| Положение К.-Б. м. ухудшилось после начала национально-освободительной войны под предводительством Богдана Хмельницкого . Так, уже в 1648 г. в ходе боевых действий польск. войска разорили мест. Новосёлки, принадлежавшее обители. В 1650-1657 гг., при игум. Лазаре (Барановиче), К.-Б. м. вновь расширил свои владения, но одновременно понес убытки в связи с постоянными военными действиями: летом 1651 г. К.-Б. м. был разграблен во время вступления польск. войск в Киев. 11 янв. 1651 г. Хмельницкий передал обители с. Мостище, бывш. имение упраздненного Киевского доминиканского мон-ря (подтверждено грамотой киевского полковника В. Ф. Дворецкого от 3 мая 1659), 9 янв. 1656 г.- села Ксаверов, Мухоеды, Плисецкое (Плесецкое), Черногородка, Сарновичи, Обиходы и Базар. С 1658 по 1665 г. игуменом К.-Б. м. был Иоанникий (Галятовский) . Во время его игуменства гетман И. Е. Выговский заключил с Польшей Гадячский договор, что повлекло войну с Москвой. Киев оказался в эпицентре боевых действий, в разоренном К.-Б. м. сгорели документы, подтверждавшие его права на владения. Игум. Иоанникий занимался ликвидацией последствий пожара. Благодаря его ходатайствам киевский полковник Дворецкий универсалом от 3 мая 1659 г. восстановил сгоревшие грамоты на владения. 31 дек. 1659 г. по просьбе игум. Иоанникия царь Алексей Михайлович выдал жалованную грамоту на ремонт и строительство монастырских и учебных корпусов; за обителью были закреплены имения Мухоеды, Ксаверов, Плисецкое и Черногородка (ПВКДА. Т. 2. Отд. 1. С. 224-226). Те же права на владения имениями подтвердил 6 марта 1662 г. и гетман Ю. Б. Хмельницкий. Ок. 1662 г. игум. Иннокентий, оставив настоятельство в К.-Б. м., уехал из Киева. В 1665 г. К.-Б. м. вновь был полностью разрушен войсками гетмана П. Д. Дорошенко и на некоторое время монашеская жизнь в обители пресеклась. С кон. 1665 г. К.-Б. м. восстанавливался трудами архим. Варлаама (Ясинского) . В ответ на его просьбу 25 апр. 1670 г. польский король Михаил Корибут Вишневецкий подтвердил в пользу мон-ря фундуш мест. Новосёлки - бывш. имение А. С. Киселя, к-рое в результате Андрусовского мира перешло к Речи Посполитой. Были подтверждены все права, привилегии и имения мон-ря. Несмотря на установление мира, 3 мая 1671 г. польский полковник Я. Пиво сжег основное имение обители - мест. Новосёлки с приходской церковью. С 1670 г. К.-Б. м. участвовал в судебном процессе между приписным Гощанским Михайловским мон-рем и местным шляхтичем Яном Песляком. |
| Между тем основательный разбор Трибунала требовал непосредственного знакомства с творениями восточных (греческих) отцов, ибо – по выражению киевских ученых – латиняне Иезуиты), ссылаясь на святоотеческие суждения по означенному вопросу, пользуются ими недобросовестно: «vertunt pro suo libitu et beneplacito». Как озабочивал представителей киевской учености вопрос о составлении полемического трактата, направленного против Трибунала Циховского, видно из указанной нами переписки С. Полоцкого с Варлаамом Ясинским. Последний, послав Симеону экземпляр Трибунала, просил его или самому взяться за опровержение труда Циховского, или же склонить к тому Паисия Лигарида, ученость которого и знакомство с святоотеческими творениями на греческом языке сомнению не подлежали. Но желание Ясинского в то время не могло быть исполнено. Полоцкий счел для себя предлагаемый труд (он тоже не знал греческого языка) непосильным. «О Трибунале св. отцев (отвечал Симеон), который ты прислал в Москву с целью ответа, не стыжусь заявить, что дело это non est muneris mei. Давид нужен на сего Голиафа». Что касается до Паисия Лигарида, то он – по словам Полоцкого – отговаривается тем, что имеет при себе скудную (szczupa) библиотеку, а о царской сведений не имеет. Полоцкий находит более удобным обсудить это дело в Киеве, в кружке лиц, известных своей ученостью (z onemi gowami z aski Boey u mdrasci znakomitemi). Для Паисия Лигарида, занимавшего в то время прочное положение в Москве и в обилии пользовавшегося щедротами государя, предлагаемая работа не могла прибавить материальных выгод, а по своему латинофронству он не мог ей сочувствовать. Поэтому, надо полагать, под благовидным предлогом, он и отклонил предложение киевских ученых, переданное ему С. Полоцким . Но по отъезде Паисия из Москвы, во время пребывания в Киеве, положение его существенно изменилось: московское правительство уже подозрительно относилось к Лигариду (о чем красноречиво свидетельствует приказ из Москвы «накрепко» следить за Паисием, никуда его не отпускать из Киева без указа государя); не могла не поколебаться уверенность и в его православии. |
| Такого же содержания грамота послана была государями и Киевскому митрополиту 167 . Со своей стороны и патриарх Адриан писал по поводу странствующих в Малороссии греческих архиереев вообще и в частности Мелетия Охридского и Киевскому митрополиту, и гетману. «Видим и слышим, – пишет он в 1694 году Киевскому митрополиту Варлааму Ясинскому, – недоброе ходящих в стране малыя России архиереев Греческих и Сербских, и незнатно и то, откуда ездяще, без всякого возбранения по градом и весям поставляют во иереи и диаконы ни к церквам, ниже в монастыри; иже оттуду приходят и к нам во грады, не имуще коего о посвещении своем извещения и писания (еже у собственных архиереев свойственных епархии творится и даются грамоты известительные чие-либо достоинство чина)». Затем патриарх указывает на то, что проживающие в Малороссии греческие архиереи «много у вас творят самочинно, и служат везде никем возбраняемы, и величаются церковне именами титл своих во эктиниях, где кто приидет или при которой церкви живет, а Мелетий Ахридонский зовется патриархом. Откуду сие взя такую честь и кто ему когда даде? Еще же он, яко свидетельствуют патриарши зде грамоты, изгнан, быв тамо архиепископ, а не патриарх. И в царствующем зде граде быв некогда, архиепископом же звася; токмо чесого ради из своея епархии изгнася и тако скитается? Знатно не за добро!» Ввиду этого патриарх предписывает митрополиту: «Которыя тамо странныя архиереи суть во градех малороссийских – служити и безчинно тако святити во священнослужители не вели, да свидетельствуются предками (наперед?), аще истиннии; и в церковном пении и молитвах и ектениях возглашати пришельцев имена с титлами возбрани; и жили бы в монастырех, а не по мирским дворам бездельно скиталися, во унижение чести архиерейской, в поношение явное невежд. Да и впредь кто приедет откуда, чтоб без нашего благословения и свидетельства никто не служил литургии. И о том нашей мерности отпиши: суть ли таковая тамо, и колико их ныне по градам, и кто они имяны, и где живут, суть ли у них свои епархии. |
| В апреле месяце минувшего года, мне пришлось в первый раз побывать в уездном городе Черниговской губернии Нежине. Город этот в XVII и XVIII столетиях играл благодаря своему расположению видную политическую роль в истории малороссийского края. «Учтивые греки», сербы, волохи, молдаване, турки и персы, поселившиеся здесь главным образом со времени издания в Чигирине знаменитым гетманом малороссийским Богданом Хмельницким универсала от 2 мая 1657 года; освободившего всех этих пришельцев от разного рода гражданских служб, повинностей и от зависимости от нежинских полковников, способствовали необыкновенному в нем оживлению торговли и промышленности. Город Нежин сделался известен даже за границей. Нежинские греки вели обширную торговлю с Турцией, Польшей, Гамбургом, Бржецлавом и другими заграничными торговыми городами 1 . Все это не могло не отразиться, как на увеличении населения этого города, так и на его внутреннем процветании, выразившись в построении храмов и домов, составлявших украшение этого города. Поэтому нельзя отказать в справедливости высказанному господином Шафонским в 1786 году мнению, что: «Нежин особливо торгом, греками производимым, знаменит, без которых он, может быть, и не был бы в этом состоянии, в каком он действительно есть» 2 . С присоединением Малороссии к Великороссии г. Нежин утрачивает свое политическое значение. С этим вместе и торговое его значение начинает постепенно падать. Заграничная торговля значительно сузилась, а потом была доведена до минимума, но все же еще держалась в руках греков, пользовавшихся значительными льготами для заграничной торговли. С уничтожением же в текущем столетии нежинского греческого магистрата 3 и нежинского греческого братства, основанного греками с дозволения митрополита Киевского Варлаама Ясинского в 1696 г. 4 , которые брали греков под свое покровительство и оберегали права их вольности и имущества. Число греков, живущих в Нежине, весьма заметно сократилось, а вместе с этим и торговля из рук их перешла к евреям, составляющим в настоящее время едва ли не добрую треть нежинского населения. В их руках заграничная торговля, особенно хлебом, табаком и другими произведениями местного края, снова значительно оживилась, и город Нежин может считаться в настоящее время одним из богатых и торговых городов нашей счастливой Украины. |
| А в прежней нашей Великого Государя жалованной Грамоте прошлого 199 (1691) году, какова ему богомольцу нашему Преосвященному Митрополиту дана, написано: велено ему Богомольцу нашему Преосвященному Митрополиту, и иным по нем впред будучим Киевским Митрополитом прежними и новоданными к Святософийскому Долгу вотчинами, а именно деревнею Погребками и Зазимьем, Местечком Малою, прозываемою Моравск, с принадлежностями, деревнею Соколовкою и Коропом с Руднею, селом Церковищем, с деревнею Ковчином и с принадлежностями; да на той же стороне Днепра, местом Белогородкою, деревнями Янковичем, Рословичем, Малою Бугаевкою, Святинкою, Мархалевкою, Жиляны, да местом Трипольем с деревнями и со всеми к ним на лежащими угодий владеть, потому: в прошлом во 199 (1691) году бил челом Великому Государю, нашему Царскому Величеству, он Богомолец наш Преосвященный Варлаам Митрополит, что первая по степени междо всеми Российскими Митрополиями Киевская Митрополия, а имениями и доходами домовыми пооскудела, и только две деревни власныя свои домовыя держит по сей стороне Днепра близ Киева, нареченныя Погребки и Зазимье; да по нашему Царского Величества Указу наш Царского Величества подданной Войска Запорожского обеих сторон Днепра Гетман и славного Чина Святого Апостола Андрея Кавалер Иван Степанович Мазепа, к той Митрополии Киевской давних Софийского Дому (1689 и 1690 г.) придал и отвел на сей же стороне Днепра близ городов Остра и Козельца над Десною рекою местечко, прозываемое Моравск, которое прежде сего было за Римским Бискупом со всеми принадлежностьмт и с двема деревнями, Соколовкою и Коропом с Руднею, с озерами, с лесами и сенокосами: к Моравску ж придал сельцо Церковнице с принадлежностьми и с деревнею Ковчином, да за Днепром запустелыя места Белогородку и Триполье с принадлежностьми; да деревни давния Софийского Дому, Янковичи, Рословичи, Малую Бугаевку, Снятинку, Мархалевку, Жиляны;и чтоб мы, Великий Государь, наше Царское Величество, пожаловали его Богомольца нашего Преосвященного Варлаама Ясинского Киевского и Галицкого и Малыя России Митрополита, велели ему на те вышеписанныя вотчинныя и на всякия угодья дать нашу Великого Государя, нашего Царского Величества, жалованную Грамоту |
| Кочубей подал перехваченную грамоту королевскую к белоцерковскому протопопу с увещанием поднимать малороссиян к соединению с Польшею. «Нет такой цены и такого иждивения, какого бы я пожалел на воздвигнутие воинства козацкого и всего народа российского», – писал Собеский. Касательно второго дела, митрополичьего избрания, гетман уже дал знать об нем знатнейшему духовенству, и Кочубей привез в Москву ответные грамоты к Самойловичу от черниговского архиепископа, также от киево-печерского архимандрита Варлаама Ясинского и других игуменов киевских монастырей: все благословляли мысль великих государей дать пастыря первейшей русской митрополии. Кочубей объявил об епископе луцком, Гедеоне, что он был очень болен, едва не умер; болезнь приключилась ему с того времени, как приехал его священник из Москвы и привез ему царскую грамоту, в которой епископ не был назван князем, тогда как король польский в своих грамотах всегда называл его князем; епископ – человек мнительный, ему показалось, что на него за что-нибудь государский гнев; если бы епископ умер, то в Польше обрадовались бы, разгласили бы, что Бог покарал его за покинутие своей епархии. Гетман велел Кочубею доложить князю Голицыну: можно ли епископу приехать в Москву, поклониться великим государям? Цари отвечали, что перемирия с Польшею нарушить нельзя, и сколько остается лет этому перемирию, гетману и всему войску известно, следовательно, когда придет время, поляки примут месть от Бога за гонение на православную веру, чего великие государи усердно желают и впредь желать будут. За труды по избранию митрополита великие государи гетмана милостиво и премилостиво похваляют, пусть старается окончить это дело немедленно. Гетман просил совершенного наставления, какое чинить духовному чину предложение относительно избрания митрополичьего. С ответом поехал в Батурин в апреле месяце окольничий Неплюев: «Советовав с духовными всех малороссийских городов, с старшиною генеральною и со всеми полковниками, выбирать мужа, в божественном писании искусного, тихого и разумного, из тамошних природных обывателей, а не из приезжих; а как тому митрополиту поступать и какое послушание оказывать святейшему кир Иоакиму, патриарху московскому и всея Руси, и его преемникам, как судить, по каким причинам и тягостям власть константинопольского патриарха отложить, в каком почитании гетмана, старшину и все Войско Запорожское иметь, и о всяких церковных делах писать к св. |
| для получения вещей, оставшихся после кончины архимандрита Игнатия Иевлевича. В письме Полоцкий заявляет, что он желает возобновить с Варлаамом Ясинским старую дружбу (inveteratam amicitiam) и уверяет в своем братском доброжелательстве к нему. В то время, когда это письмо было писано, Симеон уже успел получить вещи, за которыми приезжал в Москву, и дожидался только благоприятного случая возвратиться в Полоцк. Хотя этот город тогда представлял из себя пепелище (popielisko), потому что весь выгорел, но – заявляет Полоцкий – это для него дорога ad Patrios lares 16 , где почивать на соломе приятнее, чем (где-либо) на лебяжьем пуху. По-видимому, в данное время жизнь в Москве не казалась Полоцкому привлекательной. «Может быть – пишет он – какой-либо прислужник будет рекомендовать, что здесь из рога Амалфеи истекает небесная амбросия, по нам так же свободно пользоваться ею, как собакам Египта водой из Нила или сотовым медом, окруженным пчелами. Матка и здесь без жала, но толпа нетерпима к разномыслящим с ней». На призыв Полоцкого возобновить старую дружбу В. Ясинский: быстро откликнулся. Об этом узнаем из ответного письма Симеона (1664 г.), начинающегося словами: «Пусть будет отныне и во веки благословенно имя Господа, который через давнее время омертвевшее семя, дружбы, посеянное в сердцах наших, еще когда мы находились в светском звании (semen amicitiae ieszcze w swiecie w sercach naszych zasiane) соизволил, во дни своего из мертвых восстания, воскресить и благоприятно произвести из него разнообразные цветы любви». Из других писем С. Полоцкого к В. Ясинскому отметим поздравительное (без даты, но, без сомнения, писанное в начале 1665 г.) с «промоцией на ректорство» в киево-могилянской коллегии. По обыкновению витиевато выражая свою радость по этому случаю, Полоцкий упоминает, что Ясинский (о чем, надо полагать, извещал его сам он) был fugax означенного звания. Переносясь мыслью к положению нового ректора и сравнивая оное с своей жизнью в Москве (куда уже переселился на жительство), Полоцкий говорит: «Счастлив ты, В.М., живя с такими людьми, с которыми обильную пищу мудрости разделять можешь; я же, бедный, живу как бы в густых лесах, где много вижу ходящих (chodiaszczych), однако arborem Porphirianam не только не могу увидеть, но и слышать о нем едва не запрещено (zaledwie si godzi)». |
| Таким образом, митр. Димитрий привлек все доступные славянские и латинские источники, при этом приоритет отдавался макарьевским Четьям-Минеям. Разнообразнейшие сведения были сопоставлены друг с другом и обработаны таким образом, что о каждом святом, упомянутом в месяцеслове, был написан краткий рассказ, имевший, помимо исторических фактов, еще и нравоучительное содержание. Новым был и способ изложения митр. Димитрия: «Его задача состояла в том, чтобы передать по возможности всю историю жизни святого, в её подвигах и деяниях, но передать просто, без лишних слов и стилистических украшений» 473 . Это требовало от автора высокого литературного мастерства. Написание сочинения, которое бы стало своего рода компедиумом примеров благочестивой жизни для православных христиан, требовало огромной работы. И здесь сил одного Димитрия Савича не хватало. В Малороссии он мог пользоваться поддержкой киевских коллег, среди которых были такие эрудиты как митр. Варлаам Ясинский. Между тем написание Четий-Миней шло совсем не гладко. Поначалу всё складывалось весьма благоприятно. Столь высоко ценившиеся Димитрием Савичем Великие Четьи-Минеи удалось получить почти сразу же после начала работы над текстом, в 1686 г. Это стало возможным благодаря протекции гетмана И. Самойловича и князя В.В. Голицина, а также по той причине, что патр. Иоаким, вероятно, желал оказать некую милость киевлянам после того, как Киевская митрополия подчинилась его власти в том же 1686 г. Высланы были не все макарьевские Четьи-Минеи, а лишь первые книги за сентябрь-февраль. Работа над первым томом своего труда иг. Димитрием была завершена в 1688 г., и к этому времени отношения между Москвой и Киевом были уже иными: в столице шли евхаристические споры. В сложившейся обстановке работа Димитрия Савича по составлению «Четий-Миней» стала для патр. Иоакима поводом для проявления своей верховной власти по отношения к киевлянам. Если ранее патриарх прислал макарьевские Четьи-Минеи как знак своей милости, то теперь, в марте 1688 г., в письмах к митр. Гедеону Четвертинскому и архим. Варлааму Ясинскому, патриарх без объяснения причин потребовал вернуть ценные книги обратно. К этому моменту иг. Димитрий едва приступил к сличению своих текстов со вторым томом макарьевских Четий-Миней, однако противиться воле первосвятителя он не смел. Он немедленно отсылает книги в Москву, сопровождая их письмом, в котором просит у патр. Иоакима благословления на издания в печерской типографии первой части «Четий-Миней». |
| Митрополит был допрашиваем формальным порядком по обвинению в государственном преступлении, влекущем лишение сана, а быть может, и смертную казнь. Положение, конечно, не легкое, хотя в те времена и обычное для высших сановников. При таких условиях Стефан, президент Синода, принял в отношении к Синоду какой-то крайне неестественный тон. 24 августа 1722 года свое «доношение» Синоду с просьбою о выдаче ему жалованья он подписал, например, так: «прошу всесмиренно с нижайшим челопреклонением Святейшаго Синода, братий моих и благодетелей премилостивых. Смиренный Стефан, старец немощный» 694 . III Когда митрополит Стефан только еще начинал свое монашеское поприще, в Киеве, он встретил своего благодетеля, митрополита Варлаама Ясинского, при возвращении с посвящения из Москвы, латинским стихотворением «Эхо», которое закапчивалось следующим стихом: Quid, quaeso, est mhronus? – Onus 695 . Как эти слова впоследствии оправдались на нем самом! С учреждением Синода Стефан оказался, несмотря на свое звание президента, лишенным и той частицы власти и значения, которую он все же еще имел в период междупатриаршества. Все общецерковные дела перешли к Синоду, в котором Стефан почти не участвовал, патриаршая область получила свое особое управление 696 . Проповедническую славу он должен был уступить новому светилу – Феофану Прокоповичу 697 . От собственной епархии он был слишком далеко, чтобы управлять ею непосредственно. Его постоянно мучили болезни. Еще в 1715 году он писал, что потерял силы, здоровье, энергию, зрение притупилось, сильно ослабели ноги, пальцы искривились на руках, камень замучил 698 . Кроме постоянного общего нездоровья, он часто подвергался тяжким припадкам болезни. Тяжко был болен в ноябре 1720 года 699 . 24 марта 1721 года подписывает свои ответы Синоду на допрос по делу Любимова «болящею» рукою 700 . В августе «больною» же рукою пишет письмо Казанскому митрополиту Тихону 701 . 1 января 1722 года по болезни не мог присутствовать на торжественном обеде в Кремле 702 . 6 июля 1722 года, ради его болезни, Синод и Сенат явились к нему на дом для допроса 703 . |
| На этом можно было успокоиться; но приверженцы Медведева для подтверждения своего мнения указывали на изданную в Малороссии книгу «Выклад о церкви святой и о службе». Иоаким опять обращается в Киев к митрополиту Гедеону и архимандриту киевопечерскому Варлааму Ясинскому, в Чернигов к Лазарю Барановичу, указывает им на авторитет отцов восточной церкви, восстает против новых Могилинских книг (Великий требник и служебник, екзегезис Сильвестра Коссова, книжка о седми сакраментах, лифос как не согласующихся с православным исповеданием: в Киеве отмалчиваются; патриарх настоятельно требует, чтоб прислали согласие свое с московским определением времени пресуществления, грозит, что в противном случае пожалуется четырем патриархам, требует, чтоб прислали для объяснений «мужа смиренномудра, приискренно восточныя церкви сына, ведуща известно писания св. отец, а не силлогизмами и аргументами токмо упражняющаяся». Нет ответа, потому что между Москвою и Киевом идет другая пересылка: к гетману Мазепе и киевскому знатному духовенству отослана Манна вместе с сочинениями Лихудов; на последнюю написали обличение и переслали в Москву через князя Вас. Вас. Голицына, когда он был во втором крымском походе. Таким образом, партия Медведева находила себе сильную поддержку во дворце; Манна была написана по приказанию Софьи. Голицын пересылал написанное в Киеве обличение на Лихудов. Мало того, Голицын считался покровителем иезуитов, которые благодаря ему явились в Москве. Французский иезуит, который был в это время в Москве с целию пробраться через Сибирь в Китай, так отзывается о Голицыне: «Этот первый министр, происходивший из знаменитого рода Ягеллонов, без сомнения, был самый достойный и просвещенный вельможа при дворе московском: он любил иностранцев, и особенно французов, потому что благородные наклонности, которые он в них заметил, совпадали с его собственными; вот почему его упрекали, что у него и сердце такое же французское, как и имя. Если б дело зависело от него одного, то, разумеется, все наши желания были бы исполнены; если б он был полным хозяином, если б он не должен был вести себя осторожно относительно других бояр, то с удовольствием открыл бы нам путь в Сибирь и облегчил бы нам доступ в Китай из уважения к Людовику Великому, которого он был страстный поклонник: меня уверяли, что сын его носил портрет его величества в форме Мальтийского креста, что отец считал для себя великою честию». |
|
|
