| Особняк Рессамнии Соэмии тоже показался им громадным после их скромного миланского домика. Но хозяйка - массивная немного неряшливая женщина, мать двоих детей, - встретила их чрезвычайно радушно. Первыми её словами, обращенными к Сапиэнтии, были: - Как я мечтала вытащить тебя из твоего Медиолана! Ты там, наверное, скисла после смерти мужа. Но, признаться, я удивлена тому, что ты, наконец, откликнулась. Все отпираешься да отпираешься. Ладно, это лирика. Давайте с дороги помойтесь, поешьте и отдохните. Сейчас покажу вам ваши комнаты. Раб и рабыни засуетились вокруг Сапиентии и её дочерей, потащили багаж куда-то наверх, хозяйка и гости поднялись вслед за ними. Скорби и болезни в этом доме не чувствовалось. - Ты не возражаешь, если твоя комната будет рядом с моей? А девочек мы поселим чуть дальше. Вот здесь они будут довольны. Я даже каждой выделила отдельную кровать. Окна выходят в сад, они не услышат уличного шума. Заходите, дети, устраивайтесь. Вот Фидес уже девица хоть куда. Я бы не прочь её взять в невестки, однако... доктора говорят, что мой Фиделис долго не протянет. Самое печальное заключается в том, что один из наших братьев, которого Господь наградил даром провидения, утверждает то же самое. А было бы здорово - Фиделис и Фидес. - О, если пророк так утверждает, то это серьёзно, - поддержала разговор Сапиэнтия . Её ревность уже приготовилась ринуться на почти забытого ею Фиделиса, но он был безнадежно болен, а его мать - лучшая подруга детства и юности, поэтому ревности пришлось остаться при своих интересах. - Пойдем, покажу тебе Фиделиса, ты его помнишь совсем маленьким, а к девочкам сейчас придет Юния Верона, она на год старше Спес, если ты помнишь. - А где Фиделис? - Его комната на первом этаже. Оттуда удобнее выносить его в сад. Женщины спустились вниз. Через атриум вошли в крытую галерею и отдернули занавеску на двери большой спальни, где на широкой постели на белой льняной простыне лежал худенький мальчик, который никак не тянул на свои 14 лет. Глаза у мальчика были закрыты, и дышал он с трудом. Под желтой туникой обозначились острые плечи. На остриженной макушке топорщился маленький вихорок. «Кожа да кости. Что ж ты так-то, детонька?» - подумала Сапиэнтия. Она отметила про себя, что спальня Фиделиса - возможно, единственная комната в доме, где наблюдалась некоторая видимость порядка. В остальных помещениях многое, похоже, находилось не на своих местах и, хотя по дому сновало достаточно рабов, и грязи особой не было, он производил впечатление неухоженности и неубранности, подобно его хозяйке. Впрочем, она такой была всегда, как и ее мать и бабка. Сапиэнтия не считала себя большой аккуратисткой, но ей казалось, что внешняя и внутренняя упорядоченность взаимосвязаны. Поэтому порядок в своем доме, хотя и не идеальный, она поддерживала. |
| Обе комнаты предназначаются только для священников (прежде такими комнатами пользовались должно быть и миряне, оскверняя храм: Иез.8.7 и д.). О ближайшем назначении комнат – для облачения священников в богослужебный одежды – говорит, по-видимому, Иез.44.17 . Правая комната по отношению к входящему в храм восточными воротами (Господу – Иез.44.1 и д.), обращенная на благодатный юг, предназначена для священников, несущих более почетные обязанности, отправляющих свою очередную службу ( «бодрствущих на страже», слав. «иже стрегут стражбу») в самом здании храма (букв. «дома»), в святилище (воскурение фимиама, поддержание огня в светильнике), перемена хлебов предложения; см. объяснение Иез.41.22 ). Иез.40:46 . а комната, которая лицом к северу, для священников, бодрствующих на страже жертвенника: это сыны Садока, которые одни из сынов Левия приближаются к Господу, чтобы служить Ему». Левая комната, обращенная на север, предназначалась для священников с менее почетными обязанностями, бодрствующих на страже жертвенника (слав. «требника»), стоявшего на внутреннем дворе, обязанности которых посему не выходили из пределов двора и не касались св. здания. Так как пророк впервые упоминает о священниках, то он делает, замечание о племенном составе этого сословия: право на священство, данное законом Моисея всем прямым потомкам Аарона, здесь по историческим обстоятельствам, указанные в Иез.44.15 (ср. 3Цар 2.36, 27, 35 ; 1Пар 29.22 ), ограничивается потомками лишь Садока; только они из всего колена Левиина сохранили право на то особенное приближение к Богу, какое имеют священники своим служением в святилище и у жертвенника. Иез.40:47 . И намерил он во дворе сто локтей длины и сто локтей ширины: он был четыреугольный; а перед храмом стоял жертвенник. Величина внутреннего двора определена числом, служивших всегда символом самой совершенной полноты и законченности, 100 локтей, и выражена в наиболее совершенной фигуре – квадрате (длина и ширина одинаковы). Эта величина исчисляется несомненно так, что углы между воротами не принимаются во внимание (исчисляется величина только квадрата eéff» на 3 плане): в противном случае свободное пространство двора равнялось бы только 50 x 50 локтей и было бы очень узким. Стоявший в середине этого квадрата жертвенник мог быть видим одинаково со всех 3 ворот, пред которыми на внешнем дворе стоял молящийся народ. Об устройстве жертвенника в Иез.43.13 и д. |
| - Что тут за место, отец Трифон? Нет ни одной птицы! Старец со всей своей простотой отвечает: - Да как же нет?! Он позвал их, и все это место наполнилось птицами, окружившими старца со всех сторон. Одни садились ему на плечи, другие - на скуфью! Посетители были поражены и ушли, получив духовную пользу и славя Бога. Однажды я потерял дорогу в Капсалу и по одной глухой тропинке вышел прямо к каливе старца Трифона, которая представляла собой сарайчик, обитый вокруг листами старого железа. Крыша тоже была покрыта кусками старого железа, прижатыми одним-двумя кирпичами, чтобы их не срывало ветром. Вдруг я увидел старца, сидящего на пеньке и творящего молитву Иисусову. Его лицо излучало свет и радость. Глаза были закрыты. Он молился, сидя неподвижно. Приблизившись, я заговорил с ним: - Благослови, старче. Как ты здесь поживаешь? Чем питаешься? Он, улыбаясь, тоже поприветствовал меня и ответил: - Я стал овцой и питаюсь травой. - Сколько тебе лет, старче? - Девяносто три, - отвечает он. Я остолбенел! А он между тем поднялся на ноги, чтобы принести мне немного воды. Я заметил, что он волочит немного левую ногу, которая была замотана какой-то тряпкой. - Что у тебя с ногой, старче? - спросил я. - Камень упал с крыши и ударил, - ответил он. Я подумал: " Дай-ка спрошу, есть ли у него лишняя комната, может, появится нужда приглядеть за ним " . - Старче, у тебя есть какая-нибудь лишняя комната? Тот заулыбался и говорит: - Какая там комната! Келлия вся завалена барахлом! Когда я вошел внутрь, моим глазам предстала такая картина: стены разваливались, так что в дождь отовсюду должна была течь вода. Только с одной стороны было более или менее сухо. Там лежали какие-то потрепанные одеяла. В этом углу он и жил. Его обиталище напоминало больше не келлию подвижника, а орлиное гнездо. Я спросил старца: - Как ты здесь живешь? Вся калива открыта для всех дождей и ветров. Он мне говорит: - Ничего, я живу в другом углу, вон там, - и указывает мне на свое гнездо. Бедный старец питался одной травой, которую собирал вокруг своей каливы. Из-за этого, а также из-за высокой влажности в келлии и старости у него были трудности со здоровьем. Однако воин Христов Трифон все принимал с благодарением и испытывал радость, какую ощущали святые мученики. Его желудок и все внутренности были в негодном состоянии, зато душа была совершенно здорова и чиста. |
| Все так хорошо устроено: даже двор, чтобы не было пыли, усыпан галькой на большую глубину. Нет ни сырости, ни пыли, а для красоты везде устроены куртины с замечательными розами, персидскою сиренью и другими цветами. А про внутреннее устройство и говорить нечего: дежурные всегда наготове, так что через пятнадцать минут можно начинать какую угодно операцию. Посреди двора — общежитие для палатных врачей (их было около двадцати человек) и для сестер, которых было около трехсот. Кроме палатных врачей (недавно окончивших: им отдают предпочтение, так как такова цель больницы — усовершенствование врачей), в каждом отделении имеется еще старший врач или профессор, который приезжает из города. Я немедленно подала прошение о приеме в эту больницу. Заведовал ей известный хирург — профессор Сабанеев . Операции его имени известны в учебниках по хирургии. Сразу меня не могли принять, так как не оказалось свободного места, но обещали, как только оно откроется. Чтобы не терять времени, я пока для практики поступила в лабораторию Красного Креста. Вероятно, я там пробыла очень недолго: не осталось почти никаких впечатлений. Помню только, я очень беспокоилась о том, что отпускаю домой больных с серьезными болезнями, а ведь они не будут исполнять должного режима (да это для них и невозможно в домашней обстановке). Тем более я была рада, когда вскоре меня известили об освободившейся вакансии в больнице на Романовке (1903 год). Больница эта от центра города и от нашей квартиры была довольно далеко — на электрическом трамвае три четверти часа езды. Надо было поселиться в общежитии для врачей. Там все были одни мужчины. Дом двухэтажный, комната моя в нижнем этаже. С одной стороны живет девушка, уборщица нашего общежития, а с другой находится ванная комната, которая была для меня одной; на этом же этаже — наша общая столовая. Комната со всем необходимым, постелью и постельным бельем. На чай или кофе, завтрак, обед и ужин все должны были в определенный час собираться в столовую, по комнатам не полагалось. |
| «Комната-душ» Меня вывели из моего коридора и поместили в так называемую «комнату-душ». В царские времена назначение этой комнаты соответствовало ее названию, т.к. поступавшие в Бутырскую тюрьму арестанты там мылись, переодеваясь в казенное белье. При большевиках никакого душа там уже фактически не было, и эта комната, наоборот, отличалась невероятной грязью, хотя старое наименование за нею сохранилось. В настоящее время туда собирают со всей тюрьмы тех заключенных, которым предстоит отправление куда-либо по этапу или же на допрос. Нас находилось шесть человек в этой комнате: кроме меня две женщины и трое мужчин, все мне незнакомые люди. Никто из них в точности не знал, куда и зачем его отправляют. Ждать нам пришлось недолго: через несколько минут всех нас повели в тот коридор, откуда, как я достоверно знал, люди выходят на свободу. Тут только я впервые поверил в свое действительное освобождение. Нас еще раз обыскали, причем у меня отобрали остатки моих заметок и записок, случайно уцелевших во время обыска в Соловках. Освобождение Никакого документа я не получил, кроме записки, на основании которой мне надлежало в тот же день не позднее четырех часов явиться в ГПУ. Так как было уже три с половиной часа и поспеть к четырем часам на Лубянку не было физической возможности, я убедил коменданта продлить мне срок явки до пяти часов. Наконец я был на свободе. Взял извозчика и сейчас же поехал на Лубянку, куда подъезжал все же с некоторым трепетом, боясь опять попасть во внутреннюю тюрьму. Комендатуру я нашел уже закрытой. Никого кроме дежурного коменданта там не было. Он пытался от меня отделаться, предлагая мне прийти на следующий день, но я доказал ему, во-первых, что мне определенно предписано явиться в ГПУ в тот же день до пяти часов, и что на следующий день я рискую вновь быть арестованным за нарушения этого предписания; во-вторых, что я, не имея при себе никакого документа, лишен возможности переночевать, где бы то ни было в Москве. Мои доводы на него, видимо, подействовали. Он выдал мне удостоверение, что я явился в ГПУ в назначенный срок, но нашел присутствие уже закрытым. Что же касается до ночлега, то мне было предложено отправиться в особую гостиницу ГПУ «Маяк», где мне будет отведена комната. |
| 225 При этой каменной решетке, в некотором отдалении, помещались по Иосифу (De bell. jud. V, 5 2) столбы с греческими и латинскими надписями, которые воспрещали язычникам пробираться далее во святилище, под угрозою смертной казни (по VI, 2, 1). 226 Иосиф (De bell. jud. V, 5, 2 : «Над 14-ю ступенями было совершенно ровное пространство в 10 локтей до стены. Оттуда опять вели к воротам другие, в пятъ ступеней, лестницы». Однако с этим несогласно показание внешней и внутренней высоты стены. Именно, если отнять 25 локтей внутренней высоты стены от 40 локтей внешней высоты ее, то для лестницы останется 13 локтей; следовательно 5 ступеней будет для нее недостаточно. Если даже с Винером (R. W. II, стр. 581 ) и Де Ветте (Archaol. стр. относить сюда и 14 ступеней, ведущих на вал; след. если принимать 14+5, т. е. 19 ступеней, то и в таком случае эти ступени были бы неестественно высоки, тем более, что по Middoth. 2, 3 каждая ступень была только в 1 / 2 локтя вышиною и шириною. Итак, у Иосифа есть ошибка в числах, и Гирт (13 стр.) предлагает брать 30 локтей вместо 40. Но этим не много выигрывается, потому что нет основания как на то, чтобы считать вместе 14 и 5 ступеней, так и на то, чтобы с Гиртом 14 ступеней, которые вели на возвышение вала, переносить к возвышению внутреннего двора над плоскостью вала. Если справедливо свидетельство о πεντβαϑμοι κλμακες, то возвышение грунта внутреннего двора над поверхностью вала могло простираться только на 3 локтя, и стена, окружающая внутренний двор, могла показаться с внутренней стороны ниже, чем с внешней только на три локтя (считая от грунта вала). Но по Middoth. 2, 3 во двор женщин вели 12 ступеней. 227 Ср. Mischna Middoth. 1, 4. 2, 6. 3, 2. Schekalim 6, 3 и др. и l’Empereur к Midd. 1, 4. По Midd. ворота вышиною были только в 20 локтей, а шириною только в 10, исключая восточных ворот. 229 В четырех углах двора женщин были: dur hàetzim, комната для дров, оказавшихся негодными на жертвеннике (Edajoth. 8, 5), lischkotch hammetzor a’im, где очищались прокаженные (Neg. 14, 8), lischkoth beth schemanim, комната для жертвенного вина и масла, lischkoth hannezirim, где стриглись волосы у назореев и варилось освященное жертвенное мясо. Ср. Reland, Antiqq. ss. I, 8, 12.–Далее, по Иосифу, (de bell. jud. V, 5, 2) здесь находились при стене, между колонн, церковные кружки в пользу бедных, по Mischna (Schekal 6, 1) 13 ящиков для подаяний, которые Гемара описывает (в Schekal 2, 1) как агсае incurvatae, angustae supra, latae infra propter deceptores. Cp. Reland. 1. Тождественны ли они с γαζοφυλακιον о котором упоминают Мк.12:41 и Лк.21:1 ? Что Иосиф (1. с. и VI; 5, 2) говорит во множественном числе о γαζοφολακοις, это не указывает на различие их, так как он (Antiqq. XIX, 6, 1) употребляет также и единственное число. |
| Временно, училище мое помещается в местечке Янполе, в доме наскоро приспособленном к этой цели; кухня помещается в отдельной хате; при доме имеется довольно большой двор и в нем гимнастика, качели и кегельбан. На прилагаемом плане изображен училищный двор со всеми постройками. Д – дом, в котором помещается училище; д – сени; Ц – цветники, огороженные леской, сделанною самими воспитанниками под руководством учителя; А – амбар; Н – отхожее место; Т – навес для дров; X – помещение для коровы; Е – кухня, служащая вместе с тем и столовою; в – вербы; с – скамейки, сделанные также самими учениками; И – кегельбан; н – качели (гигантские шаги), Г и п гимнастика; Д – погреб; б – беседка; В – ворота. Все здания деревянные, с завалинками, на подобие крестьянских изб, и крыты соломой. Я не прилагаю здесь счета стоимости переделок и построек, так как сведения эти не могут быт ни для кого полезны, находясь в зависимости от местных и совершенно случайных условий. Почти у каждого помещика найдется в усадьбе дом, который легко было бы приспособить для помещения в нем воспитанников. Прилагаю здесь и внутренний план 4 училищного дома: В – прихожая, дверь в ней не наружная, а выходит в сени, которые на плане не означены по недостатку места; у – умывальники, употребляемые только летом: зимою дети моются в тазах в спальне; е – табуреты; А – рекреационная; а – комод с 10 ящиками для каждого ребенка; б – буфет; β – диван; г – стол; д – гардеробный шкаф для учителя; е – табуреты; Б – детская спальня: м – кровати; е – табуреты, над каждым табуретом крючок для верхнего платья. Д – комната учителя: г – письменный стол; м – кровать, (стулья не означены). Г – классная комната: н – библиотечный шкаф; и – классная доска; с – счеты системы Коховского; г – стол, п – классные скамьи (стулья не означены). Помещение хотя и не просторное, но для 10 мальчиков достаточное. Пусть те, у кого нет средств доставить детям большее помещение, не смущаются его теснотой; не надо забывать, что крестьянские дети в большинстве случаев живут при обстоятельствах несравненно худших; не делать для них ничего, под предлогом невозможности окружить их идеальным комфортом, может быть только нелепой отговоркой ленивых эгоистов. |
| Иванов, В.Я. Брюсов, М.А. Волошин, П.П. Перцов, П.А. Флоренский (по свидетельству С.К. Маковского). На РФС столкнулись миры Церкви и интеллигенции: «Да, это воистину были два разных мира. Знакомясь ближе с «новыми» людьми, мы переходили от удивления к удивлению. Даже не о внутренней разности я сейчас говорю, а просто о навыках, обычаях, о самом языке; все было другое, точно другая культура. Ни происхождение, ни прямая принадлежность к духовному званию – ряса – не играли тут роли. Человек тогдашнего церковного мира – кто бы он ни был, – чиновник, профессор, писатель, учитель, просто богослов, и одинаково: умный и глупый, талантливый и бездарный, приятный и неприятный, – неизменно носил на себе отпечаток этого «иного» мира, не похожего на наш обычный светский (по выражению церковников) мир» 1049 . Ожидать взаимопонимания этих миров не приходилось. Интеллигенция представлялась «людям церкви» «в виде одной компактной массы «светских безбожников». Все оттенки от них ускользали 1050 . Обе стороны почти не знали друг друга. Собрания начались в «малой» зале Императорского Географического общества, находившегося тогда в доме Министерства народного просвещения на Театральной улице. А.Н. Бенуа вспоминал: «Под наши собеседования была отведена довольно большая и узкая комната, во всю длину занятая столом, покрытым зеленым сукном. По стенам висели карты, а в углу на мольберте чернела большая квадратная доска – вроде тех, что ставятся в школьных классах. Комната за этим «залом заседаний» служила буфетом, где можно было получить во время перерыва чай и бутерброды, а в двух или трех комнатах, предшествующих залу заседаний, происходил обмен мнений в менее официальном тоне» 1051 . В углу стояла большая статуя Будды, закутанная темным коленкором. А.Н. Бенуа вспоминал: «Мне лично становилось все более и более ясным, что тут, как и во всем на свете, дело складывается не без участия Князя Мира сего – иначе говоря, не без вмешательства какой-то силы мрака, всегда норовящей ввести души людские в соблазн и отвлечь их от всего подлинно возвышающего. |
| Древнегреческая постройка домов отличалась устойчивостью основного плана расположения дома. Дом богача и бедняка, дом до Перикла и после него, отличались один от другого отнюдь не расположением комнат, но лишь убранством. Первые были просты в своих внутренних и наружных украшениях; вторые – блистали роскошью отделки. Но и те и другие существенно были устроены по одному плану. Ионийский дом представлял из себя продолговатый четырехугольник, узкие стороны которого были параллельны направлению улицы. Он делился обычно на следующие части: a) через ворота переднего двора или, если где двора не было, непосредственно с улицы, шел вход в некрытые сени (θυρωβεον); к этим сенях примыкали с обеих сторон крытые помещения, служившие различным хозяйственным нуждам; b) далее следовала большая некрытая зала (αλ), окруженная со всех четырех сторон портиком, т.е. крытой колоннадой; это был главный покой мужской половины; посреди залы стоял обыкновенно жертвенник Зевесу-домохранителю (Ζες ρκειος). Эта языческая святыня делала обыкновенно залу местом всех наиболее торжественных собраний по различным случаям. С боков к этой зале примыкали другие, так сказать, непарадные мужские комнаты, как то: комнаты для угощения мужчин-гостей (симносии), визитные комнаты, рабочие и дрр; c) далее в больших домах следовала другая, женская, зала, подобная мужской, а в маленьких – простой коридор, к которому примыкали женские жилые комнаты; тут же, в их числе, были и супружеские спальни и столовые комнаты 1609 . Несомненно, в существенном и общем дом, занимаемый Прискиллой и Акилой, в своем устройстве выдерживал этот план. Так как у Акилы собирались верующие, то естественнее всего им было избрать местом своего общественного богослужения и религиозных собеседований мужскую залу, удалив, конечно, из нее все признаки язычества. Эта зала в доме Акилы и была первым ефесским христианским храмом. Рабочая комната Акилы была приспособлена к его занятиям ремеслом, а приемная комната часто наполнялась приходившими сюда верующими и расположенными к христианству братиями. |
| Ни этой лестницы, ни этих похожих на железные бруски тяжелых инструментов, добавленных к груде железного лома за дверью, не было утром в лачуге Жондрета, очевидно, он принес их днем, во время отсутствия Мариуса. «Это кузнечные инструменты», – подумал Мариус. Если бы Мариус немного лучше разбирался в таких вещах, то понял бы, что он принимал за кузнечную снасть особый набор для отмычки замков или взлома дверей, а также колющие и режущие инструменты – два типа зловещих орудий, известных у воров под названием «жало» и «резь». Камин и стол с двумя стульями находились как раз напротив Мариуса. Жаровня была заставлена ширмой, и комната освещалась только свечой; от малейшего черепка, валявшегося на столе или на камине, ложились длинные тени. Кувшин с отбитым горлышком затенял полстены. Комната застыла в каком-то жутком и зловещем покое. В воздухе нависло ожидание чего-то страшного. Жондрет дал своей трубке погаснуть – верный признак озабоченности – и снова уселся к столу. При пламени свечи отчетливо выступили острые, хищные черты его лица. По временам он хмурил брови и резко взмахивал правой рукой, как бы возражая на какие-то последние доводы мрачного внутреннего голоса. При одной из таких угрюмых реплик, обращенных к самому себе, он быстро выдвинул ящик стола, вытащил длинный кухонный нож, спрятанный там, и попробовал на ногте острие. Потом, сунув нож обратно, задвинул ящик. Мариус в свою очередь нащупал пистолет в правом жилетном кармане, вытащил его и взвел курок. Пистолет издал при этом отчетливый сухой треск. Жондрет вздрогнул и привстал со стула. – Кто там? – крикнул он. Мариус затаил дыхание. Жондрет прислушивался с минуту, затем проговорил смеясь: – Ну и болван же я! Это трещит перегородка. Мариус зажал пистолет в руке. Глава 18 Два стула Мариуса ставятся один против другого Внезапно стекла задребезжали от унылого отдаленного звона. На колокольне Сен-Медар пробило шесть часов. Жондрет отмечал каждый удар кивком головы. Когда отзвонил шестой, он снял пальцами нагар со свечи. |
|
|
