| Теперь мы можем окончательно определить конкретное историческое содержание категорий метаэстетики, гиперэстетики и эстетики в их отношении к древнерусской системе богослужебного пения. К области метаэстетики мы будем относить все древнерусские письменно фиксированные распевы XII-XVI веков, включая сюда вышедшее из употребления уже в ХШ веке и недоступное методам современной расшифровки кондакарное пение, а также формы торжественного распевного чтения, скрывающиеся за экфонетической нотацией. Периодом же наивысшего расцвета певческих форм, относящихся к области метаэстетики, следует считать XV-XVI века. К области гиперэстетики мы будем относить прежде всего киевский, греческий и болгарский распевы, а также некоторые неполные распевы XVII века и отдельно песнопения, приписываемые конкретным авторам, которые начали появляться, очевидно, в самом конце XVI века. К области эстетики, наконец, мы будем относить концертное партесное пение, окончательно вытеснившее практику распевов к началу XVHI века. Периодам метаэстетики, гиперэстетики и эстетики исторически соответствуют: период существования единого мелодического континуума (XII-XVI века), период распада единого мелодического континуума под воздействием многораспевности (XVII век) и, наконец, время, в которое мелодический континуум вообще прекратил свое существование, распавшись на отдельные точко-подобные песнопения – «вещи» (с конца XVII века). Очень важно отметить, что хотя в большинстве своем ранние партесные произведения почти что полностью построены на основе отдельных мелодий знаменного, демественного, греческого, киевского и других распевов, однако произведения эти никак не могут быть отнесены к области богослужебного пения и являются чисто музыкальными объектами, несмотря на использование в них материала, принадлежащего богослужебно-певческой системе, ибо материал этот развивается уже не по богослужебно-певческим законам, но по законам музыкальным. Здесь необходимо преодолеть концепцию И.Коренева, сливающего понятия богослужебного пения и музыки, и научиться видеть непроходимую пропасть, отделяющую партесное пение от системы распевов. |
| Другими словами – сохранить в возможной полноте и верности музыкальное предание богослужебного чтения Священного Писания и богослужебных возгласов, а также и предохранить от смешения с другими, небогослужебными формами экфонесиса, как напр., от возглашений герольдов, характерных криков – пения уличных и базарных торговцев, театральной певучей декламации, и т. д. Еще в синагогальном богослужении существовали различные формы и способы чтения тех или иных отрывков Священного Писания. Нет ничего невероятного в том, что эти формы и способы (неодинаковые, впрочем, для различных стран еврейского разсеяния), будучи заимствованы и древнейшей христианской Церковью, передавались из поколения в поколение, видоизменяясь в зависимости от различных влияний, пока не были зафиксированы при помощи экфонетической нотации. Следовательно, ни богослужебное чтение, ни богослужебные возгласы, не были предоставлены личному вкусу и творческой музыкальной фантазии чтецов и священнослужителей, а были регламентированы церковным практическим преданием и затем зафиксированы в письме. Возникновение экфонесиса можно объяснить следующими соображениями. При чтении в просторном помещении, быстрое (разговорное) произношение не доходит достаточно ясно до слуха всех присутствующих, а потому требует, с одной стороны – повышения тона, с другой же стороны – некоторого растяжения гласных звуков, разделяемых ясным, даже немного резким произношением согласных. Поэтому, не только в храмах, но и вообще в местах скопления большого количества слушателей и в больших помещениях, различного рода объявления нередко производились нараспев. В старину, до изобретения громкоговорителей, на больших вокзалах, швейцар, ударяя в ручной колокольчик, протяжно, напевно (почти как диакон!) объявлял об отходящих и приходящих поездах. Отсюда и мелодические выкрики уличных и базарных торговцев, сразу выделяющие их из громких разговоров толпы. Это все явления того же экфонесиса, хотя по форме и по мелодическому содержанию (не говоря уже о тексте) – отличные от экфонесиса богослужебного. |
| Первое из 2 определений в 5-м ст., происходит от глагола (слушать), 2-е, - одно из слов, используемых для описания игры на духовых инструментах, обычно переводится как «сигнал» или «крик». Греч. определение λαλαγμο, по-видимому, означает то же, что но перевод блж. Иеронима - jubilationis - малопонятен. Тарелки меньшего размера должны были издавать более высокий звук, большего размера - более громкий, но связь с юбиляцией (радостными восклицаниями) не совсем понятна. Из анализа всего корпуса псалмов становится ясно, что подавляющее большинство инструментов составляли струнные - 2 типа лиры. Первенство киннора достаточно понятно: этот тип инструмента, на к-ром играл сам Давид, был наиболее распространен не только в Др. Израиле, но и в Древнем мире в целом: достаточно вспомнить имена Аполлона, Орфея, Гомера и Сапфо. Под звуки лиры поэты пели свои оды и песни. Она была инструментом придворных похорон в Уре Халдейском во времена Авраама, а неск. тысячелетий спустя, в VII в. по Р. Х., использовалась на погребальном судне в Саттон-Ху, на побережье англ. графства Суффолк. Й. Браун приводит прорисовки большого числа разных типов этого инструмента, принадлежавших к разным эпохам - от каменного века до римского времени ( Braun. 1999. S. 222-223) - и фотографии большинства из них. У одних плечи равной длины, у других - разной. Предположительно у инструментов 1-го типа струны были равной длины и потому должны были различаться по толщине для получения звуков разной высоты, а у лир 2-го типа последнее достигалось за счет разной длины струн. Однако все приведенные в книге Брауна иллюстрации недостаточно четкие и детализированные, что не позволяет судить о параметрах инструментов с уверенностью. Неизвестно, как звучала музыка библейской эпохи. Однако сохранились экфонетические знаки для записи распевного чтения Библии в синагоге, изобретенные ок. 700 г. по Р. Х. Основная проблема их расшифровки в том, что знаки, одинаковые для еженедельных чтений из Пятикнижия и для др. частей Библии - повествовательных, пророческих книг и с нек-рыми добавлениями для псалмов,- имеют разные традиц. |
| К сожалению, не удалось восстановить сколько-нибудь полного каталога выпущенных в России до Первой мировой войны граммофонных пластинок с русским церковным пением. Поэтому нет возможности составить себе более или менее ясное представление о репертуаре таких пластинок. При этом необходимо заметить, что старообрядцы – эта крайняя церковно-консервативная часть православных русских, оставшаяся с середины XVII в. не затронутой никакими иноземными музыкальными влияниями в богослужебно-певческой области, обратили на граммофонные пластинки с церковным пением очень серьезное внимание. Судя по тем немногим пластинкам с церковным пением производства до Первой мировой войны, которые до сих пор удавалось установить, репертуар их состоял из ходовых, общеизвестных произведений Бортнянского, Веделя, Львова, Турчанинова, Архангельского, Срокина, Давыдова, Чайковского, но были представлены также начинавшие получать известность в московских кругах произведения Кастальского, Гречанинова и Чеснокова 955 . Другими словами, объем репертуара пластинок почти не отличался от того репертуара, который представлен на пластинках с русским церковным пением, напетых после Второй мировой войны эмигрантскими русскими церковными хорами. Пластинки, напетые до Первой мировой войны в России, не чуждались экфонетики. Так, имелись пластинки с чтением знаменитым московским протодиаконом Розовым (славным на всю Россию не столько своим громогласием и глубиной своего голоса, сколько мягкостью своего сильного, великолепного голоса, умением им владеть и своей естественной, необыкновенно ясной и выразительной дикцией) пасхального Евангелия – Ин.1:1–17 ; Апостола на молебне: «Чадо Тимофее» – 1Тим.2:1–7 ; и с напетыми другими, знаменитыми во всей России протодиаконами многолетиями, «выкличкой» на архиерейском служении, «Вечной памятью» и т. д. Такие пластинки, сохранившие нам классическую русскую диаконскую экфонетику в наилучших ее образцах, могли бы теперь служить драгоценным учебным пособием и даже руководством для некоторых священнослужителей, не имевших возможности перенять непосредственно лучшие интонационные традиции возгласов и чтений, и поэтому предоставленных сомнительным догадкам или подражанию плохим образцам или, наконец, пресловутому «личному вкусу», который, нужно сказать, большей частью не имеет отношения к богослужебному экфонетическому и певческому преданию Русской Церкви 956 . Такого рода граммофонные пластинки имеют очень большое учебное и научное значение, так как на них передаются манера исполнения и техника хорового церковного пения в то время, когда русское хоровое церковное пение в России достигло высокого развития. |
| Если ввести образ Остромирова Евангелия в моду, то молодежь, например, будет не только носить изображение Остромирова Евангелия, она будет читать его. Тот огромный научный потенциал, который накоплен учеными, должен быть обязательно популяризирован. Впереди новое служение Остромирова Евангелия Российскому государству, Русской Православной Церкви, народу России». С докладами, посвященными различным аспектам изучения выдающегося памятника, выступили ведущие отечественные и зарубежные ученые-медиевисты. В рамках конференции состоялось открытие выставок в честь юбилея первой древнерусской рукописной книги. В Отделе рукописей РНБ развернуты экспозиции средневековых книжных раритетов, а в Отделе эстампов – выставка, посвященная истории изучения Остромирова Евангелия. Среди экспонатов выставок – ценнейшие рукописи, представляющие Остромирово Евангелие в широком контексте рукописной традиции средневековой книги. Представленные экспонаты не могут быть открыты для широкого доступа посетителей по объективным причинам, связанным с обеспечением сохранности фондов. Однако на сайте РНБ (www.nlr.ru) развернута виртуальная выставка «Остромирово Евангелие и рукописная традиция новозаветных текстов» . Это одна из самых масштабных акций Российской национальной библиотеки по раскрытию ценнейших рукописных фондов. Проект содержит полное информационное раскрытие Остромирова Евангелия как памятника мировой культуры и позволяет желающим познакомиться с выдающимися образцами греческих, южнославянских и древнерусских рукописей, хранящимися в РНБ. По словам генерального директора РНБ В.Н. Зайцева, глубоко символично, что «первая русская книга хранится ныне в первом государственном книгохранилище России, открытом “на пользу общую” в 1914 году. Роль библиотек в истории человечества огромна: если у народа нет книги, если не осталось письменных памятников, то и сам этот народ не имеет своей истории и обречен на бесследное исчезновение во тьме веков». Еще в 1900 году Н.П. Полевой писал: «Никому из славян, кроме нас, русских, не выпало на долю счастья сохранить подобный памятник». Одним из последних хранителей и исследователей Остромирова Евангелия был Вячеслав Михайлович Загребин (1942–2004) , крупный филолог-славист, палеограф и археограф. Более 30 лет он служил хранителем древнерусских фондов Отдела рукописей Российской национальной библиотеки и оставил глубокое исследование об экфонетических знаках в Остромировом Евангелии. Его светлой памяти и посвящена настоящая конференция. Оценка: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 скрыть способы оплаты Подпишитесь на рассылку Православие.Ru Рассылка выходит два раза в неделю: Новые материалы Выбор читателей Мы в соцсетях Подпишитесь на нашу рассылку |
| Во мн. списках Е. с.- напр., в греческих Vat. gr. 354, 949 г., Sinait. gr. 213, 967 г., в славянских Остромировом Евангелии, т. н. Куприяновых (Новгородских) листках (РНБ. F. n. I. 58, XI в.) - содержатся (как правило, в перикопах важнейших праздников) экфонетические знаки , обозначающие мелодический рисунок литургического чтения (см. также ст. Византийская нотация ). Лит.: Глубоковский Н. Н. Греч. рукописный Евангелистарий из собр. проф. И. Е. Троицкого. СПб., 1897; Baudot J. Les Évangéliaires. P., 1908; Gregory C. R. Textkritik des NT. Lpz., 1909. Bd. 3; Studies in the Lectionary Text of the Greek NT. Chicago, 1933. Vol. 1; 1934-1966. Vol. 2. N 1-6; Hor á lek K. Evangeliáe a tveroevangelia. Praha, 1954; Свирин А. Н. Искусство книги Древней Руси XI-XVII вв. М., 1964; Weitzmann K. Studies in Classical and Byzantine Manuscript Illumination. Chicago; L., 1971. P. 247-270; idem. Byzantine Liturgical Psalters and Gospels. L., 1980. (Variorum. Repr.: Coll. Studies Ser.; 119); Пуцко В. Г. Оклад рус. литургической книги XIV-XVI вв.//Myзej уметности. Београд, 1974. Зб. 18. С. 13-32; Burns Y. A Comparative Study of the Weekday Lection Systems found in some Greek and Early Slavonic Weekday Gospel Lectionaries: Diss. L., 1975; Лихачева В. Д. Искусство книги: К-поль XI в. М., 1976; Hamel Chr., de. A History of Illuminated Manuscripts. Boston, 1986; Dolezal M.-L. The Middle-Byzantine Lectionary: Textual and Pictorial Expression of Liturgical Ritual: Diss. Chicago, 1991; Martimort A.-G. Les lectures liturgiques et leurs livres. Turnhout, 1992. (Typologie des sources du moyen âge occidental; 64); Anderson J. C. Manuscripts//The Glory of Byzantium: Art and Culture of the Middle Byzantine Era, A. D. 843-1261/Ed. H. C. Evans, W. D. Wixom. N. Y., 1997. P. 83-111; Гарднер. Богослужебное пение. Т. 1. С. 307-314; Пентковский А. М. Лекционарии и Четвероевангелия в визант. и слав. литург. традициях//Евангелие от Иоанна в слав. традиции. СПб., 1998. Прил. 1. С. 3-54; Захарова А. В. Визант. иллюстрированные праздничные лекционарии (lsel)//ВВ. 2004. Т. 63(88). С. 242-250; Martani S. Das ekphonetische Notationsystem in den datierten Evangeliarien des 10. Jh.//Palaeobyzantine Notations. Vol. 3: Acta of the Congress held at Hernen Castle, The Netherlands, in March 2001/Ed. G. Wolfram. Leuven; P.: Dudley (Mass.), 2004. Р. 27-47. |
| Исследовав более или менее тщательно этот вопрос, мы нашли не только тожество в начертании между знаками этих рукописей и знаками соответствующих греческих текстов, но как сходство, так и различие даже в самом распеве на один и тот же текст в славянском и греческом экфонетических изложениях. Отсюда мы вывели следующее заключение: а) Экфонетические знамена указанных славянских памятников всецело воспроизводят знамена, встречаемые в греческих экфонетических памятниках веков V–XII, с тою разницею, что они впоследствии меняют свои старые строго определенные законы композиции на новые, выработанные временем в России и представляемые ныне в экфонетическом изложении Евангелия XV в. Святейшего Синода, б) В экфонетической мелодии на один и тот же текст как в греческом, так и в славянском изложениях представляемых в греческих Евангелиях X и XI в.в. и в славянском памятнике XI в., есть много как сходства, так и различия. Это обстоятельство свидетельствует о том, что или в глубокой даже древности допускались уклонения со стороны переводчиков в мелодиях при составлении переводов с оригиналов, или списавший наши листы с болгарского перевода допустил уклонения в мелодии, или я, когда сличал текст упомянутых листов Императорской Публичной Библиотеки с соответствующими текстами двух греческих Евангелий X и XI в.в., напал не на тот оригинал или подходящую с последнего копию. Последнее говорю потому, что и мелодии часто двух одинаковых греческих текстов одного и того же столетия, но разных редакций, большею частью не совпадают между собою, откуда вытекает, что мы не имеем права требовать безусловно и всегда тожества в мелодии одинаковых литургических текстов даже одного и того же времени. Что касается до экфонетической мелодии упомянутого Евангелия XV века Святейшего Синода, то она нами не была еще сличена с соответсвующими греческими мелодиями, так что судить о ней пока нет возможности. Чтобы сделать наглядным положение о тожестве в начертании экфонетических знамен славянских и греческих памятников, помещаем здесь ниже составленную параллельную таблицу знамен славянских и греческих Евангелий (См. |
| При экфонесисе господствует в середине фразы речитатив на одном тоне, однако, против псалмодии, с некоторым растяжением ударенных слогов. К этому, середин ному, речитативу (в котором в виде исключения, могут быть уклонения от среднего тона, особенно при длинной фразе), к ударенному первому слогу фразы может быть на предударных предшествующих начальных слогах сделан небольшой подъем (напр., к ударенному третьему слогу, с которого на чинается речитатив, скажем, на тоне фа , подъем на первых двух, предъударных слогах, может возглашаться на тонах ре и ми ). Конечная же модуляция голоса при окончании возгласа дает как-бы знать, что возглас окончен и певцы должны пропеть свой ответ. Интонации возгласов регламентированы преданием и передавались из поколения в поколение по местам, разнясь в подробностях. Была, можно сказать, культура возгласов. В пределах традиционной формулы возгласа, допускались незначительные варианты ея, однако, не нарушающие основную интонационную формулу. К сожалению, в последния десятилетия наблюдаются большия отклонения от традиционных интонационных формул, коренящияся в пресловутом «личном вкусе», в стремлении придать возгласу «большую выразительность». Некоторые начинают возгласы попросту петь, другие же – выкрикивать декламационно, с подчеркнутой аффектацей. Это – отступление от древнего предания не только русской, и не только православной церкви, но и вообще от предания христианской церкви, имеющей иерархию древнего преемства. К категории экфонесиса относятся чтение Священного Писания за богослужением: Евангелия, Апостола и паремий (которые берутся главным образом из книг Ветхого Завета). Тысячелетняя практика Церкви выработала для этих чтений особые типы экфонетики. В русской церкви можно отметить два основных способа чтения Священного Писания: так называемый «священнический» – так обычно читает священник или архиерей Евангелие, – и так называемый «диаконский», которым читает диакон на литургии Евангелие, псаломщик – Апостола, и тем же способом читается последняя (3-я) паремия. «Священнический» способ, в общем, почти не отличается от интонационной формы других богослужебных возгласов. Как на характерную отличительную особенность этой экфонетической формы можно указать переменную высоту речитативного чтения отдельных фраз, или даже, если фраза достаточно длинна, то и внутри самой фразы, с несколько более выраженными мелодическими модуляциями в начале и в конце всего чтения. У греков, сербов и болгар, чтение Евангелия и Апостола, как священниками, так и диаконами, почти одинаково: оно более богато модуляциями голоса, чем у русских. |
| О литургическом чтении в Древней Руси известно очень мало. Сам факт его существования уже в XI в. сомнению не подлежит, поскольку сохранились непреложные свидетельства – Остромирово Евангелие и Куприяновские (Новгородские) листки, содержащие экфонетическую нотацию, которой зафиксировано речитирование текста. Судить о некоторых аспектах древнерусской традиции священночтения, например, о предпочтении низких мужских тембров (что, впрочем, не исключало привлечения детей), об обучении «с голоса», о выразительном произнесении текста Писания и об особо распевном, интонационно выделяемом его завершении, можно по характеристикам путешественников. Так, Павел Алеппский, диакон антиохийский в середине XVII в. писал, что у московитов «пение идёт без всякого обучения, как случится... Лучший голос у них – грубый, густой, басистый... Так же все они и читают 1082 ... Чтец, хотя это и маленький мальчик, читает Апостол не иначе, как весьма речисто, и заканчивает его очень протяжно и громким голосом нараспев» 1083 . Слуховое представление о стиле литургического чтения в Средневековой Руси (до середины XVII в.) до нас донесли старообрядцы, его верные приверженцы и ревнители. И поныне у них жива манера речитации, бытовавшая до раскола. Она основана на иерархически выстроенной в соответствии с жанром и со «статусом» Книги (Псалмы, Паремии, Апостол, Евангелие) системе погласиц, строго псалмодических при чтении Евангелия и более свободных, в меру мелодизированных – при чтении Апостола и ветхозаветных пророчеств. Проникновение в конце XVII в. принципов музыкального мышления западноевропейского барокко в область древнерусской гимнографии спровоцировало новые стилистические тенденции, изменившие и певческий, и читаемый аспекты богослужений. В частности, смещение акцента с мелодической горизонтали на гармоническую вертикаль неизбежно привело к значительному упрощению мелоса песнопений. Аналогичные процессы, по-видимому, параллельно произошли и в интонационной сфере литургического речитатива: он значительно обеднел, элемент распевности уменьшился, делая звучание библейских текстов менее выразительным, и уж совсем минимизировался в псалмочтении. Вероятно, в XVIII в. такая манера псалмодирования и священночтения закрепилась в русской литургической практике. Характерна она и для нашего времени 1084 . |
| От древнейшего периода до нас довело лишь Остромиро-во Евангелие, датируемое 1056 годом, и пергаментные листы современного ему Евангелия апракос, известные под названием Куприяновых листов. Кроме того, известно еще Евангелие 1519 г., также снабженное экфонетическими знаками. Малочисленность экфонетических памятников заставляет предполагать, что формулы распевного чтения бытовали преимущественно изустно. Быть может, судить об этой традиции можно на основании фонографических записей распевного чтения старообрядцев, сделанных в наше время Т .Ф.Владышевской. Таким образом, византийская певческая система во всем своем объеме со всеми типами пения и чтения во всех их под робностях и во всем разнообразии форм была полностью воспринята на Руси, одновременно с усвоением и осознанием основополагающей базисной триады, включающей в себя осмогласие, центонную технику и невменную нотацию. Однако восприятие это не сводилось к механическому заимствованию готовых форм, но представляло собой целенаправленную переработку, по-новому осмысляющую и как бы переводящую византийскую систему на новый язык русского национального мышления. Так, отпочковавшись от византийской системы, русское богослужебное пение явило собой новый могучий побег вселенского богослужебного пения и внесло совершенно новый аспект и новую интонацию во всеобщее, прославление Господа. 11. О различении понятий богослужебного пения и музыки на Руси Все своеобразие и неповторимость русского богослужебного пения зиждется на особом понимании русскими людьми сущности этого пения, а также на остром осознании различия между богослужебным пением и музыкой, ибо мало где еще это различие ощущалось так ясно и проводилось с такой четкостью, как на Руси. И если на Западе смешение богослужебного пения с музыкой зашло так далеко, что словом «музыка» могло обозначаться как мирское музицирование, так и пение в церкви, то на Руси для обозначения этих явлений употреблялись совершенно разные термины. Следы этого различия можно наблюдать и в наши дни в глубинных областях России, где до сих пор пение в церкви обозначается словом «петь», а пение вне церкви мирских песен обозначается словом «играть». |
|
|
