| Разделы портала «Азбука веры» Сборник христианских проповедей Оглавление Вход Господень в Иерусалим Приближались дни крестных страданий Иисуса, а окружавшие Его друзья ждали славы, власти, богатств, надеялись на порабощение Христом всего человечества. Вот сейчас, — думали они, — Он объявит себя земным царем и никто не сможет противиться Ему. Перед Своими страданиями Господь повелевает ученикам привести осленка. На него еще никто не садился. Иисус воссел на спину животного, покрытую одеждами учеников, И шествие двинулось к Иерусалиму ( Лк.19:29-35 ). Христа сопровождали ученики и внимающий Ему народ. Процессия приблизилась к перевалу; дорога достигла самого высокого места, и на горизонте открылся вид на великий город. - Иерусалим, Иерусалим, «…о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! — воскликнул Иисус. — Но это сокрыто ныне от глаз твоих, ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и окружат тебя, …и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего», — обливаясь слезами, говорил Он ( Лк.19:42-44 ). И действительно, в 70м году по Рождеству Христову, когда еще были живы распинатели Спасителя, евреи восстали против римского владычества. Римские полководцы, отец и сын Тит и Веспассиан, окружили столицу. Люди остались без воды и пищи. Историк Иосиф Флавий повествует, что были съедены все собаки, коты, крысы и мыши. Матери поедали детей своих. И когда полностью изнуренная осадой столица была захвачена римлянами, около миллиона евреев, собравшихся из окрестностей, было убито. Оставшихся в живых превратили в рабов и продавали по цене тридцать юношей за один сребреник, тогда как Искупитель рода человеческого был продан за тридцать сребреников. Завоеватели разрушили храм и весь город. В знак проклятия они прошли по Иерусалиму сохой. Город был переименован на Еллеа Капитолина. Оставшимся в живых под страхом смерти запрещалось входить в него. Только на Пасху за большие деньги их пропускали к сохранившейся стене храма, где разрешалось рыдать об утраченной святыне и свободе. |
| Следующее событие, которое мы могли бы связать с археологией – это Тайная Вечеря , совершенная накануне Крестных страданий Господа Иисуса Христа. В наше время в Иерусалиме показывают примерное место Тайной Вечери, которое носит название Сионской Горницы. Она представляет собой остатки церкви, построенной около XIV века францисканцами, и впоследствии переделанной арабами в мечеть. Внутри нее находится михраб, направленный в сторону Мекки. Поэтому мы должны понимать, что нынешняя Сионская Горница не является тем самым помещением, в котором проходила Тайная Вечеря. Более того, само местоположение дома, описанного в Евангелиях, мы не можем установить достоверно. Церковь, называемая Сионской горницей В настоящее время под Сионской горницей находится синагога, в которой показывают гробницу царя Давида. Подлинность ее доказана недостаточно точно. Однако, если это действительно та самая гробница, то становятся понятны слова апостола Петра , сказанные в день Пятидесятницы: «Мужи братия! да будет позволено с дерзновением сказать вам о праотце Давиде, что он и умер и погребен, и гроб его у нас до сего дня» (Деян 2:29). В этот день апостолы собрались в том же месте, где совершалась Тайная вечеря, а им по преданию являлся дом апостола Марка. Апостол Петр как будто указывает на гробницу. В таком случае действительно Сионская горница может быть связана с гробницей царя Давида, поскольку по преданию семья апостола Иоанна Марка была хранительницей гробницы царя Давида. Но даже если место нахождения Сионской горницы определено правильно, паломники в Иерусалим должны понимать, что это не та самая Сионская горница, в которой Христос вкушал хлеб и вино с учениками. Более того, существуют исторические затруднения для реконструкции домов и зданий времен Господа Иисуса Христа. Это связано с тем, что Иерусалим был несколько раз разрушен. Первый раз это произошло в 70 году, когда римляне буквально не оставили камня на камне. Во втором веке город был перестроен императором Адрианом, и на месте разрушенного Иерусалима был основан римский город Элия Капитолина. При императоре Константине и императрице Елене, его матери, были произведены значительные изыскания, в результате которых был найден крест Господа, найдено место Его погребения. А в 614 году город был разрушен персами, которые сожгли Иерусалим и разрушили храм Гроба Господня. |
| Следующие стихи изображают, как произойдет очищение страны и града, где когда-то возвышался ветхозаветный храм и указывают на участь Израиля как народа. 10 . Ибо укрепленный город опустеет, жилища будут покинуты и заброшены, как пустыня. Там будет пастись теленок, и там будет покоиться и объедать ветви его. 11 . Когда ветви его засохнут, их обломают; женщины приидут и сожгут их. Так как это народ безрассудный, то не сжалится над ним Творец его, и не помилует его Создатель Его. Очищение города, т.е. Иерусалима, происходит полным его запустением. Жилища в нем покинуты: на месте его пустыня. Стоял Иерусалим почти совершенно пустынный от Навуходоносора до Кира с 586 года по 534 год до Р. Хр. в течение 52 лет, но храм, воздвигаемый Зоровавелем окончен лишь при Дарие Истаспе в 516 году, что составляет 70 лет запустения. Стены же Иерусалима окончены лишь в 445 году. Но это запустение града было лишь предзнаменованием другого запустения, совершившагося в 70 году после Р. Хр. или 37 лет после слов Господа Иисуса: „и оставляется дом ваш пусть“ 1003 . С 70-го года по 131 год Иерусалим действительно представляет ту пустыню, о которой пророчествовал Исаия в читаемом 10 стихе,– пустыню уже поросшую кустами и деревьями, в которой пасется скот, объедающий ветви деревьев. Только в 131 году Кохеба овладевает местом бывшего Иерусалима и мечтает на горе Сионе утвердить престол своего царства: но он вскоре убит и войско его истреблено 1004 . Только в 135–6 годах повелением Императора Адриана поселена на месте Иерусалима колония, названная Елия Капитолина, в которую под смертною казнию воспрещался вход Иудеям. Но вновь возникающий город быстро наполнялся Христианами, которых первым Епископом во времена Адриана называют Марка. Между ними город назывался Иерусалимом, но имя это снова входит в общее употребление лишь при Св. Константине Великом . Обращение градов в пустыню есть одно из действий правосудия Божия, очищающего человечество от грехов и страстей и неверия и служения плоти и другим идолам человеческого сердца, которые более всего гнездятся в больших центрах, служа очагами заразы всей страны. |
| Тогда святой, приблизившись к покойнице, молился: — Господи Иисусе Христе Боже мой, исполняющий все прошения Апостола Твоего Петра, моего наставника, исполни и мою просьбу, — воскреси эту отроковицу, так как она Твое создание. И да видят предстоящие Твою силу и разумеют, что нет иного Бога, кроме Тебя! Потом, прикоснувшись к мертвой, воскликнул: — Восстань и исповедуй Создателя твоего! И тотчас девица воскресла, стала на ноги и, громко взывая, восклицала: — Велик Бог, Которого проповедует Аполлинарий, и нет, кроме Него, другого Бога! Обрадовались родители отроковицы, обрадовались и все христиане, что так прославилось имя Господа Иисуса. Крестилась девица с матерью и все домашние, и всех принявших крещение душ обоего пола было триста двадцать четыре, и многие другие из язычников уверовали во Христа и крестились. Правитель же Руфин, хотя и уверовал во Христа, но страха ради перед цезарем, не принял крещения, но втайне любил святителя Божия и служил ему. Дочь же его посвятила себя Иисусу Христу, обручив себя Ему, как невеста, и пребыла девою в течение всей своей жизни. Сообщено же было цезарю язычниками, что какой-то человек, пришедший из Антиохии, своим волшебством и чарами, внес имя Иисуса Жидовина в город Равенну, и многие из народа слушают его, причем он даже семью и домашних Руфина совратил в свою веру. Цезарь же, немедленно послал наместника своего, именем Мессалина, в Равенну лишить власти Руфина, а Аполлинария приказал или принудить к поклонению языческим богам, или изгнать в самые отдаленные страны. Мессалин, исполняя волю цезаря, позвал Аполлинария в преторию и при капитолийских жрецах расспрашивал его, — кто он, откуда и чем занимается. Святой же сказал о себе, что он христианин, родом из Антиохии, ученик апостольский; дело же его исключительно состоит в проповедовании Иисуса Христа, Сына Бога Живого, сотворившего небо и землю, и море и всё, что на них и в них. — Не того ли проповедуешь Христа, Который, несколько лет тому назад, назвался Сыном Божиим, и был убит жидами? — спросил Мессалин. — Если бы Он был Бог, то не умер бы и не принял бы поругания, но так как Он был горд, то предан был на мучение и погиб от смертной казни, — ради чего ты причисляешь Его к богам, не знаю. |
| Эта остановка находится в самой верхней точке Виа Долороза, там, где она пересекается с улицей Сук Хан аз-Зейт. (Названная улица, кстати, позволяет кратчайшим образом пройти от Дамасских ворот к храму Гроба Господня.) Перекресток седьмой «станции» составлял когда-то пересечение Кардо Максимус с одним из так называемых «декуманосов» (поперечных улиц) города Элиа Капитолина – построенного императором Адрианом нового, «римского», Иерусалима. По католической традиции (до раскопок 1882 года на Русском месте это было общепринятое мнение), в эпоху Христа Спасителя именно здесь существовали ворота – промежуточные между Рыбными, расположенными севернее, и Ефремовыми, находившимися южнее, – которые Библия называет Старыми Воротами (см. Неем. 12, 39 ), а христиане позже назвали «Судные Врата». Раскопки 1882 года позволили точнее установить местоположение Судных Врат (см. ниже). Предание о том, что, выходя из города через эти ворота, Иисус упал во второй раз, не подтверждается Евангелием. Несмотря на чрезвычайные физические страдания Спасителя, духовные Его страдания были еще сильнее. Это было ощущение богооставленности, впервые посетившее Его накануне, в вечерней молитве в Гефсиманском саду. Душа Моя скорбит смертельно ( Мф. 26, 38 ; Мк. 14, 34 ), – сказал Он тогда ученикам. Теперь эта смертельная тоска усиливалась с каждым шагом, приближавшим Его к Голгофе. Восьмая станция («Не плачьте обо Мне») Повернув после седьмой остановки вправо, поднимаемся на несколько ступеней по улице Акабат аль-Канка и проходим мимо немецкого (Мальтийского) хосписа Святого Иоанна. Данная местность во времена Христа Спасителя находилась уже вне городских стен. Сейчас трудно в это поверить, проходя оживленным кварталом Старого Города. По левой стороне улицы, в стене греческого православного монастыря святого Харлампия издали виден камень, помеченный крестом и греческими буквами «Иисус Христос Ника» (т.е. «Христос, побеждай»). Крест на стене, по преданию, отмечает место беседы Спасителя с женщинами Иерусалима. И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем. Иисус же, обратившись к ним, сказал: дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших, ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие! Тогда начнут говорить горам: падите на нас! и холмам: покройте нас! Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет? ( Лк. 23, 27–31 ). |
| Это последнее обращение Господа к женам иерусалимским не только содержит пророчество о гибели города, которое исполнится через сорок лет в период Иудейской войны, но и указывает внутреннюю, мистическую причину грядущей гибели: религия Ветхого Завета превратилась уже в сухое дерево. Девятая станция (Третье падение Иисуса) Греческий монастырь во имя святого мученика Харлампия, о котором мы сказали выше, не позволяет прямо пройти к месту девятой остановки. Приходится вернуться на улицу Сук аз-Зейт. Когда-то это была главная улица города Элиа Капитолина. Римские города первых веков нашей эры строились с простотой и четкостью солдатского лагеря. С юга на север шли «кардо», с запада на восток «декуманусы». Главная улица города Адриана (Кардо Максимус) разрезала город с севера на юг от Дамасских до Сионских ворот. Это была широкая улица, обстроенная колоннадами с торговыми лавками под ними. Крестоносцы назвали эту улицу Малькви- зинет (дословно «плохая кухня»). Улица в их времена была уже крытой сверху, как и теперь, и в южной ее части сохранились вентиляционные отверстия, служившие дымоходами, когда там располагались кухни крестоносного воинства. Это и сейчас преимущественно пищевой рынок, где можно купить мясо, рыбу, овощи – все, вплоть до восточных сладостей. ...Поднявшись по широкой лестнице, проходим к девятой «станции». Она обозначена обломком колонны, встроенным в стену у дверей Коптской Патриархии. ...По обычаю, осужденный на смерть преступник на последнем участке пути должен был сам нести свой крест. Иисус был к этому времени так слаб, что перед самой Голгофой упал, по преданию, в третий раз. Я подобен вытекшей воде, все кости Мои расслабли. Сердце Мое, как воск, тает внутри. Сила моя иссохла, как черепок, гортань Моя суха, как пустыня, и язык прилипает к горлу ( Пс. 21, 15–16 ). И все же за этим отчаянием скрывался час последнего торжества: пришел час прославиться Сыну Человеческому. Истинно, истинно говорю вам, если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода ( Ин. 12, 23–24 ). |
| — А знаете, господа? Это идея. Послушайте, в самом деле, это письмо. В нем что–то есть. Это, правда, стоит целого доклада. Капитолина хорошо рассудила. Рекомендую. Мы согласились. Капитолина Ивановна ушла в дом и долго не возвращалась. Подавался бесконечный чай и самая разнообразная закуска. Так как к двум часам ночи многим опять захотелось есть, то еда возобновилась. Минут через десять наконец появилась Капитолина Ивановна с письмом в руках и сказала: — Не сразу нашла, хотя и хранится у меня в особом портфельчике. Бедный, бедный Андрюша! Его звали Андрюшей. Я кончала консерваторию в Питере, а он переходил в восьмой класс гимназии. Задумчивый такой был, болезненный. Потом на втором курсе университета от чахотки умер. И как я была к нему жестока и несправедлива! Вот уже пятнадцать лет прошло, а никак не могу себе простить своей жестокости. Это — последнее его письмо… Письмо — после разрыва со мною, после безобразно жестокого отказа с моей стороны… И такой был тихоня, такой скромный, все слушал мое пение и просил петь Франческу Рахманинова… Эх, какое было время!.. И какая я скверная, какая я холодная и скверная!.. И Капитолина Ивановна, облокотавшись на стол, закрыла глаза ладонями. Все смолкли и не решались прервать молчание. Капитолина Ивановна заговорила сама: — Ну, ладно! Не вернешь! Как ужасно, что ничего не вернешь! Вы вот тут целую ночь пустяки болтаете, а ведь это для меня… На всю жизнь, на всю жизнь! Милый, милый Андрюша! Если бы вы знали эти черные, лихорадочные, печальные глаза!.. Вот вы смеетесь, что я кокетничаю с Александром Федоровичем. А он ведь мне Андрюшу напоминает! Вот они, — тут она опять косо посмотрела на Чегодаева, — вот они, эти нежные, грустные, матово–виолончельные, поющие глаза… Александр Федорович, простите меня! Вы понимаете? Простите! Вам Миша объяснит… Вот Миша понимает. Капитолина Ивановна смахнула набежавшую слезу и начала читать. — Ну вот, слушайте! Все вокруг стали серьезны, как будто явилась какая–то святыня, когда, опустив глаза, в смущении и благоговении стоишь перед ней маленьким и ничтожным существом. |
| В Высоко-Княжьем проживала на положении ключницы старая дева Капитолина Неаполитанская. Ежедень бывала у ней двоюродная сестра Липочка, лет 16, пригожая, кроткая, тонюшенькая, как былиночка, большая начетчица, читала Капитолине из Житий. А жила та Липочка рядом, в церковном доме, у просвирни, платила за нее Капитолина 2 рубля в месяц, хоть и при себе бы могла держать, занимала в княжьем доме три комнаты. Липочка сиротой осталась, в холерный год померли у ней родители, ездили хоронить дедушку-протопопа и не воротились. Дьяконова дочка была. Капитолина к себе ее не взяла жить, остерегалась. Как-то приехал князь на охоту, она ее задами вывела. Наезжал князь только для охоты, осенью, а то зимой. И вот как-то приехал по пороше и застал Липочку у Капитолины. Кто такая, красавица? Такая-то. Чего она в черном? Родители померли. Липочка при нем заплакала. Он вынул платочек, сам ей слезки утер. И велел тут же в дом перебираться, чего ей у просвирни жаться! Капитолина не посмела прекословить. Пробыл тогда не две недели, а до Филиповок. Молодой, веселый, красавец, годов 26. И все, бывало, насвистывал. А то на фортепьянах, вот играет-играет! Придет к Капитолине: " Чего вы тут молчите, в ералаш давайте играть " . Стали примечать - антересуется Липочкой. Повел ее, где шкапы у него с книжками, - " читай, Липочка, чего хочешь " . Капитолина темней ночи стала, а Липочка канарейкой заливается, барина никак не боится, уже приручилась. Стал он отъезжать, мороз был, а Липочка выбегла на крыльцо, без шубки да при людях-то в слезы! Барин ей поморгал, ласково погрозился, как на дитю, и крикнул Капитолине: " Дом оберегайте и кто в дому! " " Капитолина бранить Липочку, - голову ты с меня сняла, безумица! - рассказывала адвокату проживавшая в Набилковской богадельне старушка, прачкой в Княжьем тогда была. - Липочка речкой изливается, извелась. И вот, на третий день Рождества, колоколец забрякал, только светать стало. Кого это Бог дает? Сам Макарий Силуаныч в гости, в крытом возке, со стеклышками, с фалетором. Важный, на седьмой десяток уж ему было, - что за оказия-екстренность? А с ним шубочка соболья-бархатная, пуховые платки, лисьи сапожки. И всем знато: главный при барине, задушевный. Письмо Капитолине: Снарядить Липочку в Москву, учиться будет, нечего ей делать в глухомани. Липочка в ладошки, прыг-прыг, а Капитолипа в рев: не пущу и не пущу! На нее Силуаныч пальцем: Как же, спросили тебя, не мать родная. И спрашивает Липочку: Желаете в Москву, барин опекать вас будет? А она: Еду-еду, а то и так убегу! Часу не прошло - помчали-заиграли. |
| – А знаете, господа? Это – идея. Послушайте, в самом деле, это письмо. В нем что-то есть... Это, правда, стоит целого доклада. Капитолина хорошо рассудила. Рекомендую. Мы согласились. Капитолина Ивановна ушла в дом и долго не возвращалась. Подавался бесконечный чай и самая разнообразная закуска. Так как к двум часам ночи многим опять захотелось есть, то еда возобновилась. Минут через 10, наконец, появилась Капитолина Ивановна с письмом в руках и сказала: – Не сразу нашла, хотя и хранится у меня в особом портфельчике. Бедный, бедный Андрюша! Его звали Андрюшей. Я кончала консерваторию в Питере, а он ходил в 8-й класс гимназии. Задумчивый такой был, болезненный. Потом, на втором курсе университета от чахотки умер. И как я была к нему жестока и несправедлива! Вот уже 15 лет прошло, а никак не могу себе простить своей жестокости. Это – последнее его письмо... Письмо – после разрыва со мною, после безобразно жестокого отказа с моей стороны... И такой был тихоня, такой скромный, все слушал молча мое пение и просил петь Франческу Рахманинова... Эх, какое было время!.. И какая я скверная, какая я холодная и скверная!.. И Капитолина Ивановна, облокотившись локтями на стол, закрыла глаза ладонями. Все смолкли и не решались прервать молчание. Капитолина Ивановна заговорила сама: – Ну, ладно! Не вернешь! Как ужасно, что ничего не вернешь! Вы вот тут целую ночь пустяки болтаете, а ведь это для меня... На всю жизнь, на всю жизнь! Милый, милый Андрюша! Если бы вы знали эти черные, лихорадочные, печальные глаза!.. Вот вы смеетесь, что я кокетничаю с Александром Федоровичем. А он ведь мне Андрюшу напоминает! Вот они, – тут она опять косо посмотрела на Чегодаева, – вот они, эти нежные, грустные, матовато-виолон-чельные, поющие глаза... Александр Федорович, простите меня! Вы понимаете? Простите! Вам Миша объяснит... Вот Миша понимает. Капитолина Ивановна смахнула набежавшую слезу и начала читать: – Ну вот слушайте! Все вокруг стали серьезны, как будто явилась какая-то святыня, когда, опустив глаза, в смущении и благоговении стоишь перед ней маленьким и ничтожным существом. |
| В музыку надо вжиться. Для нас она так же необходима, как хлеб, как воздух, как жилище. Я не ошибусь, если скажу о всех присутствующих здесь, что они живут музыкальными ощущениями не в меньшей, а в большей степени, чем всеми другими, и что хотя бы один день, проведенный без нее, доставляет нам страдания и мучения, большие, чем отсутствие размеренной еды и вообще жизненного довольствия. Ну, я вас удовлетворил, Капитолина Ивановна? Я говорил только ради вас, потому что сам я совсем не оратор и люблю больше слушать, чем говорить… — Ради меня, Александр Федорович, вы не сказали ни слова… Я бы хотела Шубертовскую устало–блаженную «Баркароллу», а у вас… какая–то «Девушка и смерть»… Ну да ради меня вы еще скажете… — Наедине… — ехидно скокетничал Запольский. — Ах, какой ты дотошный… Ну конечно наедине… И будем петь «Blondel zu Marien»… Вдали от супруга… — вторила Капитолина Ивановна. Все улыбались и смеялись, и каждому хотелось сказать что–нибудь игривое, но все воздерживались. Я тоже подумал: «Игривая дамочка! И недурна…» Но от дальнейшего тоже воздержался. — Ну, я думаю, Капитолина Ивановна и Александр Федорович еще немного потерпят наше общество и не будут пока нарушать нашей музыкальной компании, — весело затараторил Запольский. — А потому будем продолжать наше обсуждение дальше. Или поиграть? — Нет, нет! Давайте говорить! Сегодня решили не играть! Давайте говорить! Кто еще! Михаил Иванович, отвечайте! Будете отвечать? Или слово Николаю Владимировичу? — раздались голоса в ответ на слова Запольского. — Николаю Владимировичу, Николаю Владимировичу! — заговорили почти все, смотря на меня. Пришлось реагировать и мне. — Я, господа, не прочь. Но я чувствую, что меня ненавидит Капитолина Ивановна, и что ее сердце начисто заполнено виолончельными мелодиями… — Ах ты поросенок этакий, — набросилась на меня Капитолина Ивановна. — Туда же еще и ревновать! Вот еще гусь лапчатый. В наказание — действительно запрещаю тебе говорить. Никаких нам поправок не надо. Слово — Петру Михайловичу! — опять наехала она врасплох на человека, на этот раз на помещика Иванова, который хотя и имел многое сказать, но никак не думал держать целую речь. |
|
|
