| Для актов афонских монастырей X XI вв. характерны именно сделки между монастырем и общиной. Причем община выступает как юридический собственник земель, находящихся в общем пользовании, в частности, бесхозных земель. Как свидетельствуют документы, община в целом как раз продает такие земли соседним собственникам-монастырям, поскольку на эти земли в течение 30 лет никто не претендовал 339 . Но даже при продаже класм, как мы можем убедиться, действует право предпочтения, узаконенное, как мы знаем, в X в. Итак, мы считаем неправомерным связывать упадок общины с политикой византийского государства в отношении класм. В данном случае, по-видимому, все же имел место объективный процесс разорения мелкого крестьянского хозяйства в Х – первой половине XI в., при всем стремлении государства сохранить основу этого хозяйства в лице общинной собственности, о чем и свидетельствуют как законодательство X в., так и судебные процессы, отраженные в Пире. Для X в. характерно то, что кроме общины землю продают или дарят мелкие собственники – земледельцы: либо крестьяне, либо монахи 340 . Также встречаются акты о сделках между двумя монастырями 341 . Рассмотрим акты дарения и продажи земли частными лицами. Акт 1012 г. содержит дарственную Константином Лагуди и его женой Марией Лавре св. Афанасия. Основанием для дара служит то, что Мария Лагуди была духовной дочерью Феодорита, проэста Лавры, а кроме того, дарители испытывали к Лавре и ее монахам давнюю привязанность: «И да будет так, и кто-либо из родных, дети и лица, которых могли бы взять на попечение, да будут обращаться к Лавре как к спасительной гавани, чтобы быть там принятым духовно... и чтобы они упоминались на Литургии для прощения грехов их». При этом Константин Лагуди и Мария принесли в дар наследственную собственность, которая располагалась в разных местах и была приобретена, согласно акту, различными способами, в основном куплена у других землевладельцев. Данным актом устанавливается: «Монахи и их наследники пусть владеют (землей) постоянно, и они являются владеющими все время актом покупки этих имений. Они же (Лагуди) составляют теперь духовное единство с лавриотами. И пока они будут жить, они будут распоряжаться этими владениями, так как они не имеют других средств к существованию. После их смерти они (владения) перейдут, как было сказано, к Лавре» 342 . |
| Деяний св. (Acta SS.) Октябрь, Т. IX, 1858 г. Всеобщий Мартиролог Адалберта Мюллера 1860 г. (Allgemeines Martyrologium Adalbert Muller). Извлечен главным образом из труда болландистов, но восполнен из других источников. Прекрасная справочная книга. Деяний св. (Acta SS.) Октябрь, Т. X, 1861 г. Мартынова Греко-славянский церковный год 1803 г. (Annus ecclesiasticus graeco-Slavicus). Деяний св. (Acta SS.) Октябрь, Т. XI, 1864 г. Примечания на греческие уставы... Феодора Тоскани. (Ad typica graecorum... animadversiones Theodori Toscani. 1864 г.). Деяний св. (Acta SS.) Октябрь, Т. XII, 1867 г. Лексикон святых Штадлера и Гейма (Heiligen-Lexicon) 1855–1882. Пять томов. Хорошая справочная книга. Деяния святых (Acta SS.) том, содержащий дополнение к V и VI томам октября, Указатели на 10 месяцев Acta SS. Изд. с января 1869 г. О Фотии и Константинопольских патриархах от св. Митрофана ( 325) до разделения церквей в в. (Hergenrother Phothius), три тома 1867–1869. Герена. Малые Болландисты. (Guerin. Les petits Bollandistes) Т. I-XVII. 7-е издание 1876 г. Это издание подобно нашим четьим минеям. Составлено по Acta SS. и позднейшим сочинениям о святых. Сборник Болландианский (Analecma Bollandiana) начал выходить книжками с 1882 года и продолжается доселе; в 1897 г. было XVI выпусков. Акты мученические Ле-Бляна (Les actes des Martyres. Le Blant). 1882 г. Деяния св. (Acta SS.) Октябрь, Т. XIII, 1883 г. Агиологические памятники Феофила Иоанну ( Μνημεια γιολογιχ π εροδιαχνου Θεοφλου Ιωννου 1884 г. в Венеции. Всего 19 житий или похвальных слов святым, изданных большею частию в первой раз на греческом языке с рукописей. Деяния св. (Acta SS.) Ноябрь Т. I, 1887 г. Апокрифические акты апостолов (Acta apostolorum apocrypha) Тишендорфа 1851 г. и Липсиуса и Боннета 1891 г. Деяния св. (Acta SS.) Ноябрь. Т. II, часть первая 1894 г. Библиотека агиографическая греческая (Bibliotheca hagiographica graeca). Издание Болландистов 1895 г. Здесь показаны жития святых по алфавиту имен святых, напечатанные в разных изданиях, начиная с XVII века. Показано только начало каждого жития с указанием, где оно напечатано. Книжка очень полезная. Критика на нее Хрисанфа Лопарева в Византийском Временнике 1895, стр. 455. |
| Французские же заняты преимущественно изучением внутреннего строя Византии, существовавшего в ней порядка управления и состояния искусств и наук, так что самые лучшие монографии по внутренней истории Византии вышли из-под пера именно французских исследователей. Напротив, итальянские византинисты, по чисто национальным соображениям, интересуются почти исключительно вопросами о византийских отношениях и византийском влиянии в Италии и Сицилии. Не вдаваясь в подробное перечисление трудов по византологии, вышедших за последние десятилетия, отметим только важнейшие явления в этой области. В ряду сборников, содержащих в себе материалы для истории Византийской империи, на первом месте должно быть поставлено издание Миклошича и Мюллера, выпущенное в Вене в 6-ти томах между 1860 – 1890 гг. под заглавием: «acta et diplomata Graeca medii aevi». Приготовленное с помощью греческих ученых, исследовавших библиотеки восточных монастырей, это издание заключает в себе громадное число документов, в высшей степени важных для воссоздания внутренней истории Византии: сюда входят указы византийских императоров, распоряжения патриархов, переписка политического содержания, акты судебных процессов, правила монастырской жизни и другой подобного рода материал, знакомящий нас с интимными сторонами византийской жизни. Подобный же характер носит и сборник, изданный греческим ученым Константином Сафой в Венеции и Лейпциге в 1872 – 1890 гг., в девяти томах, под именем «Μεσαιωνικ βιβλιοθκη»; помимо различных мелких документов и памятников археологического и исторического значения, в сборнике Сафы встречаются целые, в первый раз изданные сочинения византийских писателей, как, например, Михаила Пселла , хроника Махеры и Бустрония и пр. Как исправления и дополнения к Боннскому корпусу византийских историков и хронистов, должны быть отмечены труды Мюллера, Диндорфа и Де-Боора, из которых первый издал в 1868 – 1870 гг. в Париже «Fragmenta historicorum graecorum», куда поместил, между прочим, и армянских историков в французском переводе, второй напечатал в т. |
| 209 Приб. к твор. св. оо. 1890. IV, 327 стр. – Из сказанного не трудно видеть насколько справедливы следующие рассуждения проф. Суворова: «если бы предположить возможность скорого наступления тех же самых исторических условий, при которых когда-то составлялись вселенские соборы, то и в таком случае русский император, как преемник императоров римских и византийских не мог бы оставаться в стороне ни от выработки церковных канонов, ни от церковного законодательства вообще... и тогда голос русского царя, преемника римских и византийских императоров, представителя принципа власти в русском народе, тяжелее весил бы в вопросах догматического характера, чем голос русского Синода» (Курс церк. права I, 362. 365 стр.). Пусть будет справедливо положение, что «русский царь – преемник римских и византийских императоров», но ведь для того, чтобы доказать, что голос русского царя на вселенском соборе «тяжелее весил бы в вопросах догматического характера, чем голос русского Синода», необходима еще другая посылка, другое предположение, что голос римских и византийских императоров, «тяжелее весил» на соборах вселенских, чем голос епископов, между тем соборные акты, как мы видели, опровергают это предположение. 210 Just. по. 42. 3 с.; Cod. Just. I, 7. § 4. – Весьма знаменательна в данном случае речь, обращенная императором Василием македонянином к мирянам, находившимся на соборе 869 года. Император говорил им, что они должны строго следовать решениям церкви, воздерживаться от всякого вмешательства в дела церкви, предоставляя их епископам, которым поручена власть вязать и решить; что они не должны забывать о своем положении в церкви, так как ноги не могут предписывать законов глазам; не должны являться судьями своих пастырей, будучи сами скоры только на обличение, а медленны на исправление своих недостатков. – Лебедев. Очерки внутр. истории виз.-восточ. церкви в IX, X и XI вв. Москва. 1878. 20 стр. 211 «Мы сохраняем церковные правила, как государственные законы» – говорит одна из новелл импер. Юстиниана, – 131. с. I; ср. Nov. VI, I с. § 8; Cod. Just. I 1. I tit. 2. 5. 6. 7. |
| Далее, при изучении земледельческого закона Васильевский не мог не придти к выводу, что славянская иммиграция в византийскую империю сопровождалась весьма важными изменениями в внутреннем строе государства, вследствие чего империя обнаружила особенную жизненную энергию в борьбе с арабами и болгарами. Это несомненно верно по отношению к византийской империи в VIII и IX веке; но нельзя не считать недосмотром то соображение, что в X и XI веке крестьянской славянской общине нанесён был окончательный и непоправимый удар крупным землевладением и властельским сословием. Мы думаем, что Васильевскому, изучавшему законодательные памятники и юридические акты эпохи XI и последующих веков, легко было заметить присутствие в Византии того же свободного крестьянского населения, которое так ясно обнаруживается в крестьянском уставе, если бы в данном случае не слишком повлиял на него Цахариэ. Переходим к теме о Метафрасте, теме, которою Васильевский занимался с особенной любовию и которая не оставляла его, можно сказать, до конца жизни. Напечатано на эту тему три статьи: в Журнале Министерства Народного Просвещения за 1880 г. декабрь, в Византийском Временнике, за 1895 г., стр. 79–161 и в Журнале Министерства Народного Просвещения, за 1897 г., июнь, предполагалось ещё окончание, которого не явилось в печати. Исследования о Метафрасте, таким образом, представляются и потому весьма любопытными, что к вопросу подходил автор в разное время и с разных сторон и мог его исчерпать вполне. Внимание Васильевского к этой теме объясняется тем, что Симеон Метафраст занимает весьма важное положение в византийской литературе, как составитель житий святых и автор хроники, которая некоторыми частями своими возбуждает большой интерес с точки зрения древнерусской истории. Притом же в византийской историографии до сих пор остаётся ещё не решённым вопрос о хронике, составленной магистром и логофетом Симеоном: следует ли автора хроники отожествлять с Метафрастом или нет. Первая из указанных статей Васильевского посвящена разрешению вопроса о времени жизни Симеона Метафраста . |
| Последние уже по самым догматическим воззрениям своим должны были питать особенное уважение к «богоданным» Моисеевым законам, в которых они находили запрещение иконопочитания. С другой стороны, порвав во многих отношениях связь с древним римским (Юстиниановым) правом, которое в эклоге является уже со значительною примесью новых часто варварских элементов, законодатели иконоборцы тем охотнее должны были обращаться к Моисеевым законным книгам, что здесь находилось не мало таких норм, которые оказывались совершен пригодными для современных социальных отношений и совершен согласных с юридическими воззрениями варварских и полуварварских масс, составлявших громадное большинство тогдашнего населения византийской империи. Вот исторические причины, установившие внутреннюю связь закондательства императоров византийской династии с законодательством Моисея. Связь эта с особенною ясностью может быть наблюдаема в эклоге и «Земледельческом Законе» с «избранием от Закона Божия», данного израильтянам через Моисея». Предисловие к Эколог пополнено библейскими местами о правосудии, между прочим и такими, какие находятся в 1-й главе «Избрания от Закона Божия». В самих постановлениях Эклоги встречаются дословные цитаты из разных свящ. Книг Ветхого Завета. Что же касается до «Земледельческого Закона», то некоторые статьи его суть почти буквальные выписки из Моисеевых законных книг. Но так как ни Эклога, ни Земледельческий Закон, ни другие законодательные акты иконоборцев далеко не обнимала собою всего действовавшего тогда права византийской империи, то наряду с ними для практики необходимы были разные дополнительные компиляции, извлеченные частью из источников прежнего римского права, на сколько оно оставалось еще в действии частью из Моисеева законодательства, из которого черпали материал для своих законов и сами императоры. Так произошло особое извлечение из Моисеевых законных книг, составленное если и частным лицом, то, по всей вероятности, не без импульса со стороны самой законодательной власти. |
| С точки зрения состояния вопроса в то время, когда за него взялся Васильевский, заслуга его даже по опубликованию материала в русском изложении значительна. Уже этим одним он обнаружил крупные недочёты во взглядах на некоторые вопросы у Цахариэ, этого общепризнанного авторитета в вопросах, касающихся византийских правовых отношений. Изучение актов и греческой литературы привело его к ознакомлению с целыми учреждениями, доселе совсем не подозреваемыми и оставшимися неизвестными Цахариэ, как прония, харистикарий, морта. Поставив в связь с прежними заграничными изданиями русские издания материалов по изучению Византии («Афонские акты» Терповского и Т.Д. Флоринского), он первый соединил такой обширный материал, каким до него никто не пользовался для той же цели. Таким образом, благодаря внимательному изучению разнообразного материала, он оказался на высоте задачи, от которой уклонился и сам Цахариэ, – объяснить византийскую податную систему и бросить свет на запутанную финансовую терминологию. Близкую связь с разсмотренными статьями составляет превосходное исследование об эклоге Льва и Константина, напечатанное в двух книжках Журнала Министерства Народного Просвещения (за 1878 год, октябрь и ноябрь) под заглавием: «Законодательство иконоборцев», и в январьской книжке того же журнала за 1879 г.: «О синодальном списке эклоги». Предстоявшая пред Васильевским задача выясняется в первых строках его работы, именно, он задаётся целью точнее определить отношения, в которых находятся к эклоге и земледельческим законам византийских императоров два славянорусских памятника: «Закон судный людем» и «Устав о земских делах», приписываемый Ярославу Мудрому. Но прежде предстояло подвести итог всему тому, что высказано было, в науке об упомянутых византийских законах. Теперь уже не может подлежать никаким сомнениям, что эклога принадлежит иконоборческим императорам и издана при Льве Исавре. С изучением этого памятника получил особенный интерес вопрос о новых принципах права, введённых в византийское законодательство со времени исаврийской династии. |
| Посылаю Вам при сем отдельный оттиск моей речи 691 , в которой Вы, как знаток старины, не много найдете для себя новых фактов, а разве остановитесь на некоторых соображениях, может быть, не бесполезных для истории русской поэзии. Вероятно, у Вас под руками было много подобного хлама, который я – выражаясь выспренней речью Гоголя – возвел в перл поэзии. Не укажете ли Вы мне чего любопытного по этой части? Или, может быть, сами не приготовите ли для журнала г. Тихонравова? Я вполне убежден, что можно создать настоящую историю древней русской поэзии, и для этой цели и в этом убеждении в 1-й же Летописей дал статью о русской поэзии в XI веке. Подробный отчет о Вашем описании Синод. Библиотеки у меня еще лежит на душе. Помешала окончанию его моя речь, отнявшая у меня несколько недель. С глубоким уважением и преданностью честь имею быть готовый к услугам Ваш Ф. Буслаев. 11 февраля 1859 г. Москва. 4 (18) С.-Петербург 1860 г. Марта 23 д. День за день откладывал удовольствие писать к Вам, многоуважаемый Александр Васильевич . Наконец дождался я до того, что пришлось к дружескому посланию присовокупить официальное письмо. Что делать? Петербург город официальностей. Итак сначала о деле. По поручению Президента Академии Наук Графа Блудова честь имею просить Вашего участия в предпринимаемом Академией издании Византийских историков и исторических документов и пособий, частью в греческом подлиннике, частью в древних славянских переводах, буде подлинники не окажутся налицо. Предполагается сначала издать в исправленном тексте греческом с латинским переводом Георгия Амартола, и потом в то же время, в отдельном издании – собрание писем и документов Византийских Императоров, официальные акты и послания греческого духовенства и т. п. – Конечно, вся эта работа, то есть критика текста и объяснения – дело записных академиков, именно: Стефана, Куника и друг. Но прежде нежели начать это дело, нужны соображения для плана предстоящего издания, нужно иметь сведения о том, что у нас есть интересного и важного в рукописях (особенно Синодальной Библиотеки). К Отцу Савве тоже послано от меня официальное отношение 692 . Но Вы как один из первых знатоков Византийских источников не только у нас в России, но и между учеными Европейскими, без сомнения, принесете своими указаниями значительную пользу для осуществления этого важного предприятия. Письмо Ваше об этом предмете будет сообщено мною Графу Блудову. Если Вас затруднит этот вопрос во всем его объеме, то на первый раз достаточно будет и того, если в своих указаниях Вы изъявите желание об издании таких источников и документов, на которых Вам уже приходилось останавливаться в Ваших ученых работах. Чем скорее получим мы от Вас отзыв по этому делу, тем более Вы обяжете меня и тем более доставите удовольствие Графу Блудову, который высоко ценит Ваши заслуги. |
| Этот и другие подобные анекдоты показывают нам, к каким способам обыкновенно прибегали, чтобы получить византийскую императрицу, а иногда, что случилось с Юстинианом и Феодорой, царь попросту влюблялся в какую-нибудь прекрасную искательницу приключений и делал ее своей женой. Из этого видно, что василевсы не слишком стояли за знатность рода, и всякая красивая женщина была всегда в их глазах достаточно приличной, чтобы стать императрицей. Но верно и то, что торжественные церемонии, сопровождавшие коронование и бракосочетание безусловно изменяли будущую царицу, придавая ей совершенно новое достоинство, преображая самую простую еще накануне девушку в существо сверхчеловеческое, живое воплощение всемогущества и божественности. Я не стану описывать подробно пышный церемониал, – все эти византийские торжества очень похожие одно на другое в своем однообразном великолепии, – во время которого молодая женщина, введенная с покрывалом на лице в большую залу Августея, облачалась императором в пурпуровую хламиду, которую предварительно благословлял патриарх, и короновалась василевсом брильянтовой короной с жемчужными привесками; ни приема придворных, происходившего затем в дворцовой церкви святого Стефана, ни, наконец, самого бракосочетания, когда патриарх возлагал брачный венец на головы супругов. Из этого сложного ритуала достаточно отметить некоторые символические акты, некоторые характерные черты, ясно показывающие, какая высокая власть заключалась в славном титуле византийской императрицы. Прежде всего, следующий факт: бракосочетание следует за коронованием, а не предшествует ему. Императрица приобщается всемогуществу вовсе не потому, что она жена императора; вовсе не от супруга получает она как бы отражение власти. Она облекается верховной властью актом, предшествующим бракосочетанию и независящим от него, и эта верховная власть, какой она облекается, подобно императору, как избранница самого Бога, вполне равна власти василевса. Это наглядно видно из того, что и народу не император представляет новую императрицу. Когда через возложение на нее короны она облеклась высшею властью, она идет не сопутствуемая императором, а лишь в сопровождении своих камергеров и женщин; медленно, меж живыми стенами, образуемыми при ее прохождении охранной стражей, сенаторами, патрикиями, высшими сановниками, проходит она ряд комнат во дворце и поднимается на террасу, вокруг которой, внизу, выстроились войска, высшие сословия государства и народ. В роскошном царском наряде, сверкающем золотом, она показывается своим новым подданным и торжественно признается ими. Пред ней склоняются знамена, великие мира и чернь падают ниц, простершись во прахе, вожди партии выкрикивают свои освященные обычаем приветствия. Она же, в строгой торжественности, с двумя свечами в руках склоняется сперва перед крестом, потом кланяется своему народу, и к ней летит его единогласный крик: «Боже, спаси Августу!» |
| И. П. Медведев Часть IV. Из истории византийского судопроизводства Акт как средство доказательства Что бы мы ни говорили, исходя из самого частноправового акта, из анализа его структуры и удостоверительных признаков и клаузул, о его «диспозитивном» или «апробативном» характере (на русский язык эти выработанные западноевропейской дипломатикой и трудные для перевода понятия попытался передать не очень, на наш взгляд, удачно еще А. С. Лаппо-Данилевский, введший в нашу науку соответственно термины «удостоверительный акт» и «осведомительный акт» 892 ), все же подлинная роль акта становится ясной только в ходе его реализации в судебном процессе, причем реализации как через суд гражданский, так и уголовный, функции которых в Византии не были столь строго отграничены друг от друга, как в позднейшем праве, могли осуществляться одним и тем же судьей и даже протекать в одном и том же судопроизводстве. 893 В сложившейся еще в ранней Византии системе судопроизводства (причем независимо от вида суда, от того, был ли суд светский или церковный) государственная регламентация охватывала и вопрос о характере и относительной ценности доказательств, приносимых сторонами. Доказательства оценивались как по характеру (письменным свидетельствам отдавалось как будто предпочтение перед устными), так и по социальной принадлежности лиц, приносивших доказательства, свидетельские показания. Судьи могли пользоваться консультацией юристов-адвокатов, присутствовавших в суде в качестве асессоров, привлекать экспертов и вызывать в суд свидетелей для удостоверения подлинности документов; разрабатывается система клятв, приносимых сторонами, свидетелями и даже судьями. 894 Хотя процесс судебного разбирательства носил бюрократический, отличавшийся обязательным требованием письменной документации на всех его этапах характер, ни в законодательстве, ни в правовых документах нет точного описания порядка процесса. Мы не располагаем протоколами судебных процессов, и все наши познания о практике византийского суда (в частности, в поздней Византии, что для нас особенно важно), о том, как протекал тот или иной процесс и главное – как в нем реализовались привлеченные в качестве средств доказательства частные акты – мы получаем из дошедших до нас постановлений судов по тому или иному делу. Составленные нередко по формуляру, сходному с формуляром актов, эти документы содержат более или менее пространный нарративный раздел с изложением обстоятельств дела и хода его рассмотрения, а иногда и ценных сведений о фигурировавших при этом документах. Разумеется, постановления судов, отражающие преимущественно заключительный процедурный этап судебного процесса, не могут заменить подробных судебных протоколов, отсутствие которых весьма ограничивает возможности исследования действительной роли частноправового акта в судебном процессе и его полноценной интерпретации. |
|
|
