| В апреле, мае и июне месяцах настоящего года внимание всей вообще России и особенно жителей Петербурга было привлечено чрезвычайным обстоятельством в нашей церкви: обращением из католичества в недро православной церкви о. Николая Биерринга, бывшего профессора католической академии (St. Alphonsus Academia) в Балтиморе. Жители Петербурга с участием следили за новым сочленом нашей церкви, спешили помолиться за него в тех церквах, в которых происходило его обращение к православию, его посвящение во диакона и священника, и наконец помолиться вместе с ним в академической церкви, в которой он уже сам совершал общественную литургию. Религиозный интерес всего Петербурга всем этим торжеством православия возбужден был до последней степени. Все молились за нового пастыря и напутствовали его на новое поприще его деятельности своими благословениями и благожеланиями... Всем читателям русских газет было известно, что Свят. Синод, до приискания средств к построению православной церкви в Нью-Йорке, решился устроить там пока домовую церковь , и что эту временную церковь он поручает о. Биеррингу. Затем, в первых числах августа, в наших газетах, на основании американских известий, было напечатано, что о. Биерринг благополучно прибыл в Балтимор. Этим последним известием и оканчивались все сведения о нем. Думаем, что русским читателям, которые со вниманием следили за новым своим собратом, которые молились с ним и напутствовали его благословением и благожеланиями, не безынтересно будет узнать дальнейшую его судьбу, а равно и судьбу той церкви, которая поручена ему; думаем, что России не безынтересно знать, как смотрят здесь, в Нью-Йорке, на временно учреждаемую нами домовую церковь и на всю православную церковь вообще. Все это побуждает нас сообщать сведения о нашей церкви в Америке но возможности подробные и последовательные, в Форме писем из Нью-Йорка. Письмо первое Преосвященный Иоанн, епископ алеутский и аляскинский, которому Св. Синод между прочим поручил перевести церковные вещи для нашей церкви, и я, прибыли в Нью-Йорк 21-го сентября (3-го октября). |
| При таком взгляде на дело сама собою разрешается и та соблазнительная двойственность библейского текста в определении природы искусителя, которую мы отмечали выше. Она происходит, очевидно, от двойственности самих деятелей искушения, какими были, с одной стороны естественный змий, в качестве низшего служебного орудия искушения, с другой сознательно-разумный дух, ведший всю искусительную борьбу 476 . Так именно смотрели на дело большинство отцов Церкви и лучших комментаторов текста. Св. Иоанн Златоуст говорит, например, следующее: «воспользовавшись змием, как орудием, диавол чрез него вступает в беседу с женой, и увлекает в свой обман этот простейший и немощнейший сосуд» 477 . И далее он предупреждает даже самую возможность одностороннего понимания текста, говоря: «но может быть, здесь кто-нибудь придет в недоумение и захочет знать, не имело ли это животное и дара слова? Нет, не должно так думать, но всегда, следуя Писанию, надобно рассуждать так, что слова принадлежали диаволу, который возбужден был к этому обману своей завистью, а этим животным воспользовался, как удобным орудием к тому, чтобы, прикрыв обман свой приманкой, обольстить сначала жену, как всегда более способную к обольщению, а чрез нее и первозданного» 478 . Итак, библейский змий-искуситель был подлинным змием, но активным агентом, действовавшим чрез него, был диавол, существо духовно-разумное, которому принадлежит и вся беседа с Евой 479 . «Что, действительно, под искусителем Евы нужно разуметь диавола, в этом убеждает нас Св. Писание, которое со всей очевидностью приписывает искушение первого человека этому злому духу 480 . Это следует из тех мест Св. Писания, где виновником грехопадения наших прародителей определенно называется диавол. Так, писатель кн. Премудрости Соломона говорит: «завистью диавола вошла в мир смерть» (Прем.Сол.2:24). Здесь дано, более или менее, ясное указание на падение первых людей, на последующее за сим наказание (смерть) и на природу искусителя (завистливый диавол). Та же мысль, но еще определеннее и сильнее выражена в следующих словах самого Господа Иисуса Христа, обращенных к неверующим и злобствующим на него иудеям: «ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего. |
| Как в нашем Стоглаве ослабление благочестия и упадок нравов возводятся к одной основной причине, так и здесь печальный переворот в живописи церковной был естественным следствием общего ослабления нравов, которого причину моралисты открывали в нравственном падении римского духовенства и даже в колебании самой Церкви католической. Никем не были высказаны эти мысли с такой энергией в конце XV века, как знаменитым монахом и проповедником Савонаролою, погибшим наконец в борьбе с папской властью. Не имея намерения излагать печальной, но торжественной истории этого великого оратора и великого христианского подвижника, ни обширных планов его о коренном преобразовании всей духовной жизни современной ему эпохи, коснусь только его идей о поэзии и об искусстве вообще. Изгоняя из школ Овидия, Тибулла и других соблазнительных поэтов, Савонарола советует наставникам распространять между своими воспитанниками чтение не только Св. Писания и Отцов Церкви, но даже Цицерона и Виргилия, только не воспламенять юного воображения языческими баснями 353 . Преследуя соблазн в литературе, еще сильнее восстает он против него в живописи церковной. «Вы заказываете – говорит он – писать в церквах фигуры по подобию той или другой известной женщины, и это очень дурно, и ведет к великому оскорблению предметов божественных... Вы наполняете церковь всевозможною роскошью. Неужели вы думаете, что Дева Мария одевалась именно так, как вы ее пишете?» и т. п. Согласно благочестивому направлению древних живописцев, великий проповедник указывает на Божество, как единственный источник красоты: «Тем прекраснее всякое творение, чем более приобщается красоте Божества, чем более к ней приближается; и тем прекраснее тело, чем прекраснее душа. Возьми двух женщин равно прекрасных телом: одна – положим – святая, другая, напротив, дурной жизни; увидишь, что первая будет любима всеми гораздо больше последней, и очи всех будут обращены на нее». Известно, какое всеобщее одушевление, какой священный восторг возбужден был во Флорентийской публике этими благочестивыми идеями, когда со всех сторон снесены были на площадь и сожжены различные предметы роскоши, выражавшие порчу нравов и ей способствовавшие, а именно: чужеземные ткани, портреты флорентийских красавиц и другие произведения лучших живописцев и скульпторов, карты, игральные кости, ноты и музыкальные инструменты, мертвые, то есть, поддельные волосы, зеркала, разные притиранья, соблазнительные поэты латинские и итальянские, Морганте и другие рыцарские книги, Боккаччио, Петрарка и т. п 354 . |
| Посольство цареградское с письмами к папе от императора и Фотия прибыло в Рим в апреле 879 года, когда папа, недавно возвратившийся из Франции, куда ездил искать защиты от итальянских графов, чувствовал себя в угнетенном положении. Император говорил в письме об общем желании, чтобы папа вступил в общение с Фотием для умирения константинопольской церкви, и просил папу прислать легатов на собор, имеющий собраться для утверждения Фотия на патриаршестве. Фотий извещал, что вторичное вступление его на патриаршую кафедру есть дело не столько личных желаний его, сколько уступки требованию императора, желанию клира, народа и восточной церкви, что все епископы стоят на его стороне, кроме немногих недовольных им. Фотий в письме своем коснулся и вопроса о символе веры , западная прибавка о котором – filioque – стояла преградой к восстановлению общения его с Фотием, главным обличителем этой прибавки при папе Николае113. 184 Письма императора и Фотия и сообщенный в них факт нового избрания Фотия на патриаршество были неожиданностью, смутившей папу, конечно, столько же, как смутила она его легатов в Царьграде. Но в виду совершившегося факта, о котором притом говорилось не столько с просьбой о признании, сколько с уверенностью в неизбежности этого признания со стороны Рима, что оставалось делать папе, как не решиться на это признание, как уже решились на то и папские легаты в Византии, вступив в общение с Фотием? Однако же Иоанн VIII не так скоро собрался с ответом Византии. Томимый затруднениями с разных сторон, папа видел необходимость обсудить со своими епископами и вопросы, выступавшие в делах с Византией. То были вопросы не только о Фотие, о прежде бывших на него соборах в Риме и Царьграде, о теперешних противниках его игнатианах, но еще вопросы о Болгарии и, наконец, о символе, вопрос о котором одновременно возбужден, но в смысле противоположном, из среды немецкой иерархии, занесшей жалобу на Мефодия, между прочим, и по поводу символа, в котором он не признает filioque. Лишь в августе 879 года папа отправил легатом в Царьград пресвитера кардинала Петра с письмами к императору и Фотию и с поручением участвовать вместе с двумя легатами, оставшимися в Царьграде, в предстоящем там соборе. В обоих письмах папа соглашается признать Фотия патриархом, иметь, общение с ним, но с некоторыми условиями, например, если Фотий принесет раскаяние в прежнем незаконном вступлении своем, откажется от Болгарии, на что всего более и налегает. Свою услужливость он простер до того, что грозит и игнатианам (которым также писал), если будут упорствовать в непризнании Фотия. Как решал папа вопрос о символе, скажем несколько ниже. |
| Еще до нашего поступления к Антонию был возбужден, по указанию Пафнутия Коломенского, вопрос о догматических погрешностях белокриницкого Устава, на котором учреждена австрийская иерархия. Эти погрешности касались самого важного предмета в богословии – безлетного, предвечного рождения Сына Божия от Отца. В Уставе сказано: “Достоит разумевати, яко Бог , свет истинный, искони совершен и непременен есть, точию до сотворения дел своих бе в молчании, имея единосущное Слово Сына своего, Егоже, по глаголу блаженного Андрея Цареградского, в первом изречении: “да будут вецы ” нетленно родил, сиречь во исхождении со присносущным, Духом Своим Святым от сердца отрыгнул”. Этими словами Устава прямо проповедуется, что Сын Божий до сотворения веков не был рожден, а родился вместе с веками, в первом изречении: да будут вецы, каковое учение явно противоречит основанным на Евангелии словам символа веры : “Верую во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, единородного, иже от Отца рожденного прежде всех век”. В Москве был составлен даже в 1863г. собор старобрядческих епископов и нашел, что в Уставе содержится “длинный ряд нечестия... коего не весма бы убоялися и самые ученики проклятого Ария”. Швецова такой отзыв об Уставе белокриницком весьма печалил. Проникнутый ревностью о славе инока Павла, составителя Устава и учредителя австрийской иерархии, он начал усердна подыскивать в творениях святых отцов что-либо, служащее к оправданию сказанного в Уставе о рождении Сына Божия, и открытия свои прочитывал мне, желая и меня привлечь на помощь себе в этом деле. Но я уклонился, сказав ему, что об Уставе совсем напрасно поднимать дело, когда погрешность его признана целым собором епископов, и притом не голословно, а на основании учения святоотеческого. Но Швецов мне ответил: “Владыка Антоний сказывал мне про этот собор, что он был под влиянием отступников (т.е. епископов: Онуфрия и Пафнутия Коломенского). Поэтому необходимо проверить, справедливо ли он признал погрешность в белокриницком Уставе. А проверяя, я не нахожу в нем никакой погрешности: ее изобрели отступники, чтобы обвинить наше богодарованное священство”. Я не стал противоречить Швецову, да и не мог, так как я состоял в качестве его помощника. Тогда-то Швецовым и была собрана из изречений святых отцов тетрадь в защиту Устава, которую впоследствии он напечатал в своей “Истинности”, за что, по настоянию Пафнутия, даже Духовным Советом был подвергнут суду, яко сущий еретик. А его защита ересей белокриницкого Устава обстоятельно разобрана и опровергнута покойным о.архимандритом Павлом. |
| И последовал он всей душой равноангельной жизни преподобного Антония, подвигов которого он был свидетелем; как тот великий муж, он сам служил больным и исцелял их своей молитвой, но, скрывая дар, данный его молитве, он подавал им зелие от своего кушанья, как будто оно было лекарственное. Блаженный Агапит видел это и трудился много лет, соревнуя в подвигах святому старцу. Когда кто из братии заболевал, преподобный оставлял свою келию (в ней не было ничего такого, что можно было бы украсть), приходил к больному брату и служил ему, подымая его, укладывая, вынося на своих руках и непрестанно моля Бога о спасении больного, если болезнь и длилась по воле Божией, чтоб умножить веру и молитву раба Божия Агапита. Итак, подражая подвигам преподобного Антония, блаженный Агапит сподобился быть причастником той же благодати: он исцелял молитвой своей всех больных и подавал им также зелие, которое варил себе для пищи. И за то он был назван врачом. Слух о нем распространился в городе, и многие больные приходили к нему и уходили здоровыми. В то время жил в Киеве один врач, родом и верой армянин, искусный во врачевании, подобного которому прежде не бывало. Осмотрев лишь больного, близкого к смерти, он узнавал и говорил ему день и час смерти, никогда не ошибаясь при этом и не пытаясь такого человека лечить. Из таких больных был принесен один в Печерский монастырь; он был первым боярином князя Всеволода, и армянин привел его в отчаяние, предсказав ему через восемь дней смерть. Блаженный же Агапит, сотворив молитву о нем, дал ему принять зелие, которое он сам ел, и сделал его здоровым, после чего слава о преподобном промчалась по земле русской. Армянин, уязвленный стрелой зависти, стал укорять блаженного, послал в Печерский монастырь одного осужденного на смерть, которому велел дать смертного зелия, чтоб он выпил его пред Агапитом и умер. Блаженный же, видя его умирающим, дал ему такого зелия, которое он сам ел, творя о нем молитву, и так избавил от смерти осужденного на смерть. С тех пор иноверный армянин еще больше того был возбужден против преподобного. |
| – «Делили одежды Его»: одежды распинаемого отдавались распинателям, и они делили их между собою, как знали. О разделе в настоящем случае одежд Спасителя подробнее повествуется в Евангелии от Иоанна ( Ин.19:23 и дал.). – «И поставили»: по приказанию Пилата ( Ин.19:19 ). Так как иудеи предали Пилату Господа, как политического преступника, именно, как называвшего Себя царем иудейским, то Пилат и приказал написать только сие. Мф.27:38 . Тогда распяты с Ним два разбойника: один по правую сторону, а другой по левую. «Два разбойника»: «Его распяли посреди них, дабы разделил с ними худую их славу» (Злат.). Правитель, живший обыкновенно в Кесарии, не часто бывал в Иерусалиме, а потому естественно случалось ему в бытность в Иерусалиме произносить смертные приговоры над несколькими преступниками. Мф.27:39–40 . Проходящие же злословили Его, кивая головами своими и говоря: Разрушающий храм и в три дня Созидающий! спаси Себя Самого; если Ты Сын Божий, сойди с креста. «Проходящие»: в этой толпе возбужден был фанатизм, а в таком случае толпа не скупа бывает на злословие. Вероятно, здесь разумеются, главным образом, подущенные книжниками и фарисеями. – «Кивая головами»: в знак презрения и насмешки. – «Разрушающий храм» и пр.: это – непонятое иудеями изречение Господа о храме тела Своего ( Ин.2:19 и дал.); это же изречение непонятое представлено было на суде Синедриона, как доказательство, что Иисус богохульник ( Мф.26:61 ). – «Спаси Себя»: т.е. если Ты такой всесильный чудотворец, то покажи теперь Свое всемогущество над Собою Самим, избавь Себя от этой насильственной и позорной казни. – «Сын Божий», т.е. Мессия ( Мф.26:63 ). – «Сойди со креста»: ибо для Мессии, думали они, все возможно. Мф.27:41–43 . Подобно и первосвященники с книжниками и старейшинами и фарисеями, насмехаясь, говорили: других спасал, а Себя Самого не может спасти; если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него; уповал на Бога; пусть теперь избавит Его, если Он угоден Ему. Ибо Он сказал: Я Божий Сын. |
| М. Голициной, поручил всецело «мирликийский вопрос». Общество должно было позаботиться не только о восстановлении разрушенного храма в Мирах, но и утвердиться в правах на земельный участок, на котором находится этот храм и который был приобретен еще в 50-х годах прошлого столетия известным паломником-писателем А. Н. Муравьевым на деньги, собранные в России путем пожертвований и записан на имя княгини А. М. Голициной, тещи графа Н. П. Игнатьева. В виду того, что мирликийский храм покинут был русскими афонскими иноками, по случаю войны: России с Турциею, и поступил в долговременное заведывание духовенства Писидийской митрополии (в духовном подчинении коей мирликийский храм находится), турецкое правительство стало оспаривать права России на этот участок, по праву давности, а потом и прямо объявило этот участок земли неотчуждаемым, в виду якобы военных соображений. «Вопрос мирликийский» оставался в таком неопределенном положении до 1910 года, когда, по предсмертному желанно графа Н. П. Игнатьева, выраженному в письме его на имя М. П. Степанова, он снова был возбужден в Константинополе через посла нашего Н. В. Чарыкова. Последний, указав на бесплодность наших усилий достигнуть благоприятного решения «мирликийского вопроса» турецким правительством, со своей стороны признал вполне целесообразным и возможным в настоящее время превратить этот вопрос в «бар-градский», как имеющий насущное жизненное значение для нашего паломничества, с построением в Бари храма в честь св. Николая и странноприимницы при нем. Мысль эта, уже давно преподносившаяся деятелям Императорского Православного Палестинского Общества, нашла полное сочувствие и живое одобрение и со стороны августейшего Председателя Ее Императорского Высочества Великой Княгини ЕЛИЗАВЕТЫ ФЕДОРОВНЫ. Для того, чтобы обеспечить содержание наших русских учреждений в Бари и предположенного к построению храма, решено было и доходы Александро-Николаевской часовни обратить на эти учреждения. Совет Императорского Православного Палестинского Общества возбудил пред Святейшим Синодом ходатайство о передаче названной часовни, к этому времени превращенной в храм, в его ведение. |
| Как отнестись к подобному свидетельству? Согласиться с запиской, что Фотий – виновник гонений? Но в доказательство она ссылается на действия, принадлежащие заведомо другим лицам. Даже более: она выставляет Фотия почти палачом как по степени его жестокости, так и по близости его к организации мучений. Если в разбираемом спорном вопросе опираться на записку, то где та грань, которая отделяет предполагаемую в ней правду от бесспорной неправды? – Прочие свидетельства, приведенные Г-ром. не имеют силы вовсе или имеют очень небольшую. Цитаты из писем папы Николая ничего не доказывают: ep. 7 Mansi XV, 179 называет Фотия violentus, rapax et sceleratus adulter, no violentus и rapax при adulter подразумевают факт вторжения Фотия в церковь и ничего более; ep. 11, p. 360 говорит о преследованиях со стороны Фотия (persecutiones), но под ними могут разуметься обычные кары, налагаемые церковною властью. Libellus synodicus (Fabricii-Garless op. cit. t. XII, p. 417. Mansi XV, 519) рассказывает, что после незаконного занятия кафедры Фотий, возбудив гнев царя против Игнатия, изгоняет последнего на Митилену и т. д. Однако упоминание о царском гневе не оставляет сомнения, что не сам Фотий изгонял Игнатия, а правительство под его влиянием. Чем-же был возбужден царский гнев? Может быть, простым сообщением о соборе игнатиан в храме Ирины и их упорном стремлении создать новую смуту? Ведь и этого было достаточно, чтобы Варда выступил с принудительными мерами. Но если так, то говорить о Фотии, как виновнике гонений, можно лишь фигурально, как несомненно фигурально выражение Libellus’a, что Φτιος… ξορζει… γντιον. Слова Глики (Glycas p. 544) и Манассы (Manass. p. 219), писавших свои хроники в XII веке, являются отдаленным и безотчетным эхом воззрений игнатиан и их авторов, вместе с которыми они стоят и падают. Традиция хронистов, стоящих ближе к IX в., совершенно иная: они единогласно утверждают, что преследования Игнатия и его партии исходили всецело от Варды (Georg. Cont. 1053 P. G. CX.=Leo Gramm. |
| Вставал он по-прежнему в восемь часов и после чаю садился читать свои старые книги и журналы. На новые у него уже не было денег. Оттого ли, что книги были старые или, быть может, от перемены обстановки, чтение уже не захватывало его глубоко и утомляло. Чтобы не проводить времени в праздности, он составлял подробный каталог своим книгам и приклеивал к их корешкам билетики, и эта механическая, кропотливая работа казалась ему интереснее, чем чтение. Однообразная кропотливая работа каким-то непонятным образом убаюкивала его мысли, он ни о чем не думал, и время проходило быстро. Даже сидеть в кухне и чистить с Дарьюшкой картофель или выбирать сор из гречневой крупы ему казалось интересно. По субботам и воскресеньям он ходил в церковь. Стоя около стены и зажмурив глаза, он слушал пение и думал об отце, о матери, об университете, о религиях; ему было покойно, грустно, и потом, уходя из церкви, он жалел, что служба так скоро кончилась. Он два раза ходил в больницу к Ивану Дмитричу, чтобы поговорить с ним. Но в оба раза Иван Дмитрич был необыкновенно возбужден и зол; он просил оставить его в покое, так как ему давно уже надоела пустая болтовня, и говорил, что у проклятых подлых людей он за все страдания просит только одной награды – одиночного заключения. Неужели даже в этом ему отказывают? Когда Андрей Ефимыч прощался с ним в оба раза и желал покойной ночи, то он огрызался и говорил: – К чёрту! И Андрей Ефимыч не знал теперь, пойти ему в третий раз или нет. А пойти хотелось. Прежде в послеобеденное время Андрей Ефимыч ходил по комнатам и думал, теперь же он от обеда до вечернего чая лежал на диване лицом к спинке и предавался мелочным мыслям, которых никак не мог побороть. Ему было обидно, что за его больше чем двадцатилетнюю службу ему не дали ни пенсии, ни единовременного пособия. Правда, он служил не честно, но ведь пенсию получают все служащие без различия, честны они или нет. Современная справедливость и заключается именно в том, что чинами, орденами и пенсиями награждаются не нравственные качества и способности, а вообще служба, какая бы она ни была. Почему же он один должен составлять исключение? Денег у него совсем не было. Ему было стыдно проходить мимо лавочки и глядеть на хозяйку. За пиво должны уже 32 рубля. Мещанке Беловой тоже должны. Дарьюшка потихоньку продает старые платья и книги и лжет хозяйке, что скоро доктор получит очень много денег. |
|
|
