| Как бы впрочем ни было, только после Фефилактова «Обличения неправды раскольнической» в православной полемической литературе против раскола долго не появлялась речь о находящемся в Макарьевских четь-минеях сочинении с толкованием трегубой аллилуйи. Не говоря уже об «Увещании» митр. Платона, в котором об обрядовых разностях, существующих между православною церковью и расколом, говорится слишком кратко, – даже в «Ответах на вопросы старообрядцев» Никифора, архиепископа славянского и херсонского, в которых пространно рассуждается и об аллилуйи (стр. 151–164 по изд. 1821 г.), нет ни слова об историческом памятнике, находящемся в Макарьевских четь-минеях. Первая после «Обличения» попытка воспользоваться этим памятником в интересах православного обряда была сделана уже только в «Наставлении правильно состязаться с раскольниками», составленном в рязанской семинарии, по предписанию покойного епископа рязанского Симона, но попытка слишком робкая, чтобы не сказать – странная. Сказавши (на стр. 184, по изд. 1807 г.), что «еще в Макарьевских четиях-минеях, писанных 7061 года, в конце июня и августа, трегубое аллилуйя истолковано и с прибавлением слава говорить указано», автор как бы испугался своих слов и на стр. 190 счел нужным прибавить следующее; «из приводимых раскольниками свидетельств (в пользу сугубой аллилуйи) иных и совсем в книгах не найдено, либо усмотрено паче противное, как то в Макарьевских минеях в конце июня и августа месяца». Очевидно, автор «Наставления» сам не видал четь-миней Макария и только повторил то, что было сказано об этом предмете предшественниками его на поприще литературной деятельности против раскола, – в первом случае автором «Увета духовного», – во втором автором «Обличения неправды раскольническия», не заметив того, что сказанное последним уничтожало то, что сказано было первым. Смелее и проще взглянул на указанный еще патр. Иоакимом в пользу трегубой аллилуйи памятник старины автор «Бесед к глаголемому старообрядцу». Приведя из августовской четь-минеи митр. |
| В заведывании сего отделения Миссии находятся вышеозначенные селения: 1) Кажа, в 9 верстах от селения Макарьевского на юг; в нем ныне оседло живут 7 семейств, из которых 6 имеют собственные дома. 2) Пильня, в 20 верстах от селения Макарьевского на ю.-з.; в нем оседло живут 8 семейств из кочевых новокрещеных инородцев, имеющих ныне собственные дома. 3) Сайдып, в 8 верстах от сел. Макарьевского на с.-в., где живут 5 новокрещенных кочевых семейств, два в собственных домах, a три в юртах. 4) Живущие в четырех близких к сел. Макарьевскому крестьянских деревнях 7 кочевых новокрещенных семейств в собственных домах, и 5) В трех улусах некрещенных кочевых инородцев до семи новокрещенных семейств, имеющих переселиться в селение Макарьевское. Заведение в сем стане В сем новозаводимом селении устрояется также дом для жительства служащих при Миссии и для помещения походной церкви, для которой (18 ноября) получен особый св. антиминс во имя препод. Макария египетского . Круг действий сего отделения Действия Макарьевского отделения Миссии простираются вверх по р.Бие до устья р.Кебезеня (около 130 верст на ю.-в.), и вниз до Елейских улусов (около 30 верст на запад), к югу на улусы кумандинцев (верст на 50) , и к с.-з. и с.-в. на улусы тогульцев, ачкиштимцев и кузнецких черновых татар до самого Кузнецка и далее (примерно до 350 верст), где, впрочем, по отдаленности, многочисленности инородцев, трудности проездов и особенной потребности утвердить уничтожающееся между тамошними инородцами христианство , нужно особенное отделение Миссии. Новые селения кочевых новокрещенных инородцев и цель заведения их Кроме своих станов и селений христианских, Миссия заводит новые поселения новокрещенных среди кочевых татар и калмыков, для устранения важного препятствия, преграждающего им путь к христианству, и для переселения их в христианские селения, отдаленные от их кочевьев и промыслов. Эту меру Миссия признает самою легкою и надежною для распространения христианства и развития гражданственности вдруг во всем Алтае. Но при сем необходимо, чтобы в сии новые заселения Миссия могла переводить избираемых ею честных земледельцев, по добровольному их согласию и желанию, из оседлых инородцев христиан, а еще лучше из обрусевших новокрещенных. Это нужно: 1) для легчайшего наглядного обучения кочевых инородцев домоводству и земледелию; 2) для непринужденного и скорого обучения их русскому языку; 3) для облегчения сих бедняков в получении продовольствия и всех жизненных припасов за умеренную цену; 4) для помощи Миссии: |
| Интересно также мнение, сформулированное профессором A B. Карташевым: «При отсутствии книгопечатания – это драгоценное «собрание», конечно, не могло иметь прикладного утилитарного значения. Это была библиотека-уникум, доступная лишь очень небольшому привилегированному кругу лиц, живущих в столице» 86 . Но, думается, такую задачу и не ставили в середине XVI в. 87 Памятники письменности, собранные в Минеях, уже бытовали на Руси, а если ощущался недостаток в русских агиографических памятниках, то он восполнялся традиционным для того времени рукописным способом. Великие Макарьевские Четьи-Минеи и Макарьевские Соборы 1547, 1549 гг., на которых были канонизированы русские святые, взаимосвязаны между собой; это –аккумуляция письменности и толчок к её последующему развитию. В это время создается множество житий русских святых или их новых редакций, служб, похвальных слов 88 , появляется типологически новая по своему содержанию книга, сверстница Великих Миней – Книга новых чудотворцев (так тогда называли новоканонизированных и вообще всех русских святых) в ней содержатся службы, жития, похвальные слова русским святым. Подобные сборники, начиная с середины XVI в., получают широкое распространение в древнерусской книжности 89 . Памятями русских святых в это время пополняется Пролог 90 . Высокий культурный подъём, который наблюдается в это время в русской письменности, иконописи, архитектуре и т.д., позволяет говорить о сопоставимости духовно-культурных процессов на Руси времени митрополита Макария и в Болгарии времени патриарха Евфимия 91 . Исследователи сравнивают митрополита Макария с византийским писателем X в. Симеоном Метафрастом , перелагателем житий святых. Современники святителя сравнивали его с египетским царем Птоломеем Филадельфом, при котором была переведена Библия с еврейского языка на греческий, а его усердие – с трудолюбием пчелы. Говоря о влиянии и значении Великих Миней, следует отметить, что духовное собирание Русской земли, начатое через работу над Минеями, имело продолжение. «Макарьево стремление снабдить Русское государство историческими материалами не закончилось составлением Великих Миней. В последние годы жизни Макарий создал и другое, более компилятивное произведение – Степенную книгу царского родословия» 92 . |
| 401 Этот диалог писан около 1583 г. и существует в старинном западнорусском переводе 1602 г. Малышевского, Мелетий Пигас I, 281–284. 402 Грамота к Новгородцам М. Филиппа 1471 г. в I томе актов историич. и в ист. христ. Галахова стр. 171–5. 404 Достойно замечания, что наши предки, как видно, сознавая вполне истину слов писания: правда возвышает язык, умаляют же племена греси, старались отыскать в национальном характера турок такую сторону, которая бы оправдывала бы их политический перевес над греками, и усматривали ее в строгом правдолюбии турок. «Если бы в нашем православном государстве была правда турецкая, с нами бы ангелы беседовали». 411 Кроме изданных доселе археографической комиссией выпусков Макарьевских четий-миней (I–II сентябрь 1–24 и IV–V октябрь 1–18), мы имели под руками второе полугодие (март-август) древнего печатного пролога, изданного в Москве при государе Михаиле Феодоровиче в 1643 г, подаренного в 1658 г. архим. Иннокентием Гизелем митр. Дионисию Балабану и принадлежащего ныне Киево-Софийскому собору. Внимательное сличение печатных прологов с оглавлением Макарьевских четий-миней привело нас к убеждению, что прологи представляют сокращенное издание помянутых миней, достаточно, впрочем, полное для того, чтобы обозначить богатство их исторического содержания. 412 Нужно заметить, что в макарьевских минеях дни памяти святых часто на один или несколько дней не совпадают с обыкновенными святцами. 417 Ерминенгельд, сын весть-го короля Леогинильда, казненный за Христа отцем своим, в 585 г., и записанный в минеях под 1 сент., не принадлежит к византийской истории: – место мучения его – Таррагона в Испании. 418 Первоначальная редакция повести о Малхе принадлежит блаж. Иерониму. Другое подобное византийское сказание о чудесном избавлении от плена митилинского сына попова, иже бяше слугуя Амире критскому (записанное под 23 апр.) некоторым образом нашло себе повторение в сказании о печорском иноке Никоне сухом, чудесно избавленном от плена у половцев. 419 В Просветителе Иосифа волоцкого св. |
| Академик А. С. Орлов отнес Макарьевские Четьи-Минеи – как и Стоглав, Соборы 1547 и 1549 годов, Степенную Книгу, Домострой, Лицевой летописный свод, книгопечатание – к числу обобщающих культурных мероприятий 80 . «Идеей величия Русской земли и необходимости централизации областных священных преданий проникнута и литературная деятельность Макария по составлению Великих Четьих-Миней. Великие Четьи-Минеи Макария по своему составу представляют собой, прежде всего, собрание оригинальных и переводных житий, сохранившихся на Руси от начала христианства до середины XVI в.» 81 . Эта же мысль o Макарьевских Минеях еще более отчетливо сформулирована Д. С. Лихачевым: «Это было идейное собирание Русской Церкви, подобно тому политическому объединению Руси, которое незадолго до этого было осуществлено московскими великими князьями» 82 . Отобранные в Четьи-Минее или написанные для них жития русских святых воспитывали литературные вкусы позднейших агиографов. Историко-литературное значение Четьих-Миней велико также и потому, что в них сохранились и наиболее древние списки ряда произведений духовной литературы предшествующего времени. «В истории русских сборников Четьи-Миней митрополита Макария, которые появляются в середине XVI века, занимают исключительное место как по значению для русской книжности, так и по объёму включенного в них материала», – пишет болгарская исследовательница 83 . Высокую оценку получила также редактура Миней «И, хотя писались они многими писцами, поиски текстов были очень трудны, а сами тексты по характеру крайне различны, все тома объединяют художественная согласованность, единообразие, каллиграфическая однотипность. Это позволяет сделать заключение о высоком качестве редактуры этих книг, об их единстве. Твёрдая редакторская рука объединила разрозненные произведения в единое литературное целое» 84 . По мнению западного исследователя Г. Шедер, Макарьевские Минеи – это «Legenda Aurea (Золотая легенда), в которой учтены (жития) национальных русских святых, новоканонизированных стараниями Макария на епископских синодах» 85 . |
| Содержание Глава I. Древнейшие предания о ростовских святынь в позднейшей литературной обработке Глава II. Древнейшие жития на севере Глава III. Киприан и Епифаний Глава IV. Пахомий Логофет Глава V. Русские подражания до Макарьевского времени Глава VI. Жития Макарьевского времени Глава VII. Перечень позднейших житий и редакций Глава VIII. Общие замечания Приложения I. Записка Иннокентия о последних днях учителя его Пафнутия Борсвского (к стр. 205) II. Слово иже во святых отца нашего Николы, о житьи его и о хожении его и о погребении (к стр. 218) III. Пророчество отца нашего Зосимы, начальника монастырю нашему (к стр. 203, примеч. 1) IV. Соборы о новых чудотворцах V. Сказание иг. Алексея к пастырю дому боголепного Преображения и преп. Аввы Геннадия (к стр. 303) VI. Чудо преп. Иона Ущельского 1655 г. (к стр. 341) VII. Дополнения Для предупреждения требований, которым удовлетворить автор не мог и не думал, он находит нелишним объяснить происхождение своего труда. Он обратился к древнерусским житиям, как к самому обильному и свежему источнику для изучения одного факта древнерусской истории, участия монастырей в колонизации северо-восточной Руси. Чем более входил он в изучаемый материал, тем яснее становились для него два вывода: во-первых, этот источник далеко не так свеж и обилен, как о нем думают; во-вторых, его небогатым историческим содержанием нельзя воспользоваться без особого предварительного изучения его в полном объеме. Литературное однообразие житий давало возможность сделать нечто цельное из их обзора и разбора; необходимо было только распространить исследование и на те жития, которые ничего не давали для изучения означенного факта. Впрочем автор ограничился житиями, написанными в северо-восточной Руси, не коснувшись киевских. Первоначально автору представлялся другой план, не тот, какой проведен в исследовании: ему хотелось, не заставляя читателя присутствовать при отдельном разборе каждого жития, рассмотреть всю совокупность изучаемого материала сверху, разобрав его элементы литературные, историографические, культурные и т. п. Из такой работы вышла бы критическая история житий, которая уложилась бы на умеренном количестве печатных листов. Но в таком случае выводы исследования получили бы характер откровений, неизвестно на чем основанных, ибо большая часть материала лежит не описанной и не напечатанной в рукописных библиотеках. Это соображение указало другую более простую и скучную задачу, первоначальную очистку источника настолько, чтобы прагматик, обращаясь к нему, имел под руками предварительные сведения, которые помогли бы ему правильно воспользоваться житием. При такой задаче автор должен был обременить книгу приложениями и множеством библиографических примечаний. |
| Относительно первого вот выводы, к которым пришел В.В. Латышев, тонко проанализировавший многие тексты 8 и разбивший их на редакции. По нему, древнейшими рукописями, содержащими пространные жития святых, подвизавшихся в Херсоне, нужно признать греческую минею XI века Московской синодальной библиотеки 376 (по каталогу архим. Владимира) и того же века Супральскую славянскую минею 9 . Но славянский перевод жития в Супральской минее, равно как перевод, сохранившийся в Успенском списке Макарьевской минеи 10 , сделаны не с греческого текста 376, а с другого, неизвестного и, видимо, более древнего. Г. Латышев это свое положение доказывает наличностью в переводах некоторых топографических особенностей, опущенных в тексте минеи 376 (напр. Упоминание и Святых и Мертвых воротах) сравнительной простотой и безыскусностью языка в них и некоторыми другими соображениями. Этот первоначальный текст сказания, представлявший по форме учительное слово и послуживший оригиналом и для редакции, представленной манускриптом Московской синодальной библиотеки, по г. Латышеву появился в VII веке, последние же редакции – в IX-м. Вот его заключение по вопросу об отношении между предполагаемым им текстом жития и древнейшими его редакциями: «текст А (т. е. Моск. синод. библ. 376) представляет собой литературную обработку жития, составленную около середины 9 в., быть может по тому, еще не найденному греческому тексту, славянские переводы которого сохранились в Супральской, Макарьевской и др. наших минеях» (18). К Х-му веку, не позднее, относится текст проложного жития св. Капитона, одного из херсонских епископов, текст, составленный на основании искаженных устных легенд и содержащийся в рукописях Сирмондианской и Парижской национальной библиотеки 1617 (последняя написана в 1071 г.), по которым он напечатан у Ипполита Делаге в «Propylacum ad acta Sanctorum Novembrus. Стр. 333–338, 517–518 (см. у г. Латышева, 20–22, 79–81). Житие св. Капитона, находящееся под 22 дек. в синаксаре имп. Василия II, составленном в конце X или начале XI в., представляет неумело сделанное сокращение предыдущего текста (18–20, 80–81). В том же синаксаре под 7 марта находятся краткие жития всех семи херсонских епископов, представляющие некоторые отличия от обширных житий, – отличия, заставляющие предполагать, что и их автор руководился устными преданиями. Эта же редакция сохранилась и в Сирмондианской рукописи, откуда напечатана Ипп. Делагеем (517–518, – см. у Латышева: 18–20, 79). Все это – жития краткой редакции. |
| Они дают возможность осязательно и живо определить один момент в развитии русской литературы, который без них не вышел бы из круга гаданий: сравнив количество русских оригинальных произведений, вошедших в минеи, со всем объемом последних, можно видеть, какую незначительную часть всей письменности составляла бывшая в обращении оригинальная русская литература до половины XVI века. Наконец, некоторые памятники только благодаря этим минеям не разделили участи многих других, еще существовавших во время Макария, но которых уже нельзя было найти после него. В наше время Археографическая комиссия, думая пойти навстречу потребностям народного образования, предприняла издание четьих миней Макария. По характеру памятника, к его изданию можно обратиться с двойным вопросом. для кого назначается оно-для ученых или для народа? Издание Комиссии задумано и исполняется в таком виде, что допускает только отрицательный ответ на обе половины вопроса В помещаемой ниже рецензии указано, почему малополезно и неудобно оно с ученой стороны. Мы можем прибавить, что для народа оно еще менее удобно: оно неудобно для него ни по цене, ни по объему, ни по самому составу. То новое и общеинтересное для него, что есть в макарьевских минеях в сравнении с димитр невскими, исчезает в массе лишнего, без чего народ может обойтись в новом издании и что он найдет частию в знакомой ему книге Димитрия Ростовского , частию в других, уже существующих и недорогих изданиях. Между тем четьи минеи Макария издаются целиком и в полном составе подлинника. Таким образом, новое издание в том виде, как предприняла его Комиссия, является роскошью, а роскошь позволительна только после удовлетворения насущных потребностей. Издание по своим размерам затянется надолго, может быть на десятки лет, и поглотит силы и средства, которые могли бы ускорить исполнение других, ближайших задач, стоящих на очереди в программе Комиссии. Например, в деле издания нашего исторического материала давно чувствуется резкий пробел: изданы летописи, акты, а подлинные жития русских святых пропущены и остаются в рукописях. Услужливые предприниматели ежегодно выпускают в тысячах экземпляров книги вроде «Битвы русских с кабардинцами» или «Дурака Красной Шапки», а ученые казенные общества и комиссии никак не могут собраться издать жития русских святых. Издание макарьевских четьих миней не устранит пробела, ибо в них попала очень небольшая доля памятников этого рода Частному лицу нужно иметь много благоприятных условий, чтобы стать в возможность познакомиться с ними, и то не во всей, а только в наибольшей полноте. Довольно указать на то, что ни в одном общественном и доступном хранилище рукописей этот отдел древнерусской литературы не сосредоточивается в полном своем составе. Такому учреждению, как Археографическая комиссия, было бы всего удобнее и естественнее принять на себя этот труд, который сделал бы ее существование заметным и полезным не для одних ученых, но и для массы читающего народа. |
| Тамбовская духовная семинария при ректорах Феодоре (Поздеевс... Основанная в 1779 году, Тамбовская духовная семинария была одним из крупнейших учебных заведений края. В начале XX века здесь обучалось от 550 до 600 воспитанников, из них 205 содержалось на казенный счет. Возглавлял семинарию ректор. В штате семинарии состояли инспектор, 27 преподавателей, 4 помощника инспектора и три надзирателя. 9 февраля 1904 года указом Святейшего Синода за 1204 инспектор Казанской духовной семинарии, иеромонах Феодор (Поздеевский) был назначен на должность ректора Тамбовской духовной семинарии, с возведением его в городе Казани в сан архимандрита («Тамбовские Епархиальные Ведомости» (далее «ТЕВ»), 10, 1904. С. 183.). Предшественник нового ректора, архимандрит Нафанаил, находившийся на этом посту два года, указом Святейшего Правительствующего Синода от 5 февраля 1904 года за 1108 назначался епископом Козловским, викарием Тамбовской епархии. «Тамбовские Епархиальные Ведомости» представляли нового ректора: «Архимандрит Феодор, вновь назначенный Ректор Тамбовской духовной семинарии, в миру Александр Васильевич Поздеевский — сын священника села Макарьевского, Ветлужского уезда, Костромской губернии. После Макарьевского духовного училища А. В. Поздеевский продолжал свое образование в Костромской духовной семинарии и закончил его в Казанской духовной академии. Серьезность, глубокая, совершенно чуждая показной внешности религиозность и необыкновенная скромность были отличительными чертами студента Поздеевского в течение всего академического курса. Духовную академию он окончил в 1900 году, со степенью кандидата богословия первого разряда (магистрант) и, как один из самых даровитых студентов курса, был оставлен на год в академии в качестве профессорского стипендиата при кафедре Патристики (где состоял с 15 августа 1900 года по 15 августа 1901 года — примеч. Р. П.). В первых числах июня 1900 года пострижен в монашество с именем Феодора и затем посвящен в сан иеромонаха. Педагогическая деятельность иеромонаха Феодора началась еще на студенческой скамье, когда он, наряду с обязанностями студента академии, нес на себе преподавание разных предметов начального образования в одной из воскресных школ города Казани. По окончании стипендиатского года, иеромонах Феодор был назначен (17 октября 1901 года — примеч. Р. П.) преподавателем богословских предметов (нравственного, основного и догматического богословия) в старшие классы Калужской духовной семинарии. Одновременно с этим Преосвященным Калужским Вениамином на него было возложено преподавание Закона Божия и Катехизиса в Калужском духовном училище. |
| —378— Последний приведенный пример указывает расширение круга источников для установления греческого текста жития еще одним славянским памятником, именно Супрасльской Минеею. В.Г. Васильевский считал последнюю другим переводом с той же редакции, как и Великие Минеи митр. Макария (стр. 91. 94); П.В. Никитин предпочитает думать, что два славянские перевода жития имеют каждый свой особый греческий оригинал, и перевод Супрасльской Минеи представляет сокращенный извод редакции, которой держались Минеи Макарьевские (стр. 184–5). Во всяком случае, чтения того и другого славянского перевода изучаются и приводятся в издании параллельно, так что Макарьевские Минеи открываются не только со стороны своей греческой основы, но и в своей славянской обстановке, о чем нам приходилось раньше замечать, по поводу чуда св. Димитрия. Как мы видели из сейчас приведенного примера молитвенной формулы, заключающей сказание, Супрасльский и Макарьевский переводы встречаются между собой в некоторых верных чтениях, которых не сохранили греческие представители редакции. Попадаются, однако, и другие случаи, когда согласие двух славянских переводов не заставляет издателей предпочесть их чтение – согласному чтению греческих рукописей. Например, стр. 40–1 у Макария читается: «кто не чюдится скорозовному сему и верному яве просветлению» в согласии с Супрасльским переводом и вопреки греческим рукописным чтениям τς ο θαυμσει τ ξρροπον τοτων κα τς πστεως δαφς τ κατηγλαισμνον. Но даже и там, где славянский перевод противоречит принятому за правильное греческому чтению, издателю приходится местами вносить оговорку, что зато славянский перевод ближе отображает тот святоотеческий подлинник, который лежит в основе, образует, так сказать, подпочву данного агиографического места и выражения. Например, стр. 52, 4 κα τς ορανου ζως διαμαρτσας κα μηδ τατην πολασας подчеркнутое слово получено из согласия Ватиканской и Парижской рукописей. Но Макарьевский перевод гласит: «иже и вечныя жизни погрешив и сея не всприим» и, стало быть, предполагает в своем |
|
|
