| У Мануэлы был с собой томик Малларме. Я его листаю, и мой взгляд задерживается на следующих строках: Прощайте все! Корабль поднимает якоря, И парус повлечет нас в дальние моря. Как дань последняя душе моей в тоске, Последний раз мелькнут платочки вдалеке. Ведь скоро, может быть, срывая паруса, Ломая мачты, вихрь обрушит небеса, И будет нас носить среди валов белёсых… О сердце, слушай же, о чем поют матросы! Погода меняется, верхушки деревьев клонятся к западу. Вот и попутный ветер. Мы отплываем. В тот же день мы входим в порт острова Ивиса. В яхт-клубе нас встречают с подлинно испанским гостеприимством. Решив поскорей распроститься со Средиземным морем, мы грузимся в пятницу на пароход «Сьюдад-де-Ивиса», который доставляет нас в Аликанте. Вывернув карманы, нам удалось набрать на билет, дающий право проезда из Аликанте в Сеуту в качестве палубных пассажиров без питания. На пароходе «Монте-Бискарги» вначале на нас бросали косые взгляды, но вскоре весь экипаж проникся к нам симпатией. А пассажиры даже обещали сводить меня в Бильбао на концерт. На всех стоянках мы выходили на берег вместе со старшим механиком. Радист тоже к нам благоволил, хотя однажды, будучи «под мухой», признался, что считает нас «ун поко локос» — немного сумасшедшими. Капитан дал мне свою рубашку, так как моя была совершенно порвана ветром. Радист подарил Джеку туфли, а стюард подкармливал нас всю дорогу. Первые итоги Какие же выводы можно сделать уже из первой части нашего эксперимента? Питье . В период с 25 по 28 мая я пил соленую воду три дня, а Джек — два. Все это время выделения организма были в норме, и жажды мы не испытывали. Значит, морскую воду пить можно, не следует только доводить дело до обезвоживания организма. Для того чтобы уменьшить жажду, мы иногда закрывали себе лицо тряпкой, смоченной в морской воде, и подставляли его солнцу. Пойманный морской окунь два дня снабжал нас и едой и питьем. В таких случаях самое опасное — это слишком поспешное возвращение к обычным нормам питания. Затем мы шесть дней сидели на морской воде, и это, пожалуй, является пределом. Потом два дня снова пили рыбий сок. Никакого нарушения работы почек не замечалось. Короче говоря, из четырнадцати дней три-четыре дня мы пили рыбий сок, а десять дней — морскую воду. Нам удалось без труда выдержать этот период в десять дней, потому что он был разделен на две части. |
| Историю своей обширной земли арабы возводят до самой глубокой древности . 23 «Арабские писатели делят аравитян на древних арабов, которые уже не существуют, и на арабов, от которых произошли существующие ныне аравитяне» 24 . Первые, по арабским преданиям, были потомки Сима, сына Ноева, и населили Аравию вскоре после потопа. Они были очень многочисленны и разделялись на многие племена, которые или стерты были с лица земли за свои беззакония, или слились с другими, позднее поселившимися в Аравии, племенами. «Восточные летописцы иногда только мимоходом упоминают об этих древних племенах, под именем «первобытных арабов или погибших племен» 25 , и, кроме утвержденных Кораном Мохаммеда сказаний об уничтожении и некоторых замечательных событиях знаменитейших из них, известий об этих первобытных арабах уцелело чрезвычайно мало, да и уцелевшие очень мифичны, баснословны. Поэтому, не передавая здесь всех невероятных и крайне преувеличенных подробностей об этих погибших племенах Аравии, упомяну о них только кратко, так как не умалчивает о них и Коран. Знаменитейшими из них были племена: Ад , Тамуд, Таем и Джадис. Племя Ад происходило от Ада 26 , сына Уца, сына Арамова, сына Симова. Ад, после смешения языков, поселился в хадрамаутской или гаутской области Аравии, близ местечка, называемого Аль-Акаф, т. е. песочный вихрь, и потомство его чрезвычайно там размножилось; у самого Ада насчитывают до четырех тысяч сыновей. Адян представляют сильными великанами, легко подымавшими огромные камни, и приписывают им громадные постройки. Отсюда и вошло в обыкновение у арабов называть большие развалины постройками адян. Это мнение об адянах занесено в Коран 27 и, основываясь на нем, их считают звездопоклонниками. Восточные легенды вообще передают о судьбе этого племени много чудесного. Например, что один из царей его, Хеддал, построил великолепный дворец Ирем с очаровательными садами, которые своею красотою могли давать понятие о самом рае и были разрушены чудом 28 . Когда впоследствии адяне оставили и забыли служение истинному Богу и впали в идолопоклонство, к ним был послан Богом для вразумления пророк Гуд, которого обыкновенно принимают за библейского Евера 29 . Адяне же не захотели внять его проповеди и не обратились; тогда Господь, испытавший пред тем их противление разными знаменательными наказаниями, навел на их страну горячий и удушливый ветер, продолжавшийся безостановочно восемь суток. От этого ветра и погибли почти все адяне, за исключением небольшого числа внявших проповеди Гуда и вышедших за ним из Хадрамаута на время исполнения этой казни Божией. По истреблении же адян Гуд возвратился в Хад- рамаут и был потом похоронен близ Гасека, где и до сих пор еще находится городок Кабр-Гуд, т. е. могила Гуда. |
| — Да, Андрюшу взяли. Но не беспокойтесь. Выпустят, конечно. Недоразумение. Через час пришел Маркел — от Кухова. Тот служил теперь следователем. Маркел был потный, темный с лица. Увидев меня, охнул, что-то в горле у него заклокотало, как рыдание. Сел, обнял, привалил патлатую свою голову мне на плечо. — Наталья, мы не доглядели, мы… — Ну, так. Ну, да. Что Кухов говорит? — Ничего…слава Богу, что ты? — Он вдруг оторвал голову от плеча, с ужасом, смешанным с улыбкою на меня взглянул. Этой бессмысленной улыбки, ужаса я не забыла. — Конечно… ничего. Ведь этож дети. Их там пятнадцать человек и оказалось. Общество… ну, скаутов каких-то. Кухов говорит — все-таки следствие… и время, ведь, должно пройти. Во всяком случае, мне в Петербург, тово, надо, сейчас же… хлопотать. А ты здесь… действуй. Вечером он говорит мне: — Верить надо… понимаешь? Надо верить, добиваться… Если вера есть, все будет, и ни дня не пропускать. На утро он уехал, а я начала борьбу. Были октябрьские, холодные, сухие дни. Вдруг выпал снег. Голодная, с утра бежала на Лубянку. Тащила сыну передачу, еду, одеяло, я снесла раз и иконку, но латыш с бешенством швырнул ее на пол. Бунтовать уж не могла теперь. За грязными стенами, за махоркою, штыками — сидел мальчик. Увидеть его я не могла! Разве напора во мне было мало? Нет, я летала — не ходила. Завывали ранние октябрьские метели. Звонили в церквах. Желтые фонари утром, вечером резали глаза мертвым своим, ужасным светом. В днях, сумрачно-белесых, предо мной мелькали кабинеты, лица, стук машинок, холод ненависти ненавистных, бедра секретарш, развязно дрыгавших остриженными волосами, френчи, куртки кожаные, пиджаки сытых сановников, в сознаньи власти принимающих от барышни трубку: «А, Франц Вениаминыч! Приостановить нельзя? Да. Мы успели бы еще!» Кабинеты светлые, с зеркалами и диванами, и мрачные логова на Лубянке, ругань часовых и вонь приемных с ошалелыми людьми, тащущими скарб последний для последних часов милых сердцу. И винтовки, и обмотки, и цыгарки, сумасшедшее мельканье голых, пустых дней, боль от усталости — в затылке, туман голода, намученные ноги в стоптанных ботинках, мокрых — и кровоточащий палец. На седьмой день я хромала. Приходила я домой — не приходила, приплеталась — и лежала у себя в холодной комнате. Георгий Александрович приносил мне чашку супу из моркови, но и он куда-то часто отлучался. Приходилось и одной лежать. Вакханка Бруни ласково и сладострастно улыбалась со стены. Ветер рвал крышу прогнившую. Я не шевелилась. И пустой, страшный вихрь метался у меня в мозгу. |
| Современные путешественники могут дать нам еще более ясное представление о страшных трудностях путешествий по среднеазиатским пустыням, тем более что условия быта остались там неизменными со времен глубокой древности. Мрачное, тяжелое впечатление наводят на душу путника необозримые пространства степей, лишенные всякой растительности. Животные бегут из таких страшных пустынь. Даже ящерицы и насекомые встречаются редко среди местностей, напоминающих скорее обширные кладбища: под ногами то и дело попадаются кости погибших лошадей, мулов и верблюдов. Почва раскаляется от невыносимой жары: солнце немилосердно жжет от восхода до заката. Неподвижна атмосфера, мутная, точно наполненная дымом... Ветерок не колышет воздуха, не дает минутной прохлады. Лишь изредка промчится горячий вихрь и погонит пред собой крутящиеся столбы соленой пыли. Впереди и по сторонам играют обманчивые миражи 206 . Страшные бури нарушают по временам безмолвие пустыни. Необыкновенно сильный, порывистый ветер вздымает тучи песку и пыли, помрачающие свет солнца. Атмосфера делается желтою, но скоро наступает тишина, как в сумерки. Соленая пыль засыпает путников и слепит им глаза 207 ... Таковы были трудности, которые приходилось претерпевать царственным братьям на пути в Татарию! Но они возрастали еще более вследствие недостатка в пище для скота и людей, вследствие недостатка в топливе, особенно после монгольских погромов 208 ... Кто может поведать нам мысли и чувства Александра Ярославича во время долгого, томительного пути по бесконечным пространствам азиатских степей, среди невыносимых лишений, можно сказать, среди постоянной опасности погибнуть вдали от родины и близких! Много нужно было веры в Провидение, много любви к родине, много нравственного мужества, чтобы перенести все это и не потерять искры надежды на лучшую будущность, хотя бы и отдаленную. Мы нередко удивляемся великим подвигам, трудам и добровольным лишениям великих исторических деятелей, удивляемся, например, поступку Александра Македонского, вылившего на землю воду из шлема среди безводной пустыни для ободрения своих сподвижников, но здесь мужество героя подкрепляла блистательная цель, имевшаяся в виду, награда за подвиг, громкая слава и величие. |
| О нем Феодорит сказал: Ф- , стоит задуматься, почему божественный пророк и пламенный ревнитель и столь великий чудотворец – Ахава с дерзновением и не стыдясь прямо в лицо обличил, а от жены его И179 Иезавели и малой угрозы ( 3Цар. 19:21 ) не стерпел и в путь бежал 40-дневный. Однако ясно, что хотя он и славен был повсюду выше человеческих сил, все же он был человеком, не лишенным естественной слабости; с другой стороны, и божественного попечения. Ведь чтобы из-за величия чудотворения дел он возвеличился разумом, благодать дала естеству принять страх, чтобы познал человеческую слабость. Поэтому и известил его Владыка, что семь [тысяч] пребыли свободными от нечестивости ( 3Цар. 19:18 ). К тому же Он научил его, что, управляя/115г человеческим родом с кротостью и долготерпением, Он испытывал его, хотя Ему легко напустить на нечестивых , и сдвинуть землю, и мгновенно погрести их в могиле, и насильственными ветрами всех полностью Б255 истребить. Поэтому «сказал: И ветер великий сильный, разрушающий горы и сокрушающий камни перед Господом. Но не в ветре Господь. После ветра – вихрь. (Но) не в вихре Господь. A после вихря – огонь. (Но) не в огне Господь. И после огня – легкого дуновения. И там Господь» ( 3Цар. 19:11–12 ). Ведь этим Он показал, что только долготерпение человеколюбие любезны Богу, а все остальное – лукавство, (которое) влечет праведный гнев. -Ф Глава 76 А почему он кормится от ворона ( 3Цар. 17:6 ), послушай. Ведь Бог, И- желая смягчить справедливое негодование праведного ревнителя против беззаконных иудеев, устроил кормиться ему с помощью чадоненавидящей птицы, которая, рождая, не вскармливает. Потому и Давид,/116а хотя всякое создание по естественному закону взирает Создателя: «ведь очи всех, , уповают на Тебя и Ты даешь им пищу в нужное время» ( Пс. 144:15 ), упомянул о воронах грающих, говоря: «Дающий скоту пищу его и птенцам воронов, взывающим к нему» ( Пс. 146:9 ). Ибо всех без исключения питает Божий промысел, говорит он, а особенно – птенцов воронов, родителями своими оставленных. Ведь пищей им служат малые животные, И180 летающие окрест гнезд. |
| C. Valerii Flacci Argonauticon, IV 520 C (Bibliotheque latine-française, publié sous les auspices de S. А. R. M. Le Dauphin. 17-me livraison, Paris, 1829. Valerius Flaccus, l’Argonautique). 2326 Erwin Rhode, – Psyche. Seelencult und Unsterblichkeitsglaube der Griechen, 4-te Aufl., Tübingen,. 1907, Bd. I, SS. 71–73. – Г. Вейкер, О. Крузиус и В.П. Клингер видят в Гарпиях, как и в Сиренах, Керах, Эринниях и других существах низшей мифологии греков, «души мертвецов», причём это толкование не исключает и толкования их как ветры, ибо самая душа мыслится в мифологии, как вихрь, как ветер (Витольд [П.] Клингер, – Животное в античном и современном суеверии. Киев, 1911 г., стр. 41–42 сл.). Но из того, что Гарпии суть(?) души-вихри, ничуть не следует, будто похищение Гарпиями есть смерть, ибо явления, отчасти подобные смерти, вроде восхищения, летаргии и т. д., тоже могут производиться существами хтоническими. 2332 id., XX, 61–81. – Перевод Жуковского. В стихе 63-м меняю «О!» на «Иль», представляющее точную передачу « πειτα – или же»; в стихе 77-м опускаю произвольно и не осмысленно вставленный эпитет Гарпий «гнусные». Точно также не совсем основательно переводчик характеризует Эринний, как «грозных», да ещё «чудовищ», и предаёт им в «рабство» дев. Ничего такого у Гомера, кажется, нет; слово «στυγερσιν», вероятно, употреблено в смысле постоянного эпитета, и восхищение дев Пандарея изображается поэтом в тоне отнюдь не трагическом, и тем более не элегическом. 2335 Софокл, – Аяит-биченосец, 1192–1194 (Рус. пер. Ф. Зелинского, М., 1914, Т. I, стр. 112; текст – по парижскому изд. G. Didot 1864 г. 2338 Еврипид. – Ион, 809–812 строфа 5-я (Театр Еврипида. Пер. И.Ф. Анненского. Т. I, СПб., стр. 487; Euripidis Tragoediae. Ed. stereotypa, Lipsiae, 1828, T. 4, pp. 362–363). 2341 Еврипид, – Ипполит, 1304–1309. (Пер. Анненского, id., стр. 320 текст, id., Т. 2, рр. 286–287). 2343 Ср. Daremberg et Saglio, id. тут же и некоторые рисунки. У С. Ренака (Salomon Reinach, – Répertoire des vases peints grecs et étrusques. T. I, Paris, 1899) можно найти маленькие воспроизведения этих изображений и точные указания на первоисточники. Гарпии и Финей: рр. 119:3–4; 200–201:1,2; 427:8 а, в; 441. Финей, но без Гарпий; рр. 346:9, 436:3. |
| Богатство Таков недуг богатстволюбия, что не имеет предела в потребности большего и врачует себя от жажды тем, что непрестанно пьет (1). Для чего не спешим, пока еще есть время, помогать сродникам нашим по естеству? Для чего, будучи сами плоть, не покрываем безобразия плоти? Для чего предаемся неге, видя бедствия наших братьев? Не дай мне Бог ни жить богато, когда они нуждаются, ни наслаждаться здоровьем, когда не окажу помощи к уврачеванию их ран, ни иметь достаточной пищи, ни одежды, ни покойного крова, когда не разделю с ними хлеба, не снабжу их, по возможности, одеждой и не упокою под моим кровом! Ибо нам должно – или все оставить для Христа, дабы, взяв крест, истинно следовать за Ним (см. Мф. 16, 24 ) и, сделавшись легкими, развязанными и ничем не увлекаемыми вниз, как на крыльях, лететь к горнему миру и, возвысившись смирением, обогатившись убожеством, в замену всего приобрести Христа (см. Флп. 3, 8 )или разделять свое имущество с Христом, дабы и само обладание имуществом освятилось через то, что мы будем обладать им как должно и соучастниками в нем будут неимущие. Если же я буду сеять для одного себя, то скажу опять словами Иова: пусть я сею, а другой ест; пусть вместо пшеницы вырастет волчец и вместо ячменя куколь ( Иов 31, 8, 40 ); пусть жгучий ветер убьет и вихрь развеет посев мой, так чтобы все труды мои остались напрасными. Если я стану строить житницы, собирая сокровища от маммоны и для маммоны, то пусть в эту же ночь возьмут душу мою (см. Лк. 12, 18–20 ) для истребования отчета в злом стяжании богатства (1). Мы невысоко думаем о богатстве, к которому, если умножается, закон наш повелевает не прилагать к нему сердца ( Пс. 61, 11 ), не высчитываем у себя годовых и ежедневных доходов, не тщеславимся грузом стола и приправами для бесчувственного чрева, ибо не хвалим всего того, что, будучи принято гортанью, делается равночестным или, лучше сказать, равно нечестным и извергаемым, но живем просто, не запасаясь на завтрашний день, мало чем отличаясь от зверей, у которых нет ни сосудов, ни запасов. Или будешь ставить мне в вину истертую мою одежду и некрасивый склад лица? Вижу, что такими вещами превозносятся люди очень низкие (1). |
| Ч Что в истине Всевышний тверд, Сего на час не забываю, И сколь Ты, Боже, милосерд, На Тя толь твердо уповаю. Из 143 псалма 3 Благословен Творец вселенны, Которым днесь я ополчен! Се руки ныне вознесенны, И дух к победе устремлен: К Тебе вся мысль надежду правит, Твоя рука меня прославит. Защитник слабыя сей груди Невидимо Своей рукой! Тобой почтут мои мя люди, Подвержены под скипетр мой. Источник безконечна века! Кого Ты помнишь! человека. Его весь век как тень преходит: Все дни его есть суета. Как ветер пыль в ничто преводит, Так гибнет наша красота. Кого Ты, Творче, вспоминаешь! Кого толико прославляешь! О Боже! рцы местам небесным, Где Твой Божественный престол, Превыше звезд верьхам безвесным, Да преклонятся в низкий дол; Спустись, да долы освятятся, Коснись горам, и воздымятся. Да снидет огнь, и гром да грянет, Да взыдет вихрь из земных недр; Рази врага, и не восстанет; Пронзи огнем ревущий ветр; Смяти врага, пуская стрелы; И дай покой в мои пределы! Простри с небес свою зеницу, Избавь меня от враг моих; Подай мне крепкую десницу, Изми мя от сынов чужих; Смири грозящие мне воды, Разрушь бунтующи народы! Не преклони к их уха слову: Дела их гнусны пред Тобой. Я воспою Тебе песнь нову, Взнесу до облак голос мой, И восхвалю Тя песнью в мире Во многострунной я псалтире. Дающу области, державу И Царский на главу венец, Царем спасение и славу, Премудрый всех судеб Творец! Ты грозного меча спасаешь, Даешь победы, низлагаешь. Как грозды пучно напоенны, Сыны их в юности своей; И дщери их преукрашенны, Подобьем красоты церквей: Богаты, славны, благородны; Стада их овци многоплодны. Волы в лугах благоуханных, Во множестве сладчайших трав, На паству и на пищу данных, И весь их скот пасомый здрав; Нет вопля, слез, и нет печали, Которы б их не миновали. Благополучны вы народы, Имущи таковую часть; Послушны вам земля и воды, Над всем, что зрите, ваша власть: Но кто живет по Творчей воле, Еще стократно счастлив боле. Из 145 псалма Хвали душе моя Господа. Не уповайте на князей: Они рожденны от людей, |
| А это не шторм, это вот что происходит: все колдуны Петербурга спешат на бал! Вот и мы несемся вместе со всеми. — Где, где бал? — волнуясь, спрашиваю я. — В заброшенном интернате Вагановской Академии, — отвечает кто-то в черном, проносясь мимо. — На улице Правды. Подумать только. Ничего нет в жизни случайного! Ведь я зимой, когда Хогвартс искала, останавливалась возле этого здания. Чем-то оно привлекло меня. А ведь это и было старое здание интерната! Там раньше селили иностранных студентов, а теперь в нем никто не живет. Это доказательство, что Академия — все-таки русский Хогвартс: в каждой уважающей себя школе волшебников должно быть такое место. Таинственное, с виду запущенное, чтобы маглы сюда не совались. Подойдут, прочтут вывеску, что это интернат хореографического училища, пожмут плечами и пойдут себе мимо. И никогда не догадаются, что внутри там… Внутри там огромный зал, полный тусклого света свечей. Вот мы с Воликом скидываем плащи и — совсем без всего — никто не стесняется! — проходим вдоль бесконечных колонн, вдоль зеркал, сквозь шумящую колдовскую толпу… О, какая тут музыка! Танцевать! Визги скрипок, напористый грохот фанфар, это марш — или степ-данс, не знаю, но классно, прикольно! Я кружусь, я как вихрь, я смеюсь и сметаю других, увлекаю в свой бешеный танец! Ветер свищет, мелькают огни, звезды, небо, — так все-таки нет потолка? Рядом Волик, мы скачем в неистовом ритме, что-то будет — он смотрит пронзительно, тянет куда-то, а я продолжаю смеяться, и вокруг все хохочет, и воет, и слышится грозный торжественный голос: — Принесите мне в жертву принцессу! И тут же меня увлекают и рвут на куски; адски больно, но все же прикольно, прикольно… Я очнулась. Оказывается, я в бабы Вериной комнате. Тут темно, только светится синий огонек плеера, означающий, что он включен. Значит, это я тут только что танцевала? Встала, зажгла свет. Да, в плеере бабушкин диск. Выходит, я сама не помню, как вошла сюда, запустила музыку… Что это было? Вагнер , «Полет валькирии ». Не знаю ничего про валькирий, но полет был точно… А значит, я и есть валькирия… |
| При крестоносцах пещера Макфела была открыта и от этого времени сохранились о ней указания, хотя очень скудные. Вениамин, еврей из Туделы, посетивший Хеврон во времена крестоносцев, рассказывает о нем следующее: «Город находится в долине на поле Макфела. Там возвышается большой храм, посвященный св. Аврааму, и во времена измаильтян бывший еврейской синагогой. Христиане сфабриковали там шесть гробниц, одну для Авраама, одну для Сарры и остальные для Исаака, Ревекки, Иакова и Лии. Путешественников и кто проезжает через этот город уверяют, что это-то и есть настоящие гробницы патриархов, и заставляют платить деньги. Но если какой-нибудь еврей даст денег стражнику при пещере, то ему откроют железную дверь, сделанную еще во времена наших патриархов (да будет им привет!) и в сопровождении человека с зажженным факелом в руке он спускается в первую комнату, где ничто не поразит его взоров. Он спускается во вторую комнату, столь же пустую. Наконец, он проникает в третью, и шесть гробниц представляются его глазам: это гробницы Авраама, Сарры, Исаака, Иакова, Ревекки и Лии. Они расположены одна против другой и на каждой вырезана в камне надпись. На гробнице Авраама читается: «Эта гробница нашего отца Авраама». Лампа, подвешенная над гробницами, теплится здесь день и ночь. Тут же находятся большие бочки, полные костей. Эти кости – останки израильских мужей, так как в древности израильтяне не имели обыкновения переносить своих умерших в это место, и каждая семья складывала здесь кости своих отцов, кости, которые остались там и до сих пор». Рабби Петахия из Ратисбона, бывший в Палестине в 1176 г., рассказывает, что его тоже пробовали уверить, что гробницы, поставленные снаружи, и есть настоящие гробницы патриархов, но за два червонца его допустили во внутрь пещеры. В полу посреди второй комнаты, «которая была очень поместительна и велика», он увидел отверстие, пробитое в скале. Оно было закрыто железной решеткой, прутья которой были так толсты и тяжеловесны, что ни один смертный не сумел бы сделать подобных им без помощи неба. Сильный вихрь со свистом выходил из отверстия между прутьями решетки, и с факелами не было возможности приблизиться к ней. Рабби Петахия, уверовав, что там действительно покоится прах патриархов, начал читать молитву, но когда он хотел распростереться на решетке, закрывавшей вход в третью пещеру, порывистый ветер, свистевший через решетку, оттолкнул его и отбросил назад. |
|
|
