| Разделы портала «Азбука веры» Игумен Варлаам (Борин) " decoding="" title="" Игумен Варлаам (Борин) – священник и монах, настоятель Воскресенского мужского монастыря Ермолинской пустыни (Иваново-Вознесенской епархии). А еще в редкие свободные минуты отец Варлаам пишет: рассказы, притчи, сказы и сказки. Как квантовый физик стал иеромонахом , чем помогает путь от отцовства к монашеству , можно ли выбирать послушание по склонности человека, чем хороша программа «12 шагов» и как относиться к людям, которые выбрали, а потом оставили монашеский путь – рассказал священнослужитель. Из квантового физика – в иеромонахи – Вы окончили Горьковский университет по специальности «квантовая радиофизика». Затем работали в НИИ, в лаборатории медицинской кибернетики, занимаясь исследованиями работы сердца. Каков был путь от квантовой радиофизики до иеромонаха? – Так сложилось, что после диплома квантовой радиофизикой я больше не занимался. Появился интерес к живым системам, биофизике, хотел описывать формулами функционирование живых организмов. Затем я попал в кардиологическую клинику, где мы внедряли математические методы в медицинские исследования. Со временем мои интересы все больше сдвигались от точных наук к живой природе. А потом я окончательно понял, что человеческая душа – это главное, а ее не опишешь никакими формулами. Алгеброй гармонию не поверишь. – Все равно переход выглядит довольно резким и кардинальным. Получается, смена ваших интересов зрела всю сознательную жизнь? – В юности всегда знал, что буду заниматься физикой. Но при этом я читал довольно много и художественной литературы. А художественная литература – это и есть душа. Кроме того, еще в студенческие годы, работая над дипломом и сидя в библиотеках за книгами, я записывал свои впечатления, а потом из них получился рассказ. Я продолжал писать. А о чем писать? О душе. Потому что о каких-то внешних событиях мне было писать неинтересно. Гораздо больше меня занимали внутренние переживания, психологические взаимоотношения людей и их характеры. |
| И все же на интуитивном уровне русская культура и искусство проявляли и в относительно поздние времена поразительную чуткость в восприятии глубинного поэтического смысла образа Софии. Прежде всего, это выражалось в живом ощущении существования нерасторжимой связи между Софией, источником святости и благодати, устрояющей жизнь на основе правды, гармонии и красоты, и Церковью, через которую, согласно уже цитировавшимся словам апостола Павла, открывается «многоразличная премудрость Божия», тайна Божественного промысла о человеке. Это находило отражение в иконах, изображающих беседу Христа и самарянки у колодца, Отцов Церкви, от уст и писаний которых берут начало потоки премудрости, в многочисленных иконах-притчах вроде изображения евангельской притчи «О слепце и хромце» или притчи «О сладости мира», заимствованной из древнего сказания о Варлааме и Иоасафе. Но главное заключалось в том, что образ Софии, казалось бы, утративший личные, ипостасные черты, продолжал ассоциироваться с космическим солнечным, светоносным началом и с тем местом, откуда этот свет изливался. Ощущение присутствия этого света святости, исходящего от Софии, присуще лучшим произведениям русской живописи XVII и даже XVIII вв. Сохраняется оно и на уровне крестьянской культуры. В массовом сознании образ Софии, сформированный под влиянием официальной, несколько абстрактной экклесиологической концепции, приобретает сказочные черты, в которых узнается главное – женское светлое и возвышенное начало, источник святости. Царственность связывает ее и с представлением о государстве, земле, городе, церкви. Так, в духовном стихе о Егории (Георгии) Храбром говорится, что матерью его и трех его сестер была «царица благоверная, София премудрая», которая в церкви разоренного царевичем Деманищем (очевидно, преобразовавшимся из императора Диоклетиана) Чернигова «об своему чаду Богу молится». Не трудно понять, что здесь произошла контаминация нескольких образов: свмц. Софии, у которой по житию было 3 дочери, Богоматери, родившей Спасителя мира, в роли Которого выступает Георгий, и Софии как Церкви, ожидающей Второго пришествия Спасителя. И действительно, Георгий является здесь подобно воскресшему Христу, исходящему из ада под звуки пасхального колокольного звона: «вышел Егорий на Святую Русь, повидив Егорий свету белаго, солнца краснаго. Послышав Егорий гласу Божаго, гласу Божаго колокольного». |
| Согласно библейской традиции, органы чувств уподобляются у митрополита оконцам души, через которые входят знания о мире. В этой иерархии органов чувств зрению отводится верховная роль. Примечательно, что митр. Никифор отмечает несовершенство лишь одного из органов чувств — слуха, в результате чего возникают наговоры и клевета. Дальнейшее антропологическое толкование града было продолжено свт. Кириллом Туровским в «Повести о беспечном царе и его мудром советнике», основанной на проложной притче, которая, в свою очередь, была заимствована из «Повести о Варлааме и Иоасафе». Однако в источнике, которым воспользовался Кирилл, мы не находим подобного толкования града, сюжет притчи о добром и кротком царе лишь в общих чертах был заимствован им из Пролога. Чтобы понять значение образа града в Повести свт. Кирилла, сопоставим образную систему обоих произведений. В проложной притче некий царь не имел «благоразумного просвещения» и был одержим кознью дьяволию, но имел добродетельного советника, который скорбел о неразумии царя и хотел обратить его в веру. Далее в притче говорится о том, что однажды ночью царь пригласил советника походить с ним по городу. Они увидели «светлу зарю», пробивающуюся через оконце. Приникнув к этому оконцу, они узрели под землей жилище, в котором сидел «муж, живущий в последней нищете», одетый в рубище, и жену, которая стояла перед ним, подавала ему вино в чаше, пела «сладку песнь» и плясала. Царь и его приближенные были удивлены, что живущие в такой нищете люди могут пребывать в веселии. Советник же разъяснил царю, что в этом заключена «таина крестьяньская», ибо никого «Христос не нудить к собе, но вещьми даеть разумъ». Тех, кто уверовал в Него, вводит в Царство Небесное, а остальных «посылаеть в муку». Далее следуют толкования: ночь — земная жизнь, исход из города — возможность услышать «душеполезные слова», а глубокая пещера — это церковь, женщина, подающая вино — душа христианская, чаша с вином — святая Кровь Христова. Туровский святитель значительно расширил сюжет и во многом изменил толкования этой проложной притчи, хотя местами и повторил их почти дословно. |
| Притча о грехе и покаянии 16.03.2015 11:22:20 Наталья Иртенина В Евангелиях рассказано, как Сын Божий разговаривал с людьми с помощью иносказаний, удобных для понимания. «И поучал их много притчами» (Мф. 13:3). В притчах Господних суть христианской веры, облеченная в метафору, дана ярко и «осязаемо» — лишь бы душа была открыта для восприятия. Но притча слишком универсальный жанр, чтобы ограничиваться только Евангелиями. Бог рассказывает их нам от начала истории. Воцерковленные историки это знают: «Господь рассказывает человекам притчи о человеках и через человеков». Человеческие судьбы и их тайны — те же притчи Господни, только не словесные, как в Евангелиях, а бытийные, поведанные через людские жизни. Стоит в них всматриваться и понимать их смысл, потому что «кто имеет, тому дано будет и приумножится» (Мф. 13:12) — кто разумеет, тому будет дана благодать для претворения разумения в веру и в дела веры. В житии севернорусского святого Варлаама Керетского притча настолько ярка и выразительна, что невозможно пройти мимо не поразившись. Эта притча о грехе и покаянии, рассказанная четыре века назад, слишком необычна и даже страшна для обыденного человеческого сознания. Поэтому людская память предпочла предать ее полузабвению, исказить, раскромсать на фрагменты и обессмыслить, хотя покаянный подвиг этого человека проходил практически на виду у жителей Поморья и Кольского полуострова. Однако есть в этой притче нечто такое, что будоражит ум и воображение. С уровня Господня иносказания она просто перешла на более низкую ступень, в фольклорные жанры: в присловья, легенды, поморские песни-ст а рины. Писатель Борис Шергин в середине прошлого века записал «Ст а рину о Варлаамии Керетском», а в книгах авторов-путешественников XIX — начала XX в., описывавших те края, встречаются обрывки предания о Варлааме, на разные лады «обработанного» фольклором. История подвижника в них изувечена до совершенного отсутствия христианского смысла. Лишь недавно обнаруженный церковный «Канон преподобному Варлааму Керетскому», созданный в XVII в., позволил узнать ключевые подробности жития святого и заново осмыслить. |
| В семье росла девочка, обычная, сообразительная, разговорчивая, потом что-то стряслось, и она перестала разговаривать, развился аутизм. Теперь она не слышит и не различает человеческой речи, понимает только интонацию и не умеет говорить. С 14 лет мама приводила ее в монастырь, где одна сестра показала ей рукоделие, и она стала увлеченно им заниматься. В альманахе есть фото Настиных работ. В статье мама Наташа рассказала, как устанавливает с ней контакт. К примеру, берет лист бумаги и рисует домик – и Настя в 6 утра готова и ждет, когда поедут на дачу; или показывает вечером мою фотографию, и она знает – завтра с утра приедет отец Варлаам. Мама с дочкой обращались к специалистам, но результатов почти нет. Сейчас девушке 28 лет, она по-прежнему молчит, но важно, что она причащается, радуется приходу священника и подает сигналы этому миру. Сказка и инобытие – С некоторого момента в моей жизни появился жанр сказки как некой попытки показать духовный срез нашей действительности. В моих сказках нет увлечения волшебными превращениями, и этим сказки отступают от традиции. Это истории о внутреннем мире человека, они повествуют о другом пространстве, о инобытии. Что касается «притчевости» этих историй, то первое название было именно «Сказки-притчи», но издатели предложили «Сказки и сказы». А собрать и издать сказки-притчи меня уговорила одна знакомая журналистка, которая их прочла. Она очень настаивала, и, в конце концов, я их опубликовал. То, что ими заинтересовалось такое издательство как «Время», радостно и неожиданно. После выхода книги появились отзывы в интернете – почти как Андерсен, но наш современник. А я ведь в детстве и не читал Андерсена! Уже во взрослом возрасте начал… Многие спрашивают, откуда загадочное название «Кампан»? Это слово римского происхождения, означает «церковный колокол». В издательстве советовался, стоит ли выносить это слово в заглавие, будет ли оно понятно читателю? Между тем, слово вполне церковное. В «Требнике» существует «чин освящения кампана, сиесть колокола». …Про меня написано! |
| Близки по содержанию к Книге Иова миниатюры, украшающие парижский кодекс жития Варлаама и Иоасафа царевича, XIV в., за 1128, in 4°, со множеством виньеток. По стилю и технике эта рукопись значительно выше предыдущих. Несмотря на толстые очерки пером и темные краски тела, желтый лак, покрывающий небрежно рисунки, предпочтение красной и зеленой краски, медяно-красный цвет золота, утрировку даже крайних византийских пропорций и другие недостатки, еще держатся византийский стиль и миниатюрный жанр. Сцены монашеской жизни, благочестивых богоугодных занятий, гонения и преследования наполняют первую часть жития Варлаама. В жизни Иоасафа множество любопытных бытовых подробностей: астрологи в чалмах и персидских шапках, составляющие гороскоп царевича; торжественный поезд Иоасафа со скороходами, плясунами и музыкантами; прокаженные, представленные со всем знанием Востока. «Ветхий деньми», или Слава Господня, с архангелом Михаилом позади Уготованного престола – образом Премудрости (св. Софии) 416 – представляет выходную миниатюру к изложению священной истории Ветхого и Нового Завета. Затем вновь поучительные сцены монашеской жизни, чтения, поучения, молений и покаяния в горах и пещерах, притчи евангельские, повесть о единороге, преследующем человека, и двух мышах (в миниатюрах, сходных с изображением лицевой Псалтыри), образ исхождения души из тела (в виде ангела, извлекающего ее из уст праведного). Многочисленные сцены беседования, сфабрикованные по одному образцу, гонения и мученические страдания, искушения от дьявола, изображаемого в позднейшем уродливом виде, и тому подобные поучительные сюжеты чрезвычайно бедного склада и узкого кругозора. Нет здесь ни символов, над которыми можно бы было задуматься, ни изящного рисунка и блестящих красок, которыми залюбоваться: все скудно, мрачно, все показывает ту убогость воображения и мысли, которая, казалось тогда, и составляет истинное достоинство спасающегося отшельника. Глаз мирянина не развлекается здесь даже цветочками и травками, которые покрывают почву прекрасной матери-пустыни в аскетических миниатюрах XI и XII века; грубый натурализм монаха каллиграфа удовлетворялся всем неизящным, безобразным, он не искал и бегал красоты. Фигуры представляют каких-то иссохших уродов с бородами из зеленоватых клочьев; они прыгают, не ходят, и висят в воздухе, так как не прикасаются к почве. В пейзаже люди равняются с вершинами гор, что сообщает игрушечный оттенок сцене. При всем том фигуры иногда до уродливости низки, так что стиль исчезает уже в простейших своих началах. И эта есть главнейшая черта отличия этого старческого отчуждения, свойственного умирающему искусству, от того живительного, свежего реализма, которым начинается деятельность искусства нарождающегося. |
| Такое знание и есть единственное, истинное и полезное, так как, говорит св. Григорий, «какая польза от знания, которое не касается 201 Бога? " 202 В своей наиболее значимой работе О священнобезмолвствующих , как и в остальных произведениях, св. Григорий истолковывает Ветхий Завет сквозь призму Нового Завета, используя ряд ветхозаветных книг, особенно Пятикнижие Моисея, Псалтирь, Притчи Соломона, Исаию и др., чтобы доказать реальность боговидения, тождественного с тем, что он называет «непознаваемое познание». И если Варлаам ветхозаветные Богоявления рассматривает и объясняет как умозрительные символы, а Свет Фаворский только условно называет «Божественным», относясь к нему как к чему-то преходящему и случайному, то св. Григорий и первому, и второму придает глубокий смысл. Для него, прежде всего, существуют два вида символов: природные и неприродные. «Каждый символ или из природы, чьим символом он является, или (это символ) совсем другой природы», – говорит святитель 203 . Так, например, заря – природный 204 символ солнца, а теплота – огня. В отличие от него, огонь, который указывает на армию 205 , не относится к природным вещам. Аналогичны этому и чувственные и образные символы пророков, как, например, серп 206 пророка Захарии ( Зах. 5, 1 ), секира 207 пророка Иезекииля ( Иез. 9, 2 ) и т. д. Фаворский свет, как и слава, и огонь, которые касались сердца пророка, и все Богоявления, подобные этим, относятся к первому виду символов: Фаворский свет – природный символ, т. е. существенная сила природы Божией, через которую Бог открывается и дарует Себя человеку. Она тождественна со славой, которую видят ангелы, она «явление жизни», благодаря которому богословие перестает быть питанологией 208 , т. е. знанием «по вероятности» (как и все, что основывается на переменчивом уме и еще более переменчивой природе), и становится непосредственно боговидением 209 . И дело не только в том, что природные символы не нечто преходящее и тварное, но и в том, что и неприродные образы не просто воображаемые символы человеческого разума, как это утверждает Варлаам, но в первую очередь они аналогичной и анагогичной природы. В Ветхом Завете их гораздо больше, чем в Новом, поскольку Ветхий Завет по своей природе подготовительного характера: он выводит и подготавливает и приводит к Новому Завету. В Ветхом Завете Бог пишет Закон на скрижалях Моисея, а в Новом Завете Он вырезает его в сердце [ср. 2Кор. 3, 3 ]. |
| Кроме множества бесед и слов отцев церкви и других проповедников, Пролога предлагали самое разнообразное чтение в назидательных повествованиях из Патериков, Житий Святых, от Старчества и т. п. Особенно много взято в Прологи из Синайского Патерика Иоанна Мосха , или из Лимонаря, а также из Патерика Скитского. Из Патерика Римского Григория Двоеслова – меньше 211 . Даже история о Варлааме и царевиче Иоасафе впервые стала известна нашим предкам, или, по крайней мере, между ними распространилась – в Прологах 212 . Кроме житий знаменитейших угодников, особенное внимание составителей Прологов было обращено на житие Андрея Юродивого Цареградского 213 , которое и отдельно было в большом ходу у наших грамотных предков. Помещено кое-что 214 и из жития Василия Нового, которое имело громадное влияние на русскую литературу и искусство в представлении загробной жизни, Страшного суда и мытарств. Наши древние писатели, собираясь что-нибудь сочинять, естественно находились под влиянием Прологов, потому что читали их ежедневно, располагая свое чтение по дням и месяцам Пролога. Потому надобно полагать, что Пролог был для них ежедневным проводником древне-христианского и византийского влияния. Так, например, Кирилл Туровский заимствовал свою повесть о Белоризце и о мнишестве не прямо из истории о Варлааме и Иоасафе, а из притчи, помещенной из этой книги в Прологе, под 23 числом ноября. История состава и осложнения Прологов русскими вставками требует обширных специальных исследований. – Но воротимся к Православному Собеседнику. Из двух слов о денно-нощной молитве (Август), первое, под заглавием: слово от видениа Павла апостола, так замечательно в художественном отношении, что может быть постановлено наравне со всем, что прекрасного сохранилось нам в русской старине и народной поэзии. Если приведенное нами слово, приписываемое Серапиону, заслуживает почетного места в истории литературы по искренности и глубине чувства и по энергической характеристике эпохи, то это слово особенно замечательно по стилю древне-христианской поэзии, принявшей игривые формы под влиянием народной фантазии. |
| Этот конфликт между св. Григорием Паламой и варлаамитами продолжался и далее в течение десятилетий после его зачинателей, наложив заметную печать на все византийское богословие вплоть до падения Константинополя, да и после него. Из современников св. Григория, которые занимались и ветхозаветной проблематикой, назовем митрополита Матфея Эфесского (1275–1360) 211 . Матфей Эфесский колебался между учением Паламы и его противниками. Наряду с другими богословскими трудами он оставил и работы по Библии. Так, в прологе к истории Сусанны он анализирует соотношение между Ветхим Заветом и нравственными идеалами Нового Завета. Кроме того, он составлял Сборники нравственного содержания на основе ветхозаветных текстов, особенно используя при этом Книгу Иова, Книги пророков, Притчи Соломоновы, Екклесиаста. Написал он и пролог к Пророкам. Его в первую очередь интересовали вопросы нравственного характера и гораздо меньше вопросы экзегезы сами по себе 212 . Характерным для византийского богословия вообще и в особенности для экзегезы Ветхого Завета в византийский период является постоянно присутствующий полемический диалог с евреями, темой которого, как правило, является исполнение и разрешение Ветхого Завета, его обещаний и его богопочитания в учении Нового Завета и в личности Иисуса Христа 213 . В связи с этим возникла весьма богатая литература, которая прослеживается с довольно раннего периода вплоть до падения Константинополя и которая имеет особое значение для каждого, кто хочет всерьез заняться вопросами толкования Ветхого Завета в византийский период истории Церкви. С VIII века и далее особые главы представляют столкновение византийского богословия с пробивающимся исламом. Это столкновение неизбежно переносится с Нового Завета и Корана на Ветхий Завет, поскольку последний является общим наследием и христиан, и мусульман, и евреев. Помимо столкновения, в котором затрагивались главные истины веры (учение о Святой Троице, Воплощение Бога Логоса и Его Распятие, истинность пророчеств и пророков и исполнение ветхозаветного ожидания прихода Мессии), эта борьба между христианством, иудаизмом и исламом передвинулась на еще одну очень важную проблему ветхозаветного Откровения и его экзегезы: это проблема избранности и избранного народа Божиего. |
| Черниговские чудотворцы князь Михаил и боярин Феодор, а внизу – св. князья Ярославские Василий и Константин; к северной стороне храма – вверху – преп. Никон и Савва Звенигородские, а внизу – св. Феогност, митрополит Московский, и св. Никита, епископ Новгородский; к западной стороне храма – вверху – св. митрополиты Фотий и Киприан, внизу – преп. Сергий Радонежский и Стефан, епископ Пермский, и к средине храма – вверху – святые князья Александр Невский и Даниил Московский, а внизу – св. князья Георгий Владимирский и Андрей Боголюбский. Под сводом у северной стены, близ алтаря, – Крещение Спасителя, а на самой стене – проповедь св. Иоанна Предтечи в пустыни, под сводом южной стены, близ иконостаса, – беседа Христа с Самарянкою, поятие Христом трех учеников на гору, Преображение Господне и схождение с горы. На той же стене за дверью – беседа Христа с учениками на пути в Кесарию и исцеление расслабленного при овчей купели, и выше – исцеление слепого. Под сводом западной стены – Серафимы, ниже их – исцеление 10 прокаженных – и еще ниже – прощение грешницы, приведенной фарисеями. На западной стене – справа: посещение Христом Марфы и Марии, а ниже – притчи – о милосердном самарянине и рядом – о блудном сыне, выше – похвала усердию вдовицы; на своде, над срединой храма – Спаситель с ангелами и по сторонам молящиеся преп. Сергий Радонежский и Варлаам Хутынский и подпись тропаря: «в вышних призирая». В полуарках – по обеим сторонам – по три пророка. Главнейшую святыню храма составляют погребенные здесь мощи св. Стефана, епископа Пермского, находящиеся под спудом у северной стены храма, где она прилегает к западной, образуя угол. Стенописные изображения на обеих этих стенах имеют своим содержанием события из жизни святителя Стефана. Так на западной стене, около раки, вверху – изображен святитель сидящим у стола и пишущим. Под картиной надпись: «блаженный Стефан изложи азбуку ко пермскому языку»; под этим изображением картина хиротонии святого во пресвитера с подписью: «блаженный Стефан хиротонисан во пресвитера от Герасима епископа Коломенскаго». |
|
|
