| Улыбка Бабы валили деревья, рубили ветки и, впрягаясь всем скопом в импровизированную сбрую, трелевали брёвна к месту погрузки. Однажды тянут бабы бревно вверх по салазкам, а мамка в него снизу палкой упирается. Напряглись, работают. Глядь, а мимо них колдун из соседней деревни идёт. 5 июля, 2012 Бабы валили деревья, рубили ветки и, впрягаясь всем скопом в импровизированную сбрую, трелевали брёвна к месту погрузки. Однажды тянут бабы бревно вверх по салазкам, а мамка в него снизу палкой упирается. Напряглись, работают. Глядь, а мимо них колдун из соседней деревни идёт. Предлагаем вашему вниманию новый рассказ писателя священника Александра Дьяченко . (рассказ – странствие) — Нет, что ни говори, а фига против колдуна — первейшая защита. Бабушка Рая — живой кладезь всевозможных присказок и примет, бытующих в нашем крае. На любой интересующий вопрос у неё находится своя история. – Вот мне ещё мамка рассказывала. В самом начале войны их всей деревней гоняли на лесозаготовки. Бабы валили деревья, рубили ветки и, впрягаясь всем скопом в импровизированную сбрую, трелевали брёвна к месту погрузки. А на станции всё тем же составом грузили лес в железнодорожные вагоны. Они их по сходням на тех же верёвках закатывали. — Однажды тянут бабы бревно вверх по салазкам, а мамка в него снизу палкой упирается. Напряглись, работают. Глядь, а мимо них колдун из соседней деревни идёт. Мамка увидала его и кричит: — Бабы, держи фиги, колдун идёт! А как тут фигу сложить, они же бревно вверх тянут. И мамке своего рычага из рук никак не выпустить. А дед этот, колдун, глядит, что бабам от него не защититься, и довольный такой стоит, улыбается. Тут верёвка, конечно же, лопнула, бревно вниз и полетело. Хорошо все успели в сторону отскочить, а то быть беде. Так вот, на бревне этом почему-то одну большую ветку проглядели, так этой веткой мамке по голове и хлестануло. Это за то, что народ успела предупредить. Ей больно, мамка плачет, а колдун, зараза, улыбается и хитро так: дескать, подловил девок-то. |
| Стемнело. По брезентовой крыше зашумел дождь. Ехать было ещё далеко. И люди стали помаленьку засыпать, устраиваясь кто как мог. Стал засыпать и ефрейтор Биденко, положив под голову кулак с намотанной на него верёвкой. Однако сон его был чуток. Время от времени он просыпался и подёргивал за верёвку. — Ну, что вам надо? — сонно отзывался Ваня. — Я ещё тут. — Спишь, пастушок? — Сплю. — Ладно. Спи. Это я так: проверка линии. И Биденко засыпал опять. Один раз ему почудилось вдруг, что Вани возле него нет. Сел, торопливо подёргал за верёвку, но не получил никакого ответа. Холодный пот прошиб ефрейтора. Он вскочил на колени и засветил электрический фонарик, который всё время держал наготове. Нет. Ничего. Всё в порядке. Ваня по-прежнему спал рядом, прижав к животу колени. Биденко посветил ему в лицо. Оно было спокойно. Сон его был так крепок, что даже свет электрического фонарика, наставленного в упор, не мог его разбудить. Биденко потушил фонарик и вспомнил ту ночь, когда они нашли Ваню. Тогда ему тоже посветили в лицо фонариком. Но какое у него тогда было лицо: измученное, больное, костлявое, страшное. Как он тогда сразу весь вздрогнул, встрепенулся. Как дико открылись его глаза. Какой ужас отразился в них. Ведь это было всего несколько дней тому назад. А теперь мальчик спит себе спокойно и видит приятные сны. Вот что значит попасть наконец к своим. Верно люди говорят, что в родном доме и стены лечат. Биденко лёг и под мерное подскакивание грузовика снова задремал. На этот раз он проспал довольно долго и спокойно. Но всё же, проснувшись, не забыл подёргать за верёвку. Ваня не откликался. «Спит небось, — подумал Биденко. — Утомился». Биденко перевернулся на другой бок, немножко опять поспал, потом опять на всякий случай подёргал верёвку. — Слушайте, я не понимаю, что тут делается? Когда это наконец кончится? — раздался в темноте сердитый женский бас. — Почему ко мне привязали какую-то верёвку? Почему меня дёргают? Кто мне всё время не даёт спать? Биденко похолодел. Он зажёг электрический фонарик, и в глазах у него потемнело. Мальчика не было а верёвка была привязана к сапогу женщины-хирурга, которая сидела на полу, грозно сверкая очками, в упор освещёнными электрическим фонариком. |
| по 08.05.2019 г. находился на стационарном обследовании и лечении в ОБ (прим. авт. – Областная больница ФКУЗ МСЧ-61 ФСИН России)». Тот же самый ответ я получил вот буквально [недавно] – датой 04.10.2019 г. Опять эта ложь! То есть, [была] проведена проверка, якобы. И он мне отвечает, не прокуратура. Никакой проверки, видимо, проведено не было. Я получаю тот же самый практически ответ, идентичный, один в один. Нужно каким-то образом снова спросить: «Это что такое?». Значит [цитата из ответа далее]: «Даны рекомендации. В настоящее время состояние здоровья (сообщает он мне) … удовлетворительное…». А когда приезжала ко мне комиссия областного ФСИН из Ростова-на-Дону, они сделали мне капельницы, 10 капельниц мне было сделано уже в СИЗО. И они мне сами сказали: «Николай, Вам лучше не ехать пока в МОТБ-19». То есть, понимая, что там есть угроза, они мне просто сами сказали: «Николай, давайте, мы Вас не будем туда отправлять. Мы Вас прокапаем лучше здесь». И мне сделали капельницы, понимая моё состояние, меня спускали вниз, в медсанчасть, и делали капельницы там. Вот до чего дошло. То есть, понимая угрозу… Что касается угрозы жизни, я говорил позавчера с заместителем начальника СИЗО, Василенко А.Ю., мне поставили [на один из учётных документов СИЗО] гриф: «Склонен к суициду и членовредительству» только потому, чтобы за мной был тщательный надзор. Вот как убили [недавно знающего много и многих, их секреты] педофила, который готов был давать показания в Америке [Джеффри Эпштейна]: буквально за день до этого был снят с него надзор как с суицидника, камера выключилась на две минуты, и он был убит. А было имитировано самоубийство [см. новость об этом по ссылке: http://www.kp.ru/daily/27014.5/4076774/ ]. Вот чтобы не произошло вот этого, вот именно потому что, понимая что мне есть угроза жизни, именно после той верёвки в МОТБ, которая была на решётке. Когда я приехал туда, [о чём не раз заявлял ранее] там оказалась верёвка, я вызвал оперативника местного и показал верёвку. Для кого было это? Для меня, я был один и помещён в психиатрическое учреждение. |
| … Эстляндский полк в большом беспорядке отошёл к Найденбургу… 15-й корпус… атака увенчалась успехом… 13-й взял Алленштейн… Последние сведения о 6-м… выдержав упорные бои у Бишофсбурга… И получилось совсем не унылое донесение. Получилось даже победное донесение. И как будто ведь… как будто всё верно. Благовещенский? – не так уж сильно и отступил, он держит Менсгут, вот будет переходить к Алленштейну. Так, может, и правда, не так плохи дела? Хоть узнает завтра утром Жилинский, что немцы отнюдь не бегут за Вислу, но всем туловищем навалились на Вторую армию. Была половина двенадцатого ночи. Оставалось подписать и, пожалуй, пойти уснуть. Ещё бы только… Ещё бы только одно какое-то важное исправление в приказе на завтра. Какого-то одного главного распоряжения не хватало – и будет разрублена тягучая путаница, и наступит спокойствие духа. Но голова как запелената была. И, опустив её, пошёл командующий спать. Перед тем как Купчик, трубач казачьей конной батареи, задул огонь, ещё раз мелькнули на стене гордые молодчики Фридриха. Думал Самсонов, что сразу уснёт: темно, тихо, дела возможные свершены, и так ведь, так ведь устал. Пока он вынужден был двигаться и действовать, его клонило лечь и окаменеть. Теперь, когда он лёг, раздевшись в покойной постели, – стала камнем подушка под головой, и потягота к действию стала тянуть ему руки и ноги, ворочать его. Невыносимо столько дней подряд затруживать голову до отупения. Да нервничать над телеграфным аппаратом, когда выползает белой змейкою немая лента, и не знаешь, чем ещё тебя укусит, каким оскорблением унизит. Кажется, больше всего сейчас ненавидел Самсонов – телеграфный аппарат. Прямая телеграфная связь с Жилинским – вот была ему верёвка на шею. Как всегда в бессоннице, очень быстро, беспощадно утекало время. А запоминалось и словно не двигалось до следующего посмотрения – то, которое ты последний раз видел. Отщёлкивая ногтем двойную крышку часов, с тоской углядывал Самсонов на светящемся циферблате: четверть второго… без пяти два… половина третьего… |
| Но больше всех радовался сам грузовик! Ведь он уже давно привык к этой семье и не мог даже представить себе, как это можно служить кому-нибудь другому. Ну а то, что он из зелёного стал красным, ему даже нравилось. В город приезжает бабушка Представляете; как трудно одеть такую большую семью? Счастье ещё, что они могли друг за другом донашивать одежду: Марта после Марен, Мона после Марты, Милли после Моны, Мина после Милли, Мадс после Мартина, а Малышка Мортен носил всё после всех, но тогда все вещи были уже такие изношенные, что маме приходилось вырезать из них куски поцелее и из этих кусочков шить ему штаны. Мортену очень нравилось, что у него штаны получались разноцветные. Когда ему становилось скучно, он мог без конца разглядывать разноцветные лоскутки материи, из которых была сшита его одежда. Зато у каждого из детей был свой собственный тазик для умывания. И эти тазики не переходили по наследству от одного к другому. Каждый вечер дети по двое шли на кухню и умывались. Первыми шли Малышка Мортен и Мина. Мама помогала им умываться, потом наливала в их тазики чистую воду, сыпала туда немного стирального порошка и спрашивала: — Есть у вас сегодня что-нибудь грязное? «Что-нибудь грязное» находилось почти всегда. Мортен и Мина опускали своё бельё каждый в свой тазик. Точно так же поступали все остальные. Ночью в кухне на столе стояло подряд десять тазиков, и в каждом мокло грязное бельё. Рано утром мама наливала в них горячую воду, и каждый самостоятельно, как умел, принимался за стирку. Мама помогала всем понемножку, наливала воду для полоскания, и вскоре она уже вешала чистое бельё на верёвку, которая была протянута от кухонного окна через весь двор к другому дому. И каждый день верёвка была полна. Однажды, когда все были заняты стиркой, через щёлку в двери в почтовый ящик вдруг упало письмо. Все быстро побросали мокрое бельё и кинулись к ящику. — Не трогайте письмо мокрыми руками! — закричала мама, бегая по кухне в поисках полотенца. Папа вытер руки о штаны, Мортен последовал его примеру. Мона, Милли и Мина вытерли руки о мамин передник, а Марен, Мартин и Мадс схватили какую-то тряпку. Все старательно вытирали руки. |
| На ощупь надеваю на лицо резиновую маску и натягиваю на ноги ласты. Мне всё знакомо в этом лесном озере: каждая затонувшая коряга, каждая глубокая яма, все подводные водорослевые рощицы. Даже многих рыб я знаю в «лицо»: одноглазого окуня, безгубого леща и щуку с белой ссадиной на боку. Нет в озере ничего такого, чего бы я не мог одолеть. Но почему я так долго — бесконечно долго! — стою неподвижно по колена в воде и тёплые собачьи языки волн терпеливо лижут мне ноги? Но вот вода уже выше пояса. Мышцы на животе нервно поджимаются. Я вытягиваю в темноту руки, ложусь на воду и, оттолкнувшись ластами, опускаю лицо вниз. И будто повис я в темноте между землёй и небом! Хорошо в светлую лунную ночь плыть прямо по зыбкой лунной дорожке. Удивительно очарование света! Кажется, что ты не плывёшь, а поднимаешься по золотым ступеням всё выше и выше — прямо к луне. И что из того, что страшно, темно и непонятно, — дорога твоя ясна. И даже под водой, по тёмному дну, видна дорожка луны. Придонные жители тянутся к ней. Смело плыви и смело бросай в ночь полные пригоршни лунного света. Но сейчас непроглядная ночь. Я сосу воздух из трубки, лениво шевелю ластами и плыву туда, куда гонят меня волны и ветер. Не всё ли равно, куда плыть? Я думаю только о том, что я буду делать, если вдруг у самой маски высунется из воды зализанная сомовья голова с чёрной пастью жабы и с белыми глазами утопленника. Или вдруг уж, как мокрая верёвка, опояшет голое тело? Кричать ведь нельзя — захлебнусь. Придётся схватить гада руками, сдавить его и чувствовать, как пульсирует в руках упругое холодное тело, как неудержимо оно, как выскальзывает из рук, подобно ртути. Сквозь шёпот волн пробился незнакомый звук. Что-то мелко дребезжало, как большая стрекоза, схваченная за крыло. И волны как-то странно чмокали и хлюпали. Я вытянул руки вперёд и наткнулся на жёсткие тростниковые стебли. Берег! Наваливаюсь на берег всем телом и вдруг чувствую, что берег начинает тонуть! Он колышется подо мной, как пружинный матрас, и опускается в глубину. Это не берег, это сплавина! |
| Сова стала объяснять, что такое Необходимая или Соответствующая Спинная Мускулатура. Она уже объясняла это когда-то Пуху и Кристоферу Робину и с тех пор ожидала удобного случая, чтобы повторить объяснения, потому что это такая штука, которую вы спокойно можете объяснять два раза, не опасаясь, что кто-нибудь поймёт, о чём вы говорите. — Потому что, понимаешь Сова, если бы мы могли посадить Пятачка в почтовый ящик, он мог бы протиснуться сквозь щель, в которую приходят письма, и слезть с дерева и побежать за подмогой, — пояснил Пух. Пятачок немедленно заявил, что он за последнее время стал ГОРАЗДО БОЛЬШЕ и вряд ли сможет пролезть в щель, как бы он ни старался. Сова сказала, что за последнее время щель для писем стала ГОРАЗДО БОЛЬШЕ специально на тот случай, если придут большие письма, так что Пятачок, вероятно, сможет. Пятачок сказал: — Но ты говорила, что необходимая, как её там называют, не выдержит. Сова сказала: — Не выдержит, об этом нечего и думать. А Пятачок сказал: — Тогда лучше подумаем о чем-нибудь другом, — и первым подал пример. А Пух вспомнил тот день, когда он спас Пятачка от потопа и все им так восхищались; и так как это выпадало ему не часто, он подумал, как хорошо было бы, если бы это сейчас повторилось, и — как обычно, неожиданно — ему пришла в голову мысль. — Сова, — сказал Пух, — я что-то придумал. — Сообразительный и Изобретательный Медведь! — сказала Сова. Пух приосанился, услышав, что его называют Поразительным и Забредательным Медведем, и скромно сказал, что да, эта мысль случайно забрела к нему в голову. И он изложил свою мысль. — Надо привязать верёвку к Пятачку и взлететь к почтовому ящику, держа другой конец верёвки в клюве; потом надо просунуть бечёвку сквозь проволоку и опустить её на пол, а ещё потом мы с тобой потянем изо всех сил за этот конец, а Пятачок потихоньку подымется вверх на том конце — и дело в шляпе! — И Пятачок в ящике, — сказала Сова. — Если, конечно, верёвка не оборвётся. — А если она оборвётся? — спросил Пятачок с неподдельным интересом. |
| быдёношный (СГУЯК) быльё (трава) быльём (быльём поросло) быстрёхонек (СГУЯК) быстрёхонько быстрёхонький быстрёшенький быстролётный быстроразъёмный быстросъёмный бытие, бытием, (не рек.: бытиё) бытьё (житьё-бытьё), бытьём бьёт(ся) [бить(ся)] бэбёнок (БСРЖ) бэбиёнок (БСРЖ) В вайё (воловье дышло) (Даль) валежник (неправ. валёжник) валёж на скот (РСЯР) валёжка (СРВЖ) валёжь (СГУЯК) валёк валёр валочно-трелёвочный валуёв, валуём (валуй –вид грибов) вальдшнепёнок вальдшнепёночек вальё (БСРЖ) ванёк (простак)(жарг.) ванёк (БСРЖ) и (СГУЯК) варанёнок варёнка (ткань и изд. из неё) варёнки (штаны, брюки) варёно-копчёный варёный (прил.) варёха (БСРЖ) васёк (БСРЖ) василёвец (В.Ч.) василёвцы (В.Ч.) василёк, василёчек василёк (БСРЖ) ваучерёнок (БСРЖ) вафёл (БСРЖ) вафлёр (БСРЖ) вафлёрша (БСРЖ) вахтёр (не рек. устар. ва’хтер) вахтёрский вахтёрша вберёт(ся) [вобрать(ся)] вбрёл (в воду) введеньё (СГУЯК) введённый, -ён, -ена введёт(ся) [ввести(сь)] ввёз [ввезти] ввезённый ввезёт [ввезти] ввёзший ввёл(ся) [ввести(сь)] ввёрнутый; ввёрнут, -а, -о ввёрстанный, -ан, -ана ввёрстка ввёртка ввёртывание ввёртывать(ся) ввёрстывать(ся) ввёртывать вволочённый вволочёт [вволочь] вгрёб, вгрёбка (РСЯР) вгрызёт(ся) [вгрызть(ся)] вдёжка вдёргивание вдёржка вдёрнутый вдвоём вдвоёх (СГУЯК) вдёвочный (СГУЯК) вдёмка (СГУЯК) вдёргивать(ся) вдёрнуть(ся) вдолбёжку вдолблённый, -ён, -ена вдохнёт [вдохнуть] вдохновлённый, -ён, -ена (прич.), но вдохновенный ведённый, -ён, -ена ведёный (БСРЖ) ведёрник (СГУЯК) ведёрница ведёрко ведёрничать (СГУЯК) ведёрный ведёрочко ведёрочко (БСРЖ) ведёрочный ведёрце ведёрчик (СГУЯК) ведёрышко ведёт [вести] ведьма-труболётка (РСЯР) везённый, -ён, -ена везёт [везти] векселёк векша (вёкша – неправ.) векшёнец (СГЖСССР, Швеция) векшёнцы (СГЖСССР, Швеция) велотренажёр венёвец (СГЖСССР) венёвцы (СГЖСССР) вензелёк вензелёчек вентёрщик (СГУЯК) верёва (БСРЖ) верёвка верёвочка верёвочник (СГУЯК) верёвочный вереёй [верея] вережёная лошадь (опоенная) (РСЯР) веретёна (мн. ч. от веретено) веретёнка (машинное масло) |
| – Копай яму, – сказал Булыга и плюнул мимо Шурки. – Ну выкопаю, ну и что? Шурка прошёлся по поляне вокруг сосны, потыкал лопатой. – Земля-то мёрзлая, – уныло сказал он. Наконец он примерился, нашёл какую-то небольшую ямку, стал её расширять. Торф поддавался плохо: не оттаял как следует. Шурка копал мучительно, часто останавливаясь отдохнуть. – Ну, яму я выкопаю, ладно. Только ты до суда не доводи. Она меня затоптать хотела. Вон какая морда, она нас всех потопчет! Лосиха повернула голову на шум, но не вставала, а только смотрела, что делает Шурка. Через час яма была готова, и Шурка обвязал ноги лосёнка бельевой верёвкой. Потом, закинув верёвку на плечо, стал подтягивать его к яме. – Помогите, что ль, – сказал он, напрягаясь изо всех сил. Я хотел было подсобить ему, чтоб скорее кончить всё это тяжёлое дело, но Булыга взял меня за рукав. – Пускай сам, – сказал он. – Сам убил – сам пускай хоронит. Уже у ямы лосёнок застрял в кустах. Шурка дёрнул яростно и оборвал верёвку. – Барахло! – закричал он, чуть не плача и махая обрывком. – Верёвка твоя дрянь! Гнилушка. – Надвяжешь. Затрещали кусты – лосиха медленно поднялась и пошла к Шурке, высоко подымая ноги, выбирая место, куда ступить. – Она ведь убьёт! – закричал Шурка, бросая верёвку. – Она меня помнит! – Небось, не убьёт, – сказал Булыга. – А убьёт – похороним. Яма-то как раз готова. Шурка сплюнул, поглядел ещё на лосиху и вдруг бросился в сторону. – Куда? – закричал Булыга. Но Шурка не отвечал, ломал сучки, выбираясь на тропу. – Вертайся, дурак! – заорал Булыга. Выйдя из кустов на поляну, лосиха остановилась, подняла кверху голову, так что стала видна её коротенькая бородка, и захрипела. Она жестоко исхудала, грязно-бурая шерсть на ней свалялась и висела клочьями. – Опасно всё-таки, – сказал я. – Может убить. – Небось, не убьёт, – повторил Булыга. – Сама еле дышит. Лосиха обнюхала верёвку, шумно выдохнула, отошла и снова тяжело легла в кусты. – Эй, – закричал Булыга, – вертайся! – Не вернусь! – откликнулся Шурка неподалёку. – Она меня помнит! |
| —150— с требованиями благосостояния общества; бессовестность первых проповедующих циничную мораль угнетения слабых под знаменем научных принципов Дарвина, вполне понятное раздражение последних, обостряют отношения, усиливают критичность положения, и Европа снова готова сделаться ареной ужасной борьбы за личную свободу большинства, угнетаемого более могущественным меньшинством. Ужас положения увеличивается, а отчасти и создаётся тем, что Европа как нельзя более далека от того, в чём заключается единственный выход из затруднения – от христианских начал общественной жизни. От чего же это зависит? Два исторических факта наводят автора на ответ, которого он ищет. В эпоху смутного времени русский народ для восстановления государственного единства обращается к христианским началам единения, любви и самоотречения на церковно-религиозной основе, как об этом свидетельствует содержание исторических памятников. Подобное же положение переживала Германия в эпоху великого междуцарствия (1254–1273 гг.), когда начала законности совсем, по-видимому, исчезли под натиском разбойничьих инстинктов буйных рыцарей; однако средство борьбы со злом здесь оставалось совсем другое; это была «Святая Фема», для которой символами служили кинжал и верёвка, и о которой народное предание сохранило самую ужасную память; теми же средствами пользуется и восстановленная императорская власть. Различие это не случайно; оно коренится в самом характере народов. Основной характер двух народов сказался ещё ранее принятия ими христианства в их народном эпосе. Идеал германцев выразился в их учении о Валгалле – чертогах Одина, куда стекаются души героев по смерти. Здесь «каждое утро выезжают они в сопровождении Одина на бой, делятся на партии и рубят друг друга, сколько хватит сил; к вечеру отрубленные члены срастаются, раны заживают с тем, чтобы на завтра опять можно было заняться тем же упражнением». Таким образом, упоение битвы, кровопролитие – вот национальные идеалы германца. Между тем древнейшие исторические предания и эпические сказания свидетельствуют о совершенно противополож- |
|
|
