| Нинку нашла Анька. В дальнем конце коридора была кладовка, замок там был слабенький и открывался легко. А изнутри кладовки была хорошая, добротная защёлка. Анька дёрнула дверь в кладовку. Дверь не поддалась. — Нинка, ты здесь? Нинка, это я, Анька! Я одна, не бойся. — Анька, пойди, сделай чего-нибудь! — А чего? — Сделай чего-нибудь, ради Бога, потому что если меня выгонят, то я отсюда не выйду! — Нинка говорила всхлипывающим, срывающимся голосом. — Я домой не поеду! Меня мать убьёт… Я отсюда не выйду! Я тут повешусь, так и знай, я тут повешусь! У меня верёвка тут есть! Если меня выгонять будут, я повешусь! — Нинка, подожди! Подожди, я сейчас Любу позову….ты только не вешайся, ради Бога, не делай ничего. Нинка, обещай, что меня дождёшься! — Ладно, — всхлипывая, проговорила Нинка, — сделай что-нибудь, Анька! Анька кинулась искать Любу. Люба была ближе всех, Люба никому не скажет. Через пять минут Анька и Люба стояли под дверью. — Повешусь! Повешусь! — Нинка уже других слов не говорила. — Придётся за Ярославцевым идти, — послушав Нинкины крики, сказала Люба. Ярославцев сразу оценил ситуацию. Он не стал разговаривать, а, разбежавшись, ударил плечом по двери. Дверь вылетела, и все увидели маленькую, заплаканную Нинку, сидящую на нижней полке среди чемоданов. Рядом с ней лежал кусочек лохматой бечёвки, которой перевязывают посылки и бандероли. — Койку её в палату вывезти! — скомандовал Ярославцев. — Пойдите, наберите… — назвал он медсестре лекарства, которые надо было вколоть Нинке. Нинку укололи. Она укрылась с головой и затихла. Люба осталась сидеть рядом. На веранде все тоже притихли. Разговаривали шепотом, как при тяжело больном. — Ну и Нинка! Вот отмочила! — Девчонки, что же будет? — волновался Костик. — Всё, тю-тю твоя Нинка! — сказал Славик. — Пойидэ до дому, до хаты, — отозвался Миронюк. — Вона в усьому мисци цю скамэйку, мабуть, шукала! — И дошукалась на свою голову! — Ещё и вешаться вздумала. — Конечно, кому охота, вот так — и вдруг домой. Её же в четверг на операцию должны были взять. |
| Это различие приноравливается к евангельскому повествованию о богатом юноше ( Мф.19:16–22 ): «Не станет ли для тебя понятной разница (distantia) praecepti [предписания] и consilii [совета], если вспомнишь о том, кому в Евангелии прежде praescribitur [предписывается] не совершать убийства, не допускать прелюбодеяния и не давать ложного свидетельства? Ибо praeceptum [предписание] существует там, где полагается наказание за грех (poena peccati). Но, когда юноша заявил, что исполнил praecepta legis [предписания закона], ему даётся consilium [совет] продать всё имение и последовать за Господом; это внушается ему не в качестве предписания (non praecepto imperantur), но предлагается в виде совета (pro consilio deferuntur); так что существует двоякая forma mandati [форма повеления]: одна praeceptiva [обязательная], а другая – voluntaria [добровольная]» 2665 . Исполнившие первую форму заповеди не имеют ещё никакой особой заслуги перед Богом и могут только говорить: яко раби неключими есмы, вся, еже должны бехом сотворити, сотворихом ( Лк.17:10 ); тогда как исполнивший consilium [совет] ожидает себе награды, как причитающейся ему (quasi reposita exspectat praemia) 2666 . Иногда понятия praeceptum [предписание] и consilium [совет] употребляются Амвросием вместе с некоторыми другими побочными понятиями и связываются с наставлениями св. апостола Павла относительно безбрачия и др. ( 1Кор.7:6 ). «Когда св. апостол Павел говорит о девстве, то он даёт не praeceptum [предписание], но consilium [совет]; ибо, что выше закона (supra legem est), то не praescribitur [предписывается], но скорее увещавается данным советом (magis dato suadetur consilio); и здесь не настаивается на авторитете (nec auctoritas praesumitur), но показывается благодать (demonstratur gratia)» 2667 . В consilio [совете] заключается польза (utilitas), а в praecepto [предписании] – принуждение (верёвка, laqueus); consilium [совет] призывает добровольно соглашающихся (voluntaries), a praeceptum [предписание] связывает против воли (invitos) 2668 . |
| Фабрика эта располагалась по соседству с железнодорожным узлом. А он был так велик, что пешеходный мост, соединяющий обе стороны, вокзальную, с её главным узлом, и фабричную, куда стремились, растянулся на целый километр. Идёшь в ветреный день, придерживая кепку - слетит с высоты на рельсы, не найдёшь. И вот мы у развалин. Перед нами старые чертежи, в руках лопаты. Задание такое: проделать шурфы на глубину заделки фундаментов, 170 сантиметров, и проверить прочность кирпичной кладки. И так по всему периметру производственного корпуса. В справке подробно отмечаем общее состояние нулевого цикла. В обеденный перерыв пошли на городской базар. Всего съедобного, с рук вдоволь. Это мы ещё заметили, сидя в поезде: в открытые окна предлагались пассажирам кроме жареных кур и вяленой рыбы, подрумяненный на сковороде молодой картофель, раздымчатые пышки и медовые пироги. Предлагают, упрашивают купить. Что же за изобилие такое? Оказывается, люди от себя последнее отрывают - позарез деньги нужны. С крестьян налоги рвут, а платить поборы нечем, вот и несут последнее, с надеждой выручиться. Грустно есть, но берём и едим. А на базаре и вовсе целая ярмарка, кроме съестного, люди продают рукоделия - домотканые полотенца, лоскутные покрывала, вязаные чулки, столярные поделки. Всем хочется деньжаток получить, заткнуть щелястое житьё. За войну обносились все, наголодались, повидав смертушку. А теперь-то хоть затишье, и веру разрешили. Собор древний, помнящий Преподобного Серафима ещё ребёнком, возвышается благостно до самых небес - заходи и молись; к Курской Коренной начал притекать народ. Лишь бы опериться и окрепнуть. Ходим, любуемся с напарником по оживлённому Курску. Побывали в городском художественном музее. Никого больше не встретили, кроме дежурной у входа, ходили, вглядываясь в картины давно ушедшей барской жизни. В новинку всё интересно. Потом предлежал путь к своей разбитой фабрике с видами в руинах повисших лестничных маршей. Так много в военном городе было первейшего к восстановлению, что до канатно-верёвочного предприятия всё руки не доходили. А ведь продукция её нужна всем: для причала судов, для сельских колодезников, для упряжи, да и какой хозяин обойдётся без пеньковой верёвки, чем же пригнетать воз сена или укладку снопов, перевезённых с поля? Верёвка необходима и в военном деле, она помощница вытягивать орудия и грузы, зимой и летом. Средняя часть России - исконная земля для возделывания конопли: мужские особи - посконь брали для изготовления холщовых тканей; им и название - исконные, посконные. Парусный флот страны в давнее время широко потреблял волокно этого важного технического растения для оснастки кораблей и нужд личного состава. Куда ни кинь - всюду пенька была в почёте. В наше время селекционеры вывели сорта конопли стерильные в отношении нежелательных веществ, и эта полезная культура снова начинает занимать определённые участки в севообороте. |
| Приходили черепахи, лисицы и козы, прилетали журавли и орлы. Всех лечил доктор Айболит, но денег не брал ни у кого, потому что какие же деньги у черепах и орлов! Скоро в лесу на деревьях были расклеены такие объявления: Открыта больница Для птиц и зверей. Идите лечиться Туда поскорей.. Расклеивали эти объявления Ваня и Таня, соседские дети, которых доктор вылечил когда-то от скарлатины и кори. Они очень любили доктора и охотно помогали ему. 2. Обезьяна Чичи Однажды вечером, когда все звери спали, к доктору кто-то постучался. — Кто там? — спросил доктор. - Это я, — ответил тихий голос. Доктор открыл дверь, и в комнату вошла обезьяна, очень худая и грязная. Доктор посадил её на диван и спросил: - Что у тебя болит? - Шея, — сказала она и заплакала. Тут только доктор увидел, что на шее унее большая верёвка. - Я убежала от злого шарманщика, — сказала обезьяна и снова заплакала. — Шарманщик бил меня, мучил и всюду таскал за собой на верёвке. Доктор взял ножницы, перерезал верёвку и смазал шею обезьяны такой удивительной мазью, что шея тотчас же перестала болеть. Потом он выкупал обезьяну в корыте, дал ей поесть и сказал: - Живи у меня, обезьяна. Я не хочу, чтобы тебя обижали. Обезьяна была очень рада. Но когда она сидела за столом и грызла большие орехи, которыми угостил её доктор, в комнату вбежал злой шарманщик. - Отдай мне обезьяну! — крикнул он. — Эта обезьяна моя! - Не отдам! — сказал доктор. — Ни за что не отдам! Я не хочу, чтобы ты мучил её. Взбешённый шарманщик хотел схватить доктора Айболита за горло. Но доктор спокойно сказал ему: - Убирайся сию же минуту! А если будешь драться, я кликну собаку Авву, и она искусает тебя. Авва вбежала в комнату и грозно сказала: - Рррр… На зверином языке это значит: «Беги, а не то укушу!» Шарманщик испугался и убежал без оглядки. Обезьяна осталась у доктора. Звери скоро полюбили её и назвали Чичи. На зверином языке «чичи» значит «молодчина». Чуть только Таня и Ваня увидали её, они в один голос воскликнули: - Какая она милая! Какая чудесная! |
| Ко всему можно привыкнуть. Почти привыкли мы и к ежедневным смертным казням над собой, к самоубийствам и мужчин, и женщин, и юношей, и стариков и из-за действительного безвыходного горя, и из-за первого попавшегося вздора. Но время от времени с новой силой охватывает сознание страшного общественного бедствия, ужаса, в котором мы живём. Точно проклял нас кто-то! Точно самый воздух отравлен этим дыханием смерти... Недавно в одном городе на берегу Чёрного моря повесился ученик местной школы. Накануне вечером в книге, где записывают болезни учеников, он написал: «Диагноз – смерть. Лечение – верёвка». Я видел, как везли этого ученика за город, в часовню. Он лежал на телеге, плохо прикрытый простынёй, ноги беспомощно выставлялись наружу, и телега по ухабам трясла их в разные стороны. За телегой шло несколько десятков учеников. И как нарочно день был удивительный, яркий, весенний. Сейчас на Кавказе всё в цвету: трава зелёная, деревья зелёные... Неужели же и этот воздух, и эта весна, и этот лес – всё отравлено! Всюду смерть! Да, воздух отравлен, но не смертью , а кощунственной мыслью, что «выход» в петле! Ещё ничего не случилось, но вся психика насыщена этой идеей. Каждый день газеты приносят рассказы о новых «случаях», об этом же говорят многие, видевшие своими глазами. «Выход» из жизненного затруднения – петля, как лучшее лекарство от страдания, уже подсказан впечатлениями жизни. Они носятся в воздухе. Ими уже отравлен человек, даже не начавший жить. И вот достаточно любого повода, от серьёзного до ссоры из-за «блошек», чтобы «выход» явился без зова, сам собой, и толкал руку к верёвке, к револьверу, к яду... Ещё не дойдя до «толчка», надо сознать «отраву»! Пока ещё не встал из души страшный призыв к смерти и человек не потерял силы жить, он должен очистить свою душу от заражения, от самой возможности таких идей. А детям должны помочь в этом родители их. Самоубийство, в противовес факту, ежедневно внушающему нам, что это очень просто и легко, – должно сознаваться нами прежде всего как убийство, т. е. как преступление. He отвлечённо-теоретически, а всей психикой. Надо отраву уничтожать пробуждением сознания личности. Тот, кто почувствует свою личность, – для того убийство себя так же безумно, так же ужасно и так же отвратительно, как и убийство другого. |
| Василий Вел.) . Сравнивая греческий текст ст. 18–22 по различным его изданиям и с евр. текстом, 1) замечаем, что в ст. 18: а) τος κσμους ατν (=слав. «и красоты их») читается только по Алекс. сп. и отсутствует в Ват. Сп., Компл. и Альд. изд., а его место в этих последних трёх текстах занимает слово κα τος κοσμβους, не исчезнувшее и в сп. Алекс.; τος κσμους можно признать, на основании этих данных, позднейшим прибавлением к тексту, сделанным, вероятно, в качестве варианта к слову τος κοσμβους; б) слово τ μπλκια (слав. злата [ на глав]), стоящее здесь по Ват. и Ал. спп., отсутствует в этом стихе по Комплют. и Альд. изданиям. Так как оно читается также в ст. 20 не только по Компл. и Альд. издд., но и – в видоизменённой форме τ μπλκιον – по Ват. и Ал. спп. (в слав. тексте оно выражено в словах: и хджны усерзи=Альд. κα τ μπλκια ντια): то, не допуская тожесловия в первоначальном тексте греч. перевода, должно признать появление этого слова в одном из указан ст. позднейшим. 2) Если между греч. переводом и евр. текстом нет точного соответствия в каждом слове: то это, по-видимому, нужно объяснить стремлением переводчика не столько выражать буквальный смысл евр. текста (который при том мог быть не вполне и не везде ясен для него в этом отделе, содержащем в себе так много своеобразного, характеристичного только для эпохи и местности, когда и где жил пророк Исаия), сколько быть понятным для своих современников – египетских евреев времён Птоломеев. кг. И бдет вмст вон добры смрадъ, и вмст поса ужемъ препошешис, и вмсто златаг, на глав, плшь имти бдеши длъ твоих ради, и вмст ризы багрны препошешис вретищемъ: 23. И будет вместо благовония зловоние, и вместо пояса будет верёвка, и вместо завитых волос – плешь, и вместо широкой епанчи – узкое вретище, вместо красоты – клеймо. 23 . «Воня добрая»=благовоние, масть на голову и тело, употребление которой человеком служило признаком его благодушного, праздничного настроения (Мф.5:17. Пс.22:5 ), между тем как воздержание от такого употребления должно было указывать на уныние духа в человеке. «Смрад» – последствие этого воздержания, и, следовательно, указание на печальное состояние духа. – «Уже» (=70 толковн., пешито и вульгата) вместо пояса и «вретище» вместо «ризы багряной», т. е. грубая и бедная одежда вместо более или менее ценной и приличной – признак горя, угнетающего человека. Вместо «украшения златаго еже на главе», с евр. – искусственной и искусной причёски и убранства волос на голове (нынешней куафюры) плешь – искусственно произведённая, в знак печали (ср. выше, толков. ст. 17). |
| Лия . Торы нет дома... я знаю... Пастор (в сильном волнении). Лия... ты с ума сошла! Лия . На одну минуту... Торы нет... По делу... я решила ехать за тобой... куда бы ни было. Ты должен немедленно телеграфировать свой адрес. Пастор (подчиняясь её тону). Это невозможно. Я обещал ни с кем не переписываться. Лия . Всё равно... Тогда я еду сегодня же... В одном поезде с тобой. С каким ты едешь?.. Пастор . В три. Лия . Половина третьего я буду на вокзале... Пастор (упавшим голосом). Брось... Лия... Не стоит… связываться с такою дрянью. Лия (оглядывается). Пора идти... Обнимает его. Целует долгим, страстным поцелуем. Пастор . Прощай. могут прийти. Лия . Прощай... Ровно половина третьего... Уходит. Пастор (берёт со стола шляпу. Кричит в дверь). Терезита! Я ухожу. Терезита (из другой комнаты). Хорошо. Сцена некоторое время пуста. Тора (несёт открытый саквояж. За ней Терезита с бельём на руках). Положи здесь. И сейчас же пошли мальчика к прачке. Пусть она пришлёт бельё пастора, которое готово. Терезита уходит. Тора садится на диван. Беспомощно облокачивается на стол. Длинная пауза. Приходит в себя. Оправляется. Начинает укладывать вещи пастора. Входит Терезита . Терезита . Послала. Тора . Ты приготовила новый сюртук пастора? Терезита . А вот он. Тора . Хорошо бы его завернуть во что-нибудь. Терезита завёртывает сюртук. Найдётся ли у нас толстая верёвка перевязать сундук? Терезита . Должна найтись. В прошлом году, когда пастор ездили... (Закрывает лицо фартуком и всхлипывает.) Тора (спокойно). Что с тобой? Перестань. Пойди на чердак и принеси верёвку. Терезита уходит. Тора стоит задумавшись. Быстро подходит к столу; берёт маленьких бронзовых медвежат 22 , завёртывает их в бумагу. Тора . Я положу их... Он так любил... Звал меня медвежонком... (Внезапно зарыдав.) Милые, милые... (Судорожно целует свёрток.) Входит Терезита . Терезита . Я положила верёвку на сундук. Тора . Ступай, голубушка. Я одна. Терезита . Помогла бы я вам. Тора . Я же всегда укладывала вещи пастора... в дорогу. Спасибо, я сама. |
| Мне стало так страшно, что я потерял сознание. Когда я очнулся, то увидел, что ветер гонит меня над морем. Густые облака мешали мне рассмотреть оставленную внизу землю. Какое счастье, что я не выбросил барана для потехи публики. На третий день сильный голод принудил меня убить его. Как это ни противно и совершенно чуждо для меня, но я вынужден был совершить такое преступление, потому что был поставлен в критическое положение. В это время мой шар уже успел подняться выше Луны. Я вспомнил одну интересную сказку, будто Луна сделана из чистого серебра. Её приятный свет ласкал меня, и я с большим наслаждением всматривался в её лицо, но не успел хорошенько насмотреться, так как почувствовал, что меня что-то сильно греет. Шар настолько приблизился к Солнцу, что оно беспощадно жгло мою спину и совершенно сожгло мои усы, ресницы и бороду. Кстати, я воспользовался солнечным теплом, положил убитого барана с той стороны, где солнце особенно сильно грело, – через каких-нибудь три четверти часа баран зажарился. Не знаю, чем объяснить, но мясо барана оказалось очень вкусным. Должно быть, это оттого, что оно изжарилось с помощью солнечных лучей. Этим мясом я питался всё время своего воздушного путешествия. Кто знает, до каких пор мне пришлось бы ещё летать. Я, чего доброго, посетил бы все небесные планеты. Залетел бы в гости к прекрасной Венере, пожелал бы всего хорошего жителям Марса и ещё многое увидел бы. – А зачем вы так долго летали, господин? – спросил француза один из матросов нашего судна. – Эх, дорогой мой, я давно хотел спуститься на землю, но верёвка, соединённая с клапаном, предназначенным для выпускания газа, оборвалась. Я не мог выпустить ни одной струйки газа. А без этого никак нельзя спуститься. Если бы ваш выстрел, уважаемый барон, не пробил бы мой шар, я мог бы носиться на нём между небом и землёй, как Магомет, до самого дня Страшного суда. Окончив свой рассказ, он крепко пожал мою руку и горячо поблагодарил меня за своё спасение. Свою золотую корзину француз подарил моему лоцману, а остаток барана выбросил в море. |
| – Белые ночи начнутся позже, – ответил Лёша. – Они должны быть светлее. Для этой ночи названья нет. – Может быть, серебряная? – Какая там серебряная! Серая ночь. Подстелив на землю лапника, мы разложили спальные мешки, прилегли. Я уткнулся головой в подножие ёлки. Нижние ветки её засохли, на них вырос лишай и свисает к костру, как пакля, как мочало, как белая борода. Неподалёку, за спиной у меня, что-то зашуршало. – Серая ночь, – задумчиво повторил Пётр Иваныч. – Серая она, белая или серебристая, всё равно спать пора. Что-то снова зашуршало за спиной. Уха так разморила, что лень повернуться, посмотреть, что это шумит. Я вижу месяц, который висит над тайгой, – молодой, тоненький, пронзительный. – Бурундук! – вдруг сказал Лёша. Я оглянулся и сразу увидел, что из-за ёлки на нас смотрят два внимательных ночных глаза. Бурундук высунул только голову, и глаза его казались очень тёмными и крупными, как ягода гонобобель. Посмотрев на нас немного, он спрятался. Видно, на него напал ужас: кто это такие сидят у костра?! Но вот снова высунулась глазастая головка. Легонько свистнув, зверёк выскочил из-за ёлки, пробежал по земле и спрятался за рюкзаком. – Это не бурундук, – сказал Леша, – нет на спине полосок. Зверёк вспрыгнул на рюкзак, запустил лапу в брезентовый карман. Там была верёвка. Зацепив когтем, он потянул её. – Пошёл! – не выдержал я. Подпрыгнув к ёлке, он вцепился в ствол и, обрывая когтями кусочки коры, убежал вверх по стволу, в густые ветки. – Кто же это? – сказал Пётр Иваныч. – Не белка и не бурундук. – Не знаю, – сказал Лёша. – На соболя не похож, на куницу тоже. Я такого, пожалуй, не видал. Серая ночь ещё просветлела. Костер утих, и Лёша поднялся, подбросил в него сушину. – Зря ты его шуганул, – сказал мне Пётр Иваныч. – Он теперь не вернётся. Мы смотрели на вершину ёлки. Ни одна ветка не шевелилась. Длинные искры от костра летели к вершине и гасли в светлом сером небе. Вдруг с вершины сорвался какой-то тёмный комок и раскрылся в воздухе, сделавшись угловатым, четырёх-угольным. Перечеркнув небо, он перелетел с ёлки на ёлку, зацепив месяц краешком хвоста. |
| Лайель не скрывал того, чего хотел достичь, о чём он сам поведал своему коллеге в письме. Он сказал, что его целью было «освободить науку [геологию] от Моисея». 383 Это явно был не беспристрастный подход, следующий за фактами, куда бы они не вели. Наоборот, он преследовал свои интересы. И геологи ухватились за предоставленную им возможность и использовали такой подход для объяснения пород по всему миру. На протяжении более ста лет униформизм Лайеля (основанный, по сути, на работах других униформистов до него) сформировал фундаментальную философию наук о Земле, и огромный возраст Земли был важной составляющей вопроса. Верёвка, скрученная из трёх прядей Подобно верёвке, скрученной втрое, философия Лайеля состоит из трёх основных прядей. Первая – убрать библейскую историю Земли из рассмотрения. Вторая – верить, что все геологические объекты могут быть интерпретированы в рамках медленных и постепенных процессов, независимо от того, насколько маловероятными или сложными они могут показаться. И третья придаёт большое значение геологическим объектам, для формирования которых якобы требуются длительные периоды времени. Во второй половине 20-го века каждая из этих прядей начала распутываться из-за накопления геологических данных. В настоящее время широко признаётся, что подход Лайеля не поддерживается геологическими данными. Геологи дистанцируются от термина «униформизм». Действительно, геология – это ахиллесова пята эволюции. Мы будем рассматривать эти пряди униформистской верёвки в обратном порядке, начав с некоторых геологических объектов, для формирования которых, как утверждали геологи, требуются длительные периоды времени. Прядь 1: Геологические объекты не требуют миллионов лет Хотя широко распространено мнение, что для формирования многих геологических объектов необходимы миллионы лет, недавние находки показали, что это не так. Эта уверенность повела геологов по извилистым дорогам, уводящим их от реального понимания того, что происходило на самом деле. Здесь мы приведём некоторые из многих возможных примеров. Окаменелости |
|
|
