| — Нет, — мрачно уронил Элмер. — Во всяком случае вы слыхали о том, что он сделал, — продолжал отец Браун. — Это было хуже всего, когда–либо сделанного Денди. Он устроил бойню в Гленкоу. Человек он был ученый, сведущий юрист, государственный муж с очень широкими взглядами, притом — тихий человек, с лицом тонким и умным. Вот такие–то люди и продают душу черту. Элмер привскочил на месте и пылко закивал головой. — Ей–богу, вы правы! — крикнул он. — Тонкое умное лицо! У Джона Стрейка именно такое лицо. Тут он поднялся и некоторое время странно, сосредоточенно всматривался в отца Брауна. — Если вы немного подождете меня здесь, я покажу вам кое–что, — сказал он наконец. Элмер вышел снова в среднюю дверь, прикрыв ее за собой. «Направился, видно, к буфету или к себе в спальню», — подумал отец Браун. Он не вставал с места и рассеянно смотрел на ковер, на который сквозь стекла двери падал бледный красноватый отсвет. На миг он принял было ярко–рубиновый оттенок, но потом снова потускнел, будто солнце выглянуло из–за тучи и спряталось вновь. В комнате было тихо, только водяные существа плавали взад и вперед в своей зеленой чаше. Отец Браун напряженно думал. Минуту–две спустя он поднялся, бесшумно скользнул к телефону, помещавшемуся в углублении за гардиной, и вызвал доктора Война по месту его службы. «Хотел бы сообщить вам кое–что по делу Элмера, — тихо сказал он. — История любопытная. На вашем месте я немедленно отправил бы сюда человек пять–шесть, чтобы они окружили дом». Потом он вернулся на прежнее место и уселся, уставившись на темный ковер, который снова подернулся ярким кроваво–алым отблеском. Этот сочащийся сквозь стекла свет навел его на мысль о зарождении дня, предшествующем появлению красок, и о тайне, которая то открывается, то закрывается, словно дверь или окно. Нечеловеческий вопль раздался из–за закрытых дверей и почти одновременно раздался выстрел. Не успели раскаты его замереть, как дверь распахнулась, и в комнату, шатаясь, вбежал хозяин дома, в разорванном у ворота халате, с дымящимся пистолетом в руке. Он не то дрожал с головы до ног, не то трясся от хохота, неестественного при данных обстоятельствах. |
| — Нет, — мрачно уронил Элмер. — Во всяком случае вы слыхали о том, что он сделал, — продолжал отец Браун. — Это было хуже всего, когда–либо сделанного Денди. Он устроил бойню в Гленкоу. Человек он был ученый, сведущий юрист, государственный муж с очень широкими взглядами, притом — тихий человек, с лицом тонким и умным. Вот такие–то люди и продают душу черту. Элмер привскочил на месте и пылко закивал головой. — Ей–богу, вы правы! — крикнул он. — Тонкое умное лицо! У Джона Стрейка именно такое лицо. Тут он поднялся и некоторое время странно, сосредоточенно всматривался в отца Брауна. — Если вы немного подождете меня здесь, я покажу вам кое–что, — сказал он наконец. Элмер вышел снова в среднюю дверь, прикрыв ее за собой. «Направился, видно, к буфету или к себе в спальню», — подумал отец Браун. Он не вставал с места и рассеянно смотрел на ковер, на который сквозь стекла двери падал бледный красноватый отсвет. На миг он принял было ярко–рубиновый оттенок, но потом снова потускнел, будто солнце выглянуло из–за тучи и спряталось вновь. В комнате было тихо, только водяные существа плавали взад и вперед в своей зеленой чаше. Отец Браун напряженно думал. Минуту–две спустя он поднялся, бесшумно скользнул к телефону, помещавшемуся в углублении за гардиной, и вызвал доктора Война по месту его службы. «Хотел бы сообщить вам кое–что по делу Элмера, — тихо сказал он. — История любопытная. На вашем месте я немедленно отправил бы сюда человек пять–шесть, чтобы они окружили дом». Потом он вернулся на прежнее место и уселся, уставившись на темный ковер, который снова подернулся ярким кроваво–алым отблеском. Этот сочащийся сквозь стекла свет навел его на мысль о зарождении дня, предшествующем появлению красок, и о тайне, которая то открывается, то закрывается, словно дверь или окно. Нечеловеческий вопль раздался из–за закрытых дверей и почти одновременно раздался выстрел. Не успели раскаты его замереть, как дверь распахнулась, и в комнату, шатаясь, вбежал хозяин дома, в разорванном у ворота халате, с дымящимся пистолетом в руке. Он не то дрожал с головы до ног, не то трясся от хохота, неестественного при данных обстоятельствах. |
| По обычаю туземцев, они всё откладывали своё переселение, и, наконец, их застали первые дожди; через полуразрушенные крыши вода потоком вливалась в их дома; на пастбищах образовались озёра глубиною до щиколотки ноги человека, и после летнего зноя повсюду забушевала жизнь. Наконец поселяне вышли из деревни, ступая по воде; мужчины, женщины и дети брели под ослепляющим тёплым, утренним ливнем и, понятно, обернулись, чтобы в последний раз взглянуть на свои дома. Как раз в то время, когда последнее нагружённое вещами семейство вереницей проходило через ворота, послышался треск ломающихся стропил и крыш. Поселяне увидели, как на мгновение поднялся блестящий, извивающийся, как змея, чёрный хобот, который разбрасывал промокшую настилку крыши. Он исчез; пронёсся новый грохот; вслед за тем — вопль. Хати срывал крыши с домов, как вы собираете водяные лилии, и отскочившее бревно его ударило. Нужна была только эта боль, чтобы в нём проявилась вся сила: в джунглях нет ни одного такого безумного разрушителя, как взбешённый слон. Задними ногами он ударил в глиняную стену, она рассыпалась и под дождём превратилась в жёлтую грязь. С визгом повернулся Хати на одном месте, помчался по узким улицам, прислонялся то к одной, то к другой хижине, справа и слева, потрясая старые двери, обращая в щепки стропила крыш, а позади него три молодые слона свирепствовали, как тогда, при разграблении полей Буртпора. — Джунгли поглотят остатки, — произнёс спокойный голос среди обломков. — Нужно разрушить внешнюю ограду. И Маугли, весь блестящий от дождя, струившегося по его обнажённым плечам и рукам, отскочил от стены, которая начала оседать на землю, точно утомлённый буйвол. — Всё в своё время, — задыхаясь, крикнул Хати. — Ах, в Буртпоре мои бивни покраснели! Ну, на внешнюю стену, дети! Головой! Все сразу! Ну! Четыре слона, стоя рядом, наклонили головы; внешняя ограда выгнулась, треснула и упала, и люди, онемевшие от ужаса, увидели дикие, забрызганные глиной головы разрушителей, которые выглянули из зияющего пролома. Тогда люди бросились бежать по долине; у них не было ни домов, ни пищи, а их дома, разрушенные, разбросанные, истоптанные, таяли позади них. |
| Пожарский продолжал стоять на гребне вала, глядя из-под козырька своего шлема на приближающиеся длинные шеренги польских пехотинцев с мушкетами и алебардами в руках. Головы жолнеров и шляхтичей были покрыты шляпами и шапками, украшенными пышными перьями: белыми, красными, черными, дымчатыми… «Не войско, а стая фазанов!» – усмехнулся про себя Пожарский. Воеводы из пеших полков, стоявшие в укрытии за валом, упрашивали Пожарского не рисковать головой и не маячить на виду у вражеских стрелков. Пожарский далеко не сразу прислушался к словам своих военачальников. Наконец Пожарский ловко сбежал вниз по крутому склону вала и добродушно проворчал, подходя к воеводам: – Ну, чего вы раскудахтались! Иль я сам не разумею, когда мне можно высовываться, а когда нет. – Оглядев лица воевод, Пожарский помолчал и проговорил: – Сейчас Ходкевич начнет давить на нас своей пешей ратью, будет искать слабину в наших позициях. Пехоты у него явно больше, чем у нас, поэтому приказываю всем нашим всадникам спешиться и стоять до поры в резерве. …Степан Горбатов остался недоволен тем, что Пожарский приказал его полку в предрассветной мгле выдвинуться в Белый город и затаиться там среди полусгоревших развалин неподалеку от Боровицких ворот Кремля. По замыслу Пожарского, полк Горбатова должен был сидеть в засаде и ждать, когда польский гарнизон выйдет из Кремля на вылазку. «Это непременно случится, когда войско Ходкевича вступит в битву с нашей ратью, – сказал Пожарский Горбатову. – А посему, полковник, расположи своих стрельцов так, чтобы выбравшиеся из Кремля ляхи сразу угодили под их шквальный огонь!» Полк Горбатова должен был прикрывать тыл владимирских ратников, которые расположились у Чертольских ворот, от возможного удара поляков из кремлевской цитадели. На всякий случай стрельцы Горбатова держали под наблюдением и Водяные ворота Кремля, выходившие на берег Москвы-реки. Около полудня Ходкевич бросил в сражение все свои силы, пытаясь прорвать русскую оборону у Тверских, Никитских и Арбатских ворот. Горбатов взволнованно вслушивался в доносящийся издали боевой клич поляков, заглушаемый пальбой из пищалей со стороны ополченцев. Судя по тому, что грохот выстрелов и крики поляков становились все ближе, наступление Ходкевича успешно развивалось. |
| Поскольку они не могли добраться до московитов на конях по разрытым улицам, полковник приказал поджечь на всех улицах угловые дома, а дул такой ветер, что через полчаса Москва от Арбата до Кулижек была вся охвачена огнем, благодаря чему наши и победили, ибо русским было не под силу обороняться от врага, тушить огонь и спасать оттуда своих, и им пришлось поэтому обратиться в бегство и уйти с женами и детьми из своих домов и дворов, оставив там все, что они имели. Так оправдалась старая военная латынь, которая была поговоркой в древности в Риме и стоит в девятой эклоге из «Буколик» Вергилия: «Ut possessor agelli diceret: haec mea sunt, veteres migrate coloni» . В этот день выгорела третья часть Москвы, и много тысяч людей погибло от пуль, мечей и от охватившего их огня. Улицы, где стояли ювелирные и оружейные лавки, были до того завалены мертвыми телами, что ноги проходивших там в некоторых местах едва касались земли. Воинские люди захватили в этот вечер в ювелирных и других лавках огромную и превосходную добычу золотом, серебром, драгоценными каменьями, жемчугом, дорогими украшениями, парчой, бархатом, шелком и т. п. На следующую ночь остальные русские укрепились у самого Кремля, в Чертолье, где накануне пожара не было. Точно так же и живущие по ту сторону Москвы-реки тоже построили шанцы напротив Кремля, водрузили на укреплениях свои знамена и стали расхаживать от одного шанца к другому. Те, что были в Чертолье, занимали треугольник, образуемый большой Белой стеной, и находилось там около тысячи стрельцов. Они подобным же образом сделали шанцы на улицах, по обе стороны от стен, полагая, что наши станут штурмовать с лобовой стороны. Замосквореченские сделали шанцы у наплавного моста против Водяных ворот, поставили туда пушки и упорно стреляли по нашим. Они тоже, как и другие, предполагали, что наши придут с лобовой стороны. Но капитан Яков Маржерет применил замечательную военную хитрость. Он предоставил им укрепляться и сторожить, а сам, поскольку лед на Москве-реке был еще крепкий, вывел своих мушкетеров через кремлевские Водяные ворота на реку и, оказавшись таким образом между врагами и их укреплениями, мог нападать направо и налево, как ему вздумается. |
| Соображая все обстоятельства, можно с вероятностию положить, что особенности в быту Новгорода произошли мало-помалу, вследствие известных исторических условий, а не вследствие пожалования Ярославова, о котором, кроме Степенной книги, не знает ни одна летопись. Что касается до внешнего вида русского города в описываемое время, то он обыкновенно состоял из нескольких частей: первую, главную, существенную часть составлял собственно город, огороженное стенами пространство; впоследствии времени около города образуются новые поселения, которые также обводятся стенами; отсюда город получает двойные укрепления: город внутренний (днешний) и город наружный (окольный, кромный), внутренний город носил также название детинца, внешний – острога; поселения, расположенные около главного города, или детинца, назывались передгородием. Стены бывали каменные и деревянные (преимущественно) с дощатыми заборалами, башнями (вежами) и воротами, которые носили названия или по положению в известную сторону, например Восточные, или по украшениям, например Золотые, Серебряные, или по тем частям города, к которым прилегали, по их народонаселению, например в Киеве были ворота Жидовские, Лядские, или по церквам, которые находились в башнях над воротами или, быть может, даже по образам, или наконец по каким-нибудь другим обстоятельствам, например Водяные в новгородском Детинце, выводящие к реке, и т. п. Упоминаются два вала, и место, находящееся между ними, носит название болонья. Передгородие разделялось на концы, концы – на улицы. Городское строение было тогда исключительно деревянное, церкви были каменные и деревянные; что касается до количества церквей в городах, то в Новгороде с 1054 года по 1229 построено было 69 церквей, из которых 15 были, наверно, деревянные, ибо о них или прямо сказано так или сказано, что они были срублены; из остальных о некоторых прямо сказано, что они были каменные, о других же ничего не сказано; в число 69 включены и церкви монастырские; нельзя думать, чтобы до 1054 года находилось уже очень много церквей в Новгороде; это количество церквей во втором по богатству (после Киева) русском городе может дать нам приблизительное понятие о количестве церквей в Киеве. |
| Сплачется мала птичка, Белая пелепелка: Охте мне молоды горевати! Хотят сырой дуб зажигати, Мое гнездышко разорити, Мои малые дети побити, Меня пелепелку поймати. Сплачется на Москве царевна, Борисова дочь Годунова Охти мне молоды горевати! Что идет к Москве изменник Ино Гриша Отрепьев рострига, Что хочет меня полонити, А полонив меня, хочет пострити, Чернеческий чин наложити. А мне постритчися не хочет, Чернеческого чина не сдержати: Отворити будет темна келья, На добрых молодцов посмотрити. Ино, ох, милые наши переходы! А кому будет по вас да ходити, После царского нашего житья И после света Бориса Годунова! Ах милые наши теремы, А кому будет в вас да сидети, После царского нашего жатья И после Бориса Годунова. В то время, когда в царских дворцовых палатах происходила такая трагическая сцена, на улицах Москвы начинались уже народные движения смутного времени – начиналась игра царем. Москвичи ждали первого самозванца. Буйная толпа вторглась в палаты царские; по приказанию самозванца, все семейство Бориса Годунова отведено было в прежний боярский дом его. Прекрасный, умный сын Годунова, Федор Борисович, только что вступивший на престол и подававший большие надежды, был бесчеловечно умерщвлен вместе с матерью, а Ксения сохранена до прибытия... самозванца в жертву его любострастию и потом для заключения в темной келии. Вот и он – Лжедимитрий I, торжественно вступает в Москву. Как только въехал он на площадь через Московский мост и Водяные Ворота, поднялся такой страшный вихрь, что всадники и кони едва не попадала; пыль взвилась столбом и всёх ослепила. Москвичи перепугались и, сотворив крестное знамение, говорили друг другу: «Господи, спаси нас, Быть беде и несчастью...» И точно, беда для московского государства была неминуема; смуты росли и росли. Не к добру что-то удалые добрые молодцы, стрельцы и казаки, давно уже, с самого начала весны, рвались на весновую службу, на широкую Волгу. Давно в Москве раздавалась песня: Бережечек зыблетца Да песочек сыплетца, Ледочик ломитца, |
| Стены от ворот Спаских до науголной Воскресенской башни восемдесят сажен. Воскресенской науголной башни ширина три сажени, поперег тож. А от Воскресенской башни по другой стене от Каткины горы башня, что бывали Ильинские ворота. Ширина три сажени с полусаженью, поперег две сажени с полусаженью. Да в той же стене башня середняя Борисоглебская. Ширина четыре сажени, поперег тож. Да по той же стене башня Дебриская. Ширина четыре сажени, поперег тож. От Воскресенские башни до науголной Волской башни стены сто девяносто сажен. Волской башни ширина четыре сажени, поперег тож. От Волской науголной башни башня Выводная. Ширина пять сажен, поперег [слово затерто] сажени. А от Волские Косые башни к реке Волге вороты Водяные. Ширина три сажени с полсаженью, поперег тож. Да перед Водяными воротами башня Отводная. Ширина шесть сажен с полусаженью, поперег три сажени с полусаженью. От Волги ж башня. Ширина три сажени с четвертью, поперег тож. В той же стене от реки от Волги башня Науголная с рукавом. Рукав обведен тыном. Ширина три сажени с полусаженью, поперег две сажени с полусаженью. От Волской Науголной башни до башни Науголной, что с рукавом, сто десять сажен. От Науголной башни башня ж с рукавом против мыту. Ширина три сажени с полусаженью, поперег три сажени. В той же стене башня над тайником. Ширина четыре сажени, поперег три сажени с полусаженью. Тайник от воды в город до улицы. Длина тринатцать сажен, поперег в тайнике две сажени с четвертью. А вверх полторы сажени. В той же стене башня от талника против соборной церкви. Ширина три сажени с полусаженью, поперег тож. От Науголной башни, что с рукавом до башни, что у Спаских ворот, стены сто дватцать четыре сажени. Башня ширина три сажени с четвертью, поперег три сажени. А от тое башни до Болших Спаских ворот семь сажен с четвертью. Башни рублены все клетками, бои выводные за город о дву мостех. А меж башен тыих острог оставлен без тарасов в борозду. Вышина острогу две сажени с полусаженью. Под верхом были палати з боем и под котками. |
| Только тогда из дворца можно было увидеть сцену жертвоприношения на алтаре святилища. Небоскреб в Иерусалиме раннего римского времени — очевидный абсурд. Следовательно, храм располагался значительно ниже, и это также льет воду на мельницу " южной " его локализации. Наконец, каналы, снабжавшие Иерусалим водой, начинались в районе гор Хеврона, проходили через Пруды Соломона у Вифлеема в Иерусалим. Нижний канал шел на Храмовую гору через Еврейский квартал и современный мост Уилсона. По сведениям источников, древний водопровод снабжал водой mikveh — бассейн для ритуальных омовений первосвященников, который располагался выше Водяных Ворот. Помимо этого, водой из того же водопровода смывали кровь с алтаря храма. Отдельные участки этого акведука сохранились до наших дней. Они позволяют судить, что акведук оказался бы на 20 метров ниже Храма, если бы тот располагался на месте мечети Скалы. Обслуживать Водяные Ворота и Алтарь храма он никак не смог бы. Другое дело, если бы храм стоял на 20 метров ниже, т.е. южнее мечети… Важным аргументом для локализации храма являются результаты предварительного радарного зондирования, проведенного Тувией Сагивом. Они позволяют предполагать наличие сводов и других структур, которые, если придерживаться традиционной локализации храма, должны были быть значительно южнее. Северный же участок на Храмовой горе, просвеченный радаром, дал неутешительную картину — везде была скала. Кроме того, совсем недавно Сагиву пришла в голову еще одна интересная мысль — провести термальное сканирование стен и платформы Храмовой Горы. Дело в том, что этот участок обладает любопытной особенностью. В течение дня солнце нагревает Храмовую гору равномерно, что позволяет выявить подпочвенные аномалии при ночном охлаждении. Инфракрасное сканирование обнаружило древнюю пятиугольную постройку под мечетью Купола Скалы. Что это за здание, пока неизвестно. Наконец, стоит принять во внимание еще одно обстоятельство. После подавления в 132 году до н.э. восстания Бар-Кохбы римляне снесли Иерусалим и построили на его месте новый город — Элия Капитолина с храмом Юпитера на Храмовой горе. |
| Мон-рь пострадал во время пожаров 1737 и 1748 гг. (РГАДА. Ф. 280. Оп. 3. Ед. хр. 1. Л. 1 об.): сгорели кровли, кельи, 2 конюшни и неск. дворов на монастырской земле ( Токмаков. 1896. С. 97). В 1752 г. на заводе Данилы Тулякова из старого монастырского колокола был отлит новый с прибавлением 38 пудов - вклад игум. Ольги (Дубенской). В 1755 и 1768 гг. были заменены иконостасы приделов и собора Преображения Господня (ЦГИАМ. Ф. 203. Оп. 236. Д. 55, 119). В 1744 г. за М. А. м. числились 1586 крестьян (ЧОИДР. 1860. Ч. 3. Отд. 1. С. 151) ( Малиновский. 1992. С. 135). К 1764 г. в обители проживали 4 священника, 2 диакона, 96 монахинь, а также 12 отставных убер- и унтер-офицеров и солдат ( Токмаков. 1896. С. 97-98). В 1764 г. М. А. м. был отнесен ко 2-му классу необщежительных мон-рей, в нем должно было быть не более 17 монахинь ( Ушакова. 2016. С. 40. Токмаков. 1896. С. 38). Перед 1764 г. в обители помимо собора с трапезной и колокольней находились построенные в 1713-1714 гг. каменные кельи, 9 каменных флигелей и 1 деревянный, 3 каменные сторожки, каменная ограда с 2 башнями и 3 воротами (РГАДА. Ф. 280. Оп. 3. Ед. хр. 1. Л. 1-2; Токмаков. 1896. С. 39). В 1779 г. вновь сообщается о починке ветхих зданий в мон-ре (ЦГИАМ. Ф. 203. Оп. 236. Д. 209, 256, 258). В 1812 г., перед вступлением франц. войск в Москву, игум. Анфия (Козловская) удалилась «неизвестно куда», большинство сестер также покинули обитель. М. А. м. был сожжен, не пострадал только собор, в к-ром насельницы запирались, молились и окропляли стены св. водой; 4 послушницы угорели, одна была избита солдатами. Ценности, закопанные в землю и спрятанные под лавками, не пострадали. В восстановлении М. А. м. после 1812 г. принимал участие викарий Московской епархии еп. Августин (Виноградский) , чье мирское имя было Алексей (ЧОИДР. 1858. Ч. 4. Отд. 2. С. 47; Токмаков. 1896. С. 40-42, 99). Московский мон-рь во имя прп. Алексия, человека Божия. Фотография. 1883 г. Московский мон-рь во имя прп. Алексия, человека Божия. Фотография. 1883 г. Согласно планам нач. XIX в., М. А. м. занимал ок. 13-14 га. Территория обители была трапециевидной в плане, вытянутой параллельно реке, полого понижалась с запада на восток; западнее мон-ря обрыв оврага ручья Черторый был очень крутым, почти отвесным. На профилях 1806-1808 гг. Ф. К. Соколова мон-рь находился за невысокой каменной стеной. Кельи, судя по плану 1817 г., окружали собор с 4 сторон, но на западной и северной сторонах они были спланированы достаточно сложно, имели внутренние дворы и проходы. В сплошную линию келий с юж. стороны между 10-ми и 30-ми гг. XIX в. были встроены Водяные ворота с высоким псевдоготическим щипцом и пинаклями, представленные на картине К. И. Рабуса 1838 г. |
|
|
