анатольевичу Небогатову, директору Паломнической службы «Афос» Евгению Анатольевичу Новоженину, воину Игорю, писателю Сергею Антоновичу Щербакову (Борисоглеб), писателю Виктору Ивановичу Лихоносову (Екатеринодар), писателю Виктору Григорьевичу Громыко-Даурову (Суздаль), журналистам Андрею Михайловичу Баранову, Александру Эмериковичу Шевелеву, Дмитрию Николаевичу Меркулову, правоведу Валерию Михайловичу Ерчаку (Минск), филологу Леониду Донатовичу Симоновичу-Никшичу, директору информационного агентства «Русская Линия» Сергею Михайловичу Григорьеву (не только за его молитвы, но за постоянную поддержку моих публикаций на протяжении 11 лет), книгоиздателю Юрию Борисовичу Сурхайханову, радиожурналисту Михаилу Сергеевичу Аристову, храмоздателю и публицисту Вячеславу Семеновичу Родионову, храмоздателю Александру Федоровичу Щербакову, директору издательства «Отчий Дом» Михаилу Евгеньевичу Шкатову, храмоздателю Константину Константиновичу Мищенко, атаману Павлу Киприяновичу Турухину (Сергиев Посад), храмовому казначею Константину Bлaдuмipobuчy Федосееву, поэту Игорю Дмитриевичу Гревцеву, старшему алтарнику нашего храма и председателю общества «Просветитель» Олегу Валерьевичу Литкову, директору гимназии Татьяне Ивановне Лещевой, журналисту Bлaдuмipy Федоровичу Калентьеву (Нижний Новгород), православному книготорговцу Михаилу Петровичу Сафонову, поэту Александру Леонардовичу Козину, иконописцу и радиожурналисту Виктору Александровичу Саулкину, журналисту Маргарите Bлaдuмipobhe Поповой, поэту Григорию Борисовичу Кремневу, инженеру-строителю Елене Валентиновне Ткачевой, редактору Елене Ивановне Душеновой, старшему научному сотруднику Государственного Исторического музея Елене Михайловне Букреевой. |
|
|
