| В нач. XVIII в. республика по мн. позициям в экономике, торговле и колониальных делах уступала Великобритании. Г. А. Шатохина-Мордвинцева Религиозная жизнь в XVII в. Считаясь в международных отношениях кальвинист. гос-вом, страна на практике развивала исключительную для Европы того времени систему религ. плюрализма. В Утрехтской унии 1579 г., имевшей конституционное значение для Республики Соединённых провинций на протяжении всего периода ее существования, значилось, что каждый человек является свободным в своей религии и никто не может преследовать или быть преследуемым за религ. убеждения (ст. 13). Каждая провинция обладала правом самостоятельно регулировать религ. вопросы при условии, что католицизм не стал бы единственной религией этой провинции (ст. 2). Утрехтская уния гарантировала личную свободу совести, допускала конфессиональное разнообразие, к-рое могло обретать форму домашних богослужений, запрещала вмешательство верховной власти в религ. дела провинции или города. Охраняя суверенитет каждой провинции, законы республики допускали следование местным религиозным традициям и препятствовали религ. унификации населения, которую можно было бы применить в политических или адм. целях. Хотя с 1580 г. публичное отправление католич. обрядов было запрещено, почти во всех городах католикам было разрешено проводить службы в частных домах и хозяйственных помещениях. Преследования католиков имели место, но законы против них редко исполнялись с положенной строгостью. Поскольку даже внутри кальвинист. движения возникали серьезные разногласия и светским властям приходилось в них вмешиваться, религ. толерантность в стране была ограниченной. Однако убеждение в ценности всеобщей терпимости - наследие гуманистической концепции христианства Эразма Роттердамского - было характерно для городских магистратов, осуществлявших руководство республикой. Точная религ. статистика на тот период невозможна, но католики еще долго оставались религ. большинством в стране. Даже к сер. XVII в. протестанты составляли едва ли половину населения Соединённых провинций. |
| — Не знаю как! Именем кого? Именем моей хирургии, что ли? — Он вдруг высоко вскинул пистолет. — Ай! — крикнул Жовтяк. — Ай, Иван Дмитриевич! Ай! Я умоляю… Выстрелил Постников сидя, и когда Жовтяк, тяжело громыхнув головой о комод, затих навечно, Иван Дмитриевич поднялся, подошел к письменному столу, вырвал из блокнота, где поименованы были все звания Жовтяка, лист, подумал, потом размашисто написал на нем: «Смерть немецким оккупантам», аккуратно положил записку на мертвеца и, сунув пистолет в карман, долго застегивал в прихожей пуговицы старенькой, видавшей виды бекеши. Ночь была черная, безлунная и беззвездная, и морозный туман висел в черных развалинах города, когда доктор Постников, шепотом разговаривая сам с собой, шел в онкологический институт. Теперь им, больным и выздоравливающим, уже невозможно было ничем помочь, но ум Постникова лихорадочно и мучительно все-таки искал выхода. Он знал, что Ганичев поправится, он был уверен, что операция прошла удачно, и то, что ученый, возвращенный им к жизни, будет теперь так зверски уничтожен, невыносимой мукой терзало его душу. И Ганичев, и все другие, вся больница, все палаты, все койки… «Мрак и туман», — думал он, оскальзываясь тонкими, сношенными подошвами сапог, — мрак и туман, и нет выхода!” «Может быть, сейчас отвести Ганичева к себе домой?» — спросил Постников себя, подходя к онкологическому институту, и тотчас же понял, что увести не удастся, так как возле парадной прохаживался немецкий солдат с автоматом, в каске и подшлемнике. Солдат окликнул его и, вскинув автомат на руку, проверил пропуск с подписью Жовтяка, посветил фонариком в лицо Ивану Дмитриевичу, сличая его с фотографией, и кивнул — можно проходить! В нетопленном, едва освещенном маленькой лампешкой вестибюле Постников сбросил бекешу, натянул желтый в пятнах халат и, привычно удивившись, что институт до сегодняшнего дня все-таки дожил, легким, молодым шагом поднялся во второй этаж. Тут у буржуйки, сложенной возле операционной, грелись больные. Испытывая мучительный стыд от того, что они все встали при его появлении, и от самого звука их приветливых, уважительных голосов, таких знакомых настоящим, божьей милостью врачам, Постников, кивая на ходу, отворил дверь в маленькую, очень холодную семнадцатую палату, где Ганичев, похожий на исхудавшего Будду, при слабом свете елочной свечки, загадочно улыбаясь, читал свою любимую книгу — «Похвальное слово глупости» Эразма Роттердамского. |
| Он сразу же вскочил со стула. – Как? – сказал он изумленно. – Чистые? Значит, вы тоже… – Он схватил меня за руку. Мы стояли и смотрели друг на друга. – Значит, и вы… Тут у меня к глазам и горлу подступили слезы, и я как-то ослаб и сел на стул. В это время отворилась дверь и вошел директор. – Ну, – сказал он, улыбаясь, – договорились? Отлично. Хранитель древностей, принимай нового сотрудника. Это ты виноват, что он здесь появился! Он же вылетел из-за твоей статьи. Статью, о которой идет речь, я написал по заданию редакции, и она была помещена в одном из мартовских номеров газеты. Я писал, что «среди крупнейших книгохранилищ Союза Казахстанская публичная библиотека имени Пушкина в Алма-Ате занимает одно из первых мест. По далеко не полным сведениям фонд ее содержит свыше 610 тысяч томов на тридцати пяти языках народов мира». Библиотека, писал я далее, располагает замечательными редкостями: вот, например, полный комплект томов французской энциклопедии Дидро – все тридцать пять томов ее. Затем первое издание Эразма Роттердамского «Похвала глупости». («Очень интересна внешность казахского экземпляра. Он весь исписан различными почерками. На первой странице неуклюжие знаки какой-то тайнописи, в середине на полях скоропись XVI века, на последней – четкие еврейские письмена. Сколько же разных людей по-разному читало и штудировало эту книгу!») Затем я писал о книге Галилея. Том самом издании, которое перекочевало к нам на экспозицию вводного отдела: " Следующая книга написана по-латыни. Вот ее далеко не полное заглавие: «Книга автора Галилео Галилея лиценциата Пизанской академии, экстраординарного математика, в которой содержится 7 диалогов о двух мирах Птоломея и Коперника с прибавлением об описании и движении земли». На форзаце гравюра – три астронома наблюдают восходящее солнце. Возле дряхлого Аристотеля и кряжистого Птоломея, похожего на кулачного бойца, – гибкая и молодая фигура Коперника. Это знаменитая книга. Ей, положившей начало современной астрономии, посвящены толстейшие монографии на всех языках мира. Ее происхождение детально обследовано целыми поколениями историков. Книга Галилея вышла во Франции в феврале 1632 года, а в 1633-м шестидесятилетний автор на коленях и в рубище отрекался в подвалах инквизиции от истин, изложенных в семи диалогах. |
| После сожжения в Женеве в 1553 г. как еретика-антитринитария Мигеля Сервета и публикации Кальвином трактата «Защита православной веры в Святую Троицу против превратных заблуждений испанца Михаила Сервета» ( Calvin J. Defensio orthodoxae fidei de sacra Trinitate, contra prodigiosos errores Michaelis Serveti Hispani// Idem. Opera quae supersunt omnia/Ed. G. Baum e. a. Brunsvigae; B., 1870. Vol. 8. Col. 453-644) К. выступил с соч. «Против книжицы Кальвина, в которой он пытается показать, что еретиков следует карать по праву меча» (Contra Libellum Calvini in quo ostendere conatur Haereticos jure gladii coerceendos esse), где обличал Кальвина в преднамеренном убийстве, насилии над жизнью и совестью христианина, забвении ценности христ. морали. К. был одним из авторов книги-памфлета, изданной в 1554 г. от имени Мартина Беллия,- «Суждения многих как древних, так и современных ученых мужей о еретиках, или О том, следует ли их преследовать и как нужно с ними поступать» (De haereticis an sint persequendi et omnio quomodo sit cum eis agendum, doctorum virorum tum veterum tum recentiorum sententiae. 1554). В этом сочинении определялось, кого следует считать еретиками, приводились свидетельства из Свящ. Писания, а также из сочинений древних и совр. ему церковных писателей (в т. ч. Эразма Роттердамского, М. Лютера , Кальвина), подтверждающие главный тезис К. и его сторонников: «Неверие и ересь должны наказываться не гражданским, но духовным мечом (non civilis, sed spiritualis gladii)» (Ibid. P. 54), т. е. еретики заслуживают обличения, а в случае отказа от исправления - отлучения и изгнания из общины верующих, но не гражданской казни (подробнее см.: Guggisberg. 1997. S. 80-106). В предисловии, написанном К., утверждалось, что явления духовной жизни не подлежат светскому суду, христианам предлагалось отказаться от осуждения веры др. людей и сосредоточиться на исправлении собственной жизни. В предисловии к франц. переводу трактата, вышедшему в том же году, говорилось о возможности наказания светской властью атеистов, выступающих против основ христианской веры. В защиту действий городских властей Женевы выступил Т. Беза (1519-1605) с «Книжицей о еретиках, подлежащих наказанию со стороны светской власти» ( Beza Th. De haereticis a civili magistratu puniendis. [Gen.], 1554), в к-рой приводил доводы о праве светской власти преследовать еретиков и казнить упорствующих в ереси, если она заинтересована в правильной религии для обеспечения норм гражданской жизни христиан. Отвечая на сочинение Безы, К. еще раз изложил свою т. зр. в обширном трактате «О ненаказуемости еретиков» (De l " impunité des hérétiques=De haereticis non puniendis), к-рый до XX в. оставался не изданным. |
| —131— проповеди «шестидесятых годов прошлого столетия» специально. Эта длинная вереница авторитетнейших церковных писателей красноречиво нам показывает, что на земле не было ни одного явления, которое бы не трактовалось ими в свете единой, вечной истины, Христовой правды. В самом деле, ведь христианство не мундир, который мы должны надевать только изредка или в часы домашней, или в часы церковной общественной молитвы. Нельзя ведь в одной части своей земной жизни жить по заветам Христа, а во всех остальных по каким-то другим не-Христовым заветам. Нельзя из своей жизни, как бы она ни была сложна и многообразна, уделять Христу несколько только процентов, а всё прочее кому-то и чему-то другому. В данном случае мне невольно припоминается известный архимандрит Феодор (Бухарев), так много и хорошо писавший о современности христианства. По его глубокому и совершенно справедливому мнению, выходило, что в нашей жизни земной не может быть ни большого, ни малого поступка, который рассматривался бы вне христианской точки зрения. В противном случае христианство будет вне времени и пространства, такой отвлечённой схоластической доктриной, которая, по меткому выражению Эразма Роттердамского, не будет «связана ни с небом, ни с землёй», т. е. никому не будет нужна. Оно должно будет умереть. Конечно, когда идёт здесь речь о современности проповеди, то речь идёт не о компромиссах с современными, под час совершенно нехристианскими течениями, а о проведении христианства в самую жизнь, о построении всей жизни на чисто христианских началах. Нарисовав широкую историческую перспективу по данному вопросу, автор обращается к нашим дням и старательно ищет везде и всюду современности проповедничества. Но её почти нигде не находит и в ответ на свои искания вынужден написать весьма грустные, но совершенно справедливые строки (303–305). Точку зрения автора признаю вполне правильной, научно обоснованной. Есть у автора, конечно, пропуски в указании литературы; начало сочинения отзывается немного схоластицизмом. Встречаются по местам литературные шерохова- |
| Позиция 31. СООТНОШЕНИЕ БОЖЕСТВЕННОГО ПРЕДВЕДЕНИЯ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ СВОБОДЫ 1. Если Бог знает все, в том числе и итог моей жизни — есть ли место для моей свободы? Есть знание-видение. Я видел, как некто совершил преступление. Но требует ли мое видение того, чтобы этот поступок был необходимым? 2. У Бога нет пред-видения, есть просто видение. «Его Вечность опрозрачнивает время» (о. С. Булгаков). Поскольку Он — вне времени, время для него прозрачно во всех своих местах — ив том, что для нас сейчас представляется прошлым, и в том, что (для нас) станет будущим. Однажды все в мире станет «прошлым». Из той точки все — видно и все — ясно. И в той точке также находится Божественное видение. Бог вездесущ не только в пространстве, но и во времени. «Поскольку Бог есть существо вневременное, для Его видения не имеет значения, принадлежат ли познаваемые им события к прошлому, настоящему или будущему: Божественное видение есть видение в вечном настоящем», — Августин. 3. Если нечто произошло — это не значит, что не могло быть иначе. Есть причинение через свободу: моя свобода может быть причиной некоего происшествия. Для античности немыслим мир ненеобходимых явлений; для христианства свобода хоть и внемирного происхождения, но действует в мире, разрушая его автоматичность и самозамкнутость. 4. Итак, на вопрос античных софистов — «Если Бог всемогущ, то может ли Он сотворить такой камень, который был бы не в силах поднять?» — христианство отвечает: Может. И Он уже сотворил такой камень. Это — человек. Бог может все, но Он не может спасти человека без его свободы, без его желания. Бог любовно ограничивает Свое всемогущество перед тайной нашей Богообразной свободы. ВОПРОСЫ Как решает вопрос о Божественном предведении Боэций? Какие дополнительные аргументы и образы есть у Эразма Роттердамского? Одни, узнав о Промысле, хулят Бога как назойливого надсмотрщика, другие — радуются в сердце своему не-одиночеству. От чего зависит такая разность восприятия одного и того же обстоятельства? Тема 6. Грехопадение |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла КРАНМЕР Томас (2.07.1489, Аслоктон, близ Ноттингема, Англия - 21.03.1556, Оксфорд, там же), англ. религ. деятель, архиеп. Кентерберийский, один из главных идеологов англ. Реформации. К. был вторым из 3 сыновей Томаса Кранмера, ноттингемширского джентльмена. Несмотря на древность рода, известного с нач. XIV в., семья не была богатой и знатной. После смерти отца в 1501 г. его владения унаследовал старший сын Джон, Томасу и его младшему брату Эдмунду было назначено скромное содержание. О детстве К. известно мало: предположительно он получил начальное образование в своем приходе, затем был направлен отцом в грамматическую школу, в Саутуэлле или в графстве Линкольншир. Томас Кранмер. 1545 г. Худож. Г. Флике. (Национальная портретная галерея, Лондон) Томас Кранмер. 1545 г. Худож. Г. Флике. (Национальная портретная галерея, Лондон) В 1503 г. К. учился в Кембриджском ун-те в Колледже Иисуса. В 1511 или 1512 г. он получил степень бакалавра искусств, а в 1515 г.- магистра. Примерно в то же время он, не имея еще духовного сана, был избран членом Колледжа Иисуса, однако ненадолго, т. к. был исключен из-за женитьбы. К. был вынужден устроиться на работу в Бакингем-колледж, однако после того как его жена вскоре умерла при родах, был восстановлен в качестве члена Колледжа Иисуса. С 1515 г. он изучал богословие, в 1520 г. был рукоположен во священники, в 1526 г. получил степень д-ра богословия. О его деятельности в университетские годы известно мало. Согласно новым исследованиям, К. весьма высоко ценил Эразма Роттердамского , однако критически относился к идеям М. Лютера , придерживаясь католич. взглядов. По всей видимости, одной из главных областей его академических интересов было изучение Библии. В 1525 г. лорд-канцлер кард. Томас Уолси пригласил его в недавно созданный в Оксфорде Кардинал-колледж (ныне Крайст-Черч-колледж), однако К. отказался. В кон. 1525 г. он вошел в состав посольства в Испанию; после возвращения в Англию летом 1527 г. получил получасовую аудиенцию у кор. Генриха VIII (1509-1547), скорее всего это была их первая личная встреча. |
| «Родник»), Опыт христианской интерпретации европейского культурного творчества от античной классики до Нового и Новейшего времени дан в работах Гвардини, посвященных Сократу, Данте, Паскалю («Christliches Bewiitsein. Versuch uber Pascal», 1935), ГЕльдерлину, Достоевскому («Religiose Gestalten in Dostojewskijs Werk», 1933) и Рильке. При оценке этих работ необходимо иметь в виду их педагогическую задачу: Гвардини выступил здесь не как исследователь биографии и творчества этих фигур, но стремился сделать через них наглядными некие общие парадигмы понимания жизни, тяготея к непосредственному вчитыванию и вчувствованию в сами тексты без большого внимания к специальной литературе. Для него характерно стремление к осторожному, но последовательному интегрированию католическим вероучительным контекстом приемлемых для последнего аспектов той специфической культуры эстетизма, которая была разработана в начале XX в. в символистских кругах (напр., в кружке Стефана Георге; можно вспомнить связь с русским символизмом того же Флоренского). В сходном педагогическом контексте стоят работы Гвардини, посвященные истолкованию новозаветных текстов, напр., «Господь» («Der Негг», 1937); это опыты чисто медитативной экзегезы, уже в силу жанра совершенно безразличные по отношению к т. н. библейской критике. Этот период деятельности Гвардини был прерван — в 1939 г. ему запретили преподавать и изгнали из академического мира. После войны он сиова преподавал «христианское мировоззрение» в университетах Тюбингена, затем Мюнхена; его проповеди пользовались большим успехом у вернувшегося с войны поколения слушателей. Его важнейший труд послевоенного времени — «Конец Нового времени» («Ende der Neuzeit», 1950) продолжает характерные для посленицшевского дискурса начала XX в. дискуссии о кризисе новоевропейского гуманизма; культура, по Г., уже не может быть культивированием индивидуальности, как во времена ГЕте, но она должна остаться культурой нравственно ответственной личности. В конце жизни получил как оценку его антифашистской позиции премию мира немецкой книготорговли и премию Эразма Роттердамского; Павел VI предлагал ему кардинальский сан, которого престарелый Гвардини не принял. |
| Писания с идеями морального христианства, заимствованными у Эразма Роттердамского. Хотя Хельгесен сохранил верность католич. Церкви и впосл. даже полемизировал с дат. лютеран. проповедниками, его библейский гуманизм подготовил почву для лютеран. реформации в Дании. Значительный интерес к учению Л. проявлял получивший гуманистическое образование кор. Дании Кристиан II (1513-1523). В 1521 г. он инициировал ряд церковных реформ; он вступил в переговоры с курфюрстом Фридрихом и виттенбергскими теологами и добился отправки в Копенгаген в качестве проповедника Карлштадта. Однако Карлштадт, прибывший в Копенгаген в мае 1521 г., пробыл здесь менее месяца, т. к. король, нуждавшийся для борьбы с народными волнениями в поддержке имп. Карла V и епископов, был вынужден заявить о своей лояльности католич. Церкви и на время прекратить поддержку протестантизма. Во время междоусобных войн кор. Кристиан II был вынужден бежать в Германию, где стал ревностным лютеранином; нек-рое время он жил в Виттенберге и занимался переводом Свящ. Писания на дат. язык. Впосл. по политическим мотивам он вновь обратился в католицизм, однако его попытки вернуть себе дат. корону не имели успеха. Занявший дат. престол в 1524 г. кор. Фредерик I (1524-1533) издал распоряжение о запрете проповеди лютеран. учения в королевстве, однако на практике оно не исполнялось. В Дании формировались лютеран. общины; король отказывался бороться с ними силовыми методами. В 1530 г. по инициативе короля должны были состояться переговоры между католич. духовенством и лютеран. проповедниками в Копенгагене; хотя по политическим причинам эти переговоры были отменены, составленное при подготовке к ним лютеран. проповедниками Копенгагенское исповедание (Confessio Hafniensis) способствовало консолидации дат. Л. После прихода к власти сына Фредерика I кор. Кристиана III (1534-1559), который еще в 1521 г. во время Вормсского рейхстага познакомился с Л. и оказывал постоянное покровительство лютеранам в Дании, незамедлительно началась подготовка церковной реформы. |
| Написанное Восом ван Хейсденом «Epistola de vita et passione Domini nostri Jesu Christi» (Послание о жизни и Страстях Господа нашего Иисуса Христа) содержало рекомендации по медитации о жизни и страданиях Христа. Ян Скуткен († 1423), один из первых 6 каноников Виндесхейма, перевел на нидерланд. язык Евангелие. Этот перевод в XV в. получил широкое распространение в Нидерландах (2 списка перевода хранятся в РНБ, С.-Петербург). Генрик Манде (1360-1431) написал на нидерланд. языке ряд мистических трактатов (Een devoet boexken, hoe dat wij uut selen doen den ouden mensche (Благочестивая книжка о том, как изгнать из души ветхого человека), Een spiegel der waerheit (Зеркало истины), Vanden licht der waerheit (Книга света истины)). Яну ван Схонховену (1356-1432) принадлежат трактаты «De contemptu mundi» (О презрении к миру) и «De passione domini» (О Страстях Господних), в к-ром он пытался защитить Рёйсбрука от обвинений в пантеизме, предъявленных тому Ж. Жерсоном . В русле идей D. m. работал Фома Кемпийский, насельник мон-ря Агнитенберг близ Зволле. Фома писал этико-религ. трактаты, дидактические книги для новициев, исторические сочинения и проповеди. Самое известное произведение Фомы - кн. «О подражании Христу», которая по числу изданий уступает только Библии. Последним из виндесхеймских писателей считается Ян Момбар (1460-1501), мистические трактаты к-рого написаны в традиц. для D. m. духе необходимости борьбы человека за свое моральное совершенство. Момбар довел до логического завершения воспринятую у мистиков XII-XIII вв. идею ступенчатого духовного восхождения. Его «Rosetum exercitionis spiritualis» (Розарий духовных упражнений), «Scala meditationis» (Лестница медитации) и «Scala sancti communionis» (Лестница святого причащения) оказали сильное воздействие на творчество аббата мон-ря Монсеррат Гарсии Хименеса де Сиснероса († 1510), а через него на основателя ордена иезуитов Игнатия Лойолу . Идеи D. m. существенно повлияли также на мировоззрение Эразма Роттердамского . Мистико-дидактические сочинения писателей D. |
|
|
