| Никто же не скажет, что львы, леопарды, или волки властвуют над людьми, хотя бы они когтями и зубами достигали того же, чего и наши повелители. И никогда не удастся им вполне победить нас, хотя бы они присвоили себе все наши стяжания, хотя бы ставили нас нагими или коснулись бы самой плоти нашей»! Итак, Византия хорошо сознавала высокие преимущества своей культуры и образованности и, уступая внешней силе, не выпускала из рук орудий нравственного влияния. Вы догадываетесь, что я подхожу к вопросу о византийских влияниях на Россию. В Русской литературе на этот счет нельзя указать установленного и господствующего мнения. Чаще, впрочем, раздаются порицательные приговоры о Византии и высказываются неблагоприятные мнения на счет качеств наших заимствований от греков. Очень незначительное меньшинство ученых и литераторов говорят о византийском влиянии на Россию со всею сдержанностью, ссылаясь на то, что у нас очень мало сделано для оценки этого влияния. В самом деле, прежде чем составит себе понятие о количестве и качестве византийских влияний на Россию, нужно предпринять ряд отдельных исследований по специальным вопросам: о влиянии Византии на древнюю русскую литературу, о заимствованиях из Византии по части художественных идеалов, нашедших применение в искусстве, об обмене в области юридических понятий, в устройстве государственности, в домашнем быту и т. п. Понятно, что для общих заключений по этим вопросам у нас нет еще материала. Для России в X веке не настояло еще надобности в тех обширных заимствованиях из Византии, которые впоследствии ручьем стали вливаться непосредственно через греческое духовенство, посредственно через южнославянские литературные произведения. В X веке Россия не могла не быть вовлеченной в общий исторический поток; для всех европейских новых народов представлялась одна и таже альтернатива: или принять христианство и тем положить начало к созиданию государственности, или уступить свое место другому. – В этом отношении заслуги византийской империи бесспорны, и никакая научная теория не вычеркнет их из истории. |
| По последним данным, от XI по XIV век сохранилось 226 славянских рукописей «Нового Завета», в том числе Евангелий, полных и неполных, 133 списка. Кроме того, имеется немало рукописей библейского содержания XV-XVIII вв. 47 . В результате исследований обозначились четыре редакции древнеславянского перевода Новозаветных книг, одинаковые для Евангелия и Апостола 48 : 1) древнейшая югославянская, более или менее первоначальная Кирилло-Мефодиевская; 2) древняя русская, ведущая свое начало от южнославянских образцов века Симеонова; 3) русская XIV века, усвояемая святителю Московскому Алексию, и 4) русско-болгарская, содержащаяся в Библии 1499 года. Особую ценность для реконструкции первоначального греческого текста Нового Завета имеет первая редакция. Анализ рукописных свидетельств этой редакции показывает, что образцом для древнего Кирилло-Мефодиевского перевода послужила антиохийско-константинопольская рецензия, в основе которой лежали лучшие греческие кодексы IV-X вв. Важнейшими представителями первой редакции являются: Зографское глаголическое четвероевангелие XI века 49 , Остромирово Евангелие 1056 – 1057 г. 50 , Охридский и Слепченский Апостолы XII века, Толковый Апостол 1220 года, Никольское четвероевангелие XIV века и Четвероевангелие и Апостол в пергаментной рукописи 1404 года и др. Вторая редакция, древнерусская, прослеживается преимущественно в литургических списках: Архангельское Евангелие (1092 г.), Румянцевское (1164 г.), Мстиславово (до 1117 г.), Юрьевское (1119–1128 гг.), Милятино (1260 г.) и др. Чрезвычайный интерес представляет третья редакция, усвояемая святителю Алексию. Заслуживает внимания самый повод, по которому первосвятитель русский предпринял свой труд перевода Нового Завета на славяно-русский язык. Вместе с московскими князьями св. Алексий был ревностнейшим носителем великой мысли собирания Руси в единое всероссийское государство с Москвою во главе. Сознавая, что могущественной опорой государственного единства является единство церковное, он деятельно заботился о расширении и укреплении влияния Московской митрополии. С самого начала своего святительского служения в сане митрополита всероссийского св. Алексий должен был вести постоянную и упорную борьбу с юго-западными претендентами на русскую митрополию и ее епархии. В этой неустанной борьбе за сосредоточение в Москве власти как государственной, так и церковной у него возникает великая мысль освободить Русь и от книжно-литературного влияния юго-запада путем создания самостоятельной славяно-всероссийской или киево-московской редакции церковно-богослужебного текста Нового Завета. |
| Значение О. А. для истории слав. книжности определяется его лингво-текстологическими и палеографическими особенностями. Считается, что кодекс содержит наиболее архаичный текст Апостола и был переписан с глаголического оригинала, родственного древнейшим болг. глаголическим памятникам. Связь его глаголических частей с ранней глаголической традицией, отмеченная еще Григоровичем ( Григорович. 1852. С. 62, 64), в настоящее время является общепризнанной ( Добрев. 1984. С. 3-4; Васильев. 1988. S. 348-349, 355, 359, 362; Мусакова. 2004. S. 526, 528; Турилов. 2008. S. 573). О. А. содержит 112 пергаменных листов 4° (21×16 см), без начала и конца, утрачены 1-я тетрадь в начале и 4-я - в середине (между л. 16 и 17) рукописи; частично утрачен текст на л. 27, 51, 111, 112. Сейчас в рукописи 14 тетрадей (по 8 л.), изначально их было более 16. Во мн. местах сохранилась потетрадная пагинация кириллическими буквами в правых нижних углах первых листов тетрадей. Текст написан уставом, 3-4 (?) почерками. Первому писцу принадлежат, но не целиком, 15 листов (л. 1-2 об., л. 4, с конца 8-й строки снизу - 15 об.). Третий писец, почерк к-рого отличается бóльшим наклоном и каллиграфичностью, написал почти всю рукопись (Л. 16-112 об., без первых 7 строк на л. 37). Особым почерком, который по времени появления в рукописи является 2-м, написаны л. 3-4 (без нижних строк). Строки 1-7 на л. 37, возможно, принадлежат 1-му писцу, но не исключено, что это 4-й почерк. Часть текста написана глаголицей: 1-м почерком - последние 6 строк на л. 13 об. и первые 9 строк на л. 14; основным почерком, к-рый по сравнению с 1-м имеет уверенные и более округлые начертания,- 13 строк на л. 99 об., слова «святого Климента» (Л. 101) и отдельные буквы в словах на л. 109 об.; 2-м почерком - на л. 4 буква в слове и верхняя часть буквы , но затем написана кириллическая Почерки О. А. относятся к т. н. гибридным почеркам со следами «первого восточнославянского влияния» (см. в ст. Южнославянские влияния на древнерусскую культуру ), в которых в старую графическую основу включались новые начертания букв. В частности, новациями О. А. являются начертание З в форме цифры 3 со «сплющенной» нижней частью, - с высокой мачтой и перекладиной на уровне высоты др. букв, - с низкой серединой ( Турилов. 2016. С. 26; анализ каждого почерка см.: Кульбакин. 1907. С. 14-41). |
| В.В. Виноградов Среда Среда. Процессы развития и разрушения омонимии внутри самой лексико-семантической системы языка, не связанные с живыми и активными иноязычными заимствованиями, охватывают весь строй соответствующего языка. В формулу Ж. Вандриеса: «Омонимия осуществляется независимо от исторической судьбы слова» следует внести существенные ограничения, так как омонимия в подавляющем большинстве случаев предрешается историческим развитием всех сторон структуры слов в их связях и соотношениях. При этом, естественно, закономерности истории омонимов различны в кругу слов – производных и непроизводных (морфологически неразложимых в исходной форме или выделяющих тождественную флексию типа: плоть, снь, руда, страсть, правый, лихой и т. п.). По отношению к истории древнерусского литературного языка проблема омонимии очень осложнена тем, что здесь необходимо выделить в особый участок наблюдения и исследования семантические поля русских (восточнославянских) и старославянских (южнославянских) лексических параллелей омонимической или приближающейся к ней структуры. В качестве иллюстрации можно воспользоваться словом – среда (середа). Слово срда унаследовано русским литературным языком от языка старославянского (ср. русск. середа, середина, середка и т. п.). В древнерусской письменности XI–XV вв. слово среда употреблялось в разных значениях: 1) середина; 2) средний день недели, середа; 3) посредство, промежуточная область. Например: срдою плъти приближивъся намъ (τòμσον). Гр. Наз. XI b. 11. 4)Внутренность, сердцевина; совокупность людей. Отълучать зълыя отъ срды праведныхъ ( κμσου). Панд. Ант. XI b. 204 ( Mф. XIII. 49 ). От срды левгитска( κμσου). Чucл. IV. 18 . Хрононогр. XVI b. Ак. наук (Срезневский, 3, с. 482). Те же значения выступали и в восточно-русском эквиваленте этого славянизма – в русском слове – середа (ср. напр.: «Да възметься от середы вашея дло то створивыи»; в списке XIV b.; среды; – Никон. Панд. сп. 6 по сп. XII b.) (там же, с. 338). Очевидно, формы среда и середа до конца XIV b. были тождесловами. Их значения были однородны. Они воспринимались, как разные стилистические формы одного и того же слова. Можно думать, что среда в письменно-литературном языке вытеснило русизм – середа во всех значениях, кроме – «дня недели» и «середины», – в период «второго югославянского влияния», т. е. в русском литературном языке XV–XVI вв. Таким образом, лишь с эпохи второго югославянского влияния начинается расхождение этих форм. В XV–XVII вв. они превращаются в два отдельных слова, распределенных по разным стилям русского литературного языка. Лишь значение – «средний, третий по воскресенью день недели» и частично – «середина» остаются общими и в том и другом слове. Эта частичная синонимия сохраняется как след былого семантического единства слов среда – середа. |
| Слово «матица» есть слово южнославянское, в частности сербское, и употребляется в наших старых памятниках в значении: 1) «начала», «источника», 2) «магнита». Несомненно, наш памятник назван «Матицей» в первом значении, т. е. в смысле «золотого источника». Едва ли можно думать, чтобы в XV веке на Руси назвали вновь составленный сборник «Матицей», как словом уже малопонятным русскому читателю. А что слово «матица» было, действительно, непонятно, доказывает прибавление слова «жемчуг», прибавление, не оправдываемое значением слова «матица». Русский книжник приравнял «Матицу» к драгоценным камням, как жемчуг, бисер, Маргарит, каковыми именами назывались, как видели, известные книги, и причиной такого приравнивания был эпитет «златая»: «Златая Матица» – золотой источник – обратилась в драгоценный камень, который был назван обычным именем «жемчуг». С другой стороны, название «Златой Матицы» не могло быть выдумано самим русским книжником. Оно, несомненно, идёт из древности и притом из древности южнославянской. Остаётся предполагать, что существовал какой-то памятник, носивший издавна название «Златой Матицы». Он мог быть переведённым с греческого языка, подобно Маргариту, и прийти к нам на Русь. На основании состава дошедшей до нас «Златой Матицы» нужно думать, что и первоначальная «Златая Матица» состояла из ряда статей поучительного характера. В XV веке по образцу её, а может быть, и не без влияния её был составлен обширный сборник поучений из русских источников, которому редактор придал известное ему название; но сознавая, что это название непонятно для читателя, он пожелал его объяснить и, назвав его «жемчугом», тем самым засвидетельствовал, что название «Златой Матицы» было непонятно и ему. Так как характер нового творения был тот же, что и Златоуста, то последний вытеснил собою однородный ему памятник, так что он дошёл до нас только в одном списке, а его прототип и совсем не дошёл. В том же XV веке «Златая Матица» вошла и в перечень рекомендуемых книг. Итак, общие выводы из сказанного будут таковы: 1) Статья о природе, сходная с соответствующими местами Толковой Палеи, должна быть отделяема от памятника, называемого Златой Матицей, в который она вошла наряду с другими. |
| Будучи норманистом в понимании процесса возникновения Древнерусского государства, он предполагал, что «и в древней Руси первоначальной формой государственной подати была именно десятина, установленная, может быть, еще „рядом“ славянорусских племен с князьями, которых они призвали к себе „из-за моря“. Только от этой государственной десятины, как исконного русского учреждения, можно производить и ту церковную десятину, которую в XI – XII bb. мы видим в Киеве, и в Смоленске, и в Новгороде, и в Суздальской земле...» 1005 Сама попытка А. С. Павлова отыскать в местных славянских дохристианских порядках источники церковной десятины очень интересна. Она привлекла внимание исследователей к изучению древностей Руси, на которых возникло раннее государство. Вместе с тем конкретные предположения А. С. Павлова о возникновении «государственной десятины» в результате «ряда» с призванными князьями не могут быть приняты, как противоречащие выводам современной марксистской науки о роли норманнов в истории Восточной Европы. Существование древней государственной десятины в южнославянских странах в тех формах, о которых писал А. С. Павлов , также не подтверждается исследователями. В Болгарии десятина известна только по источникам, связанным со Вторым Болгарским царством (1187 – 1396 гг.), т. е. много позже, чем возникла церковная десятина на Руси. Советские исследователи общественного и политического строя феодальной Болгарии считают, что эта страна после завоевания Византией «полностью вошла в сферу влияния (византийской администрации» (Б. Т. Горянов 1006 ), что система фискального обложения во втором Болгарском царстве «отличалась чрезвычайным разнообразием, унаследованным от византийцев» (Н. А. Боровская и Ю. В. Бромлей 1007 ). Десятина – «десятък» – являлась здесь налогом с урожая хлеба, приплода скота и собранного меда, она составляла десятую часть и взималась натурой, и, очевидно, деньгами 1008 . Буржуазные исследователи как в прошлом (К. Иречек, С. Бобчев, К. Кадлец), так и в настоящем (Г. Ф. Шмид) считают болгарскую десятину византийской по своему происхождению 1009 . |
| «Молилася вилам, и роду, и роженицам, и перену, и хорсу, и мокоши пила и ела?» 896 – подобные статьи были распространены в вопросниках, обращённых к женщинам, причём известны они только по спискам XVI – рубежа XVII в. Статья восходит к одному из «Слов святого Григория Богослова », представляющему собой, по наблюдению Н.М Гальковского, выдержки из «Слова на Богоявление» со вставками, сделанными на славянской почве. 897 Особенно широкое распространение поучение получило в XVI в. Среди вставок, сделанных редактором перевода, мы находим и упоминание о перечисленных выше демонических существах: «и ныне по украинам молятся ему, проклятому богу перуну, хорсу, мокоши, вилам, и то творят отаи, сего же не могут лишити проклятаго ставления, вторыя трапезы роду и рожаницам...». 898 Верования, связанные с мокошью, как и с вилой, были особенно широко распространены в южнославянских странах, однако представления о них, хотя не очень чёткие, видимо, дошли и до Руси. Ещё в середине XX в. в районе Новгорода и Вологды мокошь знали и почитали под именем мокрухи, наполнив смысловым содержанием её имя. 899 Мокошь и вила были женскими демоническими существами, и проявляли себя они в основном в том, что было связано с женскими заботами: маленькими детьми и рождением детей, женскими болезнями и болезнями вообще, женской домашней работой. 900 Также и роженицы, ассоциируемые то с 12 трясовицами, известными ещё в Византии, то с Артемидой, то с прародительницами, 901 специализировались в основном на женских болезнях, особенно на родах, но могли наслать болезнь и на мужчину. Специфика тех или иных языческих божеств или демонических существ в позднее средневековье на Руси не до конца ясна. Безусловно, представления о разных существах трансформировались со временем под влиянием христианства. Новые верования, нехарактерные для древнейшего периода русской истории, могли проникать на крещёную Русь в результате южнославянского влияния. Не ставя перед собой задачи полностью раскрыть смысл всех статей, в которых упоминаются языческие божества, процитируем наиболее интересные из них. «Или чашу пила з бабами бесом, или трапезу ставила роду и роженицам?», «Или чародейство деяла, или бесом молилася, и з бабами, еже есть рожница, и видом и прочим таковым?», «Не призывавши ли бесов на помощь неких ради потреб злых?» 902 В некоторых списках уточнено, кто называется вилами: «вилам, рекше идолам». 903 В других упоминание о вилах и прочих демонических существах отбрасывается, и остаются только слова о поклонении идолам. 904 Вообще в текстах, обращённых к женщинам, чаще всего упоминается вила. Статья о виле часто соседствует со статьёй о «блуде с бабами», рассматривавшейся выше. |
| Показательны некоторые разночтения, встречающиеся в отдельных списках. Переписчик одной из рукописей заменил «роженицу» на «ворожицу». 905 Смысл вопроса при этом изменился: в первоначальном тексте говорилось, что женщина вместе с бабами молилась бесам, а именно – роженицам и вилам («еже есть рожница и вилом, и прочим таковым»). В исправленном же тексте спрашивается, не молилась ли женщина бесам и вилам с бабами-ворожицами («з бабами, еже есть ворожицы»). Составители и переписчики исповедных текстов систематически изменяют окончание в имени вилы. Если на Балканах известно демоническое существо вила, то в русских текстах её имя постоянно записывается как «вилы». Один переписчик не смог понять, о каких вилах идёт речь, и изменил слово «вила» на «дело». 906 Другой переписчик заменил «хорса» на «крона». 907 Откуда же появились в исповедных текстах имена демонических существ, малопонятные переписчикам? Присутствие одних имён объясняется заимствованием из книг, переводных произведений (вроде крона), других – южнославянским влиянием (например, вилл и мокошь, вера в которых была широко распространена на Балканах). Однако эти существа встречаются не в отвлечённом философско-богословском трактате, написанном русским книжником исключительной начитанности. Они упоминаются в покаянных текстах, предназначенных для ежедневной исповеди людей самого разного уровня образованности и знаний. Спрашивая деревенскую женщину о молитве виле и поставлении трапезы мокоши, духовник, очевидно, полагал, что женщина знает, о чем идёт речь. Насколько же верно оценивали составители покаянных текстов уровень знаний и степень распространённости тех или иных обычаев среди своих современников? Думается, порой авторы текстов и духовники спрашивали о том, что не имело широкого распространения среди основной части населения, а было известно лишь меньшинству. Духовник мог задавать вопросы о том, что было раньше неизвестно человеку, и тем самым знакомить его с новыми знаниями и даже с новыми видами греха. Так в конце XVI в. поняли, что духовник, расспрашивая молодых людей о разнообразных «блудных» грехах, порой знакомит их с новыми способами согрешить, так что подобная исповедь служит к соблазну, а не к очищению души. В результате общие вопросники для мирян были разделены на отдельные тексты для исповеди отроков, мужей и вдовцов. Таким образом, средневековые книжники обратили внимание на то, что исповедь и вопросы, которые на ней задаются, могут служить источником распространения информации о новых, неизвестных ранее человеку грехах. Думается, схожее положение возникло и с некоторыми верованиями в демонических существ. С начала XVI в. на Руси начинается новая волна «книжного» влияния южнославянской культуры; с ней могли приходить и верования, характерные для Балкан. 908 Среди простых, некнижных людей новые верования и представления могли распространяться, в том числе через исповедные вопросники. |
| Следующий, византийский, период христианского богословия также был насыщен доктринальными спорами, конечно, выходившими за рамки просто лингвистической проблематики, но своими корнями уходившими в том числе и в проблематику философии и богословия языка. Богословие патриарха Фотия, спор св. Григория Паламы и Варлаама Калабрийского сущностно укоренены в проблематике выразимости/невыразимости символа, изреченности/неизреченности языка, которая имеет философско-лингвистическую природу. Ещё до гибели Византии (XV в.) великое наследие христианского богословия и христианской культуры усилиями Солунских братьев, свт. Кирилла и Мефодия, усердием их последователей и учеников, было передано славянам – через Моравию и Болгарию – на Русь. С принятием христианства от Византии Русь вступает в богословское, культурно-историческое, творческое и интеллектуальное взаимодействие с древними лингвокультурологическими традициями и догматическими концепциями. О. Георгий Флоровский в выдающейся книге «Пути русского богословия» (1937) подчёркивал непреложное значение Кирилло-Мефодиевского дела: «Это было становление и образование самого ”славянского” языка, его внутренняя христианизация и воцерковление, преображение самой стихии славянской мысли и слова, славянского “логоса”, самой души народа. “Славянский” язык сложился и окреп именно в христианской школе и под сильным влиянием греческого церковного языка, и это был не только словесный процесс, но именно сложение мысли. Влияние христианства чувствуется значительно дальше и глубже собственно религиозных тем, чувствуется в самой манере мысли… – Так в начале XI-ro века на Руси в обращении оказывается вдруг целая литература на близком и вполне доступном языке. В сущности для русского книжника стал и был доступен весь письменный запас Симеоновской Болгарии» . Историки спорят о степени опосредованности греческо-византийского влияния на древнерусскую культуру, которое осуществлялось прежде всего через южнославянскую письменную традицию, т.е. через Болгарию. И, действительно, непосредственная духовно-культурная встреча с Византией и с «греческой стихией» (протоиерей Георгий Флоровский) была вторичной – уже после восприятия болгарской христианской письменности. Однако «болгарская письменность, впрочем, не заслоняла греческой, в XI веке по крайней мере. При Ярославе во всяком случае в Киеве (и, кажется, при Софийском соборе) работает целый кружок переводчиков с греческого, и с работой этого кружка связано вхождение в славянский оборот длинного ряда памятников, неизвестных в Симеоновской Болгарии» . |
| Недавние успехи и смелые нападения на суше и на море, безусловно, подняли боевой дух византийцев, однако они не принесли ощутимой выгоды Империи, тем более что ответные атаки с арабской стороны не заставили себя ждать, и война неоднократно прерывалась временными мирными соглашениями с обычным обменом пленными. В 863 г. византийцы, отражая нападение эмира Омара Мелитинского, одержали большую и решительную победу. Омар пересек фему Армеников и занял важный портовый город Амис на побережье Черного моря, но на границе фемы Пафлагония против него выступил опытный Петрона с сильным войском. Там 3 сентября разгорелась жаркая битва, в которой арабская армия была наголову разгромлена, а сам Омар погиб 523 . Эта крупная победа ознаменовала собой поворотный пункт в византийско-арабских войнах. Если со времени первого вторжения арабов и вплоть до победы Льва III под Константинополем Византия боролась лишь за собственное выживание, а затем в течение столетия она вела тяжелую оборонительную войну, то после победы 863 г. наступает поворот и начинается эпоха византийского наступления в Азии, которое поначалу медленно, а со второй половины X в. в полную силу движется вперед. Укрепление могущества на Востоке имело немаловажное значение для решения великих задач, ждавших Империю в славянском мире. Эти задачи вставали для Византии на Руси, в Моравии, в южнославянских землях. Уже в 860 г. русские впервые появились под Константинополем 524 : они высадились, окружили город и опустошили все окрестности. Император, который только что выступил против арабов, поспешно вернулся и пробился в окруженный город, чтобы принять на себя командование обороной и вместе с патриархом ободрить устрашенное население. Византийцы надолго запомнили это мощное нападение, а свое спасение приписывали лишь вмешательству Богородицы 525 . С этого времени Византия завязывает сношения с нарождающимся русским государством и начинает среди этого народа, вплоть до того времени практически ей неизвестного, миссионерскую деятельность, имевшую большое будущее. Великий патриарх осознал, что обращение в христианство и вовлечение молодого народа в византийскую сферу влияния является эффективным средством обуздания грозившей Империи с этой стороны опасности. Через несколько лет он с оправданной гордостью мог указать на первые успехи своей миссионерской работы 526 . |
|
|
