| Зима 1965–1966 года ушла на то, чтобы наладить работу нового подразделения академии. Надо думать, что эта работа была очень непростой. Нужно было организовать прямую связь с церковными (и православными, и неправославными) организациями дружественных африканских стран, выбить через Министерство иностранных дел разрешение на их приезд в духовную академию, согласовать этот вопрос с уполномоченным по делам религии, решить вопрос о поселении приехавших и обучении их русскому языку, поставить их на учет через паспортный стол и многое-многое другое. Весной 1966 года и без того очень загруженный работой отец Михаил получил еще одно послушание – согласно телеграмме от имени Патриарха Алексия I 31 марта он стал старшим помощником инспектора. Разумеется, это назначение было инициировано все тем же митрополитом Никодимом. Едва ли оно отвечало характеру будущего архиерея – он был человеком порой властным, порой мягким, порой строгим, а порой покладистым, но совершенно точно он не был любителем наводить где бы то ни было порядок и следить за выполнением предписаний. Это был шаг, который делал возможным занятие отцом Михаилом должности инспектора, а затем и ректора академии. Дальнейшие действия митрополит Никодим просчитывал на несколько шагов вперед, причем каждый раз митрополит создавал «многоходовку», которая давала не один результат, а несколько. Так, на время болезни инспектора академии Льва Нколаевича Парийского отец Михаил должен был исполнять его обязанности. Решением того же заседания ученого совета, на котором было принято это кадровое решение, протоиерей Михаил Мудьюгин был утвержден в звании доцента. И при этом отец Михаил, продолжавший преподавать в двух классах семинарии и двух курсах академии и руководить «африканским факультетом», еще должен был писать рецензии на кандидатские диссертации! В конце апреля 1966 года протоиерей Михаил уже официально стал временно исполняющим обязанности инспектора. Часть «многоходовки», таким образом, уже привела к некоторым дополнительным позитивным (в глазах митрополита Никодима) результатам – академия избавилась от успевшего сильно надоесть волевого, независимого инспектора, который к тому же был тесно связан с советскими «органами». |
| Например, священномученика Тихона (Архангельского) перед расстрелом сотрудник НКВД спросил: «Не отречешься?» – «Нет, не отрекусь!» – ответил священник, и принял смерть за Христа (12, С. 285). Конечно, ситуация устно проговариваемого выбора наилучшим образом подчеркивает высоту и красоту мученического подвига, но всё же это не то, что делает мученичество мученичеством. Не только в житиях новомучеников, но и в некоторых житиях древних мучеников мы не увидим такой ситуации, чтобы непременно им предлагали отречься от веры в обмен на жизнь. Не предлагали этого выбора священномученику Феогену, епископу Парийскому, которого арестовали при Ликинии за то, что отказывался служить на военной службе у языческого правителя. Его подвергли избиению, а затем по приказу Ликиния утопили в море. Не предлагали этого святым Асийским мученицам Марфе, Марии и брату их Ликариону, – их сразу же приказали казнить после того, как они сказали, что являются христианами. Также и святого мученика Никифора Антиохийского казнили просто по факту исповедания Христа, без угроз и уговоров. Не предлагали отречения и священномученику Панкратию Тавроменийскому, – несколько обозлённых на него язычников, выбрав подходящее время, тайно напали на него и убили. Не предлагали и преподобномученице Евдокии Илиопольской – после смерти прежнего наместника-христианина, новый наместник-язычник, зная о Евдокии как о выдающейся христианке, без всякого суда и следствия послал воинов отсечь ей голову. Не давали никакого выбора и священномученику Протерию, патриарху Александрийскому, которого убийцы-монофизиты долго искали, а когда нашли, сразу же умертвили. Наконец, не предлагали такого выбора и преподобномученикам Синайским и Раифским, которые были убиты при грабительском набеге на монастыри, – однако же монахи, погибшие при этом нападении, называются Церковью «пострадавшими и умершими за Христа». Выбор «отречься – или не отречься» стоит перед каждым мучеником независимо от того, произносят ли эти слова люди, которые его допрашивают, судят, пытают или убивают. Этот выбор ставят бесы в духовной брани, которую испытывает каждый мученик, когда идёт на страдания. Доказательством этому служат те несчастные, которые, будучи призваны на исповеднический подвиг, оказались падшими. |
| 1949 год. 4 марта, пятница. Ленинград. …был о. Осипов с докладом по инциденту между надзирателем Андреевым и семинаристом Смирновым Дм. Беседовал об этом и с еп. Симеоном. Не одобряю казарменное отношение к семинаристам надзирателя и заступничество за Андреева Симеона. 14 марта, понедельник. Вчера служил и совершил полный чин Православия. […] Службу закончил в 2 1/2. Народу было очень много. Исповедников и причастников было около 2-3 тысяч. Вчера за ранней около 5-6 тысяч, и за поздней около 2 тысяч человек - в Никольском соборе. Духовенство в унынии из-за большой завышенности налогового обложения. Поданы протесты-заявления в Райфо. Копии я представляю уполномоченному. Частично все взносят. Еп. Симеон запутался с декларацией: забыл подать вовремя; сейчас не знает расчеты по Князь-Владимирскому собору; фининспектор сам приедет сегодня, чтобы разобраться с ним. Я жду результатов сношения уполномоченного с финогранами, чтобы просить содействия Совета в снижении обложения. Вчера получил от Парийского сообщение, что еп. Борис переведен в Чкалов. Для Саратовской епархии ищут кандидата. 1950 г. 4 мая. Вечером с о.Л.Поляковым был у больного А.И.Сагарды. Положение тяжелое; продолжается уже 11 дней. При появлении высокой температуры - бред. При мне говорил вполне сознательно; несколько слабая дикция... Все еще говорит о продолжении работы по предмету. 9 мая. Сегодня в 6 ч. умер А.И. Сагарда. Похороны, вероятно, в четверг, если успеет приехать его сын. Послал телеграмму Патриарху об этом. А.И. Макаровский прислал рапорт о затруднении его в ближайшее время заняться магистерской диссертацией. Но у него так много печатных и рукописных трудов, что можно было бы поднять вопрос об удостоении его степенью за какой-либо из его трудов, м.б. за разработку курса (части) по Русск [ой] Церк [овной] Истории - его лекций. Надо поручить дать отзыв об этом кому-либо из доцентов. 12 мая. Вчера отпевали проф. Сагарду. Пред отпеванием я сказал слово. За причастным стихом говорил А.И.Макаровский. Пред «Со святыми упокой» - Чуб - плохо, я ждал лучшего. |
| Таким обр[азом], от Уч[ебного] к[омитета] остались только мы с Савинским и политично держал себя Колчицкий. Остальные твердолобо стали в оппозицию, и никакие доказательства справедливого порядка оплаты не могли пробить эту толщу ничего не понимающих в учебном деле «защитников» пресловутой экономии «во что бы то ни стало». Так и осталось все по-прежнему. Я сказал, что остаюсь при своем мнении и подал составленное мною заявление. По вопросу о стаже я персонально протаскивал каждого претендента и тут тоже упорно те же лица, особенно Корнилов, провалили и Макаровского, и Парийского, и Федорова. После заседания Колчицкий был у Патриарха (я нарочно не пошел к нему), рассказал все, что было. Патриарх, видимо, был сконфужен сообщением Колчицкого, что я оч[ень] удручен происшедшим, и что-то толковал о местных средствах, очевидно, для того, чтобы удовлетворить ленинградских профессоров, и о 2-х тыс. Савинскому, который тоже был обижен решением «твердолобых». За обедом никто не касался вопроса об этом. Я Колчицкому сказал, что так работать невозможно, вести дело нормально нельзя и я намерен уйти из У[чебного] комит[ета]. Колчицкий уговаривал не делать этого, чтобы не давать этой кучке «козыря в руки» и провести Ружицкого вместо меня, как покорного слугу Остапова. Подумаю, и посмотрю. 2 августа. Я заготовил Патриарху доклад о создавшемся положении с оплатой наставникам и прошу предоставить мне право по прежнему оплачивать преподавателей, не касаясь средств Патриархии… Был у Г. Г. Карпова. Представил пересмотренные «Положения» об ак[адемиях] и сем[инариях] и цифровые данные за учебный год. Сообщил положение вопроса о заочном секторе и оплате труда. Подробно рассказал о совместном заседании Уч[ебного] к[омите]та и Хоз[яйственного] управления; сообщил об Остапове и Филиппове как вдохновителях оппозиционного отношения к правильному решению вопроса. Сказал об общем впечатлении от всего характера деятельности этих лиц, влияющих на Патриарха. Отметил необходимость «спасать положение», ибо «подрывается авторитет Патриарха» в обществе… На замечание Г. Г. Карпова о вмешательстве Синода в это дело я ответил, что при установленном порядке у нас это почти невозможно (Патриарх неустойчив в решениях и поддается влиянию окружающих). |
| Было бы очень полезно отнести на прохождение греческого языка в Духовных Семинариях большее количество часов, чем предусмотрено типовой программой 164 . В свою очередь Н. П. Доктусов отметил: Программу по латинскому языку для 4-го класса Духовной Семинарии можно рассматривать только как максимальную. При слабом составе учащихся 4-го класса и при сокращении часов, вследствие праздничных дней, в которые должны бы были проводиться занятия по латинскому языку, как это имело место в нынешнем году, объем программ должен быть сокращен опущением пунктов 1, 8 в морфологии и некоторых синтаксических конструкций в пункте 2-м 165 . Таким образом, И. Н. Хибарин ясно зафиксировал основные проблемы преподавания греческого языка на уровне семинарии, однако в ту эпоху было необычайно трудно преодолеть сравнительно недавно сложившиеся, но уже довольно устойчивые стереотипы. Хотя он ратовал за «усиление навыков правильного и быстрого чтения и перевода легких страниц святоотеческой литературы или книг Св. Писания» 166 , эти пожелания так и остались из области несбыточных desiderata. В отличие от И. Н. Хибарина Н. П. Доктусов занимал более защитительную позицию, которую ему пришлось выработать в ответ на критику Учебным комитетом постановки преподавания латинского языка в 1949/50 уч. г. как «ненормальной и требующей коренной переработки» (17.7.1950) 167 . В ответ он писал об отсутствии учебных пособий и о том, что ему приходится составлять «хрестоматию по латинскому языку для Семинарии и Академии» 168 . В действительности Н. П. Доктусов латынью интересовался мало, что документально подтверждается письмом того же времени Л. Н. Парийского Святейшему Патриарху Алексию I 169 . В 1950/51 уч. г. расписание древних языков, как и в последующие годы вплоть до 1960/61 включительно, оставалось без каких-либо изменений 170 . В 1950/51 уч. г. начинал преподавание греческого в Семинарии и на первом курсе Академии И. Н. Хибарин, на 2 и 3 курсе Академии – Б. В. Вадковский. Н. М. Лебедев продолжил преподавать латинский в Семинарии, а Н. П. Доктусов – в Академии 171 . |
| В Туле суд не нашел никакого материала для обвинения матери. А от крестьян деревень, окружавших Матово, поступили приговора€. Крестьяне писали, что ничего плохого они от моих родителей не видели, а видели только одно добро. Мать была переведена в лазарет, а потом отпущена на свободу. И стала с дочерьми своими готовиться к отъезду на юг. Я был в это время на Запись, сделанная в Ростове-на-Дону летом 1918 года, в клинике профессора Парийского на Садовой улице (сохранилась в бумагах матери). Пользуюсь пребыванием в лазарете и начинаю вспоминать нашу дорогу из Тулы до Ростова. Когда мы10 на извозчике ехали по Туле, восток уже заметно яснел; мне, откровенно говоря, было немного не по себе. Уезжать при сложившейся обстановке было жутко, не сердцу жутко, а самой душе; пояснений к этому, вероятно, не потребуется. Какое-то новое чувство охватывало грудь и больно сжимало. Не было бы только ничего с мамой, а уже за других тогда можно быть совершенно спокойным; это, между прочим, аксиома. Я знал, что впереди что-то грозно-огромное. Говорю, что я знал, а не предчувствовал, потому что предчувствие есть сомнение, а у меня его не было, но что именно будет, я не старался догадываться: время покажет. Я не боялся, что застряну на пути или предприму какой-нибудь ложный шаг, и благодаря этому чувству я был бодр и спокойно-хладнокровен. Все, что было впереди, было что-то неведомое и бездонное, впереди был абсолютный мрак, потемки. Билеты выдавали до Мценска. В запоздавший поезд попали каким-то чудом и впервые почувствовали всю тяжесть, в полном смысле слова, наших вещей. На крыше было более ста человек, и середина крыши продавилась. Милиция попыталась согнать нас, но безрезультатно. Поезд тронулся и начал развивать ход. Было уже часов пять утра; свесив ноги с крыши, я смотрел на удалявшуюся Тулу и мысленно – на Матово... Конечно, многое прошло в голове. В Мценске стояли порядочно. Взяли билеты до Курска. Начался сильный дождь. Намочил изрядно. Днем подъехали к Орлу; по внешнему виду город неважный, мне не понравился. После часовой остановки обитателям крыши было приказано сойти, и, так как приказание исходило от Красной гвардии, все стали поспешно спрыгивать. Сошедши на землю и стащив свой багаж, мы поняли, что находимся в грустном положении. Приходилось ждать другого поезда. Без вещей мы бы уехали, держась за какой-нибудь винт. |
| Через неделю или две надо было сдать паспорта. Начался длинный процесс прописки. Несколько человек нас, человека три, получили отказ в прописке. Я туда-сюда, сюда-туда; спрашиваю Парийского: “Как так? я пойду к уполномоченному по делам религий”. — “Дело ваше, я бы на вашем месте не ходил”. Я пошел к уполномоченному. Как тот на меня накинулся, как разорался! Ужас какой-то. Я понял все. Другие ребята ходили в милицию, еще куда-то, еще раз в милицию. Там им говорят: “Ну что вы к нам ходите, это же не мы, это ваши там делают; что вы от нас хотите?”. Короче говоря, ничего не получалось, и я понял, что надо уезжать. А у меня тут флюс раздулся. Денег, конечно, ни копейки. Но все-таки получилось, что я месяца полтора проучился, что ли. Уже и в магазины букинистические побегал, и видел, сколько там прелестей; и тут в библиотеке; и преподаватели замечательные были, все на высшем уровне; и на тебе — надо уезжать в неизвестность. И денег не хватает. Ребята собрали что-то такое на билет мне, хотя в общем все были мне чужие. Я собрался и поехал. Ехал и ревел. В Чернигов приехал, изревелся. И думаю: а чего реву-то?.. Громадный все-таки уже дылда. Я понял, что мне не так жалко, что я Академию бросаю, но столько я видел там добрых людей. Уварова была такая в канцелярии, благороднейшая, хорошая дама. Она умерла несколько лет тому назад, некролог был в ЖМП. Еще кто-то — незнакомые люди, — как они сочувствовали, но, конечно, сделать ничего не могли. Преподавала у нас языки, не только английский, но и французский, немецкий, Боярская; между прочим, вдова обновленческого митрополита Боярского в Ленинграде. Она была то ли из смольнинских выпускниц, то ли еще что-то такое; по крайней мере рассказывала о выпускном акте во дворце. Одна из выпускниц поскользнулась и упала, так было неприятно… Прекраснейшая, благороднейшая женщина. Она была удивительно хорошая. И вот все это надо было бросить. Людей хороших в таком количестве, таких благородных мне просто было жалко бросать. Я уехал и понял, что в какой-то блокаде нахожусь. Поболтался некоторое время без квартиры. Потом отец Димитрий Погорский, которого я знал по Киеву (он у нас вроде воспитателя значился), который уже был назначен священником в Чернигов, помог мне найти какую-то добрую бабушку, которая смогла меня приютить. И я там жил больше года, конец 1952 и 1953 год. Был я зачислен иподиаконом епископа Черниговского на 150 рублей. Он не так часто служил, и я начал еще что-то подзарабатывать, чтобы платить за квартиру и все прочее. Родители в это время уже уехали в Кишинев. Отец вышел на пенсию. |
| 9 августа. Сегодня послал Патриарху «Вопросы, требующие разрешения Правительственной власти» [xcvi] . Парийский беседовал по телефону с Колчицким. Решили просить его приехать в Л[енингра]д для обсуждения вопросов по Уч[ебному] Комитету. Приедет в понедельник 15 авг[уста]. 11 августа. Вчера послал Патриарху письмо о вызове Колчицкого и Уч[ебного] Комитета [xcvii] . Дополнительно еще надо написать доклад о мерах по вопросу идеологическому и о преследовании лиц, служащих в нашей церковной системе. 15 августа. В воскресенье 14-го служил в Ник[ольском] соборе. Сегодня приезжают из Москвы Н.Ф.Колчицкий и П.В.Корнилов для участия в заседаниях учебного комитета17 августа. Написал Патриарху письмо о предполагаемой поездке по морю и заседании Уч[ебного] Комитета. Одновременно послал рапорт о разрешении отпуска. 9 сентября. (В Одессе). Карпов в письме к Патриарху все-таки настаивает на его поездке в Румынию во главе делегации. Патриарх отказывается, указывая на меня, Никона и Палладия. Получил сейчас ответ Парийского на запрос. Число учащихся на сегодня (в ЛДА – прим. Л.А.): В Семинарии: I кл[асс] – 33 ч[еловека] ; II кл[асс] – 32 ч[еловека], III кл[асс] – 23; и IV - 14 ч.; всего 103 ч[еловека]. В Академии: I курс – 14 ч[еловек]; II курс – 17 ч[еловек]; III – 14 чел[еловек]; и IV курс – 17 ч[еловек]. Всего 62 ч[еловека]. А всего в Академии и семинарии – 165 чел[овек]. 10 сентября. (В Одессе). Сегодня посетил Семинарию. Был на уроках Ц[ерковного] Устава, Русск[ого] яз., Догматики, Св[ященного] Писания в III и IV кл[ассах]. Виделся с частью корпорации. Встретил Инспектора Мохова. О.Кремлев (ректор) пришел позднее. Поднесли альбом. Прием учеников более 40 чел[овек] (два отделения А и Б). Надумал ехать после 12 IX в Киев осмотреть семинарию. 14 сентября. Вчера обедал у архиеп.Никона, потом был с ним у академика Филатова В.П. Осмотрел глаза, примеривал стекла к очкам. […]. По Академии (Л[енингра]дской) надо распорядиться установить счет выпусков по порядку с прежними (до революционными дробью: общий с прежним и новый с 1946 года). |
| Я пока не выявил свою просьбу об освобождении меня от Уч[ебного] Комитета. Посмотрю, что будет дальше… 1 апреля. Утром виделся с о.Н.Ф.Колчицким. По поводу инцидента с докладом Хоз[яйственного] Упр[авления] он рассказал следующее. Доклад представил Патриарху С.И.Филиппов, у которого скверные отношения с Парийским, и направил на «сокрушение» Парийского, конечно, в полном контакте с «Данилушкой». По-видимому, желали, чтобы секретарство Уч[ебного]Комитета было в Москве. По-видимому, речь у Патриарха была и о замене меня другим лицом. Патриарх предлагал пост Председателя Колчицкому. Тот наотрез отказался, ссылаясь на болезнь. Тогда Патриарх указал на М[итрополита] Варфоломея, с увольнением которого на покой, и назначением в Москву на должность председателя Уч[ебного] Комитета[…]. О Ружицком речь не заходила как о Председателе, но как о заместителе председателя. В смысле взаимоотношений, М[итрополит] Николай и о.Колчицкий видят полное и беспрекословное влияние Остапова на Патриарха […]. В совете по делам РПЦ возмущаются, видя что рать Моск[овской] Акад[емии] уподобляется прежней бурсе, что студенты зажаты в тиски […]. Г.Г.Карпов пробовал деликатно указывать Патриарху на вредное влияние Остапова, но тот конечно отрицает [lxxiii] […]. Г.Г.Карпов болен. В 4 часа дня был у С.К.Белышева, представил ему годовой отчет […], и дал ему копию своей докладной записки Патриарху. Он тоже изумлен, и тоже говорил, что ходит много разговоров о внутренних движениях в Патриархии. В процессе разговора ни он, ни я не называли конкретно ни одного имени, но хорошо взаимно понимали, о ком идет речь… 2 апреля. Был в Патриархии […]. Патриарх сообщил на мое суждение новый состав Уч[ебного] Комитета (с 1 апреля) в целях сосредоточения управления в Москве: Председатель М.Григорий Заместитель Председателя о.Колчицкий Ректор МДА Ружицкий Проф.прот.Савинский Проф.Савич Член-секретарь П.В.Корнилов. Отчисляются от состава Уч[ебного] Комитета Л.Н.Парийский и проф.Макаровский, как имеющие место жительства вне Москвы. Все члены Уч[ебного] Комитета (кроме секретаря) – без особого содержания по Комитету. Виделся с П.В.Корниловым (б[ывший] чиновник – контролер при Св.Синоде, 70 лет), познакомились. Он одновременно будет и членом Хоз[яйственного] Упр[авления]. Просил возможно чаще сноситься со мной [по вопросам] Уч[ебного] Комитета – даже частным. |
| – А что у этих двоих братьев за синяки под глазами? – Да они вчера весь вечер спорили о том: можно ли потерять благодать Божию! Как-то навстречу митрополиту Венедикту вышел молодой послушник. Растерявшись, он упал на колени и, позабыв имя владыки, стал просить благословения: – Благословите, отец Вини... Вини... Вини… Владыка, улыбнувшись, сказал: – Благословляю тебя, Пятачок. Атеисты бывают разные – Мужики, помогите машину толкнуть, заглохла! – заводит священник разговор с односельчанами-алкоголиками. – Батюшка, а чего мы тебе помогать-то будем? Мы же атеисты! – Да?.. Мужики, а вы какие атеисты будете? Атеисты – они же разные бывают. Есть исламские атеисты, есть иудейские, есть католические, протестантские, буддийские атеисты... – Не, батюшка, мы атеисты наши, православные! – Ну, тогда чего ж вы стоите? Помогите машину толкнуть! Помогли. В одной из епархий архиерей очень любил на Пасху возглашать «Христос воскресе!» на разных языках. Соответственно, ещё больше ему нравилось слышать в ответ «Воистину воскресе!» на том же языке. Во вторник Светлой седмицы с 5 часов утра владыка служил в монастыре утреню. В храме, кроме служащих монахов и двух певчих (знаменный распев), молятся несколько бабушек, самых верных и стойких прихожанок. Владыка произносит пасхальное приветствие по-церковнославянски – следует ответ (громкий и стройный), по-гречески – следует ответ (не менее громкий), по-латыни – следует ответ (потише). Затем внезапно владыка говорит по-японски: «Христос Фуфукацу!» Все (монахи и певчие) растерялись, момент тишины – и вдруг в этой тишине слышен голос одной из бабушек: «Ну, загнул!..» Все смеялись. Владыка – тоже. К инспектору Ленинградских Духовных школ Льву Парийскому, выпускнику ещё дореволюционной Санкт-Петербургской академии, подходил студент и спрашивал: – Можно мне сегодня попозже вернуться в академию, я девушку провожаю? – Что-о? Девушку?! Нельзя! Тьфу-тьфу-тьфу! А если студент спрашивал по-другому: – Можно мне сегодня попозже вернуться в академию, я барышню провожаю? |
|
|
