| б) доцента Академии по 2-ой кафедре Священного Писания Ветхого Завета, магистра богословия, иеромонаха Варфоломея (Ремова) – в звании сверхштатного экстраординарного профессора, с положенным по должности экстраординарного профессора окладом содержания и правом участвовать в заседаниях Совета Академии. XI. а) Прошение и. д. доцента Академии по кафедре истории и обличения русского сектантства А. В. Ремезова: «Продолжение войны за пределы данного мне отпуска принуждает меня ходатайствовать пред Советом Академии о продлении такового до конца войны или, по крайней мере, еще на один год. Исполнение же моих служебных обязанностей по Академии, буде Совет найдет это возможным, может быть возложено на академического преподавателя одного из смежных моему предметов. При чем, если ему не будет назначено специального вознаграждения, то я отказываюсь в его пользу от причитающегося мне по академической должности содержания. Осмеливаюсь присовокупить, что я рассчитываю на успех своего ходатайства пред Советом, потому что теперь прослужив более года Царю и Родине на военной службе я не оказался окончательно бесполезным в этой области, в которой теперь отечество ждет прежде всего служения себе. Несмотря на то, что вместо Николаевского Инженерного мне удалось поступить в Александровское пехотное училище, тем не менее и пехотный курс я проходил настолько успешно, что, как было сказано в приказе по училищу от 26 Августа 1915 года, за отличное поведение и ревность к военной службе был произведен в середине курса в войсковые унтер-офицеры и с 4 Сентября того же года назначен портупей-юнкером. По окончании училища я имел возможность получить одну из лучших вакансий: в Офицерскую Стрелковую Школу. О прохождении мною дальнейшей службы говорить прилагаемое при сем в подлиннике —88— удостоверение 26493, выданное от 1-го Пулеметного запасного полка». б) Приложенное к сему прошению удостоверение за 26493: «Дано сие от 1-го Пулеметного запасного полка Подпоручику Ремезову в том, что он, по успешном окончании Офицерского Пулеметного курса, с полным усердием несет службу в полку, выделяясь знанием дела, добросовестностью, служебным тактом и любовью к пулемету, чем принес большую пользу полку и заслужил право на весьма ответственную командировку, в которую на днях и отправляется. |
| б) И. д. доцента иеромонаха Варфоломея (Ремова) : «Работа о. Полякова очень добросовестна и усердна. Можно указать в ней немало ошибок, методологических промахов, неточностей и недосмотров; но видно, что все эти дефекты нельзя объяснять небрежностью, невнимательностью автора. Было, по-видимому, как раз наоборот. Наш автор увлёкся своим сочинением и преувеличил свою задачу. Сознательно или бессознательно он перешёл границы той простой, весьма незатейливой работы, которая определённо указывалась самой формулировкой темы. И вот мы видим, – в сочинении отведено довольно большое место характеристике переводов 3-ей книги Ездры (стр. 32–46); эта характеристика производит впечатление библиографической справки (очень серьёзной), потому что посвящена редакциям и изданиям переводов. О. Поляков не заслуживает укора за увлечение своей работой. Жаль только, что его энергия пошла не внутрь, не вглубь исагогических вопросов. Исагогическая часть сочинения, главным образом её первые главы (глл. 1–3, стр. 1–79), бледнее всего остального. А между тем несомненно, что над этими главами наш автор работал особенно много. Почти всё, почерпнутое им из изученной литературы предмета, относится сюда. Подавленный тяжестью своей учёной артиллерии, о. Поляков проявил здесь мало собственной инициативы в исследовании. В результате, он постоянно опирается на авторитеты, но сам в изложении мало авторитетен, и вопросы, которыми он много (Продолжение следует). Феодор (Бухарев), архим. Исследования Апокалипсиса//Богословский вестник 1914. Т. 1. 2. С. 129–160 (6-я пагин.) (Продолжение) —129— церкви зависело от водворения здесь ереси самообольщённого Монтана; ибо средоточие, откуда распространилась эта ересь, находилось во Фригии, в которой Лаодикия была главным городом. Сарды, резиденция Креза, перестали существовать уже в 4 веке: в царствование Аркадия возмутившиеся против Римлян полчища свирепых Готфов разрушили этот город до основания, Тамерлан сравнял с землёй уже не Сарды, а только селение, занявшее место Лидийской столицы. Местность древнего Сардиса теперь совершенно пуста и мертва: столько развалин, превращённых уже в прах, заглушили здесь самую растительность земли. «Малое число живущих казалось мне, – говорит очевидец, – шатающимся без пристанища; ибо кроме разодранных шатров туркоманнов и какой-то мазанки я не видел здесь человеческого обиталища». |
| В отделе о стиле памятника, где г. Кочанов столь блестяще обнаружил свою лингвистическую подготовленность к грамматическому экзегесису, было бы полезно, помимо общих указаний Гербера в „Die Sprache als Kunst“ и стилистических схем у Volkmann в „Die Rhetorik der Griechen und Römer“, даже помимо великого в своих гебраистических трудах Кёнига, давшего обширную стилистику и поэтику Библейского языка, – воспользоваться арабской риторикою, по соподчинённости библейско-поэтического и арабского поэтического и высоко-прозаического языка одним и тем же началам восточной аллегоризации и символизма. Равно следует г. Кочанову углубить и свои высоко интересные наблюдения над изменением смысла выражение, например – хесед означает то милость, то – позор, или над уклонением глаголов от смысла кальной формы в дальнейших бинъянах, например, – яраш в каль – наследовать, а в пифаль – беднеть и т. п. Рецензент полагает, что отчасти здесь дело в разности корней, оказавшихся одинаково написанными, благодаря искусственному приспособлению письма роэц к богатому звуковому составу первобытного еврейского языка, т. н. —282— губы Ханаана; однако и искусное толкование под пером г. Кочанова носит печать глубокой оригинальности. Что касается до лексикальных арабизмов в книге Притчей, то их удобнее разрешить в иные лингвистические формации. Резюмируя всё ранее сказанное, рецензент признаёт работу г. Кочанова высоко полезной для богословской науки и заслуживающей наивысшей отметки». б) И. д. доцента Иеромонаха Варфоломея (Ремова) : «Рецензент настоящего сочинения, к своему удовольствию, имеет большое удовлетворение в том, что к исследованию г. Кочанова он может предъявить самые строгие требования. Здесь видна работа долгая вдумчивая и серьёзная, работа мысли зрелой и дисциплинированной, видно искусство заниматься с отличной методологией и притом сдержанно и цельно. Автор не рассеивается мыслью по необозримым широтам науки. Он знает, что universitas litterarum не достижима теперь для единичных усилий: поэтому с самого начала академического курса, отмежевав для себя область оригинального языка священной „ветхозаветной письменности“, он скромно берёт для себя в поле библейского знания небольшой излюбленный им уголок, который с усердием и обрабатывает. |
| Менее извинительным недочетом сочинения г. Зыкова мы считаем опасение, с каким он относился к греческому языку. Он довольствовался при своей работе русск. переводами Геродота и Диодора. Если русск. перевод Геродота можно признать удовлетворительным, то перевод Диодора от 1774 года обязывал автора сделать поверку его с греч. текстом, так как русск. перевод 1774 года имеет не мало неточностей и отступлений от греческого текста. Этой сверки мы не видим в работе автора. Кроме того, относительно Геродота следует заметить, что мы имеем к нему солидный исторический комментарий Wiedemann’a, труд которого автор и должен был привлечь, чего, однако, он не сделал. А это обстоятельство неблагоприятно отозвалось на терминологии автора. Он извращает иногда имена фараонов и без того уже, как показывают современные открытия в области египтологии, извращенные греческими историками. Но если принять во внимание: усердие автора, с каким он собирал, – иногда очень маленькими дозами, – пригодный ему фактический материал, его внимательное отношение к данным Библии и общую скудость материала по истории Египта, то частные недочеты интересной, в целом, работы г. Зыкова не могут воспрепятствовать получению им степени кандидата богословия, каковой мы и признаем его заслуживающим». б) Доцента иеромонаха Варфоломея (Ремова): «Г. Зыков с большим прилежанием потрудился над своей темой: 428 стр. его сочинения, переписанные старательно рукою самого автора, – вот внешний показатель его значительной работы. В конце сочинения (стр. 421–428) находится перечень литературы, использованной автором, – —309— здесь мы насчитали более 70 названий книг. Правда, литература – почти все русская, но рецензент подметил, что автор старался, что мог, выискать для увеличения имеющегося у него материала: любопытно, при этом, что 5–6 книгами автор пользуется по преимуществу (довольно много хороших, ценных сведений почерпает г. Зыков в труде Urquhart’a: «Die erfullten Weissagungen der Gottes Siegel auf die Bibel (Stuttgart 1908), – см. стр. рецензируемого сочинения 22, 127, 144, 177, 183, 186, 187, 194, 196, 205, 208, 218–223, 227, 243, 284 и др.); остальные он привлекает для полноты исследования, отыскивая все, где можно найти хотя что-нибудь подходящее для своей темы. |
| Однажды я спросил у Марины Андреевны: — Можно мне называть Вас Диотимой? Вы не обидитесь? — Ах, отче, не вы первый называете меня так. У Сократа была Диотима. Об этой удивительной женщине рассказывает платоновский «Пир». Сократу повезло – он встретил человека, который научил его не просто смотреть, но видеть. Случается, что одарённый быть Сократом так и не встретит свою Диотиму. А бывает, наоборот, — Диотиме не везёт с сократами. У Марины Андреевны случались сократы, но я не боюсь, что не принадлежу к их числу. Но я видел настоящую Диотиму. Она учила видеть и обладала удивительным даром отрезвляющей мысли. Чудом было то, что мы вообще встретились. Какие были шансы на эту встречу? Марина Андреевна – блестящий учёный, автор научных трудов, редактор серьезного журнала, кроме того, — живёт в Москве и старше меня значительно. А в белорусском городе Гомеле неприлично молодой монах в только что открытом монастыре случайно добыл несколько номеров «Альфы и Омеги», оставленных очередными заезжими «книжниками» на дне пустых коробок. Открыл журнал и – возблагоговел! Аверинцев, Флоровский, Мейендор, Лосский – и ничего лишнего и пустого. Это было событие! Такой литературы мне еще не встречалось, и я решил узнать больше об этом удивительном издании. Обнаружил номер телефона. Дозвонился. И со мной стали разговаривать! На другом конце провода в далёкой Москве весело и доброжелательно, долго и вдумчиво со мной говорила самая мудрая женщина на свете. Это было в 1995 году. И мы стали беседовать регулярно, и я узнал, что не такие уж мы и чужие: легендарный журнал – ровесник нашего монастыря, а мама Марины Андреевны происходит из Гомеля. Очень волнительно было мне встретиться лично. У нашего настоятеля, архимандрита Антония (Кузнецова), хранились письма владыки Варфоломея (Ремова), и мы предложили их опубликовать в родном для нас журнале. Мне выпала честь отвезти их в Москву. Я, как это водится, ошибся квартирой, но, в конце концов, добрался по адресу. Две пожилые, но очень внимательные и добрые женщины, какой-то старинный компьютер, шкафы с книгами. Мне бы хотелось подробно описать эту первую встречу, но я тогда был слишком молод и страшно волновался. Это была старая квартира Марины Андреевны, и я бывал там еще раз, и чудесный, теперь уже ставший легендарным кот Мишка позволил себя погладить. |
| Проще смотреть и легче, помнить свое спасение и ко многому относиться весело. Надо научиться правильному хождению и шествию по жизненному пути. Все вопросы теоретически неразрешимы, но жизнь сама на все ответит. Душа принимает впечатления, и ей трудно от этого отстать. Влияние окружающего — несовершенство, но нельзя требовать невозможного. Необходимо благоговение во всей жизни. Предоставь все Богу. Имей только веру. На Него положись и тщись устремляться, радость моя! Стой всегда перед Богом. Стяжи мирный дух, и тысячи душ спасутся около тебя. Смерть — учительница жизни. Нужно во всем видеть указание на то, чтобы больше думать о ней; и готовиться к ней надо духовно, то есть не к ней, а к вечной жизни. Нужно почаще представлять себе, как предстанем Господу Славы, уповать на милосердие Божие и силиться спасаться. Только бы с Господом быть и в мире со всеми. Предайся воле Божией и живи, по вся дни умирая. 2. О христианстве Христос тем и прекрасен и полезен, что Он — идеал, все время достигаемый и недосягаемый. Равняйся на Христа, — только не когда Христос обращается к уровню людскому и современному, а когда Он высказывает и действует по безусловным требованиям и идеалам Божией правды Христианин всегда спокоен. Веселое и радостное, светлое настроение для него нормально, и его вовсе не должно откидывать; и плач-то хорош только настоящий — радостотворный. Христианство не надо мерить по недостойным носителям его. Нельзя судить о нем по представителям и служителям его; они могут быть случайны, как случаен взгляд. Надо равняться не на правду человеческую, а на правду Божию, которая лобызается с миром, на истину в милости (ср. Пс 84:11–12), на правду любви Божией, божественной. Человеческого же надо с болью отвергаться. Надо суметь встать выше человеческой обычности. Сдержанность есть мерность, честность и серьезность в божественном и в восприятии его человеческим. 3. О монашестве Монашество есть понуждение естества всегдашнее. Самопринуждение, хоть и нет силы, нужно; нужно и сознание банкротства; это естественный ход вещей. |
| Во второй части статьи вопреки всему вышеизложенному автор строит собственные доказательства того, что владыка Варфоломей все же был католиком, и считает убедительными следующие соображения: Первая причина внезапного, необъяснимого, противоречащего характеру и настроениям владыки Варфоломея сближения его с католиками — это его несогласие со слишком жесткой линией управления митрополита Сергия. Причем никаких высказываний Владыки на этот счет нет вообще, зато о. Венгер со слов еп. Неве пишет о том, что в 1934–1935 гг. на квартире Владыки бывали некоторые иерархи, в том числе один обновленец, который и утверждал в разговоре с еп. Неве, что все они выражали такого рода недовольство, а сам он сказал, что спасение — только в единении с Ватиканом. Непонятно только, что здесь можно инкриминировать Владыке — недоносительство? Дальнейшие приводимые документы показывают, что в глазах некоторых православных он, с его строгой духовной школой, восходящей к старцам Зосимовой пустыни, тоже казался чрезмерно строгим пастырем. По данной логике следует предположить, что и эти люди были католиками, да еще “католичнее” владыки Варфоломея. Однако автор считает, что этот факт свидетельствует лишь о правильности его предположений. Далее упоминается, что Владыка, вероятно, был удручен церковными нестроениями (с этими вероятностными предположениями мы теперь будем сталкиваться в статье постоянно). Само по себе это весьма возможно, потому что нет такого православного (равно как и католика), который, будучи глубоко преданным своей Церкви, не печалился бы о ее трудностях. Дальнейшее изложение стоит процитировать: “Идея преданности единому официальному главе Церкви в лице митрополита Сергия и полная отдача себя нуждам пастырства и христианского просвещения долго были сутью церковного призвания владыки Варфоломея. Встреча с епископом Неве и знакомство с иной (?) церковной реальностью, по-видимому, изменили его представление о возможных путях Церкви. Духовная глубина московского католического епископа и четкость его церковных позиций, возможно, стали теми решающими факторами, которые…”. |
| Делая ссылки на раввинистическую литературу, автор употребляет такие выражения: «Midrasch Schemot Rabba рассказывает... объясняет»... (стр. 64, 69 и др.). Мы подозреваем, что автор принимал «Midrasch» за название лица, которое рассказывает, объясняет... Иногда в работе автора замечаются некоторые отклонения от темы. Он подробно трактует, например, о характере чуда превращения горькой воды в годную для питья (стр. 152–158), о трудах при устройстве скинии Веселиила (стр. 197 и след.) и т. п. Все эти подробности излишни в труде г. Богоявленского. Его трудолюбие, всюду замечаемое в работе, с пользою для дела могло бы быть перенесено на слабую заключительную часть его сочинения – на обстоятельства смерти Моисея. Несмотря на указанные недочеты сочинения г. Богоявленского, мы не затрудняемся, однако, признать работу его вполне заслуживающею степени кандидата богословия, так как автор всюду является добросовестным и тщательным работником, погрешающим более в тех пунктах своего исследования, где он решает сложные вопросы, которые мог бы и не решать. Доказательством этого может служить то, что он со вниманием прочитал, например, —601— в подлиннике трактат Филона о Моисее – подвиг на который решится не всякий кандидат богословия». б) Доцента Иеромонаха Варфоломея (Ремова) : «Сочинение студента Богоявленского носит печать большого труда: автор много читал, много думал, много старался при написании самого сочинения. Правда, есть много также и недостатков в оцениваемой работе, но справедливость требует указать, что редкой студенческой работе они не присущи. Г. Богоявленский, по-видимому. очень тщательно искал в русской и отчасти немецкой литературе полезных ему пособий, и поиски его были не безуспешны: в сочинении много цитат на многие книги. Но почему же ни в начале, ни в конце работы нет перечня пособий, которыми пользовался автор? Общие пособия г. Богоявленского – не в укор, но литература, им подобранная, не всегда высокого достоинства: наряду с солидными учеными трудами цитируются книжки второстепенной и даже прямо невысокой научной ценности. Впрочем, серьезное отношение к пособиям уменьшает вину г. Богоявленского. Он осторожен в цитации и по местам не соглашается с теми авторами, которых цитирует. Только самый способ цитации, в общем достаточной, мог бы быть более совершенным. |
| Выше мы видели, что церковное подполье было одним из поводов для репрессий против Церкви и верующих со стороны советской власти и вместе с тем оно оказалось одним из главных и естественных способов сохранения церковной жизни в СССР. К началу 1930-х гг. религиозная жизнь в легальных формах была практически невозможна, а пребывание в подполье было смертельно опасно. Вместе с тем запрещенная церковная жизнь продолжалась. Как стала возможна такая парадоксальная ситуация? За счет чего члены нелегальных общин выживали в условиях репрессий, и шире – как вообще вели себя люди в условиях нелегального церковного существования, опасность которого была совершенно очевидна? Как они выживали в условиях пристального контроля властей и постоянной опасности? Как вели себя участники подполья при встрече с советской действительностью? На эти вопросы мы постараемся ответить в этом параграфе. Сосредоточимся на судьбах конкретных людей, членов церковного подполья, попытаемся нащупать основные модели их поведения, а также понять, какими мотивами руководствовались они, решаясь на «двойную» жизнь. Поскольку источники, описывающие модели поведения верующих, характеризуют ситуацию всего 20-летия, в этом параграфе мы выйдем за хронологические рамки этой части и будем говорить о всем периоде 1920–1940-х гг. С точки зрения реакции на советскую действительность можно выделить два типа поведения членов известных нам тайных общин. «Конформисты» церковного подполья Весной 1924 г. при расположенном в центре Москвы Высоко-Петровском монастыре начинает складываться сеть тайных монашеских общин 186 . Выше мы уже касались их истории и устройства. Напомним лишь, что узлами этой сети были несколько духовников, бывших насельников известной в начале века Зосимовой пустыни, в конце 1923 г. нашедшие пристанище в Высоко-Петровском монастыре под покровительством его настоятеля, постриженника Зосимовой пустыни еп. Варфоломея (Ремова) . В своей деятельности зосимовские наставники имели в виду масштабную сверхзадачу. Они считали, что, несмотря на гонения, монашество – как аскетическая традиция – не должно угаснуть 187 . Ими были сформулированы принципы выживания «монашества в миру», «монашества без стен и одежды», предусматривавшие особое отношение к светской работе, общественной жизни, особое поведение в быту. |
| 17). Небольшое приложение к сочинению автора в 12 страниц, где дается замечание о магической литературе, о взгляде талмудистов и представителей астрономических гипотез на библейские сновидения, без ущерба делу могло рассеяться в примечаниях к сочинению. Приложение предполагает серьезный, а не случайный материал, каким является все содержимое в приложении к труду нашего автора. Но все указанные недочеты искупаются в значительной мере трудолюбием автора и общим внимательным отношением его к литературе вопроса и в особенности к данным святоотеческих писаний. Поэтому мы признаем работу о. Крылова заслуживающей степени кандидата богословия». б) Доцента иеромонаха Варфоломея (Ремова) : «Небольшое сочинение о. Крылова посвящено исследованию серьезного и трудного вопроса, и нужно признать, что оно совсем не представляет собой работы, исчерпывающей и разъясняющей предмет. Добросовестный автор чувствовал, что не по силам будет ему такая работа: поэтому он сузил рамки своего труда и, по-видимому, не претендует на научный характер его. Это, конечно, мы говорим не в укор о. Крылову и относим на счет его похвальной скромности и непритязательности. Но есть в работе нашего автора то, что при самой снисходительной оценке должно быть ей вменено, как серьезные недостатки. О. Крылов желает быть в своей работе апологетом (стр. 15), но он забывает, что ему прежде всего должно быть историком. Но как выполнять хотя бы апологетическую задачу работы, этого о. Крылов себе не представляет и в самом процессе исследования он идет ощупью. —275— Ясно осознанного метода исследования у о. Крылова нет, и сочинение от этого очень проигрывает. О. Крылов прочитал довольно много хороших книг, с прилежанием пчелы отовсюду собирая себе нужный материал. Но, во-первых, литература, которой пользовался наш автор, далеко не всегда отборная, не столько помогавшая автору, сколько его затруднявшая. А, во-вторых, о. Крылов, откровенно скажем, не всегда умеет пользоваться ею. На стр. 52 с примеч. 131 о. Крылов пишет, что памятник, содержащий рассказ о сне Бактана, «исследован и опубликован был Champollon’oм... |
|
|
