| В Карфагене, вскоре после смерти святого Киприана, в честь его имени построили две церкви: одну на месте казни 499 , а другую на месте погребения 500 . Но церкви эти были разрушены войсками Гензериха 501 , а в половине VII века арабские завоеватели стерли здесь с лица земли не только следы христианства, но даже и саму память о нем. Только история сохраняет память о процветавшей некогда и славной своими пастырями, и мучениками карфагенской церкви. Мощи св. Киприана получены были в подарок от Гарун-аль-Рашида Карлом Великим и перенесены во Францию, где находились сначала в Лионе, а потом перенесены в Арль, а при Карле Лысом в Компаньен в монастырь св. Корнелия папы римского 502 . Церковь западная совершает память священномученика Киприана епископа карфагенского 14 сентября, а греко-российская 31 августа 503 . На основании представленного изображения жизни и деятельности св. Киприана можно с достаточной ясностью сделать характеристику его духовной личности, подметить те черты, которые составляют индивидуальную принадлежность святителя, а также подметить его постоянные симпатии и антипатии к известным предметам и явлениям, уловить, так сказать, ту особенность, которая составляла главный жизненный нерв всей его деятельности. Мы видели, что уже со времени своего обращения в христианство св. Киприан посвятил всего себя изучению богодухновенных источников христианского вероучения и литературы христианской, чтобы, проникнувшись этим церковным духом, предаться затем всецело служению церкви. И, действительно, церковь стала средоточием всей его жизни. Мало расположенный к метафизическим умозрениям, блестящий ритор карфагенский не соединил своего имени с отвлеченными богословскими спорами, в которых впоследствии имел блистать гений таких отцов и учителей церкви, каковы были: Афанасий Великий , Василий Великий , Григорий Богослов , Августин и другие. Получив римское образование, св. Киприан вполне усвоил себе практический дух римлянина, и, бесспорно, епископ карфагенский был прежде всего выдающийся практический гений 504 . |
| ( 1Ин. 4:9 ). Это знали всегда все верующие в своем духовном опыте. Но здесь-то и проявляется трудность богословия. Одно дело — принимать это в опыте, а другое дело — выразить духовный опыт на языке логических категорий. И этим вызвана церковная смута, сотрясавшая мир в течение IV века. Вульгарный богослов, хотя и блестящий оратор и поэт, Арий нашел из этой трудности самый простой выход: объявил Сына Божия посредствующим существом, старшим архангелом. Церковь, разумеется, отвергла это плоское, полуязыческое учение, которое зато с удовлетворением приняла императорская партия, видя в нем возможность компромисса с язычеством. Затем нестрогие ариане (типа придворного епископа Евсевия Никомидийского) решили исправить своего учителя: объявили Сына Божия равным Отцу, во всем Ему подобным. Но это не только не исправило арианство, а наоборот, ухудшило, ибо превращало христианство в заурядное языческое учение, имеющее двух богов. Ничто не мешало затем присоединить к ним всех богов Олимпа. Но церковь нашла формулу, резко отделяющую христианство от всех остальных учений — формулу единосущия. Это не было каким-либо новшеством, это лишь давало ясную и четкую установку сокровенному духовному опыту людей всех времен и всех религий. И учение о Святом Духе. О Святом Духе (это уже никак не может отрицать Толстой) говорится на самой первой странице Библии: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою» ( Быт. 1:2 ). Почему над водой? Потому что вода есть источник жизни, и Дух Божий там, где есть нечто живое. Ориген великолепно говорит, что сфера действия Святого Духа уже, чем сфера Отца и Сына, но и выше их сферы. Дух Святой — это то, что знает каждый человек по опыту: это совесть, это вдохновение, это стремление к красоте, это тяга к Богу. Но не только в людях действует Дух Святой: Он действует и во всем живом, ибо «всякое дыхание хвалит Господа». Он действует и в якобы мертвой природе, ибо и в ней есть, как учили зилозоисты, зачатки жизни. Он глаголал в пророках, в апостолах; Он вечно веет в церкви. Он подает благодать в таинствах, но не только в таинствах. Он подает благодать всякой душе человеческой, идущей к Богу. Он обновляет людей. Он исходит от Отца в души людей. Гений, вдохновение, праведность, святость — от Святого Духа: «И, как железо, положенное в середину огня, не перестает быть железом, но будучи раскалено до сильнейшего сходства с огнем и приняв на себя все свойства огня и цветом и действием подходит к огню, — пишет св. Василий Великий , — так и все святые силы, вследствие общения со Святым по естеству имеют в себе святыню». («Творения иже во святых отца нашего Василия Великого , Архиепископа Кесарии Каппадокийския», т. 1, книга 3, «Против Евномия», стр. 525). |
| Там же, где спор можно было сводить в область Божественного Писания и Предания, там он еще легче вырывал победу у еретиков, лишал их всякой опоры и окружал церковное учение со всех сторон твердым оплотом авторитета Библии , ибо он был неподражаемый знаток ее среди своих современников. То же самое должно сказать и о познаниях его в области Предания. Наконец, с блестящим успехом св. Афанасий опровергал еретические заблуждения и с точки зрения христианского сознания, воспитанного в церкви. Общее религиозное сознание возмущается мыслью о почитании твари за Бога, и в этом отношении составляет для св. Афанасия первый источник доказательств Божественного достоинства Лица Иисуса Христа. А с другой стороны – глубокая вера в искупление, совершенное Господом Иисусом Христом, составляет у него также основу множества доказательств, обнаруживающих истинно-созерцательный гений, острую проницательность, дальновидность и красноречие. Конечно, святой Афанасий Великий не мог дать всем догматам полное раскрытие и точную формулировку. Но это и не входило в его задачу и не могло быть выполнено им по разносторонности его догматико-полемической деятельности, направленной, главным образом, к охране и защите самых основ христианства. При таком положении дела, он не мог останавливаться своим вниманием на каждом частном пункте христианского вероучения. Зато, какие бы измышления ни делали все новые еретики относительно существа Триипостасного Бога вплоть до отрицания Бога, учение о Нем св. Афанасия остается несокрушимым. – Это учение составляет одну из величайших заслуг святителя пред церковью. Бог, по учению св. Афанасия, ясно дает Себя знать чрез те самые явления и части вселенной, которых Он есть Творец, таковы: удивительный порядок в расположении и течении звезд, гармония в природе и в сочетании ее безмерно разнообразных элементов и сил и пр. Нельзя не убедиться при рассмотрении вселенной, что виновник бытия всего – Бог , и что этот Бог один, ибо иначе немыслима была бы гармония мира. И хотя этот Бог невидим, но по делам легко познать Его, и нет извинения в незнании Его. Этот Бог есть Дух невещественный и бестелесный, не имеющий ни в чем нужды. Он неизменяем, самобытен и прост по своей природе; Он Един по существу и нет другого Бога кроме Него. Но этот Единый Бог – в трех Лицах, равно вечных и несозданных, – единых по Божеству и славе, но отличных одно от другого. Отец не есть Сын и обратно, – Сын не есть Отец, ибо Отец есть Отец Сына, а Сын есть Сын Отца. Достопоклоняемая Троица есть едина без смешения и различна без разделения, едина по Божеству и различна по трем Лицам. Как Сын единосущен Отцу, так и Дух единосущен Отцу, ибо вся Троица единосущна и нераздельна. Сын находится в Отце, как сияние в свете, и там, где находится Отец, находится и Сын, как и сияние там, – где свет. |
| Отступник, не внимая знамениям Божиим, двинулся в пустыни Заевфратские, и уверенный в победе, сжег за собою флот. Ночью, накануне последнего дня, бодрствующему в шатре явился темный дух, по его понятию, гений империи, уже однажды посещавший его в Париже, когда был избран на царство, и поразил ужасом. Утром окружили стан полчища персов и не дали времени вооружиться; вражья стрела пронзила насквозь Иулиана; чувствуя гибель, он брызнул горстью крови к небу с горьким воплем: «Ты победил, Галилеянин!» И испустил дух. Некоторые святые мужи возвестили смерть отступника в самую минуту ее события. Отшельник Озроенский Иулиан Савас на расстоянии двадцати дней пути от стана кесарева открыл ученикам своим, что сильный вепрь, расхищавший вертоград Господень, лежит мертв; в Антиохии же учитель и друг императора, софист Ливаний, насмешливо спросил одного благочестивого ритора христианского: «Что делает сегодня сын плотника?» – разумея Христа, и услышал в ответ: «Гроб!» И Дидим-слепец , знаменитый учитель школы Александрийской, в ночном видении узрел скачущих всадников, взывающих к нему: «Встань и пошли сказать епископу Афанасию, что сегодня не стало Иулиана». Но Афанасий уже был предварен. Находясь беспрестанно в опасности, он опять удалился в нижнюю Фиваиду и там совещался с двумя отшельниками, Памвою и Феодором освященным, учеником великого Пахомия, куда бы укрыться от ярости кесаревой. Они предложили ему одну из обителей Тавенских, и святитель вступил с ними в ладью, но противный ветер замедлил их шествие по реке; Афанасий скорбел духом и молился, Памва хотел ободрить его, но великий муж Церкви отвечал: «Не о себе скорблю; я спокоен как бы во дни мира, ибо терплю Христа ради, и по благодати Его сердце мое готово на все, что только пошлется мне от Господа». Говоря таким образом, Афанасий заметил, что авва Феодор улыбается авве Памве, и тот отвечает ему такой же улыбкой; он спросил их о внезапной причине веселья, и каждый предоставлял другому ответствовать; наконец, Феодор освященный сказал: «Тебе нет нужды укрываться в Фиваиду, кесарь Иулиан сейчас скончался в Персии, и над ним сбылись слова Писания: муж нечестивый не преполовит дней своих! Иди к преемнику его и с честью возвратишься в свою Церковь ». Так рассказывал о том сам Афанасий и возвратился в Александрию, где, вместе с вестью о смерти гонителя, получил пригласительную грамоту от нового императора Иовиниана, который уже исповедал однажды Христа пред отступником, и в самый час избрания своего на престол объявил легионам, что он не может предводительствовать язычниками. Афанасий отвечал ему на вопрос о правом исповедании веры: «Символ Никейский есть единый истинный, которому следует весь Запад и Восток», и святитель поспешил сам предстать императору в Антиохии. |
| Вот ровесник Жуковского – Батюшков, старший современник Пушкина, как и Жуковский, вот его «Послание к другу» 22 , и в нем тот же прорыв, тот же взлет, искание вечно чистого и непорочного. Но где, скажи, мой друг, прямой сияет свет? Что вечно чисто, непорочно? Напрасно вопрошал я опытность веков И Клии мрачные скрижали, Напрасно вопрошал всех мира мудрецов: Они безмолвны пребывали. ... Так ум мой посреди сомнений погибал. Все жизни прелести затмились: Мой гений в горести светильник погашал, И музы светлые сокрылись, Я с страхом вопросил глас совести моей… И мрак исчез, прозрели вежды; И вера пролила спасительный елей В лампаду чистую надежды. Ко гробу путь мой весь, как солнцем, озарен: Ногой надежною ступаю И, с ризы странника свергая прах и тлен, В мир лучший духом возлегаю. Батюшков именно вере приписывает «души возвышенной свободу», и вера его – это не порабощение страху, не та компенсация, которую видят в ней теоретики научного безбожия, а наоборот, сила, освобождающая от рабства, дающая человеку его подлинную человечность, возможность «мыслей, чистых и глубоких». Батюшков пишет: «Все дар Его, и краше всех даров – надежда лучшей жизни» 23 . Такова, следовательно, заря русской поэзии XIX века, сразу осознающей себя служением небесному на земле. Почти сразу же за этой зарей восходит солнце – Пушкин. Но прежде чем говорить о Пушкине и об удивительном, светлом мире, созданном им, подчеркнем еще раз этот религиозный корень русской культуры в целом. Мы знаем, что Петр Великий секуляризировал или, во всяком случае, пытался всеми силами секуляризировать русскую культуру, да и саму Россию. С Запада, с детства пленившего его сознание, он принес в свою страну дух прагматического научного строительства, вдохновения землей и земным. И была своя, хотя и частичная, правда в этом великом замысле, в этом желании сдвинуть отставшую страну с ее сакрально-сонного застоя. На целое столетие Россия отдалась этой западной мечте. Результатом этого была великая империя, мощное государство, военная слава, развитие науки, мысли, торговли, – дело Петра Великого в этом плане удалось. |
| С того времени полюбил Он место это и к нему устремился душою; только необходимые государственные дела заставляли Его возвращаться в Москву – но зато при первой возможности опять спешил в Переславль к своим кораблям. И зачем спешил? Затем, чтобы трудиться. Молодой 19-летний Царь сам собственными руками строил здесь корабль, как простой корабельный плотник, с топором в руке, и трудился до пота. Раз писал Он из Переславля к своей матери: «в работе пребывающий благословения прошу». Осень и зиму 1691 года строились суда и весною следующего года они были готовы и торжественно спущены на озеро в присутствии своей матушки Натальи Кириловны и супруги. С течением времени и наше озеро «мало показалось» Ему, как Он сам заметил. Его гений искал более широкого простора для своего плавания. С вод Переславского озера дух Его устремился к мореплаванию – и вот мы видим Его пути в Белом и Азовском морях. За всем тем, Он никогда не забывал стезей своих на нашем озере – и за три года до своей смерти чрез 32 года после своего пребывания в Переславле, указом повелел Переславским воеводам беречь остатки кораблей, яхт и галер. Заботливости воевод, а паче усердию и попечению дворянства Владимирской губернии – мы обязаны сохранением драгоценного памятника времён Петра Великого – ботика Его. Вот история нынешнего торжества в память Великого Преобразователя на месте сём! Видите – се место его трудов и попечений о благе и славе России! Се место стезей его в водах, которые послужили путями России в моря! Се место – зародыш его флота, впоследствии грозно карающего врагов России! Се место – знаменующее благоговейную память благородных граждан к деяниям Петра Великого! Великий ныне день – знаменательное по воспоминаниям торжество о Великом; оно одно способно возбудить и оживить в вас, благочестивые слушатели, благословенную память о Великом Преобразователе. Но мы считаем великим опущением не указать на особенную черту его жизни и характера, которая полагалась во главе всех его предприятий и которая ясно сказалась на водах наших – это на его труды, не уставные, неусыпные. |
| ( < < back) …Как некий демон со Я — царствую. — Цитата из драмы «Скупой рыцарь» (1830) (сцена II) (VII, 112). ( < < back) < >< back) > Далее в первой публикации: «Можно сказать, что в лице Пушкина дух русского народа впервые поднялся на мировую высоту героической мудрости и оглянул тысячелетний путь человечества, от Магомета до Наполеона, от библейских пророков до Байрона, от Моисея, готового разбить свои скрижали, до современного поэта, среди торжества новой черни, пляшущей вокруг Золотого Тельца». ( < < back) «Я утверждаю, — говорил Пушкин у Смирновой со византийские идеи Московского царства более народны, чем идеи Петра». — «Записки» (с. 179). В достоверном тексте соответствий нет. ( < < back) «Петр был нетерпелив, — говорит он в заметке о просвещении России со в сказках и летописях» — Цитата из статьи «О ничтожестве литературы русской» (1834) (см.: XII, 501; «Ранние редакции»). ( < < back) «Я роюсь в архивах со Петр был революционер–гигант, но это гений, каких нет». — «Записки» (с. 288). В достоверном тексте соответствий нет. ( < < back) …«Pierre I est tout a la fois со (воплощенная революция)». — Из статьи «О дворянстве» (ок. 1832) (XII, 205). ( < < back) Тогдато, свыше вдохновенный со Могущ и радостен, как бой… — Цитируется поэма «Полтава» (VIII, 56—57). ( < < back) Что пирует царь великий со Как победу над врагом. — Цитируется «Пир Петра Первого» (1835) (III, 408). ( < < back) «Петр не успел довершить многое со еще только в полножны вложив победительный свой меч». — Из статьи «О ничтожестве литературы русской» (XI, 269). ( < < back) Далее в первой публикации: «быть может, во всей русской литературе нет произведения более вещего, более дерзновенно устремленного к будущему, чем „Медный всадник” — лебединая песня Пушкина». ( < < back) …«стоят два льва со Евгений». Его отчаянные взоры со Гигант на бронзовом коне. — Неточные цитаты из поэмы «Медный всадник» (V, 142). Далее цитируется то же произведение. ( < < back) Далее в первой публикации: «с непреклонною суровостью того древнего героического духа, на котором основано — доныне в глубочайших гранитных фундаментах своих незыблемое — миро державное здание римского права». |
| Что же касается до христианства, то, при всем моем искреннем к нему уважении, я — не христианин. Я скорее древний язычник, как великий Гете или как древний грек. И одно уже то, что христианство не поняло женщину, — что так великолепно развила Жорж Занд в одном из своих гениальных романов…» И сам Достоевский точно того же «древне-языческого» мнения не только о Занд, Гете и греках, но и о христианстве, о Боге и Его отношении к человеку: «Человек по великому результату науки идет от многоразличия к Синтезу, от фактов к обобщению и их познанию. А натура Бога другая. Это полный синтез всего бытия, саморассматривающий себя в многоразличии, в Анализе…» (то есть в человеке, потому что) «Христос вошел во все человечество…» «[Надо] быть новыми людьми, начать переработку самих себя» (то есть «переработку себя» в Христа, по «образу и подобию» Его победы над искушениями). «Я не гений, но я однако же» (вроде Христос в пустыне) «выдумал новую вещь, которую никто, кроме меня на Руси не выдумал: самоисправление» (опять можно толковать и как пелагианство, и как гностицизм). «…если б все вознеслись» (как Христос) «до высот самообладания не было бы голодных…» «…Бог и царство небесное внутри нас, в самообладании…» (надо только, наконец, взять себя в руки, как Христос, и дать «богу и царствию небесному» в себе выйти наружу, «воплотиться» в идеальном общежитии). Надо думать, только цензурные соображения не позволили Достоевскому оставить в числе массовки романа православного «попика», который, как и папа Римский, «защищает Бога, а потом сознается, что не верует», потому что на беду свою «оторвался от народа»; тогда как «быть с своим народом – значит веровать, что через этот именно народ и спасется все человечество, и окончательная идея будет внесена в мир, и царство небесное в нем» . При этом, как и положено в абсурде дуализма, путь к воцарению этого всечеловеческого братства лежит через армагеддон неминуемой «будущей войны из-за двух религий» (то есть из-за «русского народного» и западного «социализмов») между «Россией и Европой», где для всех станет очевидным, кому по праву мир спасать: «Дух войны и необходимость ее выйдут из-за веры как из-за новой идеи», словом, все из того манихейского «духа жизни (души живой)». |
| Закрыть itemscope itemtype="" > «Мир, вставай за Крест!..» К 200-летию со дня рождения великого сербского поэта, митрополита и правителя Черногории Петра II Петровича Негоша 14.11.2013 372 Время на чтение 17 минут Митрополит Черногорский и Приморский Амфилохий 19 мая совершил канонизацию Петра II Петровича Негоша как местночтимого святого, а первое иконописное изображение владыки водрузили в Цетинском монастыре. «Владыку Раде», как называли его современники, почитали ещё при жизни, слово его было законом. Стоятель против врагов крепкий, хранитель веры христианской, веры отцов - таким он был в сознании сербов, таким и остался в восприятии потомков. Негош и Сербство суть нераздельные субстанции. «Свободы сербское гнездо» - так называл поэт родной край Черногорию. А поэма его «Горный венец» стала «народной библией» везде, где говорили и говорят по-сербски. Творчество Негоша, безусловно, вершина сербской литературы Нового времени. По количеству изданий и их тиражей произведения Негоша в югославянских землях занимают второе место после Библии, они переведены на многие языки мира. Героика Негоша уходит корнями в Косовский эпос, из народной песни черпал он творческое вдохновение. «Владыка Пётр II Негош означает великий праздник в жизни Сербства, - писал епископ Николай (Велимирович). - Он стоит одиноко посреди других знаменитых сербов, без предшественников и без последователей. Единственный его предтеча - это в известной мере великая душа сербского народа, отражённая в народной поэзии». Дух поэта горел всесербским единством, мыслью о всеславянском единении, идеей «всечеловечества». Ещё в 1825 г. митрополит Черногории (до 1852 г. здесь было теократическое правление) Петр I избрал своего племянника Радивоя (в монашеском постриге Петра) в наследники, которому в 1830-м суждено было принять на рамена свои крест светской и церковной власти. Накрепко усвоил он завет Петра I Пéтровича «Богу молись да за Россию держись». Он сумел возобновить тесные связи с Россией, и государственные и церковные. Дважды побывал Негош в Петербурге: в 1833 г., когда свершилась его хиротония во епископа в присутствии Его Величества Императора Николая I, и в 1837-м, когда в ожидании разрешения на въезд в Петербург он вынужден был задержаться во Пскове и предположительно посетил могилу Пушкина в Святогорском монастыре - стихотворение памяти Пушкина, выдержанное в высокой духовной тональности, тому подтверждение. Стихи «Тени Александра Пушкина» открывают антологию «Зерцало Сербское» (Белград, 1846) сербских юнацких песен, повествующих о героической истории Сербии и Черногории. По сути, эта антология и была посвящена Пушкину, она явилась драгоценным приношением в слове великому русскому поэту. Всё самое святое и заветное - подвиг народа сербского, пролитую родную кровь и горение о свободе - сербский гений поклонял гению русскому... |
| Простите, граф и великий писатель, мою смелую речь перед вами. Обращаясь к вам, я исполняю лишь долг моей совести, отдавая притом дань преклонения перед вами, как перед великим писателем русской земли и моралистом. Простите также, что я вас утомил своим слишком длинным посланием, и надеюсь, что вы, как человек просвещенный, допускаете свободу выражения мысли, а потому не откажетесь терпеливо выслушать до конца и altera pars. Позвольте закончить мою речь искренним пожеланием, чтобы ваш художественный гений отныне сеял на Руси семена действительной любви, мира в духе Иисуса Христа, Сына Божия, воскресшего из мертвых, да укрепится тем в России мощный, в своем смирении, дух русского народа, нераздельный с православной верой, Церковью и божественным учением Христа, чтобы всякий воздавал на Руси «кесарево–Кесареви, а Божие–Богови». Это не только не помешает развитию народа и его просвещению, но возрастит их на твердой почве христианского вероучения, источника современного просвещения, ибо просвещение человечества пошло от христианского мира, но не из другого религиозного мировоззрения. Отнимите у человечества учение Христа, за этим последует разрушение всей цивилизации. Ваше слово, граф, может восстановить в интеллигентной России, ныне нарушенные мир, согласие и общественное спокойствие; оно же может посеять семена вражды, раздора, зависти и взаимной ненависти. О! Граф, если бы вы только сказали это слово мира прежде, чем отойти от мира сего (все мы под Богом ходим) для воскресения во Христе, оставив Русь святую в надежде воскресения, не только в этой жизни, как воскресли герои вашей незабвенной повести, но и в чаянии жизни будущего века... И молитвы этих верующих, объединенных в православной Церкви, будут вам защитой и утешением в том неведомом мире, где все мы встретимся во Христе и познаем Истину. Как гениальному писателю, славе русской земли, вам, конечно, воздвигнут рукотворный памятник. Им будут любоваться наши неверующие интеллигенты, будет глазеть на него и православный русский народ. Но, любуясь монументом, этим последним долгом земных – земному, ни один человек не перекрестится и не скажет русского, народного, православного «царство небесное», если вы не войдете в тесное единение с духом этого, любимого вами, народа и не признаете его священных идеалов: его чистой веры в Бога–Христа, его надежды на будущую жизнь. |
|
|
