| 1 . Этот стих НЕ является позднейшей интерполяцией. 2 . Этот стих известен с древнейших времён и прослеживается на латинском православном Западе в каждом столетии: – на этот стих ссылался Тертуллиан (Против Праксея 25; 31), – В середине III века – священномученик Киприан Карфагенский (хотя он даёт не дословную цитату, а ссылку) 1 , – в IV веке – Идаций (MPL, vol. 62, col. 359), – Присциллиан, блаженный Иероним Стридонский (который ругает греческих переписчиков, часто опускающих этот текст) (MPL, vol. 29, col. 847А), – в V веке – автор сочинения “Против Варимада”, – а также – внимание! – православные отцы на Карфагенском соборе 485 года 2 , Вигилий Тапенсийский (MPL, vol. 62, col. 243) и Виктор Витенсийский, – к этому же столетию относятся два древних латинских манускрипта, включающих этот стих. – В VI веке стих цитируют такие авторы как (MPL, vol. 65, col. 500) и Кассиодор (MPL, vol. 70, col. 1373), – в VII веке – святой Исидор Севильский , – к тому же есть ещё один латинский манускрипт, датированный этим веком, включающий 7 стих, – в VIII веке его цитирует святой Беда Достопочтенный , и так далее. 3 . В настоящее время довольно надёжно установлено, что этот текст был в Итале – старолатинском переводе, выполненном во II веке 3 . Утверждение Мецгера о том, что его не было в Вульгате бл. Иеронима, также подвергнуто серьёзной критике, доказывающей, что в Вульгате изначально этот текст был, хотя и встречаются древние рукописи, где он отсутствует. Кроме того, установлено, что этот текст есть в древнем Армянском переводе (манускрипт и подвергнуто критике утверждение Мецгера, что его нет в Пешитто (сирийском переводе) 4 . Это утверждение было сделано без достаточного изучения сирийских рукописей, основываясь только на шести изданиях текстов. 4 . Есть греческие рукописи, датированные ранее, чем издание Эразма Роттердамского, содержащие обсуждаемый стих 5 . Сама история с “подделкой для Эразма” подвергнута критике рядом авторитетных исследователей этого видного деятеля Реформации. |
| Биограф относится к Феофану с большим сочувствием. И в самом деле, нельзя не благоговеть перед этой необычайною многостороннею даровитостью Феофана, перед его ученостью и умом, перед его всеобъемлющею, неутомимою энергиею. Еще в юности Феофан, ради науки странствующий из Киева во Львов, из Львова в Краков, Вену, оттуда едва ли не через все университетские города в тогдашнюю столицу просвещения – Рим, где для того, чтобы иметь право поступить в папскую академию св. Афанасия, он на время меняет религию, делается униатом – представляет собою явление, выходящее из ряда. В короткое время овладевши всею тогдашнею ученостью, изучивши Аристотеля и схоластическое богословие, классических писателей древности и современных гуманистов, предвестников реформации (Эразма роттердамского и др.) и выработавши для себя из всего этого самостоятельные воззрения, запечатленные отвращением к схоластике, к папскому фанатизму и исключительности, Феофан возвращается в Киев, делается профессором риторики и пиитики, реформирует эти науки, живостью изложения, остроумием, новизною взглядов создает себе репутацию лучшего из профессоров академии, потом делается префектом, ректором, профессором богословия, – и здесь опять является новатором: новый историко-филологический метод преподавания, заимствованный им у протестантов, делает его известным как «нарочитого учителя в Богословии» по всей России и привлекает к нему слушателей с отдаленного севера, из лесов олонецких (Андрей Денисов). С 1707 года Феофан уже делается известным Петру, как талантливый проповедник, как живой, свежий человек, проникнутый сочувствием к реформе, способный быть сотрудником Государя. С переселением в Петербург и с посвящением в епископа открывается самое широкое поприще для неутомимой энергии Феофана, для его разносторонней даровитости, для его ораторского таланта. Рядом живых, блестящих проповедей он показал, какого способного и точного исполнителя и адвоката нашел в нем великий преобразователь: в этих проповедях, в которых Феофан является апологетом реформы, разъясняет с правительственной точки зрения различные общественные вопросы, Феофан относительно построения и изложения проповеди , в ораторских приемах, является таким же новатором, каким показал себя на профессорской кафедре. Не ограничиваясь проповедями, Феофан в тоже время издает одно за другим разнообразные, всегда умные сочинения в защиту реформы и действий Петра, ведет ученую полемику со своими противниками, составляет духовный регламент, не будучи президентом в синоде, является в нем однако главным действующим лицом. |
| Биограф относится к Феофану с большим сочувствием. И в самом деле нельзя не благоговеть пред этой необычайной многосторонней даровитостью Феофана, пред его ученостью и умом, пред его всеобъемлющей, неутомимой энергией. Еще в юности Феофан, ради науки странствующий из Киева в Львов, из Львова в Краков, Вену, оттуда едва ли не чрез все университетские города в тогдашнюю столицу просвещения – Рим, где для того, чтобы иметь право поступить в папскую академию св. Афанасия, он на время меняет религию, делается униатом – представляет собою явление, выходящее из ряда. В короткое время овладевши всей тогдашней ученостью, изучивши Аристотеля и схоластическое богословие, классических писателей древности и современных гуманистов, предвестников реформации (Эразма роттердамского и др.) и выработавши для себя из всего этого самостоятельные воззрения, запечатленные отвращением к схоластике, к папскому фанатизму и исключительности, Феофан возвращается в Киев, делается профессором риторики и пиитики, реформирует эти науки, живостью изложения, остроумием, новизной взглядов создает себе репутацию лучшего из профессоров академии, потом делается префектом, ректором, профессором богословия, – и здесь опять является новатором: новый историко-филологический метод преподавания, заимствованный им у протестантов, делает его известным как «нарочитого учителя в Богословии» по всей России и привлекает к нему слушателей с отдаленного севера, из лесов олонецких (Андрей Денисов). С 1707 года Феофан уже делается известным Петру, как талантливый проповедник, как живой, свежий человек, проникнутый сочувствием к реформе, способный быть сотрудником Государя. С переселением в Петербург и с посвящением во епископа открывается самое широкое поприще для неутомимой энергии Феофана, для его разносторонней даровитости, для его ораторского таланта. Рядом живых, блестящих проповедей он показал, какого способного и точного исполнителя и адвоката нашел в нем великий преобразователь: в этих проповедях, в которых Феофан является апологетом реформы, разъясняет с правительственной точки зрения различные общественные вопросы, Феофан относительно построения и изложения проповеди, в ораторских приемах, является таким же новатором, каким показал себя на профессорской кафедре. Не ограничиваясь проповедями, Феофан в тоже время издает одно за другим разнообразные, всегда умные сочинения в защиту реформы и действий Петра, ведет ученую полемику со своими противниками, составляет духовный регламент, не будучи президентом в Синоде, является в нем, однако, главным действующим лицом. |
| В др. трактате, «Против псевдодиалектиков» (In pseudodialecticos, 1519), В. вступил в полемику с традициями и методами схоластической образованности, защищая позиции гуманистического знания и преподавания. В 1531 г. он завершил состоящий из 3 частей фундаментальный труд под общим названием «О науках» (De disciplinis). В первой и наиболее значительной его части, озаглавленной «О причинах упадка искусств» (De causis corruptarum artium), В., выдвигая задачу установления прочных оснований культуры, нарисовал картину тотальной деградации наук и всякого рода навыков, критически отзывался не только о том, что оставила средневек. ученость, но и о том, что завещали античные мыслители, отвергал принципы совр. ему грамматики, диалектики (т. е. логики), риторики, натурфилософии, этики, правоведения. Во 2-й части, озаглавленной «О преподавании наук, или О христианском учении» (De tradendis disciplinis sive de Doctrina Christiana), В., разрабатывая основы образования, полагал необходимым с уважением относиться к индивидуальным особенностям человека, склонностям его характера; целью образования он называл благочестие (pietas), тем не менее предпочтение отдавал светской школе, подчеркивал роль окружения (семьи, учебного заведения, наставника) в воспитании ученика; в отличие от Эразма Роттердамского и др. гуманистов большое значение в педагогическом процессе В. придавал обучению ребенка на родном для него языке. 3-я часть называлась «Об искусствах» (De artibus), в ней собраны трактаты по различным философским наукам, прежде всего гносеологии. Сугубо педагогические темы рассмотрены в трактатах «О приемах воспитания детей» (De ratione studii puerilis, 1523) и «О воспитании христианки» (De institutione feminae christianae, 1529); последний посвящен Екатерине Арагонской; в нем В. указывал на образование как на средство привить девочке добродетели, подобающие ее полу, описывал правила поведения, коими она должна руководствоваться в юном возрасте, в замужестве и став вдовой. Большую популярность В. |
| В нач. 1522 г. О. получил место проповедника в ц. св. Лаврентия (St. Lorenz), одном из наиболее важных храмов Нюрнберга; он был обязан читать проповеди трижды в неделю. Сохранился конспект проповеди, произнесенной О. вскоре после назначения; в ней хорошо заметно влияние на него реформационного богословия. Рассуждая в проповеди о добрых делах, О. подчеркивает, что совершаемые дела «либо не являются благими, либо являются не нашими»: если человек нечто совершает сам по себе, то в силу присущей ему из-за греха первородного падшей и поврежденной природы он во всех своих действиях погрешает, если же человек делает нечто доброе, то действует не он, а Бог в нем (Got in uns), так что это есть дело Бога, а не человека. По утверждению О., только благодаря внутренней вере внешние добрые дела (в т. ч. посты, молитвы и т. п.) могут стать действительно добрыми, тогда как сами по себе они не приносят человеку никакой пользы (см.: Osiander. GA. Bd. 1. S. 45-46. N 1). Несмотря на интенсивную преподавательскую и проповедническую деятельность, у О. оставалось время для гуманистической научной работы. В 1522 г. он издал собственную редакцию лат. перевода Библии (описание изданий см.: Seebass. 1971. S. 3-6. N 1.1-1.4; предисловие О. см.: Osiander. GA. Bd. 1. S. 63-66. N 3). При подготовке этого издания О. опирался на труды Эразма Роттердамского и др. нем. гуманистов, однако во мн. случаях он работал непосредственно с евр. и греч. текстами, предлагая собственные варианты лат. перевода и краткие примечания. Произносимые О. в Нюрнберге проповеди имели большой резонанс, поскольку в 1522-1524 гг. в городе трижды собирались рейхстаги Свящ. Римской империи, а также до 1524 г. находилось постоянное имперское правительство (Reichsregiment). Посещавшие город представители нем. знати часто слушали проникнутые лютеран. идеями проповеди О.; нек-рых из них это склоняло на сторону Реформации. Наиболее значимым является случай Альбрехта Бранденбург-Ансбахского (1490-1568), последнего гроссмейстера Тевтонского ордена (1512-1525), к-рый под влиянием проповедей О. обратился в лютеранство во время проходившего с нояб. 1522 по февр. 1523 г. рейхстага. При идейной поддержке О. и Лютера в сер. 20-х гг. XVI в. он секуляризировал владения Тевтонского ордена и образовал из них светское герц-ство Пруссия, сам став 1-м герцогом. В последующие десятилетия герц. Альбрехт неизменно относился к О. как к духовному наставнику и оказывал ему покровительство. |
| Внешне эпоху определяют две ключевые даты: 1453 – год падения Константинополя и 1517 – год начало реформации. Как видим, обе даты указывают на один процесс великого крушения старого христианского мира. Однако, под Возрождением мы понимаем прежде всего некий внутренний процесс «перемены ума» эпохи, вовсе не идентичный Реформации. Наоборот. Возрождение и Реформация идут как будто параллельно, но несколько подозрительно косясь и сторонясь друг друга. Лучшая иллюстрация этого – отношения Лютера и Эразма Роттердамского, которые встречались, спорили, но в итоге окончательно рассорились. О общей духовной атмосфере этого времени говорят все более настойчивые попытки реформирования католичества и сближения католической и ортодоксальной церквей: Констанцский (1414-1418), Базельский (1431-1449), наконец Ферраро-Флорентийский (1438-1445) соборы, на которых идет борьба с предреформацией (Томас Мор, гуситы) с одной стороны, и попытки примирения с Греками с другой. При этом обе линии кончаются катастрофой: первая – Лютером, вторая – падением Константинополя. Наконец, важнейший для понимания духа времени процесс: паламистские споры «о божественных энергиях» на Востоке (1338-1341). Споры касались принципиальнейшей проблемы Средневековья: духовной связи человека с Богом и возможности «обожения» человека. Григорий Палама, человек, выражающий дух восточного мистицизма, защищал взгляд на вещи, свойственный практической аскетике и богословию Восточной церкви: божественные энергии реально существуют и человек действительно призван к богоподобию. Будучи афонским монахом и исихастом, Палама засвидетельствовал свой непосредственный мистический опыт богообщения и доказал его полную адекватность христианскому Откровению и учению Церкви. Варлаам Калабрийский, выходец с юга Италии, грек, в совершенстве владеющий латынью и хорошо знакомый с латинским богословием (то есть человек более западной нежели восточной культуры), защищал схоластический и рациональный взгляд на вещи: божественных энергий в реальности не существует, между человеком и Богом лежит онтологическая пропасть. |
| Все учение Макиавелли звучит в симфонии ренессансного гуманизма, где человек звучит гордо, где человек – творец всего. Он цель для самого себя. Он должен стремиться к совершенству не для будущей жизни, Царствия Божия, но для жизни этой земной и для самого себя. Бог не нужен человеку, он сам должен стать богом, тем более, если он обладает властью. Поэтому он вправе сам решать, какие законы ему исполнять, а какие нет, ибо он, и никто более является критерием истины. В политике критерием достоинства и истины и правильности действий является успех на пути к власти. Степень обладания властью и определяет степень совершенства человека. Поэтому настоящим политиком является не тот, кто соблюдает сам законы норм и морали, но тот, кто во имя власти способен совершить любые действия, которые обеспечат ему успех. Все качества и способности человека являются лишь средствами для достижения самого главного человеческого совершенства – обладания властью. Преступая законы христианской морали, возвеличивая себя, человек тем самым умалял значение Божественной благодати, отвергал Божий Промысел и становился на путь богоборчества. И это было одной из главных особенностей эпохи Возрождения и гуманизма – титанизм-богоборчество. В этом духе был воспитан и Макиавелли, и в этом духе он учил и сам. Лучшие представители гуманизма явились учителями и масонства, они же и непосредственно участвовали в разработке уставов, структуры, организации, помогали составлять масонское предание. Масоны взяли на вооружение и главные идеи гуманизма – богоборчество и человекобожие. Проявляя творческую инициативу в борьбе с христианством, масонство отказалось и от христианской морали и активно трудилось над разработкой своего морального кодекса. Источником их вдохновения в этом деле служили античная философская мораль и гностические системы. Но масонство все это построило в духе своего времени. И духом этого времени поражены были многие. Никколо Макиавелли не был одинок в своих взглядах; сподвижник Эразма Роттердамского Томас Мор в своем произведении «Утопия» также предлагает будущему поколению «гуманные» и эффективные средства в борьбе с противником. «Если дела не движутся путем подкупа, то утопийцы начинают разбрасывать и выращивать семена междоусобиц, прельщая брата государя или кого-нибудь из владык надеждой на захват верховной власти. Если внутренние раздоры утихнут, то они побуждают и направляют на врагов их соседей, для чего откапывают какую-нибудь старую и спорную договорную статью, которых у королей всегда имеется в изобилии» 77]. 528 |
| Вскоре по настоянию воспитателя детей д " Анже, прибывшего вместе с ними в Париж и распоряжавшегося в т. ч. и учебными занятиями К., он перешел в более известный и престижный коллеж Монтегю (подробнее см.: Ganoczy. 1987. P. 57-60). Здесь в преподавании господствовал традиц. схоластический метод, вместе с тем достаточно сильным было влияние номинализма и «нового благочестия» (см. ст. Devotio moderna ). Подробные сведения о неск. годах пребывания К. в коллеже отсутствуют. Возможно, он слушал лекции известного испан. диалектика А. Коронеля, мог учиться у англ. философа и теолога Джона Мейджора ( 1550), также мог быть знаком с основателем ордена иезуитов Игнатием Лойолой , однако документальных подтверждений этого нет ( Ganoczy. 1987. P. 61-62; Cottret. 2000. P. 19). К. успешно закончил обучение в коллеже в кон. 1527 или в нач. 1528 г., получив магистерскую степень ( M ü ller. 1905. S. 195; Ganoczy. 1987. P. 63). Примерно в это же время отец К. вступил в затяжной конфликт с капитулом кафедрального собора в Нуайоне; по-видимому, опасаясь того, что это может плохо отразиться на церковной карьере К., отец рекомендовал ему вместо теологии получить докторскую степень по праву, занятие к-рым впосл. обеспечило бы К. надежный доход (ср.: CO. Vol. 31. Col. 21-22). В Париже преподавалось лишь католич. каноническое право , поэтому в нач. 1528 г. К. переехал в Орлеан, где начал изучение церковного и светского права у известного юриста П. де Л " Этуаля, а затем весной 1529 г. отправился в Бурж, где учился у итал. юриста А. Альчати. Во время обучения в Орлеане и Бурже у К. появляются неск. верных друзей: Ф. Даниель, Ф. де Коннан, Н. Дюшмен. Большой интерес у К. в этот период вызывали идеи ренессансного гуманизма : он читал сочинения классических лат. и греч. авторов и произведения их комментаторов, в частности трактаты Эразма Роттердамского († 1536). В Орлеане К. изучал греч. язык у Мелькиора Вольмара; возможно, он также брал начальные уроки евр. языка ( Ganoczy. 1987. P. 67-68). Первый этап получения юридического образования К. завершил к нач. 1532 г.; в датируемом этим временем документе он именуется «магистр Иоанн Кальвин, лиценциат права» (см.: Parker. 2006. P. 196-198). Вероятно, К. принял решение совместить дальнейшее изучение права в Орлеане с получением классического гуманистического образования в Париже, в недавно открытом Коллеж-Руайаль (ныне Коллеж-де-Франс). |
| Для понимания, каким путем это слово проникло в русский язык, необходимо обратиться к его фонетическому облику. А он даже в современном русском языке не устоялся (катехизис и катихизис). Чтобы разобраться в этом вопросе, обратимся к традициям передачи греческих слов в русском языке. В новое время определилось две системы фонетической передачи древнегреческих слов, названные по именам предложивших их ученых эпохи Возрождения Эразма Роттердамского и Иоганна Рейхлина. Эразмова система соотносит произношение слова с его графикой и отражает звучание греческих слов в латыни. Она принята в большинстве европейских стран и используется в России в гимназической и университетской практике при чтении светских текстов. Рейхлинова система была ориентирована на живую византийскую речь. Этой системы придерживаются греческие ученые, в России она была усвоена раньше Эразмовой, непосредственно от греков и укрепилась в духовных учреждениях. В Рейхлиновой системе принято читать богослужебные тексты . В греческом существительном κατχησις нас будет интересовать произношение букв η и σ, которые различно передаются в этих системах. В Эразмовой традиции η произносится как «э», а σ по правилам латинского языка озвончается. В Рейхлиновой традиции η произносится как «и», а σ сохраняет глухость («с»). Таким образом, в Эразмовой традиции наше слово должно звучать как «катехезис», а в Рехлиновой как «катихисис». Что же произошло? Оказывается, в живом языке обе традиции могли взаимодействовать: либо преобразование происходило по латинскому стереотипу, но не удерживалось ( ритор и ретор , философ и филозоф ), либо преобразование происходило по греко-византийскому стереотипу ( катедра и кафедра , ортография и орфография ), но тоже не всегда удерживалось ( библиотека и вивлиофика , катет и кафет ). Если заимствования входили в русский язык в двоякой форме, чаще не удерживались греко-византийские варианты ( теория и феория , физика и фисика ). Однако могли появиться и смешанные формы при наличии двух или более фонетических различий в одном слове: дифирамб (в XVIII в. – дифирамв и дитирамб) , апофеоз ( апофеос и апотеоз ) . К этому-то типу и относится слово катехизис . Конечно, из представленных в современном русском языке форм ( катехизис и катихизис ) более последовательной является вторая. Но даже и в ней есть элемент смешения традиций: звонкий «з» на месте глухого греческого «с». |
| Михалков подчеркнул, что цензуры на фестивале нет, руководители доверяют своим отборщикам, и никогда не позволят себе корректировать их действия. И в который раз рассказал историю о том, как в 1963 году Григорий Чухрай своей волей дал Гран-при Феллини за «Восемь с половиной», и его «затаскали» в ЦК, после чего на Московском фестивале лет 15 призы получали только советские картины. В этом году три главных приза были вручены российским картинам. Но по порядку. Хотя председатели всех жюри могли повторить вслед за знаменитым французским «таксистом», актером Сами Насери, возглавлявшем жюри конкурса короткого метра, что у счастливчика-лауреата были как минимум три конкурента. Сами назвал канадский «Аперитив», иранского «Дублера» и российскую «Материю», а вручил награду ливанскому режиссеру Ракану Маяси за фильм «Конфетка». О том, как предприимчивая пара, желающая завести потомство, обошла запреты израильской тюрьмы, в которой сидел глава семейства. Председатель жюри документального кино, литовский режиссер Сайлюс Бержинис, к сожалению, не обмолвился о «нетипичном» фильме серба Бориса Митича «Похвальное слово Ничему». Персонаж Ничто, подобно г-же Глупости Эразма Роттердамского, мчится по миру, делясь с нами впечатлениями в веселых лукавых стихах. А видит он то волны океана, то скалы, то политические манифестации, то объятья влюбленных, то игры детей в песочнице, то развевающиеся на ветру автомобильные шины хитроумной инсталляции - снимали 62 оператора в разных точках земного шара. Новаторский фильм дарит море позитива, оживляет вкус к жизни. Но Серебряный Святой Георгий, врученный немецким режиссерам Гансу Блоку и Морису Ризевику за «Чистильщиков» - в самую точку. Потому что фильм оставляет ощущение шокового удара. Пожалуй, впервые всем нам, пользователям интернета, дают возможность услышать тех, кто «чистит» соцсети, по многу раз в день решая, какой информации там быть. И, оказывается, что эту грязную работу за небольшие деньги выполняют люди из низов азиатской страны. Центр смотрителей находится в Маниле на Филиппинах. Выбора у них нет, альтернатива - обычное рытье на городских помойках. Ежедневно они отсматривают километры контента - тексты, фотографии, видео, запечатлевшие такие сцены насилия и сексуальных издевательств над людьми, в том числе, над детьми, что и слышать о них страшно. Не все модераторы дают интервью в кадре, не все выдерживают психологическое давление «профессии», обретая трагический финал. Начавшись как обычный рассказ о правилах пользования интернетом, в какой-то момент фильм, как в зеркале, дает ужасающую картину мира, в котором живет сегодня человечество. Так сконцентрированно, возможно, впервые. |
|
|
