| 64 Село это – под именем села Песок, села Песоцкого, или с. Песок – упоминается в древ. акте от 1587 года 1 августа – в жалобе от имени воеводы Берестейского Гавриила Горностая на воеводича Берестейского Фридриха Тышкевича в Житомирский господарский замок о том, что он, Тышкевич, собрав толпу своих слуг и крестьян, числом около 600 человек, вооружённых разным оружием, напал на имение Горностая, истоптал лошадьми и возами хлеб на поле, бил и увечил крестьян и некоторых из них даже казнил, причём особенно разграбил и опустошил село Писки, как входившее в состав имения – Горностая (Архив, ч. 6, т. 1, стр. 175–188). 65 Село это, под именем Прязова, упоминается в древнем акте от 1595 года 7 октября в инвентаре имений, принадлежащих панам Евстафию, Юрию, Петру и Александру Тышкевичам-Логойским и находящихся в Житом. повете Киевского воеводства; с. Призово лежало на границе их имений (Архив, ч. 5 т. 1, стр. 231). Затем – под именем Презова – оно упоминается в акте от 1702 года 2 декабря, когда крестьяне этого села вместе с крестьянами мм. Лещина н Котельки, а также с казаками напали на лагерь польских войск под Бердичевом и разгромили его (Архив, ч. 3, т. 2, стр. 508). Наконец – под именем Пражова – оно упоминается в акте от 1748 г. 20 января в смертном приговоре крестьянина кузнеца Тимоша, виновного в разных кражах и сбывавшего краденные вещи, между прочим, в Пражове (Архив. ч. 6, т. 1, прилож. стр. 137). 66 Село это упоминается в древнем акте от 1701 года 22 февраля по поводу жалобы от имени дворянки Александры Гловинской, владетельницы сс. Шумска, Волицы, Дворца и Железницы, на дворян Мартына и Михаила Микульских Филона и Михаила Вороничей в том, что они, во время казацких смут, забрали пушки и мортиры из имений Гловинской, укрепили ими свой замок, в Сецгурах и отказались возвращать их Гловинской (Архив, т. 2, ч. 3, стр. 385). Ещё – это село упоминается в акте от 1736 года 3 июля, – в инвентаре м. Кодни и с. Сынгур с показанием количества повинностей, отбываемых крестьянами (Архив ч. 6, т. 2, стр. 63–64). |
| По второму известию, князь Юрий прислал дьяка своего, Третьяка Тишкова, к князю Андрею Шуйскому звать его к себе на службу. Шуйский сказал дьяку: «Князь ваш вчера крест целовал великому князю, клялся добра ему хотеть, а теперь от него людей зовет!» Третьяк отвечал на это: «Князя Юрия бояре приводили заперши к целованию, а сами ему за великого князя присяги не дали: так что это за целование? Это невольное целование!» Андрей Шуйский сказал об этом князю Горбатому, последний сказал боярам, а бояре – великой княгине. Елена отвечала им: «Вчера вы крест целовали сыну моему на том, что будете ему служить и во всем добра хотеть; так вы по тому и делайте: если является зло, то не давайте ему усилиться». И по приказанию великой княгини Юрий был захвачен. Какое же из этих двух известий мы должны предпочесть? Автор первого старается оправдать князя Юрия и обвинить во всем бояр и князя Андрея Шуйского; по его словам, «дьявол вложил мысль недобрую: только не схватить князя Юрия Ивановича, то великого князя государству крепку быть нельзя, потому что государь молод, а Юрий совершенный человек и людей приучить умеет; как люди к нему пойдут, то он станет под великим князем подыскивать государства. Дьявол вложил эту мысль, зная, что если князь Юрий не будет схвачен, то не так совершится воля его (дьявола) в граблении, продажах, убийствах». Последние слова показывают нам, что известие составлено в то время, когда уже бояре возбудили против себя всеобщее негодование граблениями, продажами и убийствами. Когда бояре, по словам того же известия, еще только думали, как сказать великой княгине о необходимости схватить Юрия, дьявол, видя, что мысль его хочет сбыться, вошел в князя Шуйского и побудил его, злодея, замыслить отъезд; у князя Юрия и на мысли этого не было, потому что он крест целовал великому князю: как было ему изменить? Князь Андрей Шуйский одинпомышлял зло. Многие рассказывали, что дети боярские и даже бояре говорили князю Юрию, чтоб ехал поскорей в Дмитров: «Поедешь в Дмитров, то на тебя никто и посмотреть не посмеет; а будешь здесь жить, то уже ходят слухи, что тебя непременно схватят». |
| Канцлер убедительно призвал подойти к отношениям с восточным соседом со всей возможной осторожностью, не спешить даже с действиями против Самозванца (наследниками московского престола он считал Шуйских). В пользу мира высказались также канцлер литовский Ян Сапега и воевода брест–куявский Андрей Лещинский, категорически Самозванца отвергавшие. Сейм предложил «всеми силами и со всем усердием… принимать меры, чтобы утишить волнение, произведенное появлением Московского государика (Самозванца. — А. Б.), и чтобы ни королевство, ни Великое княжество Литовское не понесли какого–либо вреда от Московского государя. А с теми, которые бы осмелились нарушать какие бы то ни было наши договоры с другими государствами, поступать как с изменниками!» Король Сигизмунд III наложил вето на этот пункт сеймового постановления , но позиция основной массы польско–литовской шляхты была выражена в нем более чем ясно. Чтобы поднять Речь Посполитую на войну с Россией, требовались экстраординарные события. Понимая это, Дмитрий Иванович после своего воцарения не замедлил показать, что отнюдь не намерен считаться с разнообразными обещаниями, которые вынужден был раздавать, будучи беспомощным просителем в Польше. В мае 1604 г. Дмитрий поклялся в Самборе жениться на дочери тамошнего воеводы Марине Мнишек, обещая будущему тестю превеликие дары, а жене — земли Великого Новгорода и Пскова в качестве удельного княжества, в котором позволено будет вводить католичество. Впрочем, сам претендент на престол собирался «о том крепко промышляти, чтоб все государство Московское в одну веру римскую всех привести и костелы б римские устроити». Этого полякам показалось мало: в июне 1604 г. они взяли с Дмитрия клятву навечно передать всю Северскую и половину Смоленской земли Юрию Мнишеку и его наследникам, а другую половину Смоленщины — королю Сигизмунду III и его преемникам . В письменных «кондициях» (условиях) король требовал также военной помощи против Швеции, вплоть до того, чтобы Дмитрий сам повел войска на Стокгольм. Идея была горячо поддержана Ватиканом, ненавидевшим протестантского короля Швеции Карла IX . |
| О сыне Хмельницкого Юрии сохранилось предание, что «он принял бусурманскую веру и навел турок на Украину; когда они подошли к Субботову, турецкий паша сказал Юрию: «Если ты нас не обманываешь и на самом деле стал человеком нашей веры, то выстрели из пушки и сбей крест с той церкви, которую твой батько построил». Хмельницкий так сделал, и турецкое ядро ударило прямо в крест субботовской церкви. За это бог сказал с небеси: «Юрашко, за такое дело земля тебя не примет, и будешь ты ходить по земле до скончания века, до Страшного суда»; и с тех пор Юрашко Хмельницкий скитается по земле, и чумаки его видели. О времени, когда жили Хмельницкие, у народа сохранились сбивчивые понятия: смешивается эпоха Хмельницкого с близкою для народа эпохою падения Польши. Рассказывают, что поляки стали жестоко стеснять православный народ и делать над ним разные пакости: остригали девок и из кос их делали вожжи, из церковных риз делали попоны, а церковными восковыми свечами погоняли лошадей; когда же православные поднимали ропот, то поляки устраивали над ними такого рода истязания: ставился у пана деревянный столб со ступенями, одна выше другой; поставят человека к ступени, привяжут к столбу и в таком положении оставляют на долгое время, так что стоящие вверху принуждены испускать нечистоты на головы поставленных ниже. Наконец, когда не стало терпения, православные отправили к царице одного архимандрита просить, чтобы царица заступилась за них и взяла их край от Польши. У царицы был тогда любимец Потемка. Сперва он заступался за народ, а потом отдал дочь свою за польского пана Браницкого и стал мирволить полякам. Тогда за народ заступились генералы Чорба и Хмельницкий. Хмельницкий ездил к польскому королю и выпросил у него бумагу, но один казацкий чиновник, приятель Потемки, украл у него эту бумагу и держал у себя. Затем следует рассказ о похищении привилегии и бегстве Хмельницкого в Запорожскую Сечь. Далее: «Генерал Чорба вызвал Потемку на поединок; оба стали на двух могилах (курганах); выстрелил Потемка и убил Чорбу, но в то же время успел выстрелить и Чорба; Потемка забежал далеко, в Херсон, и там превратился в медную статую. |
| Москва была коварным магнитом для жаждавших славы и величия галицких князей. Им не под силу оказалось справиться с вековыми традициями и идеалами, в дурмане которых они проводили свою юность. Великий их дед — князь Дмитрий Иванович оставался для них все время образцом для подражания. Завещанная им цель — объединение всего «гнезда Калиты» вокруг знамени борьбы с иноземным ворогом с Востока — была священной для его потомков, а Москва — тем средоточием надежд, которым надлежало сбыться. Но как много воды утекло со дня Куликовской битвы! Корни могущества Юрия Дмитриевича и его клана уходили в совсем иную питательную среду, чем та, что взрастила их великого предка. Уже с конца 80-х годов XIV в. Юрий, Константин, Андрей и Петр Дмитриевичи и их родичи срослись с землями, резко отличавшимися по строю их жизни от московской. Звенигород и Можайск, Углич и Галич, Устюг и Вятка к середине 20-х годов XV в. сделали большой скачок в будущее. А виднейший из лидеров этого клана князей, Юрий, по-прежнему был обуреваем навязчивой идеей «в Москву, в Москву!», хотя каждый раз при столкновении с реальной действительностью понимал ее утопичность. И все равно князь Юрий готов был поступиться всем тем, чего ему удалось достичь за десятилетия упорного труда на благо создания царства надежды, и теми, кто его строил. С необычной легкостью он, а потом и его старшие сыновья, бросает все ради Москвы. Но представления о власти и дела самовластных деспотов удельных княжеств, опиравшихся на аморфную массу солеваров, гостей, вольных крестьян, ушкуйников, оттолкнули от себя московскую знать, привыкшую к собственному самовластию при дворе безвольного правителя. Что лучше: тирания удельного самовластца или тысячи маленьких своеволий княжат, бояр и детей боярских из московского двора, за которым в далеком тумане вырисовывалась кровавая фигура Грозного-убийцы?! Кто знает! Оторвавшись от местной среды, галицкие князья в московском служилом люде, «боярстве» встретили только чувство злобы. Неуютно было князю Юрию, Василию Косому и Дмитрию Шемяке в стольной Москве, с которой ничего не могли сделать галицкие пушки (их было так мало!). Массовое бегство ко двору Василия II в первые годы его правления и особенно к ослепленному главе удела на Вологде показало необходимость новых решений. Их уже осторожно нащупывал князь Юрий, «добровольно» покидавший Москву ради Галича. И только Дмитрий Шемяка довел до конца намеченное. Оставив Москву, он приступил к созданию самостоятельного государства на севере, в которое входили Устюг, Галич, Вятка. Может быть, в планы Шемяки входило и соединение с Великим Новгородом, причем более прочное, чем хотелось бы новгородцам. Но время было упущено. Его московский противник сумел уже создать боеспособное и послушное воинство, воеводы которого нанесли решительный удар по своему лютому ворогу. |
| Уполномоченным, отправленным на новые андрусовские съезды, двоим князьям Одоевским, боярину князю Никите Ивановичу и стольнику князю Юрию Михайловичу с товарищами, был дан наказ: о соединении сил комиссарам отказать и в договоры не вступать. Но польские комиссары Марциан Огинский, воевода троцкий, и Антоний Храповицкий , воевода витебский, с товарищами грозили, что если соединения сил не произойдет, то поляки поневоле должны будут заключить мир с турками. Насчет вечного мира согласиться не могли, потому что комиссары не хотели уступить Москве в вечное владение тех городов, которые уступлены были ей по перемирию; об увеличении лет перемирия они не хотели говорить без договора о соединении сил. «Если, – говорили комиссары, – соединение сил не последует и Киев не будет отдан, то мы его саблями станем отыскивать; у нас теперь государь воинственный, который не только Киев, но и другие города отыскивать будет; может он оборониться от неприятеля и без царской помощи!» По этому случаю Алексей Михайлович написал Собескому: «Великие послы съезжаются для умножения братской дружбы между их государями, а не для угроз; неприлично стращать мечом того, который и сам, за помощию божиею, меч в руках держит: в том свидетельствует прошлая война. О Киеве вашим комиссарам говорить не годилось! Киев задержан за многие и несчетные с вашей стороны нам бесчестья и досады в прописках нашего имени и титула и в печатных книгах: в грамотах, отправленных из вашей канцелярии, пишут меня Михаилом Алексеевичем! Киев задержан также за несчетные убытки при вспоможении вашему королевскому величеству против султана и хана крымского. Вы отдали султану Украйну, в которой и Киев: так можно ли после того вам отдать Киев?» Андрусовские переговоры тянулись с половины сентября до конца декабря и кончились ничем, а между тем Собеский в своих грамотах не переставал умолять царя о немедленном вспоможении, уведомляя о своих успехах, выставляя, что теперь самое удобное время ударить сообща на врага и очистить страны придунайские. |
| Нам теперь трудно решить – эти неблагоприятные отзывы порождены ли завистию врагов, нажитых князем Борисом при Михаиле, или вражда порождена действительно непривлекательным характером Репнина? Умственные способности князя Ив. Семеновича Прозоровского являются не в очень выгодном свете во время переговоров с шведами, когда знатный боярин занимал только первое место, а на деле первым был Ордин-Нащокин. О князе Ив. Андреевиче Хилкове сохранилось известие, что он не брал взяток, но был страшно вспыльчив. Некоторые из членов этих шестнадцати первостепенных фамилий были люди даровитые; но, кроме стариков Морозова и Трубецкого, а из молодых одного Салтыкова, мы не видим никого в приближении, имеющим важное влияние на дела. Из фамилий древних, но второстепенных пробивали себе дорогу к первым местам Долгорукие в особе знаменитого воеводы князя Юрия Алексеевича. Об нем встречаем неблагоприятный отзыв иностранца, что он хотел казаться Фабием, но похож был на Катилину: отзыв голословный, а потому мы не имеем права на нем успокоиваться; мы знаем военные заслуги Долгорукого; другие же его действия так мало известны, что мы решительно не имеем средств определить степень его сходства с Катилиною. На военном же поприще чаще всего встречались мы с князем Григорием Григорьевичем Ромодановским. Одна отрасль князей Стародубских – знаменитые Пожарские – сходит со сцены, другая, Ромодановские, остается и сильно поднимается. Князь Григорий, как говорят, отличался свирепостию характера и телесною силою, был больше солдат, чем вождь; превосходил всех военною пылкостию, неутомимою деятельностию, быстротою и львиным мужеством; в Малороссии, как мы видели, он приобрел расположение жителей. О других Ромодановских, князьях Василии Григорьевиче и Юрии Ивановиче, встречаем только дурные отзывы. В военной истории царствования Алексея Михайловича, особенно в истории Разинского бунта, обозначились имена князей Борятинских: князю Юрию принадлежит честь первого и последнего поражения страшного вора; но мы встречались также с свидетельствами и о дурных поступках самого Борятинского. |
| Григорий 25 марта 2010, 06:55 Актуальная тема. Золотая статья. Низкий поклон Юрию. Как часто боль причиненная мечом обоюдоострым, режущим до сути человека, вызывает агрессию и непонимание, и вражду. Вражду не к брани в себе, а вражду к слову, причинившему боль. Сколь важно, не в злобу срываться, но милость и долготерпение проявлять. Твердо отстаивая непонятную миру правду, идущую в разрез псевдопонятной правды человеческой. Божьей помощи, Вам. Александр Иванович 21 февраля 2010, 12:40 Статья плохая,вредная.Какие нехорошие господа Андрей,Ярослав,Александр и иже с ними,читают невнимательно...А что надо читать,если ни на один поставленный ими вопрос нет ответа.Не ответил уважаемый Юрий Максимов,избегаете ответов Вы - уважаемые,кто стоит на его позиции...Вы просто передергиваете,вопрос о личных грехах священства никто и не поднимает... Леонид 17 февраля 2010, 16:27 Высказывая своё негативное мнение об осуждающих,мы сами попадаем в цепочку осудителей.Таким образом,чтобы вырваться из этой цепочки,мы должны либо молчать,либо вообще не иметь своего мнения.возможно ли это? Алексей 17 февраля 2010, 12:29 Статья написана умно и талантливо, но обвинять раскольников в расколе тяжело,когда сами состоим в ВСЦ. Даже если членство называть диалогом, всё равно это-страшный соблазн в первую очередь. Владимир 12 февраля 2010, 15:17 Неоднозначная проблема, по-моему, и мнение автора по этому вопросу столь же неоднозначно, как впрочем и многие вещи относительно Библии. Стоит ли говорить, что со стороны осуждение Церковью таких служителей воспринимается всего лишь как стремление пресечь всякое вольнодумство в своём безропотном стаде. К тому же проскакивает крайне неприятная, характерная для Православной Церкви, идея - кто не с нами, тот против нас (хотя это уже несколько другая история). Но, с другой стороны, раскольники раскольникам рознь, конечно. Митя 24 января 2010, 15:50 Когда еще Сам Спаситель ходил по земле и исцелял прокаженных,обличая лицемерие и порок в свещеннослужителях,но исполняя закон Отца Своего,этих же Им исцеленных людей отсылал показаться священникам(Лк17:14) Еще в Окровеннии есть такой пример Господь обращаясь к Епископу Сардийской церкви не находит Его дела совершенными перед Богом(Откр3:1-3)Однако Благодать являемая в Таинствах Господом,через этого священника не присекается т.к в стихе 4 написано.Впрочем,у тебя в Сардисе есть несколько человек,которые не осквернили одежд своих,и будут ходить со Мною в белых одеждах,ибо они достойны.Помоги нам Гоподь Иисус Христос не судить(выносить приговор),а носить тяготы друг-друга в это тяжгое вмемя.Аминь. |
| 185 Село Крылов принадлежало некогда князьям Острожским, потом кн. Яблоновским, а затем – чрез закладную запись каштеляна Яблоновского Волынскому хорунжему Стецкому – перешло к Стецким. 186 Село Крупец – под именем села Крупого – упоминается в акте от 1648 года 9 августа в письме воеводы Брацлавского Адама Киселя к канцлеру коронному Юрию Оссолинскому в Корлупе, в котором, между прочим, сказано, что в селе Крупом казаки Хмельницкого убили князя канцлера старосту (Памятники, т. 1, отд. 3, стр. 191). Село это первоначально принадлежало князьям Острожским, потом кн. Яблоновским, а когда последняя княжна из дома Яблоновских (Доротея) вышла замуж за графа Станислава Красминского, то она продала село Ленкевичам, по смерти коих оно по наследству перешло к их сестре Октавии Вялопской. 187 Село Кривин – огромное, раскинуто на равнине. Некогда оно принадлежало князьям Острожским и упоминается в 1602 году в дельчем листе между князьями Янушом и Александром Острожскими, потом перешло к Яблоновским и до 1856 г. было в их руках; в 1856 г. с публичного торга перешло к графу Зубову, который в 1864 г. продал его еврею Исаии Герману. Каштелян Краковский князь Станислав Яблоновский возвёл здесь красивый палаццо. 188 Село Мощаница упоминается в акте от 1543 года в описи Луцкого замка, где, между прочим, сказано, что в Мощанице не надобно платить мыта в пользу замка (Памятники, т. 4, отд. 2, стр. 127). Село Мощаница некогда принадлежало кн. Острожским. Анна-Алоиза, княжна Острожская, жена Яна-Карла Ходкевича, гетмана Литовского, основав иезуитский коллегиум в Остроге, надала ему в 1622 году сёла Мощаницу, Волосковцы, Курганы и Могиляны, а в повете Дубенском – ключь княгининский с 7 сёлами. Когда же в 1772 году иезуиты били изгнаны и имения их были отданы разным магнатам под условием – давать ¼ дохода с них в пользу эдукационной комиссии, то сс. Мощаница, Волосковцы, Курганы и Могиляны достались кн. Яблоновским. Последний из этой линии – князь Владислав Яблоновский – в 1875 г. продал с. Мощаницу Антроновой, в руках коей и ныне находится. |
| - Нет. У меня так: когда трудности, тогда сразу азарт, интерес появляются, и я начинаю бодаться. Уже на следующий год поступил и во ВГИК, и в Щепкинское сразу. Надо было выбирать - я выбрал театр. И не жалею. Первый курс отучился вместе с Инной Чуриковой - это курс Волкова и Цыганкова, сумасшедшая профессура! То, что они там нам показывали, - высочайший уровень. Потом со второго курса взяли и забрали в армию. Какие только письма не писали: он видный студент, надежда театра - забрали на три года в Германию, и все дела. Когда через три года я вернулся, то попал на курс к Коршунову Виктору Ивановичу и Соломину Юрию Мефодьевичу. Худруком был Коршунов, а Соломин преподавал. Он только начинал тогда, у него взлет был быстрый. Помните «Адъютант его превосходительства»? Он же очень подвижный актер, талантливый, быстрый. И потом, очень разнообразный: не просто красивый актер для мундира, но у него и прекрасные комедийные роли. Закончил у Виктора Ивановича. Я блистательно играл в институте и в общем-то уже набрал уважение и авторитет актерский в институте. И Андрей Александрович Гончаров из театра имени Маяковского меня уже с четвертого курса на роль взял. Я как-то умудрился соединить работу в театре и выпускные спектакли, дипломные работы, хотя было так сложно! Педагоги говорили: «Ты студент», а Андрей Александрович говорил: «Я выпускаю спектакль с тобой». После этого меня Акимов в Ленинг рад приглашал работать, Коршунов - в Малый театр. А почему в Малый театр не пошли? - Я очень полюбил Гончарова, просто был влюблен в него. Конечно, он очень большое влияние оказал на меня. В нем было соединение педагогической деятельности плюс постановочная работа. А актерски и режиссерски что он делал! Потом у меня с ним произошел инцидент, не буду говорить какой. Вы сами ушли? - Да, я сам ушел, потому что был очень сильный конфликт. Я совершенно не обижаюсь на него, потому что у меня в памяти осталось все самое лучшее. Потом не мог устроиться долго ни в один театр. Испытание... Думаю: «Куда ты, мальчик, пойдешь, что с тобой будет?» - и ухнул в эстраду. Читал, играл. |
|
|
