| Глава 7 Еккл.7:1 . Доброе имя лучше дорогой масти, и день смерти – дня рождения. Доброе имя лучше масла доброго и день смерти лучше дня рождения его. О человек, говорит, посмотри на краткость дней твоих, и так как скоро, как только разрушится тело, ты перестанешь существовать: то сохрани о себе более долговечную славу, чтобы, как благовоние своим запахом услаждает обоняние, так и твоим именем услаждались бы все потомки. Симмах ясно перевёл это словами: «лучше имя доброе, чем масть благовонная», так как Евреи, обыкновенно, доброю мастью называют масло, и словами: «и день смерти лучше дня рождения его», показывает или то, что лучше выходить из мира и освобождаться от треволнений и превратностей жизни, чем вступая в мир, терпеть все это; или то, что при смерти нам известно, каковы мы будем, а в начале, при рождении, мы не знаем каковы мы будем; или то, что рождение свободу души связывает телом, а смерть разрешает. Еккл.7:2 . Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу. Лучше идти в дом плача, чем в дом пира, в котором есть конец всякого человека: и кто живёт, приложит это к сердцу своему. Полезнее идти на похороны, чем в дом пира, потому что там от предлежащего трупа мы вразумляемся в жребии нашем и человеческой бренности, а в веселии пира мы теряем и ту долю страха, какую, по-видимому, имели. Последнюю часть стиха Симмах перевёл яснее, поставив: «и кто живёт, приложит к уму». Из этого видно, что там, где выше он, по-видимому, одобрял пищу и питие, он не наслаждение предпочитает всему, как некоторые несправедливо думают, а только говорит, что по сравнению с скупостью и излишнею бережливостью, лучше если кто, хотя на короткое время или даже на момент, пользуется своим имением. Ибо он никогда не предпочёл бы скуки плача веселью пира, если бы сколько-нибудь ценил ядение и питие. Еккл.7:3 . Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше. Лучше гнев, чем смех, ибо в печали лица улучшится сердце. Смех нравственно расслабляет смеющегося: гнев исправляет и улучшает. Будем гневаться и на себя, если, когда грешим, будем гневаться и на других. Ибо от печали лица будет лучше дух, как перевёл Симмах. И потому «горе вам смеющимся ныне, яко возрыдаете и восплачете» ( Лк.6:25 ). |
| Глава IV Но что означают последующие слова: «В то время, когда Господь Бог создал землю и небо, и всякий полевой кустарник, которого еще не было на земле, и всякую полевую траву, которая еще не росла» (Быт. 2:4-5)? Не заслуживает ли особого исследования вопрос, где именно Бог создал (кустарник и траву) прежде, чем они выросли на земле? Ведь если бы этих слов не было, многие бы решили, что Господь создал их уже выросшими; теперь же всем верующим понятно, что они были сотворены прежде, чем выросли, но непонятно — где. Итак, что же нам сказать? Разве то, что все, прежде чем оно явилось на земле, сотворено, как полагали иные, в самом Слове Бога? Но если все это было сотворено таким образом, то это произошло еще до сотворения дня; но Писание ясно говорит: «В то время, когда Господь Бог создал землю и небо, и всякий полевой кустарник, которого еще не было на земле, и всякую полевую траву, которая еще не росла». Но если «в то время», т. е. после появления дня, то, значит, не в Слове, которое совечно Отцу до всякого дня. Ведь то, что существует в Слове Бога прежде всякой твари, конечно же, не сотворено, (кустарник же и трава) — сотворены, причем уже тогда, когда явился день, как о том свидетельствуют слова Писания. Так где же они были (сотворены)? Не в самой ли земле, причинно и идеально, подобно тому, как все заключается уже в семенах, прежде чем в определенные сроки обнаруживает себя в зародышах и видах? Но те семена, которые мы видим теперь, существуют уже на земле, уже выросли; а не были ли они прежде не на земле, но внутри земли, и потому-то и были сотворены раньше, чем вышли из земли, ибо вышли из земли они уже после того, как проросли и вышли наружу? А сотворены были эти семена не тогда ли, когда явился день? И не заключались ли в них полевой кустарник и полевая трава не в своем нынешнем виде, а в своей потенции, по которой они существуют в идеях семян? Но тогда изначально семена были произведены землею. А Писание говорит совсем иначе: «И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду ее, и дерево, приносящее плод, в котором семя его по роду его» (Быт. 1:12). Из этих слов явствует, что семена произошли от трав и деревьев, трава же и деревья — не из семян, а из земли; да и слова Господа передают тот же смысл: ибо Он не говорит: «Да произрастят в земле семена...», но: «Да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя... И стало так, и произвела земля» (Быт. 1:11), т. е. сперва явилось так в познании того дня, а потом уже все это произвела земля, так что оно произошло в самой той твари, которая была создана. |
| «Главное же в том, о чем говорим, есть то: мы имеем такого Первосвященника, который воссел одесную престола величия на небесах, и есть священнодействователь святилища и скинии истинной, которую воздвиг Господь, а не человек» ( Евр.4:14, 7:24–26, 8:1–2 ). По словам св. Павла никто не был больше священнодействователь, чем Иисус; по словам же Ренана, никто не был менее священнодействователь, чем Иисус. Кто из них двух лучше понял Евангелие об Иисусе Христе? Наш академик, любящий повторять свои мысли, прежде чем закончить пятую главу своей книги, возвращается к разногласию, существующему между доктриной первых афоризмов Иисуса и теми, которые Он разъяснял впоследствии. Для того чтобы установить это разногласие, он подобрал из различных мест несколько текстов, касающихся культа чистого, истинного и внутреннего, каковой Бог требует от человека, обходя молчанием те места текстов, в которых говорится, что культ внутренний не исключает культа наружного. Благодаря такой методы, делающей ему мало чести, наш логик утверждает, что первое учение Иисуса было компрометировано (стр. 91) Его последующим учением, не имевшим ничего прочного (там же). Во всяком случае, он признает, что «в наше время только некоторые души способны преклоняться» (стр. 90) пред этим очищенным христианством, который он заметил в Евангелии. Это должно доказывать, как нам кажется, что христианство, на которое он смотрит, как на нечистое, уже существует давно. Мы даже осмеливаемся предсказать, что оно будет существовать гораздо, более, чем ренанизм, который нам хотят представить в виде чистого христианства, но который сам по себе ничто или, если уж угодно, это религия тех, которые вовсе не желают ее иметь. Наш очаровательный академик заканчивает главу сожалением, что самый превосходный Учитель (стр. 91) не ограничил Своего учения несколькими главами повествований свв. Матфея и Луки (стр. 92); он сожалеет, что находит в Евангелии чудеса, подающие повод к возражениям, и страницы ему противные; он сожалеет, что Иисус не умер в начале Своей проповеди. В этом случае Он был бы более велик в глазах Бога и остался бы неизвестен людям (там же). |
| Далее исцеленный слепой видит Христа как пророка. Когда его спрашивают: «Что ты думаешь об этом Человеке, который исцелил тебя?» — он говорит: «Это пророк». То есть человек, который близок к Богу и входит в советы Божии. Человек, для Которого истина и правда Божия простираются на все, что существует в жизни. Мы должны слышать Христа как пророка. Как Того, Кто не только говорит о том, что будет с каждым из нас, с каждым народом и со всем родом человеческим, но как Того, Кто всегда возвещает истину и правду. Мы должны научиться слушать Его слово, потому что от того, как мы воспринимаем слово этого Пророка, большего из всех возможных пророков, зависит наша земная и вечная жизнь. И наконец, прозревший слепорожденный исповедует Христа Сыном Божиим. Он с изумлением видит то, что совершил для него Христос, и не находит уже нужных слов, чтобы дать этому определение: Он больше, чем человек, и больше, чем пророк. И чем больше мы узнаем Христа, чем больше прозреваем, тем больше Христос становится в наших глазах. По отношению к другим людям обычно все бывает наоборот: чем больше мы узнаем, казалось бы, очень хороших людей, тем больше видим какие-то их слабые стороны и тем больше можем в них иногда разочаровываться. Со Христом все не так. С Ним мы видим возрастание чуда в нашем прозрении. До конца своей жизни мы будем удивляться тому, какой у нас дивный Господь, как говорит преподобный Силуан Афонский. И в вечности это чудо познания Господа нашего Иисуса Христа будет возрастать. «Ты веруешь ли в Сына Божия?» — спрашивает Господь исцеленного от слепоты человека. «А кто Он, Господи, чтобы мне веровать в Него?» — отвечает тот. «И видел ты Его, — говорит ему Господь, — и Он говорит сейчас с тобою». Исцеленный же сказал: «Верую, Господи! — и поклонился Ему». Все мы, слепорожденные духовно и прозревшие даром Христа, даром Его Крестных Страданий, даром Его светоносной Пасхи, призываемся к такому видению нашего Господа. «Кто Бог велий, яко Бог наш? Ты еси Бог, творяй чудеса». Этот исцеленный от слепоты человек исповедал свою веру в Господа. «Верую, Господи!» — сказал он и поклонился Ему. И мы тоже, завершая святую Христову Пасху, говорим: «Веруем, Господи Иисусе Христе, Спасителю наш, что Ты Сын Божий, что Ты Свет мира». И вместе с ангельскими ликами, со всеми святыми, со всей Церковью, Небесной и земной, покланяемся Христу, Воскресение Его святое видевше. |
| Далее Юлиан оказывается еще более в затруднительном положении. Ho дар благодати не как преступление. Ибо если преступлением одного (по чтению Августина – per unum peccantem, по чтению Юлиана – per unum peccatum, в подлиннике – τ το νς παραπτματι) подверглись смерти многие, то тем более благодать Божия и дар по благодати одного человека, Иисуса Христа, преизбыточествуют для многих. Юлиан. Апостол сказал, что благодать Христа сильнее и обильнее действует для совершения спасения, чем грех Адама, чтобы показать, что гораздо сильнее и более многим помог Христос, чем повредило преступление первого человека, отравившего по твоему мнению, грехом семена. Из твоего учения бесспорно следует, что тех, коим повредил грех Адама, гораздо более, чем тех, коим помогла благодать. Но апостол говорит совершенно противное, откуда ясно, что грех Адама повредил не всем, а только согрешившим по подобию преступления Адама. A таких людей менее, чем спасаемых благодатию, потому что по подражанию Адаму согрешили только те, которые были под законом, т.е. жили от Моисея до Христа. Сравни подзаконную иудейскую нацию с бесчисленным множеством народов, просвещенных евангелием, и увидишь, что спасенных благодатию больше, чем согрешивших по подобию преступления Адама. Августин. Апостол сказал: тем более преизбыточествовала, а не на более многих, πολλος, а не πλεστους (однако в латинском тексте стоит in plures abundavit). Ибо кто не видит, что в роде человеческом тех больше, на коих не преизобиловала благодать, так что из этих более многих обнаруживается, что следовало бы воздать всей массе по праведному суду, если бы Дух не дышал, где хочет, и Бог не призвал, коих удостоил, и не сделал благочестивым того, кого хочет (Ambrosius. Lib. VII in. Luc. IX). А преступниками можно назвать не одних иудеев, но и всех грешников, коими полон весь мир, так что в сравнении с ними число спасаемых ничтожно. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут (1Kop. 15:22). Эти все очень многи, и потому многие умирают в Адаме и многие оживут во Христе; смерти подлежат очень многие, а оживлению очень немногие в сравнении с теми, но безотносительно, само по себе, число этих немногих так велико, что никто не в состоянии исчислить его ( Откр. 7:9 ). |
| Для взгляда, менее тенденциозного, чем теософский, очевидно, что отнюдь не индийская, а «месопотамская концепция смерти родственна концепции Ветхого Завета» 360 . И как нет реинкарнации в шумеро-вавилонской религии, так нет ее и верованиях ветхозаветного Израиля. Моисей, хоть и был научен мудрости египетской ( Деян.7:22 ), но оптимизм египетской танатологии не перенял, и еврейское понимание смерти оказалось ближе шумерскому и вавилонскому, чем египетскому. Законы Моисея не предупреждают о воздаянии в посмертии. Очень странно, что у людей, вышедших из Египта, нет погребальных обрядов и заупокойных молитв. Многое евреи унесли из Египта. Но египетская «Книга мертвых» так и не получила аналога в еврейской литературе. Концентрированность египетской религии на тайне посмертия никак не отразилась на еврейской религии. Впрочем, может, и отразилась: с той же самой старательностью, с которой мысль египтянина обращалась к загробному миру, с той же самой старательностью в религии Ветхого Завета устраняется этот интерес. В Ветхом Завете практически отсутствует учение о посмертных путях человека. Иов вопрошает, очевидно, не ожидая ответа: “Когда умрет человек, то будет ли он опять жить?” ( Иов.14:14 ). Иов сам понимает, что это вопрос риторический, он задает его без особой надежды услышать ответ. И ответ действительно не поступает. Не получая ясного ответа на этот вопрос от своего Собеседника, какие же представления о смерти слагают ветхозаветные авторы сами? Состояние, в котором пребывала душа умерших, в древнееврейском языке обозначается словом “Шеол” — безвидное место, сумеречное и без-образное место, в котором ничего не видно ( Иов.10:21-22 ). Это скорее состояние тяжкого и бесцельного сна ( Иов.14:12 ), чем место каких-то конкретных мучений. Это “царство теней”, эта мнимость в своем мареве скрывала людей от Бога. Древнейшие ветхозаветные книги не знают идеи посмертной награды, не ожидают рая. “Всему и всем — одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим. Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, чем мертвому льву. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, и любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем” ( Еккл.9:2-6 ). Самуил говорит Саулу «завтра ты и твои сыновья будут со мной» ( 1Цар.28:19 ). И это значит, что душа праведного (т.е. самого Самуила) и грешника (Саула) найдут приют в одном и том же месте… |
| Для взгляда, менее тенденциозного, чем теософский, очевидно, что отнюдь не индийская, а «месопотамская концепция смерти родственна концепции Ветхого Завета» [ 74 ]. И как нет реинкарнации в шумеро-вавилонской религии, так нет ее и верованиях ветхозаветного Израиля. Моисей, хоть и был научен мудрости египетской (Деян. 7, 22), но оптимизм египетской танатологии не перенял, и еврейское понимание смерти оказалось ближе шумерскому и вавилонскому, чем египетскому. Законы Моисея не предупреждают о воздаянии в посмертии. Очень странно, что у людей, вышедших из Египта, нет погребальных обрядов и заупокойных молитв. Многое евреи унесли из Египта. Но египетская «Книга мертвых» так и не получила аналога в еврейской литературе. Концентрированность египетской религии на тайне посмертия никак не отразилась на еврейской религии. Впрочем, может, и отразилась: с той же самой старательностью, с которой мысль египтянина обращалась к загробному миру, с той же самой старательностью в религии Ветхого Завета устраняется этот интерес. В Ветхом Завете практически отсутствует учение о посмертных путях человека. Иов вопрошает, очевидно, не ожидая ответа: «Когда умрет человек, то будет ли он опять жить?» (Иов 14, 14). Иов сам понимает, что это вопрос риторический, он задает его без особой надежды услышать ответ. И ответ действительно не поступает. Не получая ясного ответа на этот вопрос от своего Собеседника, какие же представления о смерти слагают ветхозаветные авторы сами? Состояние, в котором пребывала душа умерших, в древнееврейском языке обозначается словом «Шеол» — безвидное место, сумеречное и без-образное место, в котором ничего не видно (Иов 10, 21-22). Это скорее состояние тяжкого и бесцельного сна (Иов 14, 12), чем место каких-то конкретных мучений. Это «царство теней», эта мнимость в своем мареве скрывала людей от Бога. Древнейшие ветхозаветные книги не знают идеи посмертной награды, не ожидают рая. «Всему и всем — одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим. Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, чем мертвому льву. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, и любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем» (Еккл. 9, 2-6). «Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет… А человек умирает, распадается; отошел, и где он? Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает; так человек ляжет и не встанет; до скончания неба он не пробудится, и не воспрянет от сна своего» (Иов. 14, 7-12). |
| Е. Грачева: То есть практичность образования — это один из тезисов. Какие еще главные тезисы прозвучали, как Вам кажется? Митрополит Иларион: Очень важный тезис, который прозвучал, о том, что мы не имеем права отставать от остального мира в интеллектуальной сфере. Если такое отставание будет накапливаться, мы рано или поздно станет неконкурентоспособными, а значит и неспособными защитить свое Отечество. Во второй части передачи митрополит Иларион ответил на вопросы телезрителей, поступившие на сайт программы «Церковь и мир». Вопрос: Как понять эти слова «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну» (Мф. 5:29). Митрополит Иларион: Это цитата из Евангелия от Матфея, где в главах с пятой по седьмую приводится Нагорная проповедь Иисуса Христа. В этой проповеди Господь говорит метафорическим языком, то есть Он говорит о том, как человеку нужно преодолевать соблазны. Если перевести то, о чем сказал Христос, на современный язык, на современный опыт, то речь идет, например, о каких-то очень глубоко укоренившихся дурных привычках, которые лучше человеку искоренить, даже если эта работа будет стоить ему больших усилий, чем оставить при себе и в конце концов погибнуть. Речь, конечно, здесь идет о вечной погибели, но можно ведь провести параллель и с тем, как человек умирает физической смертью. Например, человек, который много лет курит и понимает, что чем дольше он будет курить, тем хуже будет становиться его здоровье, но при этом с каждым годом он увеличивает число выкуренных сигарет. И он понимает, что лучше ему расстаться с этой привычкой, лучше ему провести несколько дней или несколько недель, помучившись, но потом прожить долгую и счастливую жизнь, чем так и остаться при этой дурной привычке, заработать рак горла и умереть в расцвете сил. Но если говорить о соблазнах духовного плана, то это, прежде всего, грехи, которые лишают человека спасения, вечной жизни. Эти грехи многообразны, но грех притягивает человека и иногда требуется очень большое усилие, огромная внутренняя духовная работа для того, чтобы искоренить в себе привычку к греху. И именно это является тем соблазном, о котором Господь говорит, что лучше тебе остаться без одного из твоих членов, чем чтобы все твое тело было ввержено в геенну огненную. |
| Еккл.4:9–12 . Двоим лучше, нежели одному; потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их: ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его. Также, если лежат двое, то тепло им; а одному как согреться? И если станет преодолевать кто-либо одного, то двое устоят против него: и нитка, втрое скрученная, нескоро порвется. Лучше двое, чем один, коим награда добрая в труде их: ибо, если упадёт один, то другой поднимет товарища своего. И горе одному, когда он упадёт, и нет другого, кто бы поднял его. И даже если спят двое, то и теплота будет у них; а один, как согреется? И если нападёт на кого один, то двое устоят против него; и тройная бечева не скоро рвется. После изображения забот и бедствий, постигающих того, кто мучит себя в приобретении богатства не имея определённого наследника, теперь речь обращается к сотовариществу и говорится, сколько добра в сообществе друзей и во взаимной поддержке: потому что и упавши один поднимается при помощи другого, и домашние дела ведёт и даже ночным отдыхом наслаждается лучше тот, кто имеет верного друга, чем тот, кто заботится только о приобретении богатства. И если против одного восстанет какой-либо более сильный враг, то его слабость поддерживается помощью друга. И насколько два лучше одного, если они соединены любовью, настолько еще более важно сообщество троих. Ибо истинная и не нарушаемая никакою завистью любовь, чем более возрастает в числе, тем более будет увеличиваться и в силе. Это – по толкованию простому. Но так как касательно предыдущего места мы представили толкование его некоторыми в отношении ко Христу, то и дальнейшее должно быть рассматриваемо в том же духе. Лучше быть двоим, чем одному. Ибо, лучше иметь живущего в себе Христа, чем жить одному и быть открытым для козней врага. Награда за это сообщество непосредственно открывается в самой пользе общения. Ибо, если упадёт один, то Христос восставляет своего общника. И горе тому, кто, упавши, не имеет в себе восставляющего Христа! Если даже и уснёт один, т. |
| Еккл.5:9–10 . Кто любит серебро, тот не насытится серебром, и кто любит богатство, тому нет пользы от того. И это – суета! Умножается имущество, умножаются и потребляющие его; и какое благо для владеющего им: разве только смотреть своими глазами? Кто любит серебро, тот не будет насыщаться серебром, и кто любит богатство, не будет пользоваться им. Но и это суета. Ибо при множестве благ мною и съедающих оные, и какая выгода имеющему оные, кроме того, что он видит их глазами своими? Везде, где мы ставим «серебро», по обоюдности греческого слова, можно ставить и «деньги»: ибо ργυριον значит и то, и другое. И Туллий говорит, что богатыми («pecuniosos») сначала называли тех, которые имели очень много «peculia», то есть скота. Так называли богатство в древности; но мало-помалу, в несобственном значении, слово это перенесено к другому понятию. Итак изображается здесь скупец, – что он никогда не удовлетворяется богатством и чем больше будет иметь его, тем больше желает. И Флакк выражает эту же мысль говоря: «Нуждается вечно скупой человек»; и благородный историк (Саллюстий), выражаясь, что «скупость ни от нищеты, ни от изобилия не уменьшается». Итак никакой пользы, говорит Екклезиаст, не приносит богатство владеющему им, кроме разве той, что он смотрит на то, чем обладает. Ибо, чем больше у него будет богатства, тем больше он будет иметь служителей, которые поедают собранное имение. А он только смотрит на то, что имеет, и не может употреблять более, чем сколько нужно для содержания одного человека. Еккл.5:11 . Сладок сон трудящегося, мало ли, много ли он съест; но пресыщение богатого не дает ему уснуть. Сладок сон трудящемуся, мало ли, много ли он поест. А пресыщение богача не даёт ему уснуть. Речь опять о богаче и скупце, и он сравнивается с трудящимся, который спит без заботы, мало ли или много он поест. Последний, после трудовой работы и утомления, переваривает какую бы то ни было пищу и наслаждается приятным сном; а богатый, пресытившись роскошным столом, и туда и сюда разрываемый беспокойными думами, не может уснуть от излишнего употребления напитков и от жара в желудке при несварении пищи. Далее, так как под сном разумеется и общий исход из этой жизни: то лучше будет покой того, кто теперь трудится и по силам своим подвизается в добрых делах, чем богатство тех, о коих написано: «горе вам богатым, яко отстоите утешения вашего» ( Лк.6:24 ). |
|
|
